Дочь Миде-вивин

Когда Маква позволяла себе подумать об этом, она вспоминала то время, когда очень немногие носили одежду белых, потому что все носили оленью кожу, просушенную, обработанную и мягкую, или меха животных. Когда она была ребенком в Саук-и-нук, ее звали Нишври Кекави, Два Неба. Сначала белых людей – моокамонов – было слишком мало, чтобы они могли хоть как-то повлиять на их жизнь. На острове расположился армейский гарнизон – он появился здесь после того, как чиновники в Сент-Луисе напоили нескольких мескуоки и сауков и принудили их подписать бумагу, содержание которой они не смогли бы прочитать даже в трезвом состоянии. Отца Два Неба звали Аштибугва-гупичи, Зеленый Бизон. Он сказал Два Неба и ее старшей сестре, Меси-иквава, Высокой Женщине, что, когда сюда пришли военные, Длинные Ножи уничтожили лучшие ягодные кустарники Народа. Зеленый Бизон был из рода Медведя – прекрасное происхождение для лидера, – но совершенно не желал становиться вождем или знахарем. Несмотря на свое священное имя (его назвали в честь маниту), он был простым человеком, уважаемым, потому что получал хороший урожай со своего поля. Когда он был молод, то сражался с племенем айова и одержал победу. В отличие от многих хвастать он не любил, но, когда ее дядя Виннава, Короткий Рог, умер, Два Неба узнала о своем отце. Короткий Рог был первым знакомым ей сауком, который умер оттого, что пил слишком много яда, который моокамоны называли огайским виски, а Народ – перечной водой. Сауки предавали своих мертвых земле, в отличие от некоторых племен, которые просто поднимали тело на вилку дерева. Когда они опускали в землю Короткий Рог, ее отец ударил о край могилы своим пукка-мо и яростно взмахнул булавой. «Я убил трех мужчин в битве, и я отдаю их дух своему брату, который лежит здесь, чтобы они служили ему как рабы в другом мире», – провозгласил он, и именно так Два Неба узнала, что ее отец был воином.

Ее отец был мягким и трудолюбивым человеком. Сначала он и ее мать, Матапья, Союз Рек, обрабатывали два поля маиса, тыквы и кабачков, а когда Совет увидел, что он хороший земледелец, то дал ему еще два поля. Неприятности начались на десятом году жизни Два Неба, когда появился моокамон по имени Хокинс и построил хижину на поле рядом с тем, где ее отец выращивал маис. Поле, на котором обосновался Хокинс, было заброшено после смерти индейца, который его обрабатывал – Вегу-ва, Танцующего Шони, – а Совет не перераспределил его участок. Хокинс завел лошадей и коров. Поля отделялись друг от друга живыми изгородями, и лошади зашли на поле Зеленого Бизона и съели весь маис. Зеленый Бизон поймал лошадей и отвел их Хокинсу, но уже на следующее утро животные вернулись на его поле. Он пожаловался, однако Совет не знал, что делать, потому что на Рок-Айленд приехали пять других белых семей и поселились на земле, которую сауки обрабатывали больше ста лет.

Зеленый Бизон стал удерживать домашний скот Хокинса на собственной земле, вместо того чтобы возвращать его, но к нему сразу же наведался местный торговец, белый, по имени Джордж Давенпорт. Давенпорт был первым белым, поселившимся среди них, и Народ доверял ему. Он посоветовал Зеленому Бизону отдать лошадей Хокинсу, или Длинные Ножи бросят его в тюрьму, и Зеленый Бизон поступил так, как советовал его друг Давенпорт.

Осенью 1831 года, как всегда с наступлением холодов, сауки отправились на зимнюю стоянку в Миссури. Когда же весной они вернулись к Саук-и-нук, то увидели, что туда приехали новые белые семьи и выпасают скот на полях сауков, выкорчевывают живые изгороди и сжигают лонгхаусы. В данной ситуации Совет больше не мог оставаться в бездействии и обратился за консультацией к Давенпорту и Феликсу Сен-Врену, представителю федерального правительства США среди индейских племён, а также к майору Джону Блиссу, начальнику военного форта. Консультации затянулись, и тем временем Совет предоставил другие поля членам племени, чья земля была захвачена.

Приземистый и коренастый голландец из Пенсильвании по имени Джошуа Вандруфф присвоил поле саука по имени Макатайме-шекиакиак, Черный Ястреб. Вандруфф начал продавать виски индейцам из гедоносо-те, которое Черный Ястреб с сыновьями построили собственными руками. Черный Ястреб не был вождем, но большую часть из своих шестидесяти трех лет он сражался против осаге, чероки, чиппева и каскаския. В 1812 году, когда вспыхнула война между белыми, он собрал настоящую армию из воинов-сауков и предложил свои услуги американцам, но ему ответили отказом. Оскорбленный в лучших чувствах, он сделал то же самое предложение англичанам, и они отнеслись к нему с уважением и пользовались его услугами на протяжении всей войны, предоставив ему оружие, боеприпасы, медали и красный мундир английского солдата.

Теперь, когда старость была уже не за горами, Черный Ястреб наблюдал, как в его доме торгуют виски. Что еще хуже, он стал свидетелем того, как алкоголь развращает его племя. Вандруфф и его друг Б. Ф. Пайк, напоив индейцев, обманом забирали у них меха, лошадей, оружие и силки. Черный Ястреб пошел к Вандруффу и Пайку и попросил их прекратить продавать виски саукам. Когда его просьбу проигнорировали, он вернулся с группой воинов, которые выкатили все бочки из лонгхауса, пробили их и вылили виски в землю.

Вандруфф сразу уложил в седельные сумки все необходимое для долгого путешествия и отправился в Белвилл, резиденцию Джона Рейнолдса, губернатора Иллинойса. Он поклялся губернатору под присягой, что индейцы сауки взбунтовались, нанесли большой урон фермам белых и нападают на мирных поселенцев. Он вручил губернатору Рейнолдсу вторую петицию, подписанную Б. Ф. Пайком, где говорилось, что «индейцы пасут лошадей на наших полях с пшеницей, отстреливают наших коров и другой скот и угрожают сжечь наши дома вместе с нами, если мы не уедем».

Рейнолдс был недавно избран на должность, и он заверил избирателей, что Иллинойс безопасен для поселенцев. Губернатор, сумевший победить индейцев, мог бы даже стать президентом. «Богом клянусь! – взволнованно заявил он Вандруффу. – Вы обратились за справедливостью к правильному человеку».

Семьсот кавалеристов расположились лагерем недалеко от Саук-и-нука, и их присутствие вызвало тревогу и беспокойство. В то же самое время по реке Рокки, пыхтя и извергая дым из трубы, пришел пароход. Судно село на скалы, давшие реке название, но моокамоны освободили его, и скоро оно стало на якорь, направив дуло единственного орудия прямо на деревню. Военный вождь белых, генерал Эдмунд П. Гейнс, вызвал сауков на переговоры. За круглый стол сели генерал, представитель федерального правительства США среди индейских племён Сен-Врен и торговец Давенпорт, выступавший в роли переводчика. Со стороны сауков присутствовали десятка два выдающихся индейцев.

Генерал Гейнс заявил о том, что соглашение, подписанное в 1803 году, согласно которому на Рок-Айленде был построен форт, также передало Великому Отцу в Вашингтоне все земли сауков к востоку от Миссисипи – пятьдесят миллионов акров. Он сообщил ошеломленным и озадаченным индейцам, что они получили землю в аренду, а сейчас Великий Отец в Вашингтоне хочет, чтобы его дети оставили Саук-и-нук и перешли жить на другой берег Масесибови, большой реки. Их Отец в Вашингтоне подарит им достаточно зерна, чтобы пережить зиму.

Вождем сауков был Киокак, и он знал, что американцев слишком много. Когда Давенпорт перевел ему слова белого военного вождя, сердце Киокака словно сжали огромные пальцы. Хотя другие смотрели на него, ожидая ответа, он молчал. Но тут встал воин, достаточно хорошо изучивший язык, сражаясь на стороне британцев, и выразил свое мнение: «Мы никогда не продавали свою страну. Мы никогда не брали землю в аренду у нашего американского Отца. Мы не отдадим свою деревню».

