Зз Месть и лесть // Российские вести, 1995. 21 июня

ной битвы «ради жизни на земле». Она более адекватна психо­историческому состоянию мирового сообщества в конце XX в. Характерно, что не возникло даже понятия «иракский синдром», тогда как «чеченский синдром», к сожалению, довольно рас­пространенный диагноз.

Обращение журналистов в ходе типично локального конф­ликта к символике тотальной войны и геноцида было проявлени­ем профессиональной слепоты, если не профессиональной не­добросовестности. В равной мере только профессиональной сле­потой, если не профессиональной недобросовестностью, можно объяснить нередкие попытки подвести под однозначно положи­тельный догмат принуждения к миру и этнические чистки под прикрытием международных войск, и экономическую блокаду до безоговорочной духовной капитуляции, а то и прямой геноцид. Самонадеянная манипуляция ментальной символикой только ме­шает установлению мифем, адекватных психоисторическому состоянию. Да и самого журналиста лишает разумного взгляда. Так, к примеру, никто из публицистов-менталитетчиков даже не предположил, что всплеск антиамериканских настроений был вы­зван долго сдерживаемой реакцией коллективного бессознатель­ного на многолетнюю, неотступную и навязчивую пропаганду силы и славы чужого государства, а бомбардировка Сербии по­служила только поводом. Получается, что продуктивная и ответ­ственная работа с мифемами — это пробный камень классности профессионала.

Хотя мифологический текст может быть создан и использо­ван с откровенно манипулятивными целями, это не отменяет его значимости и необходимости в контексте массовой коммуника­ции и журналистского творчества. Дело в том, что некоторые со­держания колллективного бессознательного не могут быть выве­дены на поверхность и восприняты иначе, чем в символической форме. Это относится к тем архетипическим установкам, которые необходимы для ментального здоровья общества и потому в лю­бые времена должны находить для себя актуальное и остросовре­менное выражение. Жизнь социума должна быть осмыслена с точки зрения высших ценностей. Психопаталогия отсутствия цели и смысла жизни может поразить и отдельного человека («лишние люди»), и социальную группу («потерянное поколе­ние»), и общество в целом, которое, лишаясь консолидирующих идей, становится неспособным противостоять саморазрушению (падение Римской империи). Умение видеть жизнь и ее проявле­ния «под знаком высших ценностей» составляет одну из важней­ших профессиональных способностей журналиста, которая не должна быть утрачена хотя бы ради самосохранения общины. По такому принципу строится, например, «Лирический репортаж:

МОСКВА — 06.09.97»: «Улица, которая ведет к Храму, называет­ся Волхонка. И вот она переполнена людьми... Разумеется, мно­гих привело сюда простое любопытство. Многие пришли " за компанию". Многие — из интереса и не угадаешь какого. Но не­зависимо от того, сколько нашлось таких, кто стремится к Храму, чтобы в силе и славе Христа Спасителя разрешить смятение души, именно их особенное состояние сердца, казалось, задало самый ритм дыхания толпы. В том и смысл общинного праздне­ства, чтобы в общей радости, раскрывающей души, принять как свое глубинное переживание тех собратьев, чье утонченное чувст­во и взыскующий разум раньше других ощутили перспективу на­родной жизни. И этому бесконтрольному, не вполне осознавае­мому даже зарождению надежды и согласия придала высокую энергию и завершенность сама белая громада, мощно держащая в ночном небе золото своих осененных крестами куполов»³⁴. Здесь тоже можно найти приемы синкретического/пралогического мышления: аллюзии, аналогии, идиомы, предельно широкие обобщения на основе единичного события и т.п. Это тоже пере­живание сопричастности, но сопричастности высокому и пре­красному, вселяющему уверенность в будущее общины и личное

будущее.

Поэтизация действительности — характерная черта мифоло­гического текста, ориентированного на позитивные ценности. Насколько бы ни было общество прагматично и индивидуали­стично, люди зависят от Истины, Добра и Красоты в гораздо бо­льшей степени, чем им кажется, особенно в осмыслении онтоло­гических вопросов жизни: горя, счастья, случайности, долга, жер­твы, утраты, награды, наказания, судьбы и т.п. Даже если человек никогда об этом не рассуждает, его бессознательное должно иметь ответы на эти вопросы, иначе сознание не справится с гру­зом тех неожиданностей, разочарований, спадов и подъемов, ко­торые случаются в жизни. В нормально функционирующем обществе действует система духовных ценностей, сакральных догм, житейских правил. Им, конечно, не следуют слепо, но устанавливается, как сказали бы биологи, «норма реакции». И мифологические тексты массовой коммуникации играют важную роль в поддержании этой нормы путем воспроизведения и обнов­ления коллективных символов.

