ЛИРИКА VII Архилох. Алкей. Сапфо. Анакреонт.

В развитии древнегреческой литературы замечена закономер­ность: некоторые исторические эпохи характеризуются преобладанием определенных жанров. Архаический период, «гомеров­ская Греция» — время героического эпоса. VII—VI вв. до н.э. — пора расцвета лирической поэзии.

Почему происходит подобная смена в художественных вку­сах? Ответ надо искать в глубоких социальных сдвигах в жизни греческого общества. Уходила в прошлое архаическая Греция. Традиции рода, отношения внутри племени, во многом определившие поступки и мировидение величественных гомеровских героев, переживали кризис. ПОЭЗИЯ И МУЗЫКА Первоначально понятие лирика отно­силось к тем поэтическим произведениям, которые исполнялись в сопровождении музыкального инструмента, лиры или кифары. Слово «лирика» в античности означало поэзию, пред­назначавшуюся для пения. Кифара была одним из распростра­ненных щипковых инструментов в античной Греции. У нее был деревянный корпус с прямыми или фигурными очертаниями, по бокам возвышались две стойки, к корпусу крепились стру­ны, число которых увеличилось с 4 до 7. Кифара использова­лась как сольный или аккомпанирующий пению инструмент. На кифаре играли стоя, держа ее перед грудью. Лира была струнным инструментом с более сложной, чем кифара, конст­рукцией. В основном на ней играли дети и подростки.

ЖАНРЫ ЛИРИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ. Греческая лирическая поэ­зия уходит своими корнями в устное народное творчество. Она связана с любовными, свадебными и застольными песнями, с обрядовыми прославлениями и гимнами, а также погребальны­ми заплачками. Важнейшими лирическими жанрами были эле­гия и ямб; оба они восходили к фольклорному песенному твор­честву. Истоком элегии были заплачки, но в литературном виде этот элегический жанр не обязательно носил грустный харак­тер. Элегии исполнялись на пирах, народных сходках, иногда содержали призыв (как это было в знаменитой элегии «Саламин» Солона, о которой пойдет речь ниже). Нередко элегия строилась на чередовании гексаметра с пентаметром — это был т.н. элегический дистих.

Ямб восходил к песням, исполняемым на земледельческих празднествах, для которых характерны разгул, стихия, брани и злословия. Ямбическая строфа состояла из краткого (безудар­ного — U) и долгого (ударного — /—/) слогов: U — /—/. Наи­более употребительный ямбический размер — триметр. К лири­ческой поэзии относится и эпиграмма (от греч. надпись}, законченное короткое стихотворение, посвященное какому-ли­бо лицу или событию. Ее создателем считается Симонид Кеосский. Кроме того, бытовала и эпитафия, надпись на надгробном памятнике, написанная гексаметром или элегическим дисти­хом.

В VII—VI вв. до н.э. в Греции творили около десятка бли­стательных поэтов, оригинальных и высокоталантливых. Од­нако до нас дошла лишь малая часть их наследия, буквально крохи. Но крохи — бесценные. Лишь несколько стихотворе­ний сохранилось полностью. Остальные же — фрагменты, иногда состоящие из нескольких строк. Но и по тому немно­гому, чем мы сегодня располагаем, можно представить, сколь совершенны были эти создания. Как верно заметил один из критиков, впечатление от знакомства с древнегреческой лири­кой таково, словно находишься в музее прекрасных скуль­птурных фигур, но ни одна из них не уцелела полностью. Перед нами — груда обломков: человеческая голова, рука, часть торса. Но эти обломки производят впечатление благода­ря изяществу отделки каждой детали, предполагающей клас­сическую гармонию целого. По ним можно судить, сколь прекрасны были эти шедевры.

2. Архилох

Первым в этом перечне должен быть назван Архилох, жив­ший между 689 и 640 годами до н.э.. Это была самобытная, мощная фигура: его по праву ставили в один ряд с Гомером и Эсхилом, хотя до нас дошло до обидного мало его стихов. Наи­более интересно Архилох работал как мастер ямба.

БИОГРАФИЯ. Он родился на острове Парос в центре Эгей­ского моря. Остров представлял собой огромную мраморную глыбу, омываемую волнами, покрытую тощим слоем малопло­дородной почвы. На каменистом плато паслись скудные стада, на скалистых склонах зеленели виноградники. Мрамор, главное богатство острова, еще не добывался. Тяжелые условия вынуж­дали многих паросцев уезжать на заработки или жительство в другие части Эллады. На самом острове не угасала борьба меж­ду знатью, владевшей лучшими землями, и простыми людьми. Архилох был сыном богатого купца Телесикла и рабыни фракиянки Эсипо, т.е. был незаконнорожденным, о чем находим при­знание в его стихах. Это «низкое» происхождение, своеобраз­ное «клеймо», всегда над ним довлело. С одной стороны, он был гражданином Пароса — с другой, не имел права наследо­вать имущество своего отца.