Генерал Гейнс видел перед собой индейца, почти старика, без головного убора вождя. В запачканной одежде из оленьих шкур. С запавшими щеками и высоким выступающим лбом. Со скорее седым, чем черным вздыбленным «ирокезом» посреди бритого черепа. С крупным, гордо выступающим носом и широко посаженными глазами. С упрямо сжатыми губами над подбородком с ямочкой, которая больше подошла бы герою-любовнику и казалась совершенно неуместной на этом словно вырубленном топором лице.

Гейнс вздохнул и вопросительно посмотрел на Давенпорта.

– Его имя Черный Ястреб.

– Кто он? – спросил генерал у Давенпорта, но ответил ему Черный Ястреб.

– Я саук. Мои предки были сауками, великими людьми. Я хочу остаться там, где лежат их кости, и быть похороненным с ними. С чего бы мне покидать эти места?

Они с генералом схлестнулись взглядами – камень против стали.

– Я приехал сюда не для того, чтобы умолять вас, и не для того, чтобы купить ваш уход из деревни. Моя задача – сделать так, чтобы вы ушли, – мягко произнес Гейнс. – Если получится, то мирным путем. Если надо, то силой. Я даю вам два дня на переезд. Если к тому времени вы не переправитесь через Миссисипи, то я заставлю вас уйти отсюда.

Представители Народа заговорили разом, не сводя глаз с орудия на судне, повернутого в их сторону. Проезжавшие мимо них маленькими группами кавалеристы, горланившие песни, были сытыми и хорошо вооруженными, и боеприпасов у них хватало. У сауков винтовки были старые, пуль мало, запасов пищи – вообще никаких.

Киокак послал гонца за Вабокишиком, Белым Облаком – знахарем, жившим в племени виннебаго. Отец Белого Облака был из племени виннебаго, мать – из сауков. Он был высоким, толстым и седовласым, а еще – редкость среди индейцев – носил всклокоченные черные усы. Он был великим шаманом, заботившимся о духовных и медицинских потребностях виннебаго, сауков и мескуоки. Все три племени знали его как Пророка, но Белое Облако не мог предложить утешительное пророчество Киокаку. Он сказал, что силы военных превосходят силы индейцев и Гейнс не станет прислушиваться к голосу разума. Их друг Давенпорт, торговец, встретился с вождем и шаманом и посоветовал им делать то, что от них требуют, и покинуть свои земли прежде, чем спор перерастет в кровопролитную стычку.

Итак, на второй вечер из полученных двух дней индейцы покинули Саук-и-нук, словно гонимое прочь стадо, перешли через Масесибови на землю своих врагов, айова.

В ту зиму Два Неба потеряла веру в то, что в мире есть безопасные места. Зерно, поставляемое представителем федерального правительства США в новую индейскую деревню к западу от Масесибови, было плохого качества, и его едва хватало для того, чтобы не умереть от голода. Народ не мог ни подстрелить, ни поймать в силки достаточно мяса, поскольку многие из них обменяли свое оружие и ловушки на виски Вандруффа. Они оплакивали потерю на своих полях маиса, рассыпчатой кукурузы, спелых тыкв и кабачков. Однажды ночью пять женщин перешли реку в обратном направлении и вступили на свою старую землю, чтобы собрать немного замерзших початков кукурузы, которые они посадили прошлой весной. Белые поселенцы заметили их и жестоко избили.

Несколько ночей спустя Черный Ястреб с товарищами прискакали обратно в Рок-Айленд. Они набили мешки зерном с полей и ворвались на склад, чтобы забрать тыквы и кабачки. В течение ужасной зимы бушевали дебаты. Киокак, вождь, утверждал, что действия Черного Ястреба спровоцируют приход белых армий. Новая деревня, конечно, это не Саук-и-нук, но здесь тоже можно жить, настаивал он, а присутствие моокамонов на другом берегу реки означало рынок сбыта меха для охотников-сауков.

Черный Ястреб же отвечал, что бледнокожие вытеснят сауков как можно дальше, а затем уничтожат их. Единственным выходом было сражаться. Единственной надеждой для всех краснокожих людей было забвение межплеменных распрь и объединение всех, от Канады до Мексики, с помощью английского Отца, против более страшного врага – американцев.

Сауки спорили долго. К весне большая часть Народа решила остаться с Киокаком на западе от широкой реки. И только триста шестьдесят восемь мужчин вместе с семьями доверили свою судьбу Черному Ястребу. Среди них был и Зеленый Бизон.

Каноэ нагрузили. Черный Ястреб, Пророк и Неошо, знахарь сауков, отправились в первом каноэ, а потом и остальные отчалили от берега, отчаянно работая веслами против сильного течения Масесибови. Черный Ястреб не хотел ни разрушать, ни совершать убийства до тех пор, пока на его силы не нападут. Плывя вниз по течению, они достигли поселения моокамонов, и тогда он отдал приказ своим людям бить в барабаны и петь. Если считать женщин, детей и стариков, у него было около тысячи трехсот голосов, и поселенцы сбежали от этих ужасных звуков. В нескольких поселениях они собрали еду, но у них было много голодных ртов и совсем не было времени на охоту или ловлю рыбы.

Чтобы попросить британцев о помощи, Черный Ястреб послал гонцов в Канаду, а также к десяткам племен. Гонцы принесли плохие известия. Неудивительно, что старые враги, такие как сиу, чиппева и осаге, не хотели объединяться с сауками против бледнокожих, но им отказали в помощи даже братские племена мескуоки и другие дружеские народы. Что гораздо хуже, их британский Отец отправил им лишь слова поддержки и пожелал удачи на войне.

Помня о пушке на корабле, Черный Ястреб увел своих людей от реки, вытянув каноэ на восточный берег, с которого их выгнали. Поскольку каждая крошка еды была на вес золота, груз несли все, даже скво, ожидающие детей, такие как Союз Рек. Они обогнули Рок-Айленд и пошли вверх по Рокки-ривер, чтобы встретиться с потаватоми, от которых они надеялись получить в аренду землю и вырастить на ней маис. Черный Ястреб узнал от Потаватоми, что Отец в Вашингтоне продал территорию сауков белым инвесторам. Городок Саук-и-нук и почти все их земли были куплены Джорджем Давенпортом, торговцем, который притворялся другом индейцев и убеждал их покинуть землю.

Черный Ястреб дал приказ принести собак в жертву духам, прекрасно понимая, как его Народу необходима сейчас помощь маниту. Пророк руководил удушением собак и очисткой мяса. Пока мясо тушилось, Черный Ястреб поставил перед своими людьми мешочки с лекарствами. «Воины и храбрецы! – воззвал он. – Саук-и-нука уже нет. Наши земли украдены. Бледнокожие солдаты сожгли наши гедоносо-те. Снесли ограды с наших полей. Вспахали наше Место мертвых и посадили маис среди наших священных костей. Эти мешочки с лекарствами принадлежат нашему отцу, Мук-атакету, давшему начало народу сауков. Они были переданы великому военному вождю нашего народа, На-намакии, который сражался с народами озер и равнин и ни разу не знал позора. Я хочу, чтобы вы все защитили их».

Воины отведали священной плоти, придавшей им храбрости и силы. Это было необходимо, поскольку Черный Ястреб знал: Длинные Ножи выступят против них. Возможно, именно маниту позволили Союзу Рек родить ребенка в этом лагере, а не где-то по пути. Ребенок оказался мальчиком, и этот факт укрепил дух воинов не меньше, чем это сделал «собачий пир»: ведь не случайно Зеленый Бизон назвал своего сына Вато-кимита – Тот-Кто-Владеет-Землей.

Подстрекаемый всеобщей истерией, вызванной слухами о том, что Черный Ястреб и его сауки вышли на тропу войны, губернатор Иллинойса Рейнольдс призвал к оружию тысячу всадников-добровольцев. На призыв откликнулось вдвое больше будущих истребителей индейцев, и на военную службу призвали тысячу девятьсот тридцать пять неподготовленных мужчин. Их собрали в Беардстауне, объединили с тремястами сорока двумя регулярными ополченцами и быстро сформировали из них четыре полка и два батальона разведчиков. Сэмюэль Вайтсайд из округа Сент-Клер был назначен бригадным генералом и возглавил эту маленькую армию.