И читатель, и журналист, соскальзывая в пралогическое мышление, испытывают облегчение и даже удовольствие. Ситуа­ция в таком случае воспринимается красочнее, понимается про­ще, эмоции обостряются, а поведение словно бы переводится на автопилот. Следовать за коллективным бессознательным — самое

³⁴ Российские вести. 1997. 9 сент.

приятное из того, в чем состоит творчество-в-процессе-коммуни-цирования. И чем безогляднее погружение, тем сильнее ьакал чувств, доводящий в пределе до эйфории или исступления. Это путь в такие глубины массовой коммуникации, которые можно осветить только с помощью прецедентов первобытности. К при­меру, туземцы Новой Каледонии, готовясь к походу на соседнюю деревню, разжигали себя массовым танцем под диалог племени с военачальником:

— Атакуем ли мы наших врагов? -Да!

— Сильны ли они?

— Нет!

— Мужественны ли они?

— Нет!

— Мы их убьем? -Да!

— Мы их съедим?

— Да! ³⁵

И если вдуматься и вглядеться прямым взором, сквозь лоск и электронность актуальной пропагандистской кампании может проступить та же самая кровожадно-первобытная схема. Да и сам журналист вдруг поймает себя на том, что как заведенный вскри­кивает: «Да-Нет», — да еще и приплясывает.

Когда это циничная манипуляция или заведомая ложь, рас­суждать не о чем, тут остается место только для юридического преследования или нравственого отчуждения. Иное дело, когда «не ведают, что творят». Журналисту нельзя отрешаться от глу­бинных психических механизмов творчества-в-поцессе-коммуни-цирования. Но бессознательное потому так и называется, что не очевидно и может быть осознано только опосредованно, только до или после включенного наблюдения. Журналист в этом смыс­ле всю жизнь ходит по краю. И в полном соответствии с пого­воркой «знай край, да не падай», чтобы не упасть, ему мало од­ной честности, он должен — знать. Ему следует заранее изучить символы, ритуалы, традиции и переломные моменты духовной жизни своей аудитории и ввести их в общий контекст мифологи­ческих схем и мистических учений человеческой цивилизации. Это удерживает от соблазнов политического мистицизма и помо­гает сохранить трезвость взгляда на харизматических лидеров и «судьбоносные решения». Более того, журналист получает воз­можность обратным светом мифологии выделить в актуальных событиях бессознательно-первобытную логику и психологию по­литических вождей и движений. К примеру, обозрение «Царь-

35 Цит. по: Плеханов Г.В. Поли. собр. соч. М., 1928. Т. XXIV. С. 375—376.

жрец или клерк» в политическом еженедельнике рассматривает первобытный прецедент: «Немийский Царь Леса, он же жрец Дианы-охотницы, которому соплеменники поклонялись как зем­ному мужу богини... вел на самом деле жизнь бессменного часо­вого у Священного дуба. По обычаю, любой, кто сумел бы подо­браться и сломить " золотую ветвь" с дерева власти, получал риту­альное право убить обоготворявшегося властителя и занять его место... Поэтому царь-жрец... старался загодя убивать каждого подозрительного, но знал, что в конце концов все равно станет жертвой легитимного убийства... Жуткий этот образ жизни аб­солютная власть способна развернуть и в XX веке. Кто не верит в " бабушкины сказки", пусть вспомнит И.В. Сталина. Песни типа: " Текут многоводные реки. Цветут плодородные степи. Ве­сенние зори сверкают над нашим счастливым жильем. Споем же, товарищи, песню о самом большом Человеке..." Убийство Киро­ва (1934), казнь Бухарина (1936), процесс НА. Вознесенского (1949)... Страх покушения и затворничество в последние годы жизни. Торжествующий крик Берии: " Тиран умер! Умер! " — над неостывшим трупом " вождя, учителя и друга". И речь Хрущева на XX съезде КПСС... Дело не в том, на что похожа неусыпная забота Президента (Ельцина Б.Н.) о " сдержках и противовесах", из-за которой ни Гайдару, ни Чубайсу, ни Лебедю, ни Черно­мырдину в общем-то не дали стать крупными самостоятельными деятелями, а в президентском окружении не осталось ни одной масштабной фигуры... Мистика власти любую политику низводит до первобытных отношений... И не только во мгле веков. Хариз­ма " железной леди" Маргарет Тэтчер срабатывала словно " золо­тая ветвь" из Немийского леса. Тот же эффект вызывал ков­бойский антисоветизм Рональда Рейгана»³⁶.

