Описательно-оценочные и описательно-нормативные высказывания

Чистые оценки и нормы рассматривались ранее. Они являются редкими не только в тех науках, которые не ставят своей непосредственной целью их введение и обоснование, но и в повседневных рассуждениях. Даже в юридическом рассуждении явных оценок и норм не так много, как это иногда представляется.

Чаще всего оценочная или нормативная составляющая переплетается в наших утверждениях с элементами описания. Рассмотрим поэтому оценочно-описательные и оценочно-нормативные высказывания более подробно.

Отличительной особенностью рассуждений о человеке и обществе является го, что почти все сколько-нибудь важные тезисы таких рассуждений представляют собой двойственные, описательно-оценочные утверждения.

Такого рода утверждения нетрудно найти даже в науках о природе, если последние рассматривать в динамике – не только как результат, но и как процесс научной деятельности. Однако в естественно-научных теориях двойственные утверждения подобны строительным лесам, нужным только в ходе построения теории. Как только возведение теории завершается и она получает хорошую эмпирическую и теоретическую поддержку, оценочный компонент двойственных утверждений исчезает, и они начинают функционировать как обычные описания.

В социальных и гуманитарных теориях двойственные высказывания – необходимые составные элементы как формирующихся, так и устоявшихся теорий и концепций.

Причина универсальной распространенности двойственных выражений проста: человек не только созерцает и описывает реальность, но и преобразует ее. Для этого необходимо оценить существующее положение вещей и наметить перспективу его трансформации. Ценности, включающие оценки и нормы, – необходимое условие активности человека. В процессе реальной практики созерцание и действие, описание и оценка, в частности норма, чаще всего неразрывно переплетены.

Это находит свое отражение и в языке: одни и те же выражения нередко выполняют одновременно две противоположных и, казалось бы, несовместимых функции – функцию описания и " функцию оценки (нормы).

Приведем несколько примеров. Простым и наглядным случаем двойственных высказываний являются определения толковых словарей. Задача словаря – дать достаточно полную картину стихийно ело-

жившегося употребления слов, описать те значения, которые придаются им в обычном языке. Но составители словарей ставят перед собой и другую цель – нормировать и упорядочить обычное употребление слов, привести его в определенную систему. Словарь не только описывает, как реально используются слова, но и указывает, как они должны правильно употребляться. Описание он соединяет с нормой, требованием.

Еще одним примером двойственных выражений могут служить правила грамматики. Они описывают, как функционирует язык, и вместе с тем предписывают, как правильно его употреблять. Если в определениях толковых словарей ярче выражена их дескриптивная (описательная) роль, то в правилах грамматики доминирует их прескрилтивная (предписательная) функция.

Проблема двойственных высказываний – одна из самых сложных и вместе с тем одна из наименее исследованных проблем теории оценок и норм.

Обоснование описаний и обоснование оценок – две совершенно разныепроцедуры. Описания обосновываются прежде всего ссылкой на прямое или косвенное соответствие их реальности, и итогом обоснования является заключение об истинности (или ложности) обосновываемого описательного высказывания. Оценки представляют собой в конечном счете руководство для деятельности и обосновываются главнымобразом путем ссылки на эффективность направляемых ими действий. Возникает вопрос, в каких терминах оценивать двойственные высказывания: в терминах «истинно–ложно» или же в терминах «эффективно – неэффективно»?

В общем случае ответ на данный вопрос является простым. Описательно-оценочные высказывания соединяю! описание и оценку. В одних контекстах они выступают как описания и должны, подобно всем описаниям, быть истинными или ложными; их обоснование должно быть таким же, как и обоснование обычных описаний. В других контекстах эти высказывания функционируют в качестве оценок и не имеют, как и все оценки, истинностного значения.

Сложность состоит, однако, в том, что никаких общих принципов, позволяющих разграничивать ситуации, в которых двойственное высказывание употребляется как описание, и ситуации, когда это высказывание должно быть истолковано как оценка, не существует.

