![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Прагматическое мышление
Выделение субъективного в объективном (Мир = опыт). Избегание субъективности (Я = «черный ящик») Основание вывода — дедукция (восхождение от общего к частному) Интегральная единица общения — мифема Предпричинность (слияние мотива и причины) как основа всеобщей связи. Артифициализм Интегральная единица общения — идеологема Каузальность (объективная причинность) как основа всеобщей связи. Закономерность Накопление успешных действий по типу St-*R. Эксперимент Основание вывода — индукция (восхождение от частного к общему) Интегральная единица общения — конструкт Результативность (прагматическая причинность) как основа всеобщей связи. Контекстуальность Восприимчивость к неконтролируемым сознанием мыслительным импульсам («двухпалатность», непроизвольность, интуиция). Единство аффективного и интеллектуального. Власть коллективного бессознательного Внутренний контроль над процессами умозаключения. Появление критичности как универсальной формы контроля над эмоциональностью и верой Авторитет разума Расширение критичности на сферу достижений разума. Относительность истины. Успех как единственный критерий. Программирование (прогнозирование и верификация) поведения Переход к новой парадигме означал, конечно, существенные перемены в категориальном аппарате мышления. Такая структура сознания как нельзя лучше подходила для эпохи капиталистической экспансии, бурного развития массового производства и научно-технического бума. Но вот что примечательно. Теоретические концепции позитивизма и прагматизма не предшествовали новому этапу развития социальной практики, а вытекали из него, осмысляли актуальные научно-технические и гуманитарные достижения общества, расчищали плацдарм для прорывных исследований природы и человека. Это был качественный скачок в развитии самой методологии науки. Просветители-рационалисты провозглашали, что «идеи правят миром». Будучи уверены в истинности своих теорий и правоте своих устремлений, они проповедовали прогресс науки, переустройство общества и преображение человека. Но позитивисты не обнаруживали реальных подтверждений тому даже в собственных исследованиях. И только подвергнув сомнению не просто идеи, а сам феномен сознания, они обнаружили конструктивные возможности для проникновения в механизмы природных явлений, общественных процессов и ментальных структур человека. Но это стало не основанием для проповеди, а содержанием технологии познания и, если хотите, инструментарием науки. Характерна в этом отношении та роль, которую сыграло в науке и культуре выражение «черный ящик». Сначала это — сравнение, пояснявшее степень закрытости от внешнего наблюдения процессов человеческого мышления. Затем — философическая метафора, остроумно объясняющая, что так же как «вещь-в-себе», «психика-в-себе», в сущности, непознаваема. Затем это — эпатирующий символ, которым бихевиористы отмежевывались от традиционных религиозно-философских представлений о душе человека. Затем — конструктивный методический прием изучения психики по объективно наблюдаемым, повторимым и программируемым сочетаниям St-»R. Затем — эвристическая модель исследования закрытых систем по входу и выходу информации, с поразительной эффективностью применяемая в прикладной математике, кибернетике, биофизике, теории управления, социологии, технологии связи и т.д. Отвергая не только «метафизику», но и «философию», позитивизм парадоксальным образом придал философское ускорение развитию фундаментальных наук и выдвинул философские альтернативы доктрине революционных преобразований. Но проповеднический пафос оказался тут ни к чему. Людей совсем другого склада вывели на авансцену истории идейные бури, кровавые революции и демократические завоевания эпохи рационализма. Их не особенно занимало, что обещанное философами всеобщее братство все не наступало. Они умело пользовались тем, что те- перь были лично свободны, равны в правах и не ограничены в предприимчивости. Не всеобщее благо, а личный успех стал целью деятельности. И «здравый смысл» среднего класса зарекомендовал себя более полезным для дела, чем «высокие идеи». В среде бизнесменов здравый смысл не только противопоставлялся житейской наивности и непрактичности, но и служил основанием для насмешливого отношения к умственной деятельности и интеллектуализму вообще: «Если ты такой умный, то почему ты такой бедный?» Впрочем, интеллектуалы в долгу не оставались. Горькое в своей правоте и хлесткое, как пощечина, выражение: «Пошлый опыт — ум глупцов!» (1859), — принадлежит Н.