Перестрелка

Как только снова разразился ливень, генерал Роберт Ли собрал своих окровавленных бойцов и начал медленно отступать в Мэриленд. Первоочередная задача генерала Мида – не дать ему уйти. Но Потомакская армия тоже была сильно потрепана, в бою пострадало более двадцати трех тысяч солдат, включая около восьми тысяч погибших или пропавших без вести. Северяне были окрылены победой и могли передвигаться значительно быстрее, чем люди Ли, которых сильно обременял караван фургонов, перевозивший раненых и хвостом растянувшийся позади них миль на семнадцать. Но так же, как Хукер промедлил в Виргинии, теперь Мид упустил свою возможность в Пенсильвании, и снова без всяких на то причин.

– Где только мистер Линкольн находит таких генералов? – с отвращением ворчал Симондс. Но в то время, как эта задержка разочаровывала полковников, рядовые солдаты наконец получили возможность отдохнуть и поправить здоровье, а также написать письмецо родным и послать им тем самым долгожданную весточку о том, что они все еще живы.

Ордуэй отыскал Льюиса Робинсона в одном из полевых госпиталей при фермах. Ему ампутировали правую ступню, разрез пришелся четырьмя дюймами ниже колена. Он выглядел изможденным и бледным, но в остальном был вполне здоров. Роб Джей осмотрел культю и сообщил Робинсону, что рана хорошо заживает и что человек, который проводил эту операцию, хорошо знал свое дело. По правде говоря, Робинсон был рад тому, что теперь не мог принимать участия в боевых действиях – в его глазах читалось чувство облегчения, которое было настолько явственным, что казалось почти осязаемым. Роб Джей решил, что Робинсону было суждено получить ранение, потому что он этого очень сильно боялся. Он принес ему корнет, пару карандашей и бумагу и теперь пребывал в полной уверенности, что с парнем все будет в порядке, потому что сочинительством музыки или игрой на трубе он может заниматься и без одной ноги.

И Ордуэя, и Уилкокса повысили до звания сержанта. Очень многих тогда повысили, Симондс вписывал в полковое организационно-штатное расписание имена выживших, присуждая им звания тех, кто пал в бою. Сто тридцать первый индианский понес потери в размере восемнадцати процентов от общего количества солдат, что, по сравнению со многими другими полками, было не так много. Например, миннесотский полк потерял восемьдесят шесть процентов своих бойцов. По сути, этот полк и некоторые другие были попросту стерты с лица земли. Симондс и его штабные офицеры за несколько дней с легкостью набрали солдат из числа выживших из таких полков, после чего численность сто тридцать первого индианского составила семьсот семьдесят один человек. Немного смущаясь, полковник сообщил Робу Джею, что взял и полкового хирурга. Доктор Гарднер Копперсмит был капитаном одного из ранее распущенных пенсильванских отрядов, и теперь Симондс выхлопотал ему повышение. Выпускник Филадельфийской медицинской школы, имеет два года боевой практики.

– Я бы и тебя, не задумываясь, повысил до полкового, не будь ты из гражданских, – объяснял Симондс. – Но на это место может претендовать только военный. Ты ведь понимаешь, что майор Копперсмит будет твоим начальником, что теперь он будет заправлять всеми делами?

Роб Джей заверил полковника, что все отлично понимает.

Для Роба Джея эта война была сложной, ведь ее затеяла очень сложная нация. В газете он прочитал, что в Нью-Йорке имели место расовые беспорядки, возникшие в результате возмущений по поводу первого призыва на военную службу. Толпа в пятьдесят тысяч человек, преимущественно состоящая из ирландских католиков – представителей рабочего класса, подожгла призывной штаб, нью-йоркское издательство газеты «Трибюн» и приют для чернокожих сирот, в котором, к счастью, в тот день не было детей. Очевидно, они винили в развязывании войны негров, а потому толпились на улицах, избивая и обирая всех чернокожих, до которых сумели добраться. Убийства и линчевания негров происходили в течение нескольких дней, пока бунт наконец не подавили войска северян, которые только-только вернулись после сражения с южанами под Геттисбергом.

История подорвала боевой дух Роба Джея. Местные протестанты унижали и притесняли католиков и иммигрантов, католики и иммигранты презирали и убивали негров, как будто все слои населения упивались своей ненавистью, будто им жизненно необходима была эта подпитка в виде костного мозга кого-то, кто слабее их.

