Мяч и палка

Роб Джей наткнулся на Сару Бледшо и ее ребенка совершенно случайно – примерно так иногда удается застать диких животных в редкие моменты расслабленности. Ему доводилось заставать птиц в тот момент, когда они довольно дремали на солнце, только что выкупавшись в пыли и почистив перышки. Женщина сидела вместе с сыном на земле возле хижины, закрыв глаза. Вот только Сара обошлась без чистки перышек: ее длинные светлые волосы были тусклыми и спутанными, а мятое платье, прикрывавшее тощее тело, пестрело пятнами. Кожа у нее была рыхлой, а бледное лицо с заострившимися чертами выдавало болезнь. У маленького мальчика, дремавшего на солнце, волосы были такие же светлые, как и у матери, и такие же спутанные.

Когда Сара открыла свои голубые глаза и посмотрела на Роба в упор, на ее лице проявилась целая гамма чувств: удивление, страх, тревога, гнев, – и, не говоря ни слова, она подхватила сынишку на руки и метнулась в дом. Роб направился к двери. Его уже начали раздражать регулярные, но безрезультатные попытки поговорить с ней через эту деревянную преграду.

«Миссис Бледшо, прошу вас. Я хочу вам помочь!» – крикнул он, но единственным ответом, который он получил, было натужное кряхтение и звук тяжелого засова, заходящего в паз.

Индейцы не вспахивали землю плугом, как белые поселенцы. Вместо этого они выбирали места, где травяной покров был не таким густым, заостренными палками делали неглубокие борозды, в которые бросали семена. Участки с густой и жесткой травой они накрывали грудами обрубленных веток: благодаря этому ухищрению через год дерн перегнивал, а значит, к весне была готова новая территория для посева.

Когда Роб Джей навестил сауков в их летнем лагере, посевная уже закончилась, и в атмосфере витало ожидание праздника. Маква-иква сообщила ему, что, когда последние семена ложатся в землю, приходит время Танца Журавля – самого веселого праздника. И начинается праздник с большой игры в «мяч и палку», в которой участвуют все мужчины племени. Нет никакой необходимости распределять игроков по командам: играют одна Половина племени против другой Половины. Оказалось, что у Длинноволосых примерно на пять-шесть мужчин меньше, чем у Храбрецов. Самый крупный индеец по имени Идет Поет подошел к Маква-икве и заговорил с ней. Эта беседа имела для Роба Джея роковые последствия.

– Он приглашает тебя бежать в «мяче и палке» с Длинноволосыми, – сказала она по-английски, повернувшись к Робу.

– Гм, что ж… – И он глупо улыбнулся. Ему меньше всего хотелось участвовать в играх: слишком свежи были воспоминания о ловкости индейцев и о его собственной неуклюжести. Он уже готов был отказаться, но и мужчина, и женщина смотрели на него с каким-то странным, особым интересом, и он понял, что у приглашения был подтекст, смысл которого он пока не мог раскусить. И потому, вместо того чтобы отказаться от вызова, как поступил бы любой разумный человек, он вежливо поблагодарил их и заявил, что с удовольствием побежит с Длинноволосыми.

На неестественно правильном, школьном английском – как странно слышать его из ее уст! – Маква-иква объяснила, что соревнование начнется в летнем лагере. Победит та Половина, которая сумеет положить мяч в маленькую пещеру на противоположном берегу реки, приблизительно в шести милях вниз по течению.

«Шесть миль!» – Он еще сильнее удивился, когда узнал, что границ у игрового поля просто нет. Тем не менее Маква-иква сумела объяснить ему, что игрок, отбежавший в сторону, пытаясь избежать встречи с противником, оваций не дождется.