Вопрос о том, является какое-то высказывание описанием, оценкой или же оно парадоксальным образом соединяет описание и оценку, обычно невозможно решить вне контекста употребления этого высказывания.

Подразделение всех утверждений на описательные, оценочные и двойственные не может стоять вне социальной жизни и человеческой истории и не зависеть от них. Оно исторически конкретно и всегда связано с определенным «настоящим».

Акцентуированные высказывания. Рассмотрим вкратце основные типы двойственных, описательно-оценочных, в частности описательно-нормативных, утверждений.

Двойственные высказывания, имеющие неотчетливо выраженный описательно-оценочный характер и стоящие ближе к описаниям, чем к оценкам, можно назвать акцентуированными высказываниями.

Такие высказывания функционируют первоначально как описания, но затем, становясь элементами сложной системы утверждений, несут на себе отпечаток входящих в эту систему или служащих ее координатами ценностей.

Акцентуированными являются многие утверждения о фактах, особенно о фактах, играющих ключевую роль в обосновании конкретной теории (или гипотезы). Такие факты обычно фиксируются высказываниями со связкой «есть». Но, учитывая их значение для поддержки общих принципов теории, утверждения о них можно переформулировать с «должно быть»: исследуемый объект не просто обладает указанными свойствами, но должен обладать ими, иначе будет поставлена под сомнение сама теория.

К акцетуированным высказываниям можно отнести и высказывания с так называемыми «оценочными словами». Многие понятия как обычного языка, так и языка социальных и гуманитарных наук имеют явную оценочную окраску. Круг этих понятий, сопряженных с позитивной или негативной оценкой, широк и не имеет четких границ.

В числе таких понятий «наука» как противоположность мистике и иррационализму; «знание» как противоположность слепой вере и откровению; «равенство», под знаком которого проходили все крупные социальные движения, начиная с Великой французской революции; «справедливость», воодушевляющая критику всех существующих социальных порядков; «свобода», постоянно меняющая свое значение, но остающаяся одним из ключевых слов почти всех идеологий, и т.п. Введение подобных понятий редко обходится без привнесения неявных оценок.

Называние как оценка. Ценности входят в рассуждение не только с особыми «оценочными словами». При своем употреблении любое слово, сопряженное с каким-то устоявшимся стандартом, способно

вводить неявную оценку. Называя вещь, мы относим ее к определенной категории и тем самым обретаем ее как вещь данной, а не иной категории. В зависимости от названия, от того образца, под который она подводится, вещь может оказаться или хорошей, или плохой. Хорошее здание, замечает философ Б. Спиноза, – это всего лишь плохие развалины. Все, что кажется древним, прекрасно, все, что кажется старым, прекрасным не кажется, говорит эстетик Ж. Жубер. Глупое сочинение становится блестящим и остроумным, констатирует писатель Жан Поль, если только предположить, что глупость – сознательный прием.

Называние – это подведение под некоторое понятие, под представляемый им образец вещей определенного рода и, следовательно, оценка. Назвать привычную вещь другим именем – значит подвести ее под другой образец и, возможно, иначе ее оценить.

То, что, давая вещи название, мы тем самым неявно оцениваем ее и что вещь, хорошая в свете одного названия, может оказаться посредственной или даже плохой, будучи названной иначе, замечено очень давно. Судя по всему, именно с этим связана старая доктрина «выправления имен" китайского философа Конфуция: все явления и все вещи должны соответствовать тому смыслу, который вложен в их название. По поводу этой своеобразной доктрины можно заметить: вещь, отвечающая названию (т.е. стандарту, стоящему за ним), является хорошей, или позитивно ценной; если бы все вещи соответствовали своим названиям и не было возможности называть их иначе, плохих вещей просто не было бы.