Когда Роб Джей собирался подавать на гражданство, он тщательно изучил Конституцию Соединенных Штатов Америки, и некоторые из изложенных в ней положений привели его в замешательство. Теперь-то он понимал, что те, кто составлял ее, предусмотрели слабость рода человеческого и незыблемое присутствие зла в этом мире, а потому решили придать свободе личности законный статус, к которому страна станет возвращаться снова и снова.

Он каждый раз недоумевал по поводу того, что же заставляет людей ненавидеть друг друга, и поэтому изучал Леннинга Ордуэя так, будто хромой сержант был жуком под его микроскопом. Если бы Ордуэй не источал ненависть ко всем и вся, не кипел от злости, как чайник, и если бы Роб Джей не знал, какое ужасное преступление, по сей день оставшееся безнаказанным, он совершил десяток лет тому назад в родных иллинойсских лесах, то он, безусловно, счел бы Ордуэя одним из самых приятных молодых людей во всем полку. Теперь же он наблюдал, как этот санитар цветет и пахнет, очевидно, благодаря тому, что за время своей службы в армии Ордуэй достиг намного большего, чем за всю свою прежнюю жизнь.

Во всем лагере витал дух победы. Оркестр сто тридцать первого индианского полка воспевал решительность и отвагу, посещая одну больницу за другой и выступая перед ранеными. Новый трубист, конечно, был не настолько хорош, как Тед Бушман, но музыканты играли с гордостью, потому что доказали свою ценность в бою.

– Все самое худшее мы прошли вместе, – торжественно заявил Уилкокс как-то ночью (когда слегка перепил), пытаясь сфокусировать свирепый, пьяный взгляд на Робе Джее. – Мы едва сбежали от лап смерти, ускользнули из Долины теней. Мы заглянули прямо в проклятущие глаза этой ужасной твари. Мы слышали крики повстанцев и кричали в ответ.

Солдаты относились друг к другу с большой любовью. Сержанта Ордуэя, сержанта Уилкокса и даже неряшливого капрала Перри уважали за то, что они отправили своих друзей-музыкантов на помощь раненым солдатам, чтобы те вынесли пострадавших с линии огня. Историю о двухдневном марафоне Роба Джея со скальпелем пересказывали в каждой палатке; все знали, что именно он заведует службой санитарной транспортировки в их полку. Все тепло улыбались при виде доктора, и никто не считал, что он занимает свое место не по праву.

Эта новая популярность среди однополчан несказанно радовала его. Один солдат из роты «Б» второй бригады, которого звали Лион, даже привел ему коня.

– Просто случайно нашел его, он бродил вдоль дороги без всадника, я тут же вспомнил о вас, док, – пояснил Лион, передавая ему поводья.

Это проявление привязанности одновременно смутило Роба Джея и воодушевило его. Настоящий мерин непонятного цвета, хоть и тощий настолько, что все кости торчат. Должно быть, принадлежал кому-то из убитых или раненых повстанцев, потому что и само животное, и седло на нем были помечены аббревиатурой КША^[20]. Конь выглядел изможденным, глаза у него были пустыми, а его хвост и грива кишели блохами. Было похоже, что у него глисты. Но…

– Ничего себе боец, да он красавец! – воскликнул Роб Джей. – Не знаю, как тебя и благодарить.

– Думаю, сорока двух долларов будет достаточно, – предложил Лион.

Роб Джей рассмеялся – собственные наивные предположения о выражении признательности позабавили его даже больше, чем сама ситуация. По завершении торга лошадь досталась Робу Джею за четыре доллара и восемьдесят пять центов плюс обещание не выдавать мародера Лиона руководству.

Доктор хорошенько покормил животное, терпеливо выбрал блох из его хвоста и гривы, смыл с седла кровь, втер мазь в те места, где у коня была содрана кожа, и почистил ему шерсть. Даже после всех этих процедур конь по-прежнему выглядел жалко, поэтому Роб Джей окрестил его Красавчиком, лелея крошечные мечты о том, что такое имя принесет бедному животному хоть чуточку радости и чувства собственного достоинства.