Для Роба это состязание было чужеземным соревнованием, чуждой ему игрой, олицетворением культуры дикарей. Так почему же он согласился? Он десятки раз задавал себе этот вопрос той ночью, которую провел в гедоносо-те Идет Поет: игра должна была начаться вскоре после рассвета. Лонгхаус был приблизительно пятьдесят футов в длину и двадцать – в ширину и состоял из переплетенных ветвей, с внешней стороны покрытых кусками коры вяза. Никаких окон в нем не было, дверные проемы с обоих концов были завешаны бизоньими шкурами, однако дырчатая конструкция крыши обеспечивала прекрасную циркуляцию воздуха. Дом состоял из восьми отделений, по четыре с каждой стороны центрального коридора. Идет Поет и его жена, Луна, спали в одном, пожилые родители Луны – в другом, а третье отвели для их двоих детей. Остальные помещения использовались как склады. В одной из таких клетушек и провел беспокойную ночь Роб Джей, глядя на звезды через отверстие для дыма в крыше, слушая вздохи, бормотание во сне, выход газов, а несколько раз – то, что не могло быть ничем иным, кроме как звуками энергичного совокупления. Лежа без сна, Роб Джей долго думал о причинах, заставивших дать такое имя хозяину дома: он ни разу не слышал, чтобы индеец пел, приближаясь к дому, или вообще по какому-нибудь случаю.

Утром, позавтракав вареной мамалыгой из каменной миски – причем в каше, судя по вкусу, присутствовали остывшие угольки и что-то еще, но что именно, он, к счастью, так и не разобрал, – Роб Джей подчинился требованиям сомнительной чести. Не у всех Длинноволосых волосы были длинными, и различать членов команд следовало по специальной раскраске тел. Так, Длинноволосые нанесли на себя черную краску: смесь животного жира и древесного угля. Храбрецы вымазались белой глиной. По всему лагерю мужчины опускали пальцы в миски с краской и раскрашивали кожу. Идет Поет нанес черные полосы на лицо, грудь и руки и протянул миску Робу.

«Почему бы и нет?» – легкомысленно подумал Роб, зачерпывая черную краску двумя пальцами, как человек, который ест гороховую кашу без ложки. Краска царапалась, как песок, когда он рисовал полосы на лбу и щеках. Он бросил рубашку на землю – словно дрожащая бабочка, сбрасывающая кокон, – и провел пальцами по туловищу. Идет Поет посмотрел на его тяжелые шотландские ботинки, куда-то исчез и вернулся с ворохом легких мокасин из оленьей кожи – такие носили все сауки; Роб перемерял несколько пар, все оказались малы: у него были большие ноги, даже больше, чем у Идет Поет. Они оба посмеялись над этим, и в результате большой индеец махнул рукой и разрешил ему оставить привычную для него обувь.

Затем Идет Поет вручил ему приспособление для игры – палку с прикрепленной на конце сеткой. Палка из дерева гикори была такой толстой, что вполне могла сойти за дубинку. Индеец дал Робу знак не отставать. Команда соперников собралась на площадке, окруженной длинными домами. Маква-иква что-то сказала на языке сауков (очевидно, благословила их), и не успел Роб Джей понять, что происходит, как она отвела руку назад и бросила мяч: он полетел по воздуху к замершим в ожидании воинам по широкой параболе; как только мяч достиг ее нижней точки, раздался треск столкнувшихся палок, дикие крики и оханье от боли. К разочарованию Роба, мяч получили Храбрецы: его поймал сеткой длинноногий полураздетый юноша, почти мальчик, но с сильными, мускулистыми ногами взрослого бегуна. Он мгновенно сорвался с места, и все остальные бросились за ним, как собаки, поднявшие зайца. В дело явно вступили спринтеры: мяч передавали несколько раз на полном ходу, и скоро он уже оказался далеко впереди Роба.