Высказывания о тенденциях социального развития. Еще одним типом описательно-оценочных утверждений, отстоящих дальше от полюса чистых описаний, чем научные законы, являются обычные в социальных и гуманитарных рассуждениях высказывания о тенденциях социального развития. Чаще всего такие высказывания касаются тенденций эволюции отдельных социальных структур или институтов, но иногда речь идет о тенденциях развития целостных культур или даже человечества в целом.

Высказывания о тенденциях подытоживают изучение развития определенных социальных явлений и поэтому имеют известное описательное содержание. Вместе с тем такие высказывания представляют собой проект или набросок будущего развития исследуемых явлений. Сам этот проект предполагает выделение исследователем устойчивых ценностей, способных и в дальнейшем направлять деятельность людей в изучаемой области. В проекте рассматривается не то, что есть, и даже не то, что будет, а то, что должно быть, если при-

нять во внимание определенные факторы социального развития, в первую очередь ценности, которые окажутся способными быть ориентирами в деятельности людей в будущем. Иначе говоря, высказывания о тенденциях наряду с описательным содержанием всегда имеют также достаточно явно выраженное оценочное и нормативное содержание.

Правила частной практики. Всякая человеческая деятельность – будь то изготовление столов, просмотр корреспонденции, проведение судебных процессов или создание художественных романов – подчиняется определенным правилам, применяемым обычно лишь в пределах данной области. Их можно назвать правилами частной практики. Такие правила носят двойственный, описательно-оценочный характер, хотя оценочная (прескриптивная) составляющая здесь явно доминирует.

Правила частной практики обобщают опыт предыдущей деятельности в соответствующей области. В этом смысле они являются описаниями и, следовательно, должны обосновываться подобно описательным утверждениям, которые могут быть истинными или ложными. В то же время правила регламентируют будущую деятельность и как таковые являются предписаниями, т.е. должны обосновываться ссылками на эффективность той деятельности, которая направляется ими.

Хорошим примером правила, широко используемого в такой специфической области деятельности, как научное исследование, может служить требование свободы от ценностей и, соответственно, свободы qt оценок и норм.

В последнее время это требование стало подвергаться критике, но еще совсем недавно «свободу от ценностей» обычно рассматривали как важное преимущество и свидетельство превосходства науки над другими формами интеллектуальной деятельности.

Предполагалось, что социальные и гуманитарные науки не могут достичь высокого уровня объективности, характерного для естествознания, именно из-за субъективистского влияния ценностей на рассмотрение и объяснение фактов. Вначале требование независимости от ценностей предъявлялось только к естественным наукам, но уже в начале прошлого века его стали все более активно предъявлять к социальным и гуманитарным наукам.

Характерно, что независимость науки от ценностей (называемая иногда «аксиологической нейтральностью») выдвигалась как тезис одновременно и описательный, и предписывающий. В описательном аспекте он утверждал, что наука ограничивается наблюдением и объ-

яснением действительного положения вещей и не формулирует никаких ценностных суждений (т.е. воздерживается от «оценок»). В качестве предписания тезис обязывал ученого не позволять собственным ценностным предпочтениям воздействовать на исследование и, оставаясь ученым, воздерживаться от ценностных суждений о результатах исследования.

Критика требования свободы науки от ценностей разворачивалась, как и всякая критика двойственных выражений, в двух направлениях.

Во-первых, пытались доказать, что описательное содержание этого требования не соответствует реальной практике научных исследований. В сформировавшихся естественных науках действительно нет оценок, но в науках, изучающих человеческую деятельность (например, в юриспруденции, социологии, психологии), оценки обычны. В дальнейшем было показано, что в неявном виде ценности содержатся даже в естественно-научных теориях, поскольку эти теории имеют иерархическое строение и одни их утверждения способны выступать в качестве стандартов оценки других.

Во-вторых, подвергалась сомнению эффективность правила, предписывающего исключать ценности из научного исследования. Мир человеческой деятельности, как индивидуальной, так и коллективной, просто полон ценностями. Кроме того, от социальных и гуманитарных наук естественно ожидать не только описания того, что есть, но и суждений относительно того, что должно быть, своего рода рекомендаций по рационализации социальной жизни и деятельности. Если эти науки только описывают, всячески воздерживаясь от оценок, какую пользу принесет исследование ими общества и человека?

