Генезис феодализма в Западной Европе

Становление феодализма — долгий и многосложный процесс. И в позднеантичном, и в варварском обществе возникли предпосылки для формирования феодальных отношений. Исторически сложилось так, что в Западной Европе дальнейшее становление феодализма происходило в условиях столкновения и взаимодей­ствия этих обществ. Речь идет не о механическом соединении протофеодальных элементов обоих обществ, а именно о взаимо­действии, синтезе этих элементов и двух общественных систем в целом, в результате которого родились качественно новые отношения. Даже такой удаленный от рубежей античной цивилиза­ции регион, как Скандинавия, не избежал ее воздействия, прав­да, косвенного: через торговлю и политические контакты с дру­гими частями континента, через христианскую церковь, чья религиозная доктрина, а также право выросли на античной поч­ве, через технологические и идеологические заимствования.

То же можно сказать о районах, которые практически не испы­тали непосредственного воздействия варварского мира, например о побережье Южной Италии, Провансе, островах Западного Сре­диземноморья, где классические античные общественные отно­шения были все же заметно деформированы вследствие подвласт­ности этих районов варварским правителям, нарушения прежних экономических связей, изменения социокультурного климата и т.д. Полное отсутствие синтеза можно констатировать в тех слу­чаях, когда в соприкосновение с античной цивилизацией вступа­ли народы, находившиеся на слишком низком уровне общест­венного развития, такие, как гунны или берберы.

Каково сравнительное значение античного и варварского ком­понентов феодального синтеза? Ответить на этот вопрос позволя­ет сопоставление различных вариантов генезиса феодализма, пред­ставленных историей отдельных регионов Западной Европы.

Наиболее активно феодальный синтез протекал там, где анти­чное и варварское начала были достаточно уравновешены. Клас­сическим примером такого варианта развития является Северо-Восточная Галлия, где феодализм утвердился рано, уже в VIII—IX вв. и был относительно слабо отягощен дофеодальными пережитка­ми в виде различных модификаций родоплеменного и рабовла­дельческого укладов. Напротив, в тех случаях, когда один из ком­понентов явно и безусловно преобладал, процесс становлени феодализма замедлялся, осложняясь при этом многоукладностью и другими привходящими обстоятельствами и принимая подчас причудливые формы. Первоначально варварское общество обнаруживало меньше феодальных потенций, чем античное; объясняется это, вероятно, тем, что оно в меньшей степени исчерпало исторические возможности. Однако впоследствии в числе наиболее отстающих по темпам развития оказались как раз те области, где античный элемент синтеза решительно превалировал над варварским. Показательно, что именно эти области служат примером особенно очевидных отклонений от северофранцузской модели феодализма, условно принимаемой за эталон. Иными словами, по сравнению с позднеантичным римским обществом разлагавшийся родоплеменной строй древних германцев нес в себе более сильный феодальный заряд.

Степень активности феодального синтеза в том или другом реги­оне зависела от многих факторов. На первое место среди них сле­дует поставить численное соотношение варваров и римлян (вклю­чая романизированных галлов, иберов и т.п.), оказавшихся на одной территории. В большинстве провинций бывшей Римской империи германцы составляли всего лишь 2—3% населения; правда, за счет неравномерности расселения доля их в некоторых местах (например, в районах Бургоса и Толедо в Испании, Тулузы и Нарбонны в Южной Галлии, Павии и Вероны в Италии) была замет­но выше. В Британии и Токсандрии, а также на Рейне и Верхнем Дунае германцы преобладали, в Северо-Восточной Галлии усту­пали галло-римлянам приблизительно в соотношении 1 к 10. То обстоятельство, что наиболее успешно феодализм развивался имен­но в этой части континента, доказывает, что влияние германцев как господствующего этноса, к тому же принесших с собой совершенно новые порядки, было намного больше их доли в населении. По всей видимости, требовалось определенное количественное сочетание носителей двух культур, чтобы имевшиеся в них протофеодальные элементы вступили в энергичное взаимодействие.