Идет Поет остался рядом с ним. Несколько раз они нагоняли самых быстрых участников и завязывали очередную потасовку, тем самым снижая скорость продвижения игроков противника. Идет Поет довольно буркнул что-то, когда мяч попал в сеть Длинноволосому, но, похоже, ничуть не удивился, когда, уже через несколько минут, мяч снова вернулся в сетки Храбрецов. Когда толпа побежала вдоль линии деревьев, извивавшейся в полном согласии с линией берега реки, большой индеец дал знак Робу следовать за ним, и они вдвоем свернули с направления движения толпы и побежали через открытую прерию. Они с такой силой топали ногами, что с молодой травы падала роса и создавалось впечатление, что рой серебристых насекомых пытается укусить их за пятки.

Куда его ведут? И можно ли доверять этому индейцу? Хотя уже поздно волноваться по этому поводу: он ведь доверился напарнику. И потому Роб сосредоточился на том, чтобы не отстать от Идет Поет, двигавшегося удивительно проворно для такого крупного мужчины. Скоро он понял, зачем Идет Поет свернул с дороги: они бежали вперед по прямой, а значит, у них появился шанс перехватить остальных, двигавшихся более длинным путем вдоль берега реки. К тому времени, когда они с Идет Поет уже могли остановиться и перевести дух, ноги Роба Джея налились свинцом, он хватал ртом воздух и в боку у него кололо. Но они добрались до излучины реки раньше остальных.

Лидеры гонки оставили основную массу участников позади. Роб и Идет Поет прятались в роще гикори и дубов, отчаянно хватая ртами воздух, когда вдалеке появились три разрисованных белыми полосками бегуна. У саука, бежавшего первым, мяча не было, и он нес палку с пустой сеткой, мерно раскачивая рукой в такт бега, словно нес копье. Ноги у него были босыми, а из одежды была лишь пара коричневых домотканых рваных штанов, которые на заре своей жизни служили штанами белому человеку. Он был мельче любого из двоих мужчин в засаде, но мускулистым, и имел устрашающий вид из-за того, что левое ухо у него отсутствовало: последствие давней травмы, на память о которой остался безобразный, узловатый шрам, идущий по всей левой части черепа. Роб Джей напрягся, но Идет Поет коснулся его руки, заставив остаться на месте, и они пропустили бегуна-разведчика. На не слишком большом расстоянии от него бежал, неся в сетке мяч, тот самый юный Храбрец, который поймал мяч, когда Маква-иква вбросила его в игру. Рядом с ним двигался приземистый, коренастый саук в обрезанных брюках, которыми когда-то пользовалась американская кавалерия – синих с широкими грязно-желтыми полосами по бокам.

Идет Поет ткнул пальцем в Роба, а затем – в направлении юноши, и Роб кивнул: мальчик достался ему. Он знал, что им следует нанести удар, пока сохраняется эффект неожиданности: если этот Храбрец убежит, ни Роб, ни Идет Поет не смогут его догнать.

Они ударили вместе, словно гром и молния, и только теперь Роб Джей понял, зачем ему обвязали руки кожаными ремнями: ловко и быстро, как хороший пастух бросает на землю барана и связывает ему ноги, Идет Поет сбил с ног бегуна-охранника и связал его по рукам и ногам. И как раз вовремя: к ним уже спешил разведчик. Роб все еще возился, связывая юного саука, и потому Идет Поет пошел бороться с одноухим один на один. Храбрец замахнулся палкой с сеткой, как дубинкой, но Идет Поет почти небрежно уклонился от удара. Он был в полтора раза крупнее и агрессивнее противника, а потому свалил его на землю и связал разве что не раньше, чем Роб Джей закончил связывать собственного пленника.

Идет Поет поднял мяч и бросил его в сетку Робу. Не произнеся ни слова, не удостоив и взглядом трех связанных сауков, Идет Поет побежал дальше. Держа мяч в сетке так, словно это бомба с зажженным фитилем, Роб Джей рванул по дороге за ним.