Шаткость своего материального положения Архилох компен­сировал тем, что выбрал опасную долю наемника. Он возглавлял отряды воинов наемников, сражавшихся на острове Фасос и во Фракии. Называя себя «слугой Ареса», бога войны, он соединил, казалось бы, не сочетаемое: труд воина, исполненный лишений и тревог, с горячей любовью к поэзии, к «сладостному дару муз». С жадностью не уставал перечитывать он Гомера, величавая ма­нера которого была созвучна его суровой поэзии. Он говорил, что копьем замешан его хлеб, копьем добыто вино, и он пьет, опершись на копье. Ратная стезя определила тот дух волнующего драматизма, которым пронизаны его стихи. В стихотворении «О кораблекрушении» он повествует о катастрофе на море, жертвой которой стали некоторые граждане Пароса и один из его родст­венников. Динамичный, энергичный стиль Архилоха чувствует­ся в строках стихотворения:

Скорбью стенящей крушась, ни единый из граждан, ни город

Не пожелает, Перикл, в пире услады искать.

Лучших людей поглотила волна многошумного моря,

И от рыданий, слез наша раздулася грудь.

На полях сражений во Фракии он многое увидел и пережил.

И вынес убеждение в том, что человеку должно являть отвагу и стойкость среди жизненных невзгод. Его кредо высказано в та­ких строках:

Сердце, сердце! Грозным строем стали беды пред тобой. Ободрись и встреть их грудью и ударим на врагов! Пусть везде кругом засады — твердо стой, не трепещи! Победишь — своей победы напоказ не выставляй, Победят — не огорчайся, запершись в дому, не плачь! В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй; Смену волн познай, что в жизни человеческой царит.

Военная, походная доля пришлась по вкусу Архилоху. Но это не мешало ему высмеивать и товарищей, похвалявшихся мни­мыми подвигами, и тщеславных, порочных командиров. Суров он и к самому себе. В одном из стихотворений признается, что однажды «бросил свой щит». Архилох понимает, что иногда надо выжить любой ценой. Он — отнюдь не трус. Бросив щит, он тут же добавляет, что это ничего не изменило, ибо он может добыть новый. Человек мужественный, он не стыдится сознаться в том, что пришлось уступить превосходящему противнику. Но стихотво­рение это навредило репутации Архилоха. Рассказывают, что, когда он прибыл в Спарту, жители этой страны потребовали, чтобы он удалился, ибо осмелился утверждать кощунственную для лаконцев мысль, будто жизнь дороже славы, предпочтите­льнее потерять оружие, чем умереть.

«ЯЗВИТЕЛЬНЫЕ ЯМБЫ». Архилох — первый греческий поэт, в творчестве которого тема любви звучит горестно, даже трагически.

Архилох был влюблен в девушку Необулу и сватался к ней. Отец ее, богатый старик Ликамб, поначалу согласился выдать дочь за­муж за Архилоха, но затем по не совсем понятным причинам от­казал поэту. Он опасался, в частности, что Архилох, будучи не­законнорожденным, а, следовательно, человеком без средств, собирался жениться, чтобы завладеть деньгами Необулы.

Уязвленный Архилох его жестоко высмеял. Его стихам, «яз­вительным ямбам», вообще была свойственна ироническая, са­тирическая интонация. Архилох был человеком бурных, нео­бузданных чувств и в любви, и в горечи. Обращаясь к Ликамбу, он писал:

Что в голову забрал ты, батюшка Ликамб,

Кто разума лишил тебя? Умен ты был когда-то. Ныне ж в городе

Ты служишь всем посмешишем.

Он не уставал обличать Ликамба, который забыл и «клятву ве­ликую, и соль, и трапезу», видимо, имея в виду несостоявшую­ся свадьбу. Человек необузданных страстей, мало заботившийся о мнении окружающих, Архилох в ряде стихов не устает повто­рять, что не простит подобного поступка Ликамбу.