Второй важный фактор — это сам характер расселения варваров на территории империи. Чаще всего германцы занимали земли фиска, если же их не хватало в данной местности, — производили раздел земли и другого имущества тамошних посессоров, оставляя им обычно треть пахотных земель и половину угодий. Так поступали вестготы, бургунды, герулы и остготы. Некоторые племена, стремясь селиться компактно, захватывали приглянувшуюся им местность целиком, изгоняя оттуда всех прежних собственников. Особенно яркий пример такой политики дает история освоения Италии лангобардами. Случалось, что римские посессоры вместе с челядью сами покидали свои пенаты и варварам доставались фактически безлюдные земли. Такой ход событий характерен, в частности, для Британии и Норика. Естественно, что в тех случаях, когда германцы создавали новые, отдельные поселения, как бы отгораживаясь от римлян, хозяйственные, правовые и пpочие контакты между ними оказывались довольно слабыми, и это сказывалось отрицательно на темпах феодализации. Поэтому, например, развитие феодальных отношений у лангобардов происходило медленнее, чем у бургундов и вестготов, чьи владения, хотя и достаточно обособленные, все же соприкасались с владениями римлян, способствуя тем самым хозяйственным заимствованиям и появлению общих дел и интересов.

Третий фактор — сравнительный культурный уровень пришло­го и местного населения. Провинции были освоены римлянами далеко не равномерно. Если средиземноморские районы Галлии и Испании мало чем отличались от Италии, то, например, Армо­рика, тем более Британия или Кантабрия, были романизированы сравнительно слабо, так что германцы застали там не столько ра­бовладельческие виллы, сколько деревни и хутора древнего авто­хтонного населения, мало в чем превосходящего их самих по уровню культуры. Да и сами германские племена находились на разных ступенях развития. Так, вестготы к моменту своего за­крепления в Испании уже около ста лет проживали на террито­рии империи. Предки франков были непосредственными соседя­ми римлян фактически с самого начала новой эры. Другое дело лангобарды, переселившиеся с низовий удаленной от лимеса Эльбы в уже утратившую следы римского владычества Паннонию и от­туда вторгшиеся в Италию. Лангобарды оказались в целом не го­товы к восприятию достижений античной цивилизации в области сельского хозяйства и ремесла, тем более права и политических институтов. Понадобилось около полутора веков их пребывания в Италии, чтобы феодальный синтез пошел полным ходом.

Скорость этого процесса зависела и от других факторов, в том числе религиозных и правовых. То, что франки сразу же, в 496 г., приняли христианство в католической форме, несомненно облегчало им контакты с римлянами, тогда как приверженность вестготов и лангобардов арианству (соответственно до конца VI и начала VII в.) эти контакты сильно затрудняла. Не говоря уже об определенном антагонизме, существовавшем между арианами и католиками, зако­ны вестготов и лангобардов категорически запрещали им браки с римлянами. На конкретные формы феодализации в том или ином районе заметное влияние оказывали также природно-географические и внешнеполитические условия. Так, замедленность тем­пов феодализации в Скандинавии и яркое своеобразие скандинавского феодализма (в частности, высокий удельный вес свободного крестьянства) помимо всего прочего связаны с бедностью почв, оиентацией на скотоводство и рыболовство и с особенностями ландшафта, затруднявшими организацию крупного хозяйства.