Понятно, что это был спор не об истинности некоторого описания и не об эффективности какого-то правила, а о двойственных высказываниях, соединяющих описание с предписанием.

Правила универсальной практики. Помимо правил частной практики, относящихся к ограниченным областям человеческой деятельности, существуют правила, касающиеся всякой, или универсальной, практики. Это – правила логики и математики.

Правила формальных наук (логики и математики) регламентируют построение определенных логических и математических объектов, используемых во всякой мыслительной деятельности.

К такого рода объектам относятся логически правильные рассуждения, определения, классификации и т.п., математически правильные вычисления, построения, доказательства и т.п.

Как и правила частной практики, правила универсальной практи-

ки являются описательно-оценочными утверждениями, но с гораздо более отчетливо выраженным прескриптивным моментом. Это иногда служит основанием для истолкования правил логики и математики как чистых предписаний, не содержащих обобщения (и, значит, описания) предшествующей практики.

По мнению Л. Витгенштейна, если утверждению придается статус неопровержимо достоверного, оно тут же начинает использоваться как правило соответствующей языковой игры, или практики, и становится стандартом оценки всех других утверждений данной игры. Эту идею он распространяет и на утверждения логики: их достоверность и неопровержимость объясняются тем, что они представляют собой правила. Как и в случае любых правил, в них нельзя усомниться и нет смысла говорить об их истинности, поскольку они не могут быть ложными.

Витгенштейн признает существование утверждений, которые в одних ситуациях выступают как описания и доступны эмпирической проверке, а в других функционируют как правила для проверки других утверждений. Вместе с тем, он полагает, есть утверждения, настолько закрепившиеся в функции правил, что они потеряли возможность быть ложными. Они входят в структуру некоторой языковой игры и предшествуют определению истины как соответствия реальности. К числу таких утверждений, полностью утративших свое описательное содержание и превратившихся в чистые предписания, или правила, относятся, наряду с правилами измерения, таблицами мер и т.п., утверждения логики и математики. Последние, подобно всем иным утверждениям, употребляемым как несомненно достоверные и неопровержимые, играют роль того «масштаба», на основе которого обычные утверждения способны оказываться описаниями реальности. Говорить об истинности или неистинности утверждений логики и математики бессмысленно, так как они являются правилами и должны оцениваться не сами по себе, а только в составе тех игр, которые направляются ими.

Хотя в позиции Витгенштейна есть рациональное зерно, в целом она ошибочна. Действительно, обоснование правил универсальной практики не может быть сведено к приведению аргументов. Правила логики и математики обосновываются главным образом не сами по себе, а в составе тех теорий, в которых они используются. Внутреннее обоснование данных правил, т.е. их обоснование в рамках чистой логики или чистой математики, – всего лишь первый этап этого процесса, хотя именно на этом этапе они получают статус «логических» и «математических истин». Второй этап – это внешнее обоснование, т.е. обоснование той содержательной теории, в структуру которой

входят утверждения логики и математики. Приемлемость такой теории одновременно служит свидетельством приемлемости лежащей в ее основе логической и математической структуры.

Правила универсальной практики вряд ли допустимо, однако, истолковывать как чистые предписания. Подобно правилам частной практики, правила универсальной практики являются двойственными утверждениями и имеют не только прескриптивное, но и описательное содержание. Последнее находится в гораздо более глубокой тени, чем в случае с правилами частной практики, но тем не менее оно существует. Если бы это было не так, осталось бы совершенно непонятным, как можно какую-то теорию, имеющую определенную логическую и математическую структуру, сопоставлять с реальностью и говорить о ее истинности или ложности, если структура этой теории содержательно пуста. Непонятно было бы также, откуда, если не из внешнего обоснования, конкретные логические и математические теории получают импульсы для своего развития.