Как и некоторые поэты, он облекал свои мысли в аллегори­ческую, басенную форму. В одной из таких басен фигурируют два персонажа орел и лиса, под которыми, очевидно, надо разу­меть Ликамба и Архилоха. Орел и лиса заключили договор, но орел его нарушает и занимается кормлением своих птенцов ли­сятами. У лисы отсутствуют крылья, дабы отомстить орлу, и она обращается за помощью к Зевсу:

О, Зевс, отец мой! Ты на небесах царишь.

Свидетель ты всех дел людских. И злых и правых. Для тебя не все равно

По правде зверь живет иль нет!

Орел же, радуясь своей безнаказанности, еще и издевается над лисой. Но справедливый Зевс отзывается на мольбы лисы. Ког­да орел похищает мясо, приготовленное для жертвоприноше­ния, то вместе с ним прихватывает и горячие угли, которые за­носит в свое гнездо. Там загорается пожар, и гибнут птенцы орла, понесшего заслуженное наказание.

Существовала версия, правда не подтвержденная, что язви­тельные стихи Архилоха, позорившие Ликамба и его детей, за­ставили последних покончить жизнь самоубийством. Но даже если это вымысел, то он отражает атмосферу в греческом обще­стве.

АРХИЛОХ И НЕОБУЛА. Стихи Архилоха позволяют понять характер его отношений с Необулой. Поначалу их чувства были взаимны. Поэт не таит своего восторга перед девушкой. Срав­нивает ее с прекрасной розой, с веткой миртовой:

Она так радовалась. Тенью волосы На плечи ниспадали ей и на спину.

Необула — неотразима; даже «старик влюбился бы в ту грудь, в те миррой пахнущие волосы». Архилох — поэт откровенных чувств:

От страсти обезжизненный, Жалкий, лежу я, волей богов вкусив несказанные муки.

В другом стихотворении мы читаем:

Сладко — истомная страсть, товарищ, овладела мной! Ни ямбы, ни утехи мне на ум нейдут.

Андре Боннар, блестящий знаток эллинской культуры, оценивает характер поэта: «Архилох — любовник по своему темпераменту, и любовник страстный. Желание его потрясает, и миг наслаждения приводит в восторг. И он бы силой вырвал этот миг счастья, если бы он только мог его схватить. Но если предмет желаний от него ускользает, любовь его сразу переходит в ненависть».

Возможно, отказ Ликамба от свадьбы, вызвавший такое озлобление Архилоха, он перенес и на его дочь. Его раздражали пассивное принятие Необулой решения отца, равно как и ее холодность к нему. Мы об этом можем лишь догадываться. Он начинает оскорблять ее, откровенно радуется тому, что отцве­тает ее красота, которая ему не досталась:

Нежною кожею ты не цветешь уже:

Вся она в морщинах, И злая старость борозды проводит.

Он осыпает ее бранью, но, словно споря с собой, признается: Если бы все же Необулы коснуться рукой.

Уязвленное самолюбие, жгучая обида словно соперничают со страстью, которую не утаить:

Эта — то страстная жажда любезная.

переполнив сердце,

В глазах великий мрак распространила, Нежные чувства в груди уничтоживши.

Он обрушивается на нее с такой горячностью, что она — вер­ное свидетельство его неумершего чувства.

Архилох первым выразил противоречивую природу неразделен­ной страсти, когда от «любви до ненависти рукой подать». Пройдут годы, и прославленный римский лирик Катулл выска­жет сходные чувства в знаменитой поэтической формуле: «И ненавижу и люблю».

На протяжении XX в. было найдено несколько папирусов с отрывками из стихов Архилоха. Самая блестящая находка про­изошла в 1974 г.: это был папирус из античного издания его стихотворения. В нем 35 строк, представляющих диалог между юношей и девушкой, который заключается достаточно откровенной любовной сценой. Считается, что в нем отразились от­ношения Архилоха с Необулой. Но, возможно, отрывок имеет и более широкий смысл: лирического героя нельзя полностью отождествлять с автором.

Архилох подкупает искренностью и безоглядной откровен­ностью, на которую способны крупная личность и большой та­лант. Видимо, Архилох погиб в одном из сражений.

Его значение для поэзии эллинов — трудно переоценить. Архилоха считают вершиной эллинской лирики, подобно тому, как Гомера вершиной эллинского эпоса. В Ватиканском музее хранится герма с изваянием бюстов Гомера и Архилоха. Можно предполагать, что современникам его наследие было известно в несравненно большем объеме, чем нам. Он практиковал поэти­ческие размеры и формы, которыми питались как позднейшая эллинская, так и римская поэзия.