Поселение варваров на территории империи создало лишь предпосылки для феодального синтеза. Для того, чтобы взаимодействие двух систем стало реальностью, потребовалось минимум пол­тора-два столетия, в первые же десятилетия феодализация проходила каждого из двух народов по-своему, продолжая прежнюю линию развития, но уже в принципиально новых условиях. Поначалу эволюция к феодализму обозначилась с наибольшей силой в римской части общества, преимущественно в крупных поместьях, где протофеодальные явления были налицо по крайней мере с IV в. Резкое ослабление государственного вмешательства, открывшее дорогу росту частной власти, стоящий перед глазами пример общества мелких сельских хозяев, дальнейшее сокращение рыночных связей, распространение под влиянием варварской сти­хии нового, более уважительного отношения к физическому труду - все это несомненно способствовало развитию феодальных тенденций в поместьях галльской, испанской и италийской знати. Продолжается начавшаяся еще в позднеантичный период трансформация социально-экономической структуры и права класси­ческой древности. Рабство распространено еще очень широко, но статус раба уже существенно иной: закон все чаще рассматривает его как обладателя имущества, в том числе земли, и предполагает в какой-то мере его правовую ответственность. Вольноотпущен­ники понемногу утрачивают признаки свободы и опускаются до положения зависимых людей, держателей земли своих патронов. Мелкая аренда также все больше становится формой зависимости. Медленно, но неуклонно римское поместье превращается в фео­дальную вотчину.

В еще большей степени испытывают на себе влияние новой среды варвары. Они знакомятся с римской агротехникой и организацией римских поместий, с римским правом, проводящим более жесткие различия между свободой и рабством, чем их собственные обычаи, с развитой торговлей, допускающей куплю-продажу всякого имущества, не исключая земли, с мощной государственностью, приучающей к дисциплине и четкому делению на тех, кто управляет, и тех, кем управляют. В общественном строе варваров еще очень много первобытного. Сохраняются пережитки родовых связей, в первую очередь кровная месть, но этими связями начинают тяготиться, и «Салическая правда» даже предусматривает специальную процедуру отказа от родства.

Еще сильны догосударственные институты власти и правосудия, но в целом государство все больше отдаляется от народа. Этому очень содействовало знакомство германцев с римскими политическими институтами. Армия по-прежнему представляет собой народное ополчение с дружиной конунга во главе, и римлян в нее решительно не пускают. Но в некоторых отношениях свободные германцы уже приравнены к законопослушным римлянам первую очередь в том, что касается уплаты налогов. Возникну как нечто чуждое социальной природе завоеванного римское общества, как продолжение еще родоплеменной в своей основе власти, варварское государство к концу рассматриваемого периода оказывается вполне в гармонии с этим обществом. Эта трансформа­ция стала возможной в результате перерождения варварской зна­ти, превращения ее в слой крупных землевладельцев, сплотившихся вокруг теперь уже настоящего монарха. Германская по происхож­дению знать идет на установление родственных связей со знатью римской, начинает подражать ее образу жизни, участвовать в ее политических интригах и к началу VIII в. постепенно смыкается с ней. Этнические и социальные различия в среде господствующего класса если не исчезают полностью (в Галлии и Италии на это понадобилось еще два столетия), то ощутимо сглаживаются. Подобный процесс наблюдался и в нижних слоях общества, но протекал он медленнее. Для того, чтобы сравняться с зависимым людом римского происхождения, германцам нужно было расте­рять ряд прочно укоренившихся в варварском обществе прав и обязанностей. Германец должен был перестать быть воином, членом сотенного собрания, наконец, собственником своей зем­ли, а этому препятствовали многие обстоятельства, в том числе необходимость контролировать отнюдь не всегда дружественное римское население, представления о праве как о сумме древних и единственно возможных установлений, архаическое отношение к земле как к продолжению своего «я».

В соответствии с темпами развития и несомненно под римским влиянием у разных германских племен постепенно совершается переход к свободной от родовых и общинных ограничений земель­ной собственности — аллоду. Это еще не вполне свободная част­ная собственность наподобие римской, но распоряжение ею огра­ничено уже заметно слабее, менее сильно выражена и наследст­венная связь с нею ее обладателя. Кроме того, понемногу исчезет связь между обладанием земельной собственностью и свободой. В это постепенно привело к превращению германских обшинниковв зависимых крестьян, держащих землю от феодальных господ.