Они бежали, не встречая соперников, но Идет Поет неожиданно остановил Роба и дал ему понять знаками, что они добрались до места, где нужно перейти реку. И тут Роб Джей увидел еще одно предназначение ремней: Идет Поет привязал палку с сеткой к поясу, так чтобы руки у Роба оставались свободны и он мог плыть. Затем Идет Поет привязал свою палку к набедренной повязке и сбросил мокасины из оленьей кожи, оставив их на берегу. Роб Джей знал, что подошвы его ног слишком нежные и что бежать без обуви он не сможет, а потому связал их шнурками и повесил себе на шею. Осталось куда-то девать мяч, и Роб просто сунул его в штаны, спереди.

Идет Поет широко улыбнулся и поднял три пальца.

Хотя Роб и не понял всей соли шутки, напряжение у него спало и он откинул голову назад и засмеялся – совершив, как выяснилось, ошибку: вода понесла звук дальше по течению, а взамен донесла до них радостные крики преследователей, обнаруживших их местонахождение; не теряя времени, они вошли в холодную воду реки.

Они держались на одном уровне, хотя Роб плыл европейским брассом, а Идет Поет двигался перебирая конечностями, как это делают животные. Роб получал огромное удовольствие от происходящего; не то чтобы он чувствовал себя благородным дикарем, но почти уверился в том, что может считать себя кем-то вроде Кожаного Чулка. Когда они добрались до противоположного берега, Идет Поет нетерпеливо поворчал на него, когда он возился со своими ботинками. Головы их преследователей подпрыгивали на воде, словно корзина яблок в кадке. Когда Роб наконец обулся и вернул мяч в сетку, первые пловцы уже почти догнали их.

Как только они побежали, Идет Поет ткнул пальцем в направлении входа в маленькую пещеру, до которой они и пытались все время добраться, и ее черный зев словно потащил его вперед. Ликующий крик на гэльском языке уже был готов вырваться у него, но, как выяснилось, несколько преждевременно. Между ними и входом в пещеру внезапно выскочили с полдесятка сауков; хотя вода смыла большую часть их раскраски, кое-где остались следы белой глины. Почти сразу за Храбрецами выскочила пара Длинноволосых и присоединилась к драке. В пятнадцатом столетии один из предков Роба, Брайен Каллен, в одиночку отразил натиск целой армии Мак-Лафлинов, размахивая большим шотландским мечом и создав свистящий круг смерти. Сейчас двое Длинноволосых, крутя перед собой палки, создали каждый свой круг, пусть и не смертельный, но тем не менее пугающий, и удерживали трех противников. Это дало возможность оставшимся трем Храбрецам попытаться забрать мяч. Идет Поет изящно отбил удар своей палкой, а затем избавился от своего противника, впечатав в нужное место подошву босой ноги.

«Вот так, надери ему чертов зад!» – проревел Роб Джей, позабыв, что окружающие не понимают ни слова на его языке. И тут его атаковал ошалелый, словно накурившийся анаши, индеец. Роб сделал шаг в сторону и припечатал босую ступню нападающего тяжелым грубым башмаком. Несколько длинных скачков прочь от стонущей жертвы, и он оказался достаточно близко к пещере, даже несмотря на отсутствие сноровки. Дернув запястьем, он отправил мяч в полет. И не важно, что тот не пролетел напрямик, а несколько раз подпрыгнул, отлетая от пола – он все же влетел в темный провал пещеры. Главное, что все видели: он попал в цель!

И тогда он подбросил палку в воздух и закричал:

– Побе-е-е-да-а! За Черный Клан!

Он скорее услышал, чем почувствовал удар, когда палка с сеткой, подчиняясь взмаху руки стоявшего позади него человека, встретилась с его головой. Звук был хрустящий, солидный, похожий на те, которые он научился распознавать в лагере лесорубов – тяжелый, глухой стук, издаваемый топором с двусторонним лезвием, вступающим в контакт с твердым дубовым бревном. Роб изумленно смотрел, как земля под ним разверзается. Он упал в глубокую яму, которая обернула его темнотой и положила конец всему, выключила его, словно будильник.