Но, может быть, всего важнее то, что вместе со старательным изучением аниматизма, мифологии, мистических учений и т.п. приходит знание ментальных механизмов психики и понимание менталитета аудитории. Тому есть примеры и в науке, и в журна­листике. Замечательный археолог БА. Рыбаков (1908—2001) за­фиксировал сохранявшийся в духовной жизни России до XX в. феномен двоеверия, то есть слияния в мировоззрении людей двух живых религий — язычества и христианства. Он склонен объяс­нять, в частности, общепризнанную мощь русского искусства (вплоть до классической литературы XIX в.) прежде всего или почти исключительно художественной потенцией языческого мироощущения. Ученый предъявляет наглядные свидетельства того, что «глубина народной памяти измеряется тысячелетиями», и подчеркивает, что преодоление застарелых установок соверша-

³⁶ Пронин Е., Пронина Е. Царь-жрец или клерк // Декада. 1998. 22 апр.

ется долгим путем последовательного раскрывания их мистиче­ской первоосновы и замещения осознаваемой духовностью³⁷. Но какое отношение эта глубоко фундированная теория имеет к творчеству-в-процессе-коммуницирования? Писатель-публицист В.К. Васильев, выступая на Международной конференции по проблемам ментального здоровья (Красноярск, 1992) высветил феномен, по его терминологии, «раскола национального созна­ния» и определил его как «синдром гражданской войны». «Де­монстрационным материалом, — говорил он, — могут послужить телевизионные трансляции со съездов и заседаний Верховного Совета, других политических собраний. Словно в стеклянной банке или аквариуме видно, как каждый каждого ментально при­говаривает к смерти, а потом выжидает, когда создадутся объек­тивные условия, позволяющие действовать. И становится ясно, что однажды ментальные приговоры начнут фактически претво­ряться в жизнь. А уж тогда придется браться за оружие. Тогда эту ментальную болезнь увидят все. И не только по телевизору». Тоже некое фундированное построение. Но через полтора года после такого «телевизионного диагноза» страну потряс расстрел парламента 6 октября 1993 года.

Для классного журналиста в массовой коммуникации рас­крывается менталитет народа. Пропагандистские операции на от­крытом менталитете возможны. Но даже ближайшие их результа­ты всегда неоднозначны, а уж отдаленные последствия просто не-представимы. Поэтому любая самонадеянность в этом вопросе — знак психического срыва и основание для сугубой обеспокоенно­сти профессионального сознания.

Подстраховывает от ментального сбоя, как ни парадоксально, только само коллективное бессознательное, только доверие жур­налиста к собственной ментальное™. Психологическое наследо­вание у всех людей и всех народов совершается через давний пример и признание исторической оправданности духовных цен­ностей и стиля жизни предков, и журналист не может быть иск­лючением. Для него это, помимо всего прочего, вопрос личного психического здоровья. Отклонения, как было показано, возмож­ны и в ту и в другую сторону. И суть не в превознесении духов­ных ценностей и стиля жизни предков, а в признании их истори­ческой оправданности. Это тонкий момент включения сознания в переживание журналистом психоисторической ситуации, благода­ря которому его работа с мифологическими текстами становится безопасной и для общества, и для него самого. Не открещиваться от коллективного бессознательного дблжно профессиональному журналисту, а разумно выбирать и ответственно применять тек-

³⁷ См.: Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М, 1981.

сты мифологического типа, когда от этого зависит компенсация психоисторической ситуации. Тут важно свободно ориентирова­ться в трех аспектах подготовки мифологического текста: во-пер­вых, четко представлять социально-коммуникативные функции мифемы, во-вторых, ясно понимать, какие базовые психические процессы при этом приводятся в действие, в-третьих, уверенно владеть выразительными средствами стимулирования синкрети-ческого/пралогического мышления. Трехаспектный набор харак­теристик мифологического текста можно представить в виде своего рода реестровой таблицы: