На съемках фильма Опасные тропы: я с Борисом Волчеком (слева) и перед камерой

Когда мы возвратились на студию в Москву, нам пришлось к материалу летней натуры доснимать отдельные кадры тайги. В павильоне был " посажен" лес из живых деревьев. Я наблюдал, как мастерски, с какой тщательностью Волчек устанавливал освещение, направляя каждый осветительный прибор точно на свое место.

После окончания фильма я остался работать на " Мосфильме". Кроме моего учителя Бориса Волчека особый интерес в водовороте студийной жизни вызывали также операторы Сергей Урусевский, Юрий Екельчик, Эдуард Тиссэ. В то время на студии ставилось много фильмов, и у меня, начинающего, была счастливая возможность ознакомиться с особенностями мастерства этих замечательных художников. Тиссэ, например, отличался своей манерой работы на площадке. Я видел, как он ставил свет и как профессионально руководил своей группой. Тиссэ любил контровое освещение, осветительные приборы старался ставить как можно дальше от актеров, считая, что освещение тогда приобретает пространственный характер. Тиссе всегда с удивительным вниманием относился к молодежи. Постепенно у нас завязались теплые, добрые отношения.

Затем был фильм " Мексиканец", его режиссером стал художник Владимир Каплуновский, в качестве главного оператора выступал Сережа Полуянов. Особенно я радовался за Таню Самойлову, с которой мы дружили. Каплуновский долго искал актрису на главную роль. Я посоветовал Тане попытать счастья – попробоваться. Она была прекрасна, но внешне выглядела скромно. Только внимательный взгляд мог уловить в ее облике скрытые возможности еще не искушенной талантливой натуры. Она согласилась пойти со мной на студию и после актерских проб ее сразу же утвердили. " Мексиканец" стал ее дебютом в кино. Не случись этого – возможно, и Вероника в " Журавлях" была бы иной. Михаил Калатозов сумел разглядеть в Тане главную героиню своего фильма, хотя в то время подобный актерский тип не пользовался популярностью в нашем кинематографе.

Итак, начало было положено: я уже работал вторым оператором. В этом же качестве оказался на советско-болгарском фильме о Георгии Димитрове " Урок истории". Его ставил режиссер Лев Арнштам, а операторами были Александр Шеленков и его жена Иоланда Чен. Они снимали быстро и без той обычной суеты на съемочной площадке, которая часто выдает неподготовленность. Художник Алексей Пархоменко работал с присущим ему размахом – для совместной постановки администрация не пожалела средств на строительство гигантской декорации рейхстага. О том, что болгары не только " братья", но и иностранцы, нам дали понять " вышестоящие органы", когда во время съемочного периода мы три месяца ждали визы, чтобы выехать на съемку в Болгарию. Шеленков и Чен отнеслись ко мне с исключительным вниманием и любовью, а профессиональное общение с ними оказалось очень полезным для меня.

Вместе с оператором Петром Емельяновым мы получили предложение снять короткометражку по рассказу Константина Паустовского " Телеграмма" в постановке режиссера Юрия Щербакова. Не успел я дать согласие, как меня неожиданно пригласили в Грузию на работу в качестве главного оператора полнометражной картины " Чужие дети" Тенгиза Абуладзе. Я с радостью согласился и вылетел в Тбилиси. Таким образом, и у Емельянова появилась возможность снять картину самостоятельно.

" Чужие дети"

Я снова оказался в родном доме, где в одиночестве жила мать, вернулся в свой мир, существующий в ритме, знакомом мне с детства, вернулся к друзьям, горам и солнцу.

Фильм должен был сниматься на улицах Тбилиси и, приступая к работе, я обращался к своей памяти. Взгляд в прошлое позволяет увидеть, ощутить и понять настоящее и даже немного заглянуть в будущее. Город с его живописными улицами и царством дворов я знал хорошо, помнил атмосферу его жизни, походки, позы и жесты обитателей старого Майдана, посетителей серных бань, завсегдатаев духанов. Эти духаны настолько сохранили колорит давнего прошлого, что, казалось, из их полумрака вот-вот выплывет лицо Нико Пиросманашвили. Я снова вернулся к торговцам восточными сладостями, к усатым колдунам-пекарям, которые смело бросались в раскаленное жерло торне (3), чтобы прилепить к его стенке тесто. До сих пор боюсь за их жизнь, стоит мне только закрыть глаза и вспомнить запах тбилисского хлеба – шоти. Я вернулся на базарную площадь в Песках (4), где на моих глазах под стук молоточков чеканщиков шили черкески, бурки, папахи, играли в нарды, жарили шашлыки и продавали все, что душе угодно. Сейчас этот район полностью разрушен, на его месте – голый асфальт, на котором устраивают официозные праздники.