А. Некрасову, который и сам был недюжинным предпринимателем, жестким и оборотистым дельцом, понимающим, грубо говоря, «что-почем». На примере поэзии Некрасова видно, что, сталкиваясь с общегуманистическими проблемами, преодоление которых составляло самую суть эпохи Просвещения, будь то крепостная зависимость или телесные наказания, самодержавие или обскурантизм, творческий интеллект чуть ли не автоматически возвращается в рационалистическую парадигму. Но это не основание для того, чтобы свысока третировать иные подходы к проблеме. В спорах о здравом смысле высоколобый скепсис столь же неуместен, как и самонадеянный апломб, потому что это не однозначный философский термин, а многомерный социальный феномен, если хотите, особая психическая реальность. И многое тут запутано. Начать с того, что не повезло с переводом. «Здравый смысл» — калька с излишне эмоциональной английской идиомы «good sense» (англ. толкование — soundness of judgement)13. Между тем более полно раскрывает понятие выражение «common sense», где слово «common» сохраняет оттенок исторического значения «народ, т.е. третье сословие, без высших сословий», которое закреплено в официальном «House of commons» (палата общин) и живет в широко используемых словах типа «commoner», что значит и «человек из народа», и «член палаты общин», и «простой человек», и даже «студент, не получающий стипендии»14. А в связи с этим следовало бы и в слове «sense» сосредоточить внимание на фундаментальном значении: «ощущение, чувство», — и его прямых производных: «состояние ума» («state of mind»), «понимание» («appreciation or understanding»), «категоричность суждения» («power of judging»)15. «Common sen- 'Э Hornby A.S. Oxford Advanced Learner's Dictionary of Current English. Oxford University Press, 1987. P. 372. и Англо-русский словарь / Сост. В.К. Мюллер. М, 1965. С. 156. is Hornby A.S. Op. cit. P. 776. se», таким образом, это прежде всего склад ума, тип мышления, свойственный людям третьего сословия, каким оно сложилось исторически. И гиганты эпохи Просвещения учитывали, с чем имеют дело. Великий Кант, говоря об «обычном человеческом рассудке, который считают чем-то неважным, называют здравым (еще не культивированным) смыслом», видит его опору в «общественном чувстве», в том, что «оценка в своей рефлексии мысленно обращает внимание на способ представления каждого другого, чтобы свое суждение как бы поставить на общем человеческом разуме»16. Не следует забывать, что строгие философы (например, Г. Гегель, К. Гельвеций и др.) делали из этого малоутешительные выводы, будто тем самым «знание» низводится до уровня «мнений», а «ум начинается там, где кончается здравый смысл». Но благодаря социально-психологическому механизму здравого смысла («common sense») третье сословие восприняло высокие идеи гениев Просвещения в практическом приложении, самоорганизовалось в прогрессистски ориентированную политическую силу и вышло на борьбу за свои права с лозунгами великих рационалистов на знаменах. Победа третьего сословия закрепила перемены в «common sense». Можно спорить, были ли высокие идеи Просвещения «практически освоены средним классом» или только «грубо опошлены торгашеской буржуазией», но они не прошли втуне. Судить об этом следует по ускорению темпов внедрения изобретений, широте применения технологических и организационных новшеств, динамизму общественных инициатив, бурному росту спроса на массовую информацию. Последнее особенно интересно. Здесь приоткрывается, как и благодаря чему «common sense» третьего сословия перерастает в «public opinion», то есть общественное мнение нации, с которым приходится считаться и президенту, чтобы быть переизбранным, и последнему из рядовых, чтобы не стать изгоем. «Public opinion» не содержит жесткой системы идей. Суждения его разностильны, рекомендации амбивалентны... По остроумному замечанию Б.А. Грушина, «это общественное сознание со сломанными внутри него перегородками» (1967), где в ходе практического применения перемешиваются научные выкладки и дедовские заветы, религиозные постулаты и житейские суеверия, новаторские гипотезы и заскорузлые традиции, моральные нормы и рискованные изыски. Благодаря такому социально-психологическому механизму «public opinion» стало чем-то вроде практической идеологии классического капитализма, и это проявилось во 16 Кант И. Критика способности суждения. СПб., 1898. С. 159. всех формах хозяйственной, политической и духовной деятельности. В том смысле, что позитивистская парадигма мышления придала новый стимул развитию не только прикладной, но и фундаментальной науки. А в массовых коммуникациях убеждающий текст уступил приоритет тексту информативному, точнее сказать, прагматическому. Новый