Из сообщений поселенцев Вайтсайду стало известно, где находится Черный Ястреб, и генерал вывел войско. Той весной прошло необычно много дождей, и им приходилось переплывать даже маленькие ручейки, в то время как обычные топи становились рукавами рек или озерами, где запросто можно было утонуть. Пять дней они, преодолевая трудности, двигались по бездорожью к Оквоке, где их должны были ждать продовольственные запасы. Но войско сбилось с пути; запасов все не было, а воины уже давно съели всю провизию из седельных сумок. Недисциплинированные и сварливые, они ругали своих начальников, словно гражданские лица, которыми они, собственно, и являлись, требуя, чтобы их накормили. Вайтсайд послал телеграмму генералу Генри Аткинсону в форт Армстронг, и Аткинсон сразу же отправил вниз по течению пароход «Вождь» с провизией. Вайтсайд послал вперед два батальона регулярного ополчения, в то время как основная часть добровольцев почти целую неделю набивала животы и отдыхала.

Они ни на секунду не забывали, что находятся на чужой и вражеской земле. Однажды теплым майским утром большая часть армии – тысяча шестьсот всадников – сожгли Профет-стаун, опустевшую деревню Белого Облака. Совершив это, они по непонятной причине разнервничались. Они были уверены, что за каждым холмом скрываются пылающие жаждой мести индейцы. Вскоре нервозность сменилась страхом, затем – ужасом, после чего они пустились в бегство. Побросав технику, оружие, запасы еды и боеприпасы, они спасали свои шкуры от несуществующего врага, неслись через поля, кустарник и лес, не останавливаясь до тех пор, пока – поодиночке или небольшими группами – не прекратили свой постыдный бег в поселении Диксон, которое находилось в десяти милях от места, откуда они начали свое отступление.

Первое настоящее столкновение произошло вскоре после этого события. Черный Ястреб и около сорока воинов двигались на встречу с потаватоми, у которых они хотели взять в аренду землю под кукурузу. Они разбили лагерь на берегу Рокки-ривер, когда внезапно гонец сообщил им, что в их направлении движется большое войско Длинных Ножей. Черный Ястреб тут же прикрепил к шесту белый флаг и послал трех безоружных сауков к бледнокожим с просьбой о встрече Черного Ястреба с их главнокомандующим. Вслед за ними он послал пятерых верховых в качестве наблюдателей.

У новоиспеченных солдат опыт войны с индейцами отсутствовал, и от одного вида сауков их охватила паника. Они, недолго думая, захватили трех парламентеров в плен, а затем кинулись за пятью наблюдателями: двоих нагнали и убили. Трое выживших вернулись в свой лагерь, преследуемые ополченцами. Когда белые солдаты появились в лагере, их тут же атаковали тридцать пять воинов под предводительством охваченного холодной яростью Черного Ястреба: он был готов умереть, лишь бы отомстить за предательство бледнокожих. Солдаты в авангарде конницы понятия не имели, что в арьергарде индейцев нет огромного войска. Им хватило одного взгляда на несущихся в атаку сауков, чтобы развернуть лошадей и броситься наутек.

Ничто так не заразительно, как паника во время битвы, и спустя считаные минуты войска белых охватил хаос. В суматохе двое из трех захваченных в плен сауков бежали. Третьего застрелили. Двести семьдесят пять вооруженных кавалеристов, охваченные ужасом, бежали так же быстро, как и большинство добровольцев, но на сей раз опасность была реальной. Несколько десятков воинов Черного Ястреба бросились в погоню, догнали отставших и вернулись с одиннадцатью скальпами. Кое-кто из двухсот шестидесяти четырех отступающих бледнокожих не останавливался, пока не доскакал до своего дома, но большинство солдат все же добрело до городка Диксон.

Всю свою оставшуюся жизнь девочка, которую когда-то звали Два Неба, будет помнить радость, охватившую всех после битвы. Ребенок очень хорошо чувствует состояние взрослых. У сауков появилась надежда. Новости о победе разнеслись по всему миру краснокожих, и сразу же к ним присоединились девяносто два воина племени виннебаго. Черный Ястреб ходил повсюду в белой кружевной рубашке и со сборником законов в кожаном переплете под мышкой – и то и другое он нашел в седельной сумке, брошенной офицером во время бегства. Его красноречие не знало границ. Как показал бой, моокамонов можно победить, заявлял он, и теперь другие племена отправят к ним воинов, чтобы создать союз, о котором он так мечтал.

Шли дни, а воины не приходили. Продукты заканчивались, охота не удавалась. Наконец, Черный Ястреб отправил виннебаго в одном направлении, а Народ повел в другом. Виннебаго нарушили его приказ и стали нападать на беззащитные поселения белых, снимая скальпы, в том числе скальп Сент-Врейна, представителя федерального правительства. Два дня подряд небо было черно-зеленого оттенка, и маниту Шагва сотрясал землю и воздух. Вабокишик предупредил Черного Ястреба, что всегда во время перехода далеко вперед следует высылать разведчиков, а отец Два Неба мрачно пробормотал, что не обязательно быть пророком, чтобы предвидеть: их ждут неприятности.

Губернатор Рейнольдс был в ярости. Его стыд за то, что произошло с ополчением, разделяло население всех пограничных штатов. Грабежи, учиненные виннебаго, были преувеличены и вменены в вину Черному Ястребу. Пришли новые добровольцы, привлеченные слухами о том, что награда, установленная законодательством Иллинойса в 1814 году, все еще в силе: пятьдесят долларов будет выплачено за каждого убитого индейца, каждую плененную скво или краснокожего ребенка. Рейнольдс легко привел к присяге еще три тысячи человек. Две тысячи напуганных солдат уже расположились в фортах вдоль Миссисипи, под командованием генерала Генри Аткинсона и его заместителя, полковника Закари Тейлора. Две роты пехоты перевели в Иллинойс из Батон-Ружа, штат Луизиана, а с восточных рубежей сюда была переброшена тысяча солдат срочной службы под командованием генерала Винфилда Скотта. Когда пароходы перевозили их через Великие Озера, в этих войсках вспыхнула холера, но и без них силы, которые были задействованы в операции, жаждущие отомстить инородцам и восстановить свою честь, были огромными.

Для девочки Два Неба границы ее мира сжались. Он всегда казался ей огромным во время путешествия из зимнего лагеря сауков на Миссури в летнюю деревню на Рокки-ривер. Но теперь, где бы ни оказывался ее народ, рядом появлялись белые разведчики, и не успевали индейцы уйти, как начиналась стрельба и звучали крики. Они сняли несколько скальпов, но потеряли несколько воинов. Им повезло: с основной массой войск белых они не столкнулись. Черный Ястреб наносил отвлекающие удары и путал следы, прокладывал ложные тропы, пытаясь ускользнуть от солдат, но большинство ушедших с ним составляли женщины и дети, и скрыть передвижение такого количества людей было очень трудно.

Их ряды быстро редели. Старики умирали, и не все дети могли выжить в таких условиях. У младшего брата Два Неба лицо осунулось, а глаза стали большими, как блюдца. Молоко у их матери не пропало, но его становилось все меньше, и оно уже не было достаточно жирным, чтобы накормить ребенка. Два Неба почти всю дорогу несла брата на руках.

Черный Ястреб больше не призывал к тому, чтобы прогнать бледнокожих. Теперь он говорил о побеге в северные края, откуда и пришли сауки сотни лет назад. Прошло несколько лун, и многие его последователи потеряли веру и оставили его. Все больше и больше людей покидали сауков в одиночку. Маленьким отрядам выжить гораздо сложнее, но многие считали, что маниту отвернулись от Черного Ястреба.

Зеленый Бизон оставался верен вождю, несмотря на то, что через четыре луны после того, как они покинули сауков Кио-кака, количество людей Черного Ястреба сократилось до нескольких сотен. Они пытались выжить, питаясь корешками и корой деревьев, и вернулись к Масесибови – Великая река всегда дарила им утешение. Пароход «Воин» обнаружил большую часть сауков в устье реки Висконсин, где они пытались ловить рыбу на отмели. Когда судно приблизилось к ним, Черный Ястреб увидел шестифунтовую пушку на носу и понял, что они больше не могут сражаться. Его люди размахивали белым флагом, но корабль не останавливался. С палубы наемник виннебаго закричал на их языке: «Бегите и прячьтесь, белые будут стрелять!»

Разбрызгивая воду, индейцы бросились к берегу. Но было слишком поздно – пушка открыла огонь картечью в упор, поддерживаемый шквальным огнем из мушкетов. Двадцать три саука погибли на месте, остальные, вытаскивая на себе многочисленных раненых, скрылись в лесу.

Той ночью они держали совет. Черный Ястреб и Пророк решили пойти на территорию племени чиппева и посмотреть, смогут ли они там жить. Три семьи согласились идти с ними, но другие, включая Зеленого Бизона, не верили, что чиппева, в отличие от других племен, дадут саукам поля под маис, и они решили присоединиться к саукам Киокака. Утром они попрощались с теми немногими, кто пошел к чиппева, и направились на юг, в сторону дома.

Пароход «Воин» гнался по пятам индейцев, следуя вниз по течению за стаями ворон и коршунов. На берегах разлагались трупы сауков: мертвые старики, дети и раненые в предыдущей битве. Судно останавливалось, чтобы обыскать тела. У мертвецов отрезали уши и снимали скальпы. И не имело значения, что пучок темных волос принадлежал ребенку, а красное ухо – женщине: их с гордостью демонстрировали в провинциальных городках как доказательство того, что сражались с индейцами.

Выжившие сауки покинули Масесибови и двинулись дальше, но натолкнулись на наемников виннебаго. За виннебаго стояли ряды солдат и прилаживали к оружию штыки, из-за которых индейцы и называли их Длинными Ножами. Белые зарядили ружья, из их глоток вырвался хриплый животный крик – менее пронзительный, чем боевой клич индейцев, но такой же дикий. Их было очень много, и они были настроены убивать, чтобы вернуть себе то, что они считали утерянным. Саукам ничего не оставалось делать, как отступать, отстреливаясь. Когда они снова дошли до Масесибови, то пытались вступить в бой, но их быстро загнали в реку. Два Неба стояла рядом с мамой, по пояс в воде, когда свинцовый шар разорвал нижнюю челюсть Союза Рек и она упала лицом в воду. Два Неба попыталась перевернуть мать на спину, держа на руках младенца Того-Кто-Владеет-Землей. С большим трудом ей удалось это сделать, и тогда она поняла, что Союз Рек мертва. Девочка потеряла из виду отца и сестру. Вокруг царил ад: смертоносный огонь, крики, стоны раненых. Сауки двинулись по воде к заросшему ивняком островку, она пошла с ними.

Индейцы пытались оказать сопротивление на острове, прячась за скалами и упавшими бревнами. Но на реке, выплывая из тумана, словно большое привидение, появился пароход, и вскоре островок оказался под убийственным огнем его пушки. Кое-кто из женщин прыгал в воду и пытался уплыть из-под обстрела. Они не знали, что армия наняла сиу: наемники стояли на дальнем берегу и убивали всех, кому удавалось переплыть реку, и в конце концов Два Неба прыгнула в воду, сжимая в зубах мягкую кожу на шее младенца, чтобы освободить руки. Ее зубы впились в тельце брата, и она почувствовала вкус его крови. Два Неба, пытаясь удержать головку ребенка над водой, быстро устала, от сильного напряжения мучительно болели мышцы шеи и плеч. Течение уносило их вниз по реке, прочь от звуков стрельбы. Девочка поняла, что у нее нет сил плыть дальше и они утонут вместе с младенцем, поэтому повернула к берегу, перебирая руками, как лиса или белка. Добравшись до суши, изнуренная Два Неба легла рядом с ребенком, стараясь не смотреть на его израненную шейку.

Вскоре Два Неба подняла малыша и понесла его подальше от поля боя. На берегу реки сидела какая-то женщина. Они подошли ближе. В женщине Два Неба едва узнала свою сестру – Высокая Женщина была вся в крови. Она рассказала Два Неба, что это не ее кровь, а того солдата, который насиловал ее, но получил пулю в бок. Ей удалось вылезти из-под его окровавленного тела. Он протянул к ней руку и попросил помощи на своем языке, но она подняла камень и убила его.

Она сумела рассказать сестре свою историю, но так и не хотела верить словам Два Неба о том, что их матери нет в живых. Звуки стрельбы, крики, похоже, приближались. Два Неба подхватила брата на руки, и они втроем укрылись в кустах на берегу реки. Высокая Женщина молчала, но Тот-Кто-Владеет-Землей не переставал пронзительно кричать. Два Неба боялась, что солдаты услышат его плач и обнаружат их. Она расстегнула платье и приложила его ротик к своей неразвитой груди. Маленький сосок набух под его сухими губами, и она еще крепче прижала младенца к себе.

Час шел за часом, выстрелы звучали все реже, и шум постепенно стихал. Тени уже стали длинными, когда она услышала шаги приближающегося патруля, а младенец снова заплакал. Она подумала, что, наверное, стоит удушить его, и тогда они с сестрой выживут. Но она ничего не предприняла, а просто сидела и ждала. Через несколько минут тощий белый мальчишка сунул дуло мушкета в кусты и вытащил их оттуда.

На пути к пароходу, куда бы они ни посмотрели, их взгляд натыкался на мертвые тела друзей и знакомых, лишенные ушей или скальпов. Длинные Ножи собрали на палубе тридцать девять женщин и детей. Все остальные были убиты. Младенец плакал не переставая, пока один из виннебаго не обратил внимание на изможденного ребенка с разорванной шеей. «Крысеныш», – презрительно прошипел он. Но рыжеволосый солдат с двумя желтыми нашивками на голубых рукавах размешал в бутылке из-под виски сахар с водой и вставил в нее тряпку. Он забрал ребенка у Два Неба, сунул ему в рот импровизированную соску и, довольно улыбаясь, унес ее братца. Два Неба попыталась последовать за ними, но к ней подошел один из виннебаго и так ударил по голове, что у нее зазвенело в ушах. Судно отплыло от устья реки Бэд-Экс, расталкивая носом покачивающиеся на воде мертвые тела сауков. Их отвезли на сорок миль вниз по реке. В Прери-дю-Шьен ее, Высокую Женщину и трех других девушек-сауков – Женщину Дыма, Луну и Желтую Птицу, – сняли с судна и посадили в фургон. Луна была младше Два Неба, две другие девушки были старше ее, но моложе Высокой Женщины. Два Неба не знала, что случилось с остальными пленными сауками, и больше никогда не видела Того-Кто-Владеет-Землей.

* * *

Фургон приблизился к форту, но не въехал на территорию военного гарнизона. Это был форт Кроуфорд – со временем девушки-сауки узнали его название. Индейских женщин отвезли к фермерскому дому, окруженному служебными постройками и заборами, в трех милях от форта. Два Неба увидела вспаханные и засеянные поля, несколько видов пасущихся животных и домашних птиц. Попав внутрь дома, она едва не задохнулась: воздух здесь был чужим, с резким запахом мыла и воска для полировки. Этот запах, священный для моокамонов, она ненавидела до конца своей жизни. Но в евангелистской школе для индианок ей пришлось терпеть его целых четыре года.

Школой руководили преподобный Эдвард Бронсан и мисс Ева, брат и сестра средних лет. Девять лет назад, получив средства от Миссионерского общества Нью-Йорка, они отправились в глушь, чтобы обратить дикарей в христианскую веру, и открыли школу для индейцев. «Уроки миссионеров» заключались в принуждении скво к выполнению работ по дому, непрерывному тяжкому труду на ферме; в изучении английского языка, при этом девушкам строжайше запрещалось говорить на родном языке, под страхом наказаний им приказывали забыть культуру предков и молиться чужим богам. Поначалу в школе Бронсан учились две индианки из племени виннебаго, одна из которых была слабоумной. «Испорченные» индианки отказывались от неоднократных приглашений потрудиться на полях Бронсанов, а также ухаживать за скотом, мыть и красить здания и выполнять работу по дому. Благодаря сотрудничеству властей и военных сил количество работниц постоянно увеличивалось, а с приходом сауков их численность выросла до двадцати одной недовольной, но послушной ученицы, не разгибающей спины на одной из самых ухоженных ферм в районе.

Мистер Эдвард, высокий и худой мужчина с веснушчатым лицом и лысеющей головой, «обучал» девочек сельскому хозяйству и религии, в то время как мисс Ева, тучная дама с ледяным взглядом, добивалась, чтобы они мыли полы, полировали мебель и деревянную утварь так, как того требовали бледнокожие. Мисс Ева, всегда холодно улыбаясь, наказывала девочек за малейшую провинность. К списку самых страшных прегрешений относились лень, дерзость и употребление индейских слов, поэтому гибкие розги, срезанные со сливового дерева в саду, редко простаивали без работы.

Остальные ученицы были из племен виннебаго, чиппева, иллинойс, кикапо, ирокезов и потаватоми и отнеслись к новичкам враждебно. Но сауки не испугались и держались все вместе, к тому же они представляли собой самую большую группу из одного племени, хотя там, куда они попали, стремились искоренить это преимущество. Первое, чего лишалась каждая новая девочка – это своего индейского имени. Бронсаны считали, что только шесть библейских имен могут внушать новообращенным благочестие: Рэйчел, Рут, Мэри, Марта, Сара и Анна. Поскольку такой ограниченный выбор означал, что несколько девочек будут носить одно и то же имя, ученицам также присваивали числительное, которое освобождалось, только когда его обладательница покидала школу. Таким образом, Луна стала зваться Рут Три, Высокая Женщина – Мэри Четыре, Желтая Птица – Рэйчел Два, а Женщина Дыма – Мартой Три. Два Неба стала Сарой Два.

Приспособиться оказалось нетрудно. Первыми английскими словами, которые они выучили, были «пожалуйста» и «спасибо». Во время обеда им говорили названия еды и питья по-английски, но только один раз. После этого всякий, кто не просил их по-английски, оставался голодным. Девочки-сауки очень быстро выучили английский язык. Их кормили два раза в день: на стол подавались мамалыга, кукурузный хлеб и измельченные корнеплоды. Мясо давали редко, обычно это был свиной шпик или мелкая дичь. Дети, пережившие голод, всегда хотят есть. Несмотря на тяжелый труд, они набирали вес. Отстраненность ушла из глаз Высокой Женщины, но из пяти сауков она чаще других забывалась и разговаривала на языке Народа, и потому ее били чаще других. На втором месяце их пребывания в школе мисс Ева услышала, как Высокая Женщина тихонько шепчет что-то на языке сауков, и жестоко выпорола ее кнутом, а мистер Эдвард стоял и смотрел. Той ночью мистер Эдвард пришел в темную спальню на чердаке и прошептал, что у него есть мазь для спины Мэри Четыре, которая облегчит боль, и вывел Высокую Женщину из комнаты.

На следующий день мистер Эдвард дал Высокой Женщине мешок с кукурузным хлебом, которым она поделилась с другими сауками. После этого он часто приходил в спальню к ней, а девочки-сауки привыкали к дополнительному питанию.

Спустя четыре месяца Высокую Женщину стало тошнить по утрам, и еще до того, как у нее начал расти живот, она и Два Неба поняли, что под сердцем она носит ребенка.

Через несколько недель мистер Эдвард запряг лошадь в коляску. Мисс Ева и Высокая Женщина куда-то уехали. Вернулась хозяйка одна, без скво. Два Неба она сообщила, что ее сестра получила благословение и с этого момента будет работать на хорошей христианской ферме с другой стороны форта Кроуфорд. Два Неба больше никогда не видела сестру.

Каждый раз, когда Два Неба была уверена, что они одни, она разговаривала с другими сауками на их языке. Собирая колорадских жуков с картофеля, она рассказывала им истории, услышанные от Союза Рек. Пропалывая свеклу, она пела песни сауков. Собирая хворост, она говорила с ними о Саук-и-нуке и о зимнем лагере, вспоминая танцы и праздники, а также живых и мертвых родственников. Если они не отвечали ей на их родном языке, она грозилась избить их сильнее, чем мисс Ева. Хотя две девочки были старше и крупнее Два Неба, никто ей не перечил. Так они сохранили свой язык.

Спустя почти три года их жизни на ферме к ним попала новая девочка-сиу из племени вабашо. Ее звали Машет Крыльями, она была старше Высокой Женщины. По ночам она насмехалась над сауками, рассказывая им о том, как ее отец и братья встали на дальнем берегу реки Масесибови, убили и оскальпировали всех своих врагов-сауков, которые пытались переплыть реку во время бойни в устье Бэд-Экс. Машет Крыльями дали имя Высокой Женщины – Мэри Пять.

Поначалу Два Неба мечтала убить ее, но затем поняла, что появление Машет Крыльями – это шанс для осуществления ее плана. С самого начала мистер Эдвард был «благосклонен» к Мэри Пять, неудивительно, что через несколько месяцев она тоже забеременела. Возможно, имя Мэри способствовало рождению детей.

Два Неба смотрела, как растет живот у Машет Крыльями, разрабатывала план и готовилась осуществить его.

Жарким летним днем мисс Ева увезла Машет Крыльями. Мистер Эдуард остался один и не мог присматривать за всеми сразу. Как только коляска скрылась из виду, Два Неба отбросила мотыгу, которой полола свеклу в поле, и прокралась к задней части сарая, где ее не было видно. Она сложила кучей толстую сосновую растопку, прислонив ее к сухим бревнам, и подожгла их с помощью спичек, которые украла и хранила специально для такого случая. К тому моменту, когда огонь заметили, сарай уже вовсю пылал. Мистер Эдвард примчался с картофельного поля с безумным видом, крича и в ужасе выпучив глаза. Он приказал девочкам выстроиться цепочкой и подавать друг другу ведра с водой.

Среди общей суматохи Два Неба оставалась спокойной. Она взяла одну из сливовых розог мисс Евы, выгнала откормленного на убой поросенка из глубокой черной лужи в свинарнике, загнала его в вычищенный и пропитанный ханжеством дом мисс Евы и закрыла дверь. Затем повела Луну, Желтую Птицу и Женщину Дыма в лес, подальше от обиталища моокамонов.

Они избегали дорог, двигаясь по лесу, пока не дошли до реки. К берегу прибило дубовое бревно. Поднатужившись, девочки столкнули его в воду. Беглянки схватились за бревно. В теплой воде плавали кости убитых индейцев. Течение Масесибови понесло девочек на юг, души близких сопровождали их в пути.

Они вышли из реки, когда уже начинало темнеть. Той ночью они спали в лесу на голодный желудок. Утром, собирая ягоды возле воды, они увидели спрятанное каноэ сиу и сразу же украли его, надеясь, что оно принадлежит их врагам – соплеменникам Машет Крыльями. Солнце уже клонилось к закату, когда они обогнули излучину и оказались возле города Профетстаун. На берегу какой-то краснокожий чистил рыбу. Когда они поняли, что он мескуоки, то радостно засмеялись и направили лодку к нему.

После окончания войны, как только это стало возможным, Белое Облако вернулся в Профетстаун. Белокожие солдаты сожгли его лонгхаус вместе с остальными, но он построил новый гедоносо-те. Когда пошли слухи о том, что шаман вернулся, в ту местность, как это случалось и раньше, пришли несколько семей из других племен и построили жилища по соседству, чтобы жить поближе к шаману. Время от времени прибывали и другие беглецы.

Однажды к нему пришли четыре маленькие девочки, сумевшие скрыться от белых людей. В его жилище они обрели кров и еду. В течение многих дней он внимательно наблюдал за ними. Почему-то они вызвали у него особый интерес. Шаман заметил, что трое из них во всем подражали четвертой. Он расспросил каждую из них по отдельности, и каждая рассказывала ему о Два Неба.

Всегда – только о Два Неба. Он начал наблюдать за ней с растущей надеждой.

Наконец, он поймал двух пони и велел Два Неба следовать за ним. Большую часть дня она ехала за его лошадью, пока дорога не пошла в гору. Для индейца горы священны. А на равнинной местности любой холмик вызывает трепет. На лесистой вершине он привел ее на поляну с мускусным медвежьим запахом: вокруг лежали кости животных и пепел старых кострищ.

Когда они спешились, Вабокишик – Белое Облако снял с плеч одеяло и приказал ей раздеться и лечь на него. Два Неба не смела ему противиться, хотя была уверена, что старый шаман хочет овладеть ее телом. Вабокишик дотронулся до нее, но сделал это не как любовник. Как знахарь он тщательно осмотрел ее, пока не убедился, что она здорова.

Когда солнце село, они зашли в близлежащий лес, где шаман установил три силка. Затем развел на поляне огонь и сидел возле него, напевая, пока она спала, лежа на земле.

Когда она проснулась, он уже вытащил из силка кролика и разрезал ему брюшко. Два Неба проголодалась, но он не собирался готовить кролика; вместо этого он перебирал внутренние органы и рассматривал их с той же скрупулезностью, как перед тем изучал тело девочки. Закончив, он довольно хрюкнул и посмотрел на нее с опаской и удивлением.

Белое Облако вспомнил те времена, когда Черный Ястреб и его соратники услышали о массовом убийстве своих соплеменников в устье реки Бэд-Экс. Боевой дух воинов ослаб. Вождь и шаман не хотели, чтобы еще больше сауков погибло под их предводительством, и потому сдались представителю федерального правительства США в Прери-дю-Шъен. В форте Кроуфорд их передали молодому лейтенанту по имени Джефферсон Дэвис, который доставил пленных вниз по Масесибови в Сент-Луис. Всю зиму они просидели под замком в Казармах Джефферсона, испытывая унижение оттого, что сидят на цепи. Весной, чтобы показать белокожим американцам, какие славные победы их армия одержала над индейским Народом, Великий Отец в Вашингтоне приказал провезти двух заключенных по американским городам. Индейцы впервые увидели железную дорогу и поехали по ней в Вашингтон, Нью-Йорк, Олбани и Детройт. И повсюду посмотреть на «побежденных вождей» приходили огромные, словно стада бизонов, толпы белых американцев.

Белое облако увидел огромные поселения, великолепные здания, устрашающие машины. Бессчетное количество американцев. Когда ему разрешили вернуться в Профетстаун, он осознал горькую правду: мукамонов никогда не выгнать с земель сауков. Краснокожих будут вытеснять все дальше и дальше от плодородных и богатых дичью земель. Их дети – сауки, мескуоки и виннебаго, – должны смириться с тем, что мир жесток и что им руководят белые. Перед ними больше не стояла задача прогнать белых. Теперь шаман обдумывал, как его людям нужно измениться, чтобы выжить, и в то же время сохранить своих маниту, свою медицину. Он был стар и знал, что вскоре умрет, и потому начал искать того, кому бы мог передать искусство шамана и знахаря, но так никого и не нашел. Ему нужен был достойный сосуд, в который можно перелить душу алгонкинских племен. И вот ему встретилась эта девочка…

Все это он рассказал Два Неба, сидя на священном месте на холме, перебирая благоприятные предзнаменования в тушке кролика, которая уже начала разлагаться. Шаман закончил свой рассказ и спросил ее, готова ли она стать знахаркой.

Два Неба была ребенком, но знала достаточно, чтобы испугаться. Очень многого она пока не понимала, но осознавала, что сейчас важно, а что – второстепенно.

«Я попробую», – прошептала она Пророку.

Белое Облако отправил Луну, Желтую Птицу и Женщину Дыма жить с сауками Киокака, но Два Неба осталась в Профетстауне, в жилище Вабокишика, как любимая дочь. Он показывал ей листья, корешки, кору и рассказывал о том, какие из них могут вывести душу из тела и дать ей возможность беседовать с маниту; какие могут окрасить оленью кожу, а какие пригодны для боевой раскраски; какие нужно сушить, а какие – настаивать; какие следует обрабатывать паром, а какие – использовать в качестве примочек; какие нужно наносить движением снизу вверх, а какие – сверху вниз; какие расслабляют кишечник, а какие – укрепляют его; какие сбивают температуру, а какие – снимают боль; какие вылечивают, а какие – убивают.

Два Неба слушалась его во всем. Через год, проверив ее знания, Пророк остался доволен. Он сказал, что провел ее через первую Хижину Мудрости.

Еще до того, как она прошла через вторую Хижину Мудрости, она стала девушкой. Одна из племянниц Белого Облака показала ей, как ухаживать за собой, и каждый месяц, во время менструации, она уходила в дом, где жили только женщины. Пророк объяснил, что ей нельзя проводить ритуалы или лечить болезни и травмы, пока она не посетит парную и не очистится после менструации.

В течение следующих четырех лет она училась вызывать маниту песнями и игрой на барабане, резать собак согласно разным ритуалам, правильно готовить их для «собачьего пира», обучать певцов и танцоров священным танцам. Она научилась читать будущее по органам убитого животного. Она познала могущество иллюзии – научилась высасывать болезнь из тела и выплевывать ее в виде маленького камешка, чтобы больной мог дотронуться до него и поверить, что болезнь ушла. Когда невозможно было убедить маниту сохранить человеку жизнь, она училась, как песнями помочь духу умирающего перейти в мир иной.

Всего Хижин Мудрости было семь. В пятой Пророк научил ее контролировать свое тело – иначе она не сумела бы научиться контролировать тела других. Теперь она могла бороться с жаждой и долгое время обходиться без еды. Очень часто он провожал ее на большие расстояния верхом, а потом возвращался в Профетстаун с двумя лошадьми, чтобы она добиралась домой пешком. Постепенно он научил ее справляться с болью, посылая свой разум в укромное местечко глубоко внутри себя, где боль не могла до нее добраться.

В конце лета он снова взял ее на священную поляну на вершине холма. Они развели огонь, вызывали маниту песнями и снова поставили силки. На этот раз они поймали тощего коричневого кролика. Они разрезали ему живот и прочитали предсказание по органам; Два Неба поняла, что знаки благоприятные.

С приближением сумерек Белое Облако велел ей снять платье и обувь. Когда она обнажилась, он своим британским ножом сделал двойные разрезы у нее на плечах, а потом осторожно вырезал из обрывков кожи петли, похожие на эполеты, которые носили белые военные. Через эти кровавые разрезы он протянул веревку, завязал петлю, забросил веревку на ветку дерева и тянул до тех пор, пока девушка не повисла над землей, подвешенная за собственную истекающую кровью плоть.

Он срезал несколько тонких дубовых веток, раскалил их концы на огне и на обеих ее грудях выжег символы духов Народа и символы маниту.

Уже стемнело, а ей все никак не удавалось освободиться. Полночи Два Неба извивалась, пока полоска кожи на ее левом плече не лопнула. Вскоре то же самое случилось и с правым плечом, и девушка упала на землю. Чтобы не чувствовать боли, она отправила свой разум в укромное место и, возможно, уснула.

С первым проблеском утреннего света она проснулась и услышала громкое сопение: это на дальний конец поляны вышел медведь. Он не учуял ее запах, поскольку двигался в том же направлении, что и утренний ветерок. Он брел так медленно, что она смогла рассмотреть его белоснежную морду и понять, что это медведица. За ней следовал второй медведь, полностью черный, молодой самец, который стремился к спариванию, несмотря на грозное рычание самки. Два Неба отчетливо видела его большой, напряженный коска, окруженный жесткими серыми остевыми волосами, когда он поднялся на задние лапы, собираясь залезть на медведицу сзади. Самка зарычала, стала крутиться вокруг своей оси, несколько раз щелкнула зубами, и самец сбежал. Одно короткое мгновение самка преследовала его, но наткнулась на тело кролика, взяла его в зубы и ушла.

Наконец, несмотря на сильную боль, Два Неба встала на ноги. Пророк забрал ее одежду. Странно, но на хорошо утрамбованной грязи она не увидела следов медвежьих лап, зато в тонком слое пепла потухшего костра отпечатался один-единственный четкий след, принадлежавший лисе. Возможно, лиса пришла ночью и забрала кролика. Наверное, медведи ей просто приснились – или же это были маниту.

Весь день она шла пешком. Как-то раз она услышала лошадей и спряталась в кустах. Мимо нее проехали двое верховых сиу. Было еще светло, когда она вошла в Профетстаун. Ее обнаженное тело было в крови и грязи. Трое мужчин прекратили свой разговор, как только она приблизилась к ним, а женщина перестала молоть зерно. Два Неба увидела на их лицах страх.

Пророк позвал ее к себе. Обрабатывая ее раненые плечи и ожоги, он спросил, снилось ли ей что-нибудь. Когда она рассказала ему о медведях, его глаза заблестели. «Сильнейший знак!» – воскликнул он и поведал о том, что означает ее сон: до тех пор, пока она не возляжет с мужчиной, маниту будут находиться рядом с ней.

В то время как она обдумывала услышанное, он торжественно объявил, что отныне ее не будут больше звать Два Неба, не говоря уже о Саре Два. Той ночью она стала Маква-иквой – Женщиной-Медведем.

* * *

И снова Великий Отец в Вашингтоне обманул сауков. Армия пообещала саукам Киокака, что они могут навсегда остаться на земле айова, на западном берегу Масесибови, но белые поселенцы начали стремительно захватывать и эту территорию. На другом берегу реки, напротив Рок-Айленда, возник городок белых. Его назвали Давенпорт, в честь торговца, который посоветовал саукам покинуть кости своих предков и уйти из Саук-и-нука, а после выкупил их землю у государства для собственного обогащения.

Теперь же военные сообщили саукам Киокака, что они задолжали большую сумму американских денег и обязаны продать свои новые земли на территории айова и переехать в резервацию, которую США организовали специально для них. Им предстоял длинный путь на юго-запад, на территорию племени Канзас.

Пророк сказал Маква-Икве, что, пока она жива, она не должна принимать на веру слово белого человека.

В тот год Желтую Птицу укусила змея. Половина ее тела опухла и отекла, вскоре она умерла. Луна нашла себе мужа-саука по имени Идет Поет и родила детей. Женщина Дыма замуж не вышла. Она спала со столькими мужчинами и с таким удовольствием, что люди двусмысленно улыбались при упоминании ее имени.

Иногда Маква-иква испытывала сексуальное желание, но научилась контролировать его, как и боль. О чем она действительно жалела, так это о том, что у нее нет детей. Она вспоминала, как прятала брата во время резни в Бэд-Экс, как его губки хватали ее сосок. Но в конце концов и с этим она смирилась: слишком долго она жила с маниту, чтобы подвергать сомнению их решение о том, что ей не суждено стать матерью. Она была довольна тем, что стала знахаркой.

Последние две Хижины Мудрости были связаны с черной магией: как с помощью заклинаний заставить здорового человека заболеть, как вызывать и направлять несчастье. Маква-иква познакомилась с маленькими злобными бесенятами, которые называются ватавиномы, с призраками и ведьмами, а также с Пангуком – духом Смерти. К этим духам нельзя было обращаться, пока не пройдешь последние Хижины Мудрости: целительница должна была сначала достичь умения владеть собой, а уже затем призывать их, иначе она станет такой же злой, как и ватавиномы. Черная магия была самой тяжелой наукой. Ватавиномы похитили у Маква-иквы ее способность улыбаться. Она стала бледной. Ее плоть таяла до тех пор, пока не стали выступать кости, и иногда не наступала менструация. Она видела, что ватавиномы также пьют жизнь из тела Вабокишика: он все худел и словно становился меньше ростом, но обещал ей, что не умрет.

По прошествии двух лет Пророк провел ее через последнюю Хижину Мудрости. Случись это в прежние времена, в честь такого события собралось бы много-много сауков, люди участвовали бы в соревнованиях и играх, курили бы трубку мира, а Миде-вивин – общество знахарей алгонкинских племен – проводило бы тайные встречи. Но прежние времена прошли. Краснокожих разбросало по миру, их все еще преследовали. Единственное, что мог сделать Пророк, – это собрать трех стариков в качестве судей: Потерянный Нож из племени мескуоки, Бесплодную Лошадь из племени оджиба и Маленькую Большую Змею из племени меномини. Женщины Профетстауна пошили Маква-икве платье и туфли из шкуры белого оленя, она завернулась в полотно Иззе, украсила руки и ноги браслетами, которые гремели, когда она двигалась. Палкой с петлей на конце она задушила нескольких собак, после чего проследила за тем, как их потрошат и готовят. После церемонии она всю ночь просидела возле костра вместе со стариками.

Когда они задавали вопрос, она отвечала уважительно, но прямо, как равная. Она извлекала звуки мольбы из водяного барабана, призывая маниту и умиротворяя духов. Старцы раскрыли ей особые секреты Миде-вивина, но сохранили собственные тайны – подобно тому, как с этого часа она будет оберегать свои секреты. На следующее утро она стала шаманом. В прежние времена это сделало бы ее человеком, обладающим большой властью.

Маква-иква готовила вещи в поездку. Вабокишик помогал ей собирать травы, которые она не сможет найти в той местности, куда направляется. На мула навьючили бубны, сумку целителя, мешочки с травами. Она в последний раз попрощалась с учителем. Сама оседлала серого пони, которого ей подарил Пророк. Путь ее лежал на территорию индейцев Канзас, где теперь в резервации жили сауки.

Резервация находилась в местности, еще более плоской, чем равнины Иллинойса.

Засуха.

Воды для питья хватало, но до нее еще нужно было добраться. На этот раз белые люди отдали саукам землю, достаточно плодородную для любых сельскохозяйственных культур. Семена, которые они сажали, хорошо прорастали весной, но в первые же дни лета все засыхало и погибало. Ветер гнал пыль, через которую едва пробивался свет солнца, принявшего здесь форму круглого красного глаза.

Поэтому люди вынуждены были есть еду белых, которую им давали солдаты: испорченную говядину, зловонное свиное сало, старые овощи. Жалкие крохи с роскошного стола белых.

Никаких гедоносо-те не было. Народ обитал в лачугах, построенных из сырой древесины, которая, усыхая, покрывалась такими щелями, что через них внутрь попадал снег. Два раза в год приходил нервный низенький представитель правительства США в сопровождении солдат и выкладывал прямо на землю негодные вещи и продукты: дешевые зеркала, стеклярус, поломанную упряжь с бубенцами, старую одежду, червивое мясо. Сначала сауки тщательно подбирали принесенное, пока кто-то из них не спросил представителя, зачем он приносит такой хлам, и он ответил, что это – плата за землю сауков, конфискованную правительством. После этого заявления «добро» стали подбирать только самые слабые и презираемые. Каждые полгода груда барахла увеличивалась в размерах, а во время непогоды начинала гнить.

Когда прибыла Маква-иква, сауки приняли ее с уважением, но они больше не были цельным племенем и не нуждались в шамане. Самые энергичные из них пошли с Черным Ястребом и погибли от рук белых или продажных сиу, умерли от голода или утонули в Масесибови. Но и в резервации оставались те, у кого были мужественные сердца настоящих сауков. Их храбрость постоянно испытывалась в стычках с племенами, исконно проживающими на этой территории. Запасы дичи истощались, и команчи, кайова, шайены и осаге не желали делить свои охотничьи угодья с восточными племенами, вытесненными с насиженных мест американцами. Белые постарались, чтобы саукам было тяжело защищаться: они обеспечивали индейцев большим количеством низкосортного виски. Все больше и больше сауков становилось жертвами некачественного алкоголя, взамен белые забирали большую часть шкурок зверей, попадавших в силки.

Маква-иква прожила в резервации немного больше года. Весной по прерии прошло небольшое стадо бизонов. Идет Поет и другие охотники вернулись с добычей – мясом бизона. Маква-иква объявила Танец Бизона и рассказала, что нужно напевать тихонько, а что горланить. Люди танцевали древние танцы, и в глазах некоторых из них она увидела свет, которого там не было уже долгое время – свет, который наполнил ее радостью.

Остальные тоже это почувствовали. После Танца Бизона ее нашел Идет Поет и заявил ей, что кое-кто из Народа хочет оставить резервацию и вернуться туда, где жили их отцы. Они прислали его с вопросом, присоединится ли к ним шаман.

Она спросила, куда они хотят уйти.

– Домой, – ответил Идет Поет.

Итак, самые молодые и сильные ушли из резервации, и Маква-иква ушла с ними. К осени они попали в страну, которая развеселила их души, но одновременно причинила боль их сердцам. Во время путешествия не столкнуться с белыми оказалось очень трудно; они вынуждены были обходить поселения десятой дорогой. С охотой не складывалось. Зима застала их неподготовленными. В то лето Вабокишик умер, и Профетстаун осиротел. Она не могла обратиться за помощью к белым, памятуя о том, что Пророк наставлял ее никогда не доверять белокожим.

Но когда она помолилась, маниту послали им возможность выжить в виде помощи от белого врача по имени Коул, и, несмотря на ворчание духа Пророка, она почувствовала, что этому белому можно доверять.

И потому, когда он приехал в лагерь сауков и сказал ей, что теперь ему нужна ее помощь в лечении, она, ни секунды не колеблясь, согласилась пойти с ним.