Семнадцатого августа сто тридцать первый индианский полк вышел в сторону пенсильванской границы. Красавчик двигался, все так же понурив голову, но при этом его поступь была свободной и уверенной, что свидетельствовало о его привычке к долгим путешествиям. Даже если кто-то из однополчан доктора и не знал, куда именно они направляются теперь, все сомнения исчезли, когда дирижер оркестра Уоррен Фиттс подул в свисток, поднял голову и дирижерскую палочку и оркестр заиграл «Мэриленд, мой Мэриленд!».

Сто тридцать первый вновь переправился через реку Потомак на шесть недель позже, чем войска Ли, и почти на месяц позже передовых отрядов своей же армии. Они двигались на юг. Был уже конец лета, и мягкая, чарующая осень никак не могла догнать их, пока они не оказались в сердце Виргинии. Все они были битыми войной ветеранами, особо умелыми в борьбе с клещами, но большинство боевых действий разворачивались в это время на западном театре, поэтому для сто тридцать первого индианского настала временная передышка. Армия Ли вторглась в долину Шенандоа, где юнионисты проводили разведку; по их сообщениям, долина не слишком пострадала во время сражений, но количество поставок, естественно, сократится, при этом возникнет большой дефицит приличной обуви для солдат.

Небо Виргинии потемнело от осенних дождей, когда они добрались до реки Раппаханнок и нашли следы лагеря, в не столь отдаленном прошлом разбитого здесь конфедератами. Несмотря на возражения Роба Джея, они поставили палатки прямо на месте бывшего вражеского лагеря. Майор Копперсмит оказался образованным и знающим доктором, но ему было абсолютно наплевать на всех и вся, и он никогда не утруждался дежурить по уборке отхожего места. Также он не давал себе труда сообщать Робу Джею, что его смена дежурного хирурга подошла к концу, и не приглашал его ассистировать на сложные операции. Майору нравилось следовать своему собственному нездоровому призванию, одному проводить операции, за исключением тех дней, когда недомогал, что случалось весьма редко. И вообще он считал, что до тех пор, пока не случится такая же битва, как была при Геттисберге, он вполне управится с перевязками в медпункте и сам, с помощью кого-нибудь из военных.

Роб улыбнулся ему:

– Что же тогда останется мне?

Майор Копперсмит нахмурился и указательным пальцем пригладил себе усы.

– Что ж, вам бы я доверил санитаров-носильщиков, доктор Коул, – сказал он.

Так Роб Джей очутился в лапах монстра, которого сам же и сотворил, угодил в собственные сети. У него не было никакого желания присоединяться к санитарам, но раз уж они стали его основной работой, было бы глупо с его стороны думать, что достаточно будет отправлять группы носильщиков на поле боя и наблюдать за ними со стороны. Он сколотил собственный отряд, состоящий из двух музыкантов (нового трубача по имени Алан Джонсон и флейтиста, Люциуса Вагнера), а четвертым взял к себе капрала Амессу Декера, полкового почтальона. Команды носильщиков тут же приступили к работе. Он сказал новичкам то же, что говорил когда-то первым пяти носильщикам (один из которых был убит, а другой – остался без ноги): помощь раненым представляет не большую опасность, чем какое-либо другое занятие на войне. Он убедил себя, что все будет хорошо, и поставил свой отряд носильщиков в общее расписание дежурств.

Сто тридцать первый полк вместе со многими другими войсками Потомакской армии шел по следам конфедератов вдоль реки Раппаханнок в сторону ее крупнейшего притока, Рапидана, день за днем продвигаясь вперед по берегу реки у самой воды, на глади которой отражалось серое небо. Их войска превосходили армию Ли численно, неприятель не мог получать никаких поставок – они буквально наступали ему на пятки. В Виргинии не происходило ничего особенного до тех пор, пока Союз не потерпел поражения в боевых действиях на западном фронте. Силы Конфедерации под командованием генерала Бракстена Брэгга наголову разбили войска генерала Вильяма Розенкранса у ручья Чикамуга, неподалеку от города Чаттануга – более шестнадцати тысяч юнионистов пали в бою. Линкольн и его правительство созвали срочное заседание, где было принято решение отправить поездом два корпуса Хукера из Виргинии в Алабаму, чтобы те оказали поддержку войскам Розенкранса.

Как только армия Мида лишилась двух корпусов, Ли прекратил отступать. Он разделил свои войска надвое и попытался расколоть и армию Союза, направив своих людей на запад и на север – в сторону Манассаса и Вашингтона. Перестрелки начались снова.