тип текста складывался в русле литературной традиции. К примеру, самый массовый я самый информативный жанр американской журналистики «story» (англ.: 1. повесть, новелла, анекдот; 2. предание, сказка; 3. фабула, сюжет) имеет очевидные фольклорные и искусствоведческие корни и до сих пор рассматривается художественной критикой как «литературный материал среднего достоинства». Но на том сходство и заканчивается. В газете «story» — это четкий ответ на шесть практически значимых вопросов: «Что произошло?», «Где?», «Когда?», «Кто это сделал?», «Почему?» и «Как?», — а также броский заголовок, чтобы привлечь внимание, объявив превентивную оценку, «ударное» или «интригующее» начало и «описание подробностей по степени убывания важности». Следует отметить, что это не структура конкретного жанра, а общий принцип построения текста, который должен дать объективные ответы на деловые вопросы, как если бы речь шла о принятии решений в реальном бизнесе. Жесткость такого коммуникативного подхода можно понять по требованиям, которые американские журналисты предъявляли российским коллегам, писавшим в годы перестройки по заказу заокеанских газет. «Большинство попадавших на мой стол статей, — подчеркивал представитель журнала " Crossroad" в Москве Лоуренс Юзелл в статье под характерным названием " Ради красного словца", — выглядели как " сырой" материал, не подкрепленный фактическими данными, свойственными репортажу. При чтении их у меня складывалось впечатление, что автор сел за машинку и напечатал все, что уже давно " бродило" в его голове, не потрудившись увязать написанное с последними данными»17. А вот какой отзыв на первый вариант своей статьи о рынке недвижимости в России получила от него же известная московская журналистка А.Ч.: «Больше всего наших читателей интересует вопрос: насколько далеко ушла Россия по пути к действительно свободному рынку недвижимости и сколько ей еще предстоит пройти. Например, кажется, что в Москве много приватизированных квартир, но мало приватизированных зданий. В чем причина? Мне не совсем понятно, имеет ли любой частный владелец земли в городской или сельской местности право, которое воспринимается 17 Юзелл Л. Ради красного словца // 1ностранец, 1993. 22 дек. американцами как неотъемлемая часть владения частной собственностью, использовать эту землю по какому-нибудь другому назначению, т.е. превратить ее из пашни в место для строительства жилого дома, или сделать из жилого дома офис, включая право демонтировать это здание и построить другое на его месте, либо использовать недвижимость как обеспечение для кредита. Я знаю, что существует много приватизированных квартир в Москве, но почему так мало приватизированных зданий?.. Почему большинство новых предпринимателей, торгующих в розницу, предпочитает поставить киоск на обочине вместо того, чтобы купить или снять площадь в настоящем здании?.. Каковы препятствия и возможности, с которыми сталкиваются будущие частные фермеры, которые хотели бы приобрести землю в частную собственность? Чтобы убедительно ответить на эти вопросы наших читателей, автору придется сделать намного больше конкретного репортажа, чем в первом варианте статьи: интервью (и цитаты) с покупателями, продавцами, людьми среднего класса, государственными чиновниками, а также больше статистики по процессу приватизации. Недостаточно просто сидеть за столом и рассуждать!»18 По этому служебному документу можно судить о степени совместимости профессионального журналистского сознания и фундаментальной философской платформы прагматизма. Оперативные замечания средней руки журналиста из малоизвестного издания, несмотря на частный характер, в общетеоретическом плане настолько строго ориентированы на воссоздание сугубо прагматических достоинств текста, словно в автоматическом режиме воспроизводят бихевиористскую схему позитивистской парадигмы мышления. Злободневный заказ мало чем отличается от общетеоретических требований к прагматическому типу текста. В основе; пращахического текста^ стремление помочь в разрешении конкретной жизненной ситуации, а не растолковать гло-' бальную проблему. Ему чужды просветительский пафос учительства и духовное наставничество, столь характерные для убеждающего текста. Он говорит не о том, как правильно, а о том, как полезно, и формирует не символ культуры, а образ разумного действия, и не на уровне «сверкающих обобщений», а путем отрицательных и положительных подкреплений. Даже если автор прагматического текста старается в чем-то убедить читателя, он по возможности скрывает это, подавая тщательно отобранные факты как случайные, с подчеркнутым беспристрастием и безраз-
|