Изоляционисты церковного подполья

Летом 1944 г. на стол И. В. Сталину легла докладная записка наркома внутренних дел, в которой речь шла о высылке из Рязанской, Воронежской и Орловской областей в восточные районы страны более 1500 человек «истинно-православных христиан». Это была самая массовая депортация русского населения в этот период. Для нас важны детали повседневной жизни членов этих общин, которые нашли отражение в этом документе:

«<...> рядовые участники живут в домах с замурованными окнами, мужчины отпускают волосы, женщины отвергают брак <...> Сектанты ведут паразитический образ жизни и проводят антисоветскую работу: налогов не платят, от выполнения государственных обязательств и от службы в Красной армии уклоняются, на вызовы в советские органы не являются, соответствующих документов не принимают. Из-за боязни советского влияния на детей участники организации не пускают их в школу и воспитывают в духе враждебности к советской власти».

Массовый затвор, который, как следует из приведенной цитаты, практиковали члены этих общин, был, конечно, исключительным случаем. Но в остальном в записке Берии перечислены практически все поведенческие установки, которых придерживались участники церковного подполья, враждебно настроенные по отношению к советской действительности. Главным мотивом их враждебности были эсхатологические настроения, связывавшие пришествие антихриста и приближение конца света с революцией 1917 г. и установлением советской власти. Такие настроения мы можем назвать вслед за А. В. Журавским антисоветским эсхатологизмом.

Группы, проникнутые этим умонастроением, возникают уже в 1920-е гг. Распространены они были в основном в сельских районах и городах черноземных областей России, Поволжья, восточных областей Украины, Численность большинства этих групп не превышала двух-трех десятков человек и не выходила за пределы одного или нескольких соседних приходов, но некоторые разрастались до массовых движений, охватывавших целую область или регион. Первоначально они существовали в рамках легальных приходов, поддерживались или даже вдохновлялись их священниками или бывшими насельниками закрытых монастырей, жившими по соседству. С начала 1930-х гг. в связи с закрытием храмов эти группы и их пастыри постепенно лишаются регистрации и становятся частью церковного подполья. В некоторых областях этот процесс продолжался до 1940-х гг.. В 1920-х же гг. в ходе борьбы с обновленчеством у представителей этих групп, помимо антисоветско-эсхатологических воззрений, формируется представление о «церкви лукавнующих», служители которой, именуя себя слугами Христа, на деле служат антихристу. В 1930-х гг. антицерковные взгляды распространяются на духовенство и приходы, оставшиеся в общении с митр. Сергием (Страгородским). (Тогда же члены радикальных групп начинают именовать «обновленцами» и «сергиан».)

Отождествление советской власти с властью антихриста заставило членов столь радикально настроенных групп бойкотировать практически все ее мероприятия, а ее учреждения воспринимать как антихристовы. Прежде всего это коснулось работы в колхозах, совхозах, а позднее и вообще в государственных учреждениях. Отказ от вступления в колхоз и выход из колхоза - ключевая реакция участников эсхатологических групп при соприкосновении с советской действительностью. Считалось, «что вступающие в колхозы продаются антихристу, колхозникам на лбы будут ставиться печати, они будут гореть в аду и т.п.». Так же обстояло дело и с хлебозаготовками:

«Грабят и грабят крестьян без конца, а крестьяне-дурни еще и хлеб добровольно сдают. Не надо сдавать хлеб антихристу, ибо наш хлеб - это наша кровь, которую антихрист пьет вместо вина, как написано в наших святых книгах».

Антиколхозные настроения усугублялись тем, что многие местные руководители, как было сказано выше, ставили знак равенства между колхозником и атеистом.

Оговоримся еще раз. Не всем оппозиционерам было свойственно нелояльное отношение к «советской» работе. Один из воронежских «иосифлян» прот. Иоанн Стеблин-Каменский в 1929 г. заявлял:

«Лицам, приходившим ко мне и вопрошавшим о вступлении в кооперацию, колхозы, коммуны и т. п. участии в новом устройстве сельского хозяйства, всегда отвечал в том духе, что если при этом, как мне известно, не требуется отказа от веры, то, разумеется, в подобном участии греха быть не может».