Главной целью Мида было преградить Ли путь к Вашингтону, поэтому юнионистские войска отступили на пару миль в тот самый момент, как от сил Ли их отделяли всего сорок миль; и тут южане перешли в атаку, то тут, то там начали вспыхивать ожесточенные бои.

Роб Джей подметил, что каждый санитар-носильщик по-разному подходит к выполнению поставленной им задачи. Уилкокс мчался к пострадавшему с целеустремленностью собаки-ищейки, в то время как Ордуэй действовал с безрассудной отвагой, короткими перебежками, невзирая на свою хромоту, добирался, будто огромный, но быстрый краб, до раненого и бережно нес его, крепко держа носилки высоко над землей, силой мускулистых рук компенсируя свое увечье. У Роба Джея было несколько недель на то, чтобы продумать тактику действий своего отряда, прежде чем представилась возможность воплотить ее в жизнь. Он пытался продумать все возможные способы помощи пострадавшим при любых обстоятельствах. По ночам, при свете лампы в своей палатке он вычерчивал в дневнике схемы, с помощью которых просчитывал пути отступления для команды Уилкокса, разрабатывал план, в соответствии с которым трое уходили из-под града свинца, а четвертый прикрывался носилками, пробираясь на поле боя – все варианты выходили довольно слабыми. Он представлял, как Ордуэй возвращается, держа правый задний край носилок, и в то время, как лица остальных трех носильщиков выглядят напряженными и напуганными, тонкие губы Ордуэя складываются не то в улыбку, не то в гримасу, которую можно увидеть лишь на лицах тех, кто всю жизнь искал себя и наконец нашел свое призвание. Что будет делать Ордуэй, гадал Роб Джей, когда война закончится и он больше не сможет ухаживать за ранеными?

Роб Джей не продумывал тактику для своей собственной команды. Им еще не доводилось показывать себя в бою.

Впервые они приняли участие в битве седьмого ноября. Сто тридцать первый индианский полк направили на другой берег Раппаханнока, в сторону местечка под названием Келлис-Форд. Полк перешел реку вброд утром и вскоре столкнулся с вражеским натиском; уже через десять минут санитары получили весть с поля боя о том, что появились первые раненые. Роб Джей и трое его помощников отправились на покос у реки, где полдюжины бойцов скрывались за увитой плющом каменной стеной, ведя перестрелку с неприятелем, прячущимся в лесу. По дороге к стене Роб Джей каждую секунду ожидал, что в его плоть вот-вот вонзится вражеская пуля. Даже воздух казался таким плотным, что его было практически невозможно вдохнуть. Казалось, будто Робу Джею приходится пробиваться через эту воздушную стену с помощью грубой физической силы, еле-еле передвигая ноги.

Одного из солдат ранило в плечо. Пуля застряла в теле, ее было необходимо извлечь, но только не здесь, не под обстрелом. Роб Джей достал из сумки перевязочный материал и наложил повязку на рану, убедившись, что кровотечение остановлено. Затем они погрузили солдата на носилки и быстрым шагом понесли его в безопасное место. Роб Джей отлично понимал, какой хорошей мишенью была его широкая спина – ведь он закрывал собой носилки. Он слышал каждый выстрел и звуки летящих мимо пуль, разрывающих высокую траву и тяжело падающих наземь прямо рядом с ними.

Амесса Декер, также несший задний край носилок, что-то прорычал.

– Ранили? – выкрикнул Роб Джей.

– Не.

С глухим топотом они уже почти бежали вместе со своей ношей, пока спустя целую вечность не оказались в естественном укрытии, где майор Копперсмит разместил медпункт.

Как только они передали своего пациента хирургу, то сразу упали на мягкую траву, будто рыба, которую вытащили из воды.

– Эти Минье жужжат, как пчелы, – сказал Люциус Вагнер.

– Я уж было думал, нам крышка, – отозвался Амесса Декер. – А вы, док?

– Я тоже испугался, но вдруг вспомнил, что у меня есть особая защита, – Роб Джей показал им свою индейскую сумку и рассказал, что ее особая зачарованная ткань защитит его от пуль, если верить обещанию знахарки племени сауков. Декер и Вагнер слушали его с серьезным видом, хоть Вагнер при этом едва заметно улыбался.