Камни

Роб Джей попытался объяснить Маква-икве, что такое мочевой камень, но не мог сказать наверняка, понимает ли она, что болезнь Сары Бледшо действительно вызвана камнями в пузыре. Маква-иква спросила его, не собирается ли он высосать камни, и во время обсуждения выяснилось, что она подозревала, что станет свидетелем обмана, своего рода ловкости рук, манипулирования, чтобы убедить пациента, будто доктор удалил источник ее болезни. Тогда он несколько раз объяснил ей, что камни в мочевом пузыре женщины существуют на самом деле и причиняют ей мучительную боль и что он введет в тело Сары инструмент и удалит их.

Ее замешательство усилилось, когда они добрались до его хижины и он тщательно вымыл едким мылом сооруженный Олденом стол, на котором и собирался провести операцию. Они вдвоем заехали за Сарой Бледшо на четырехколесной телеге. Маленького мальчика, Алекса, оставили с Альмой Шрёдер, а его мать ждала врача, и глаза ее казались огромными на бледном напряженном лице. На обратном пути Маква-иква молчала; ни слова не проронила и Сара – она почти онемела от ужаса. Роб попытался разрядить обстановку, заведя разговор ни о чем, но ему это не удалось.

Когда они добрались до его хижины, Маква-иква легко соскочила с телеги. Она неожиданно нежно помогла белой девушке спуститься с высокого сиденья и заговорила впервые с момента их встречи с Сарой.

– Когда-то меня звали Сара Два, – сказала она Саре Бледшо; вот только Робу Джею послышалось, что она произнесла «Сара, да».

Сара совершенно не умела пить. Она закашлялась, попытавшись проглотить треть стакана виски, который дал ей Роб, и крепко сжала губы, когда он плеснул туда еще немного, так что получилось полстакана. Он хотел, чтобы она успокоилась и не так остро ощущала боль, но оставалась в сознании и здравом уме. Пока они ждали, когда виски подействует, он расставил вокруг стола свечи и зажег их, несмотря на летнюю жару, поскольку в хижине царил полумрак. Когда они раздели Сару, он заметил, что ее тело покраснело от тщательного мытья. Ее тощие ягодицы были маленькими, как у ребенка, а бедра с синеватой кожей казались впалыми от истощения. Она поморщилась, когда он ввел катетер и наполнил мочевой пузырь водой. Он показал Маква-икве, как нужно согнуть колени пациентки, и смазал литотриптор чистым салом, стараясь не запачкать жиром крошечные щипчики, которыми нужно будет схватить камни. Женщина ахнула, когда он ввел инструмент ей в уретру.

– Я знаю, что это больно, Сара. Боль при введении появляется всегда, но… Вот так. Теперь будет легче.

Она привыкла к куда более сильной боли и потому перестала стонать, но он все равно волновался. Прошло уже несколько лет с тех пор, как он в последний раз зондировал мочевой пузырь, да и то – под внимательным взглядом человека, несомненно, являвшегося одним из лучших хирургов в мире. Накануне он долгие часы тренировался с литотриптором, схватывая изюминки и мелкие камешки в бочонке с водой, поднимая орехи и разламывая их скорлупу, занимаясь всем этим с закрытыми глазами. Но совсем другое дело – искать на ощупь в хрупком мочевом пузыре живого человека, понимая, что если ткнешь инструментом в стенку пузыря или сомкнешь щипцы на складке ткани, а не на камне, то это может привести к разрыву, в результате чего в организм попадет инфекция и пациентка умрет ужасной смертью.

Поскольку от глаз не было никакого толку, он закрыл их и стал медленно и осторожно двигать литотриптором, – все его существо словно превратилось в один-единственный нерв, расположенный на кончике инструмента. Вот он чего-то коснулся. Он открыл глаза и вонзился взглядом в пах и нижнюю часть живота женщины, жалея, что не может видеть сквозь его стенки.

Маква-иква наблюдала за движениями его рук, внимательно всматривалась в его лицо, стараясь не пропустить ни малейшей подробности. Он отмахнулся от надоедливой мухи, а затем уже не обращал внимания ни на что, кроме пациентки, стоящей перед ним задачи и литотриптора в руке. Камень… Господи, он сразу понял, какой тот огромный! Возможно, размером с большой палец, прикинул Роб, медленно и осторожно орудуя литотриптором.

Чтобы определить, удастся ли сдвинуть камень, врач сжал его щипцами литотриптора, но стоило ему только потянуть инструмент на себя, как лежащая на столе женщина пронзительно закричала.

– Сара, я держу самый большой камень, – спокойно сообщил он. – Он слишком велик, чтобы выйти целиком, так что я попытаюсь разломать его. – Еще не закончив предложение, он сдвинул пальцы к ручке винта на кончике литотриптора. С каждым поворотом винта напряженность Роба Джея росла, ведь, если камень не расколется, перспективы женщины были весьма пессимистичными. Но, к счастью, после очередного поворота ручки раздался тихий хруст, похожий на тот, который раздается, если наступить каблуком на черепок глиняного горшка.

Роб разломал камень на три кусочка. Хотя он действовал чрезвычайно осторожно, удаляя первый осколок, он причинил пациентке боль. Маква-иква намочила тряпочку и вытерла потное лицо Сары. Роб протянул руку, разжал ей пальцы, отгибая их один за другим, словно лепестки, и положил в ее белую ладонь уродливый черно-коричневый катышек. Средняя часть была гладкой; овальной формы, но остальные две оказались неровными и покрытыми маленькими шипами. Когда на ладони у Сары уже лежали все три камешка, Роб ввел катетер и ополоснул пузырь, и оттуда вышло много кристалликов, отколовшихся от камня, когда он раздавил его.

Пациентка была измучена.

– На сегодня достаточно, – решил он. – У вас в пузыре есть еще один камень, но он маленький и его наверняка легко удалить. Мы сделаем это в другой раз.

Меньше чем через час у нее резко поднялась температура – достаточно распространенное последствие любого хирургического вмешательства. Они заставили ее выпить много жидкости, в том числе эффективный чай из ивовой коры, приготовленный Маква-иквой.

На следующее утро ее все еще немного лихорадило, но они смогли отвезти ее домой. Роб понимал, что у нее болит все тело, но она пережила тряскую поездку без единой жалобы.

Глаза у нее по-прежнему лихорадочно блестели, но в них появился и другой свет, и Роб сумел распознать в нем надежду.

Несколько дней спустя, когда Ник Холден пригласил его снова поучаствовать в охоте на самочек, Роб Джей, поколебавшись, согласился. На сей раз они сели на пароход, идущий вверх по течению, в город Декстер, где в таверне их ждали две сестры по фамилии Ла Саль. Хотя Ник расписал их достоинства в плутоватой мужской манере (то есть значительно приукрасив действительность), Роб Джей сразу понял, что они просто уставшие шлюхи. Ник выбрал Полли, которая была моложе и привлекательнее, Робу досталась стареющая женщина с горьким взглядом и верхней губой, на которой даже толстый слой затвердевшей рисовой пудры не мог скрыть темные усики – Лидию. Лидия искренне обиделась на то, что Роб Джей так настоял на использовании мыла и воды, а еще – Старого Рогача, но она выполнила свою часть сделки со сноровкой настоящей профессионалки. Той ночью он лежал рядом с ней в комнате, где витали специфические запахи – призраки предыдущих оплаченных страстей, и спрашивал себя, что он здесь делает. Из соседней комнаты неожиданно донеслись сердитые голоса, звук пощечины, хриплый женский крик, ужасный, но не допускающий двойного толкования глухой стук.

– Господи! – Роб Джей стукнул кулаком в тонкую стену. – Ник! Все в порядке?

– Все тип-топ. Черт, Коул, может, поспишь, а? Или займись чем-нибудь. Понял? – откликнулся Холден; его голос охрип от виски и раздражения.

На следующее утро, за завтраком, Роб заметил, что левая щека у Полли покраснела и опухла. Ник, должно быть, очень хорошо заплатил ей за перенесенные побои, потому что, когда они прощались, она не высказала никакого неудовольствия.

Но когда они сели на пароход, отправляясь домой, то оба поняли, что происшедшее необходимо обсудить. Ник положил ладонь на руку Робу и сказал:

– Иногда женщине хочется грубостей, разве ты не знал, старина? Она буквально умоляет об этом, а как получит, то начинает течь.