В тот день перестрелок больше почти не было. Обе стороны оказались в безвыходном положении; так продолжалось до самого заката, когда целых две юнионистских бригады переправились через реку и укрепили позиции сто тридцать первого всего за одну штыковую атаку, подобных которой Роб Джей не видел за всю войну. Пехота сто тридцать первого полка тоже взялась за штыки и присоединилась к сражению, и именно их неожиданное нападение и ярость позволили Союзу разгромить врага, в результате чего несколько тысяч конфедератов пали в бою или были взяты в плен. Потери в рядах юнионистских войск были незначительны, но Роб Джей и его отряд носильщиков ходили за ранеными еще шесть раз после наступления темноты. Трое солдат убедились, что доктор Коул и его индейская сумка сослужили им добрую службу, и когда они в седьмой раз вернулись в медпункт целыми и невредимыми, Роб Джей и сам уверовал в силу подарка индейцев так же сильно, как и они.

В ту ночь, уже после того, как они позаботились обо всех пострадавших, в палатке Гарднер Копперсмит наградил его сияющим взглядом.

– Великолепная штыковая атака, не так ли, Коул?

Он серьезно воспринял этот вопрос.

– Очередная бойня, – ответил он, валясь с ног от усталости.

Полковой хирург теперь посмотрел на него с отвращением:

– С таким отношением какого черта вы здесь делаете?

– Я здесь лишь потому, что нужен нашим пациентам, – ответил Роб Джей.

Тем не менее к концу года он решил, что пора ему уходить из сто тридцать первого индианского. Больше в его услугах здесь не нуждались; он пошел в армию, чтобы лечить солдат, а майор Копперсмит не позволял ему этого. Он понимал, что для такого опытного врача работа носильщика – это лишь пустой расход времени, нет смысла атеисту тратить жизнь на поиски мученичества или святости. Он собирался вернуться домой сразу, как истечет срок его контракта – в первую неделю 1864 года.

Канун Рождества был довольно странным праздником – одновременно грустным и трогательным. Прямо перед палатками отслужили службу. На одном берегу реки музыканты сто тридцать первого полка исполняли «Adeste Fidelis». Когда они доиграли, на дальнем берегу песней «God rest ye merry, gentlemen» отозвался оркестр конфедератов; музыка разливалась над темными водами, и мелодия плавно переросла в новую, «Тихую ночь»^[21]. Дирижер Фиттс взмахнул палочкой, и юнионистский оркестр заиграл вместе с конфедератами, солдаты обеих сторон запели в один голос. Им даже было видно огни, горящие во вражеских лагерях.

А ночь и вправду оказалась тихой – не было ни одного обстрела. Отужинать праздничной индейкой, конечно, не удалось, но и суп с чем-то похожим на ветчину, приготовленный армейским поваром, оказался очень даже вкусным; еще каждый солдат в полку получил по чарке виски в честь праздника. Возможно, это было ошибкой, потому как этот глоток спиртного только пробудил желание выпить еще. После концерта Роб Джей встретился с Уилкоксом и Ордуэем, которые на заплетающихся ногах шли с другой стороны реки, где прикончили бутылку дрянного пойла, купленного у маркитанта. Уилкокс почти нес на себе Ордуэя, но и сам стоял на ногах не слишком твердо.

– Шел бы ты лучше спать, Абнер, – посоветовал ему Роб Джей. – А этого я до палатки доведу.

Уилкокс кивнул и нетвердой походкой ушел прочь, но Роб Джей не сдержал своего обещания. Вместо этого он увел Ордуэя от палаток и усадил его на валун.

– Ленни, – обратился он к Ордуэю, – эй, парень. Нам нужно поговорить, наедине.

Ордуэй с трудом разглядел доктора, его глаза уже закрывались, так сильно он напился.

–…с Рождеством, док.

– И тебя с Рождеством, Ленни. Давай-ка поговорим об Ордене звездно-полосатого флага, – предложил Роб Джей.

Итак, он решил, что виски станет ключом ко всему, что знал Леннинг Ордуэй.

Третьего января, когда полковник Симондс пришел к нему, чтобы заключить новый контракт, он увидел, как Ордуэй складывает в свой рюкзак свежие повязки и таблетки морфия. Роб Джей замешкался лишь на миг, он не сводил глаз с Ордуэя. Затем нацарапал свою роспись, продлив тем самым контракт еще на три месяца.

55
«Когда ты виделся с Элвудом Паттерсоном?»