Такая позиция больше походит на аскетическую прагматику петровских отцов, чем на радикальное отрицание колхозов с позиций антисоветского эсхатологизма.

Атрибуты советской гражданской, общественной и хозяйственной жизни - документы, паспорта, участие в выборах, членство в профсоюзе, подписка на займы, пенсии и так далее - также воспринимались как знаки пришествия антихриста, как его печать: «В Евангелии сказано, что накануне последнего отживания < очевидно, " последние времена". - А. Б>, т. к. на земле появились антихристы, будут ставить печати на людей, а кто не будет принимать печати, будет смертельно гонимый. Чтобы избежать это< го>, нужно усердно молиться и предостерегать < так в тексте. - А. Б.> будущее. Грех иметь паспорта, профсоюзную книжку, принимать участие в голосовании по выборам правителей, грех воспитывать детей в Советском духе и отдавать их в школу». Не было приемлемо для членов этих групп участие в массовых акциях советской власти, равно как обращение к традиционным с 1930-х гг. для советского человека формам досуга: «Ни в коем случае нельзя ходить на идольские ихние праздники и праздновать с ними революционные праздники: Октябрьскую, Новый год и т. п. <...> а в особенности демонстрации... одно слово " демон страстей". Не ходи по театрам и кино <...> Радио, чтобы не гремело, выброси вон». Как приобщение к «печати антихриста» воспринималось участие и в переписи населения: «Так, в селе Тушино - Сенгилевского района < Куйбышевской области> имеется секта неплательщиков, состоит из 12-ти хозяйств, отправляет богослужение без попа, по очереди в домах своих членов. При проведении Всесоюзной переписи населения < 1937 г.> отказались от заполнения бланков, заявив: " Мы овцы не вашего стада, подчиняемся только одному богу". На протяжении нескольких лет уклонялись от уплаты налогов и др. общественных обязанностей».

Отрицательное отношение к легальной церкви, характерное, как было сказано, для таких групп начиная с 1930-х гг., особенно упрочилось в 1940-е гг. В одном из произведений, бытовавшем в радикальной среде в послевоенные годы, говорится об этом: «Еретики возьмут власть над церквами, будут ставить своих служителей благочестия... Первым делом их гонение будет на истинных пастырей». А вот пример из справки Управления МГБ по Алтайскому краю от 6 апреля 1948 г. (с сохранением грамматики оригинала): В крае «имеется некоторая часть православных верующих, попавших под влияние антисоветского элемента, которая бойкотирует вновь открытые церкви, мотивируя тем, что в ней совершаются богослужения за Советскую власть. Так один из верующих, проживающих в гор. Рубцовске, где официально действует православная церковь, по этому вопросу говорил: " Церкви, которые сейчас открыты, являются Советскими, а священники - советскими агитаторами, поэтому службу они ведут за Советскую власть. Посещать эти церкви ни в коем случае нельзя. <...> ". Верующая, проживающая в Змеиногорском районе, заявила так: " Священники в этих церквях поставлены из партии, под ризой у них медали, службу они ведут сокращенно, не так как раньше была служба, они обновленцы, поэтому в церковь ходить никогда не надо, надо избегать эти церкви, крестики покупать также не надо, т. к. на них находили серп и молот, колоски, пятиконечную звезду и СССР». Некоторые группы в послевоенные годы прямо отождествляли с антихристом Патриарха Московского и всея Руси, а духовенство легальной церкви - с лжепророками; действующие церкви они называли «капищами антихриста"».

Поведение членов эсхатологических групп в быту не отличалось скрытностью. Демонстративный затвор или начертание на стенах жилищ и одежде множества крестов, которые практиковали некоторые радикалы, были крайностью, но крайностью, для таких групп характерной и воспроизводившейся в их среде с известной регулярностью. Появились эти формы обособления от мира уже в 1920-1930-е гг. Как видно из записки Берии, они были распространены в первой половине 1940-х, а затем вновь активизировались во второй половине 1950-х гг..

Бойкот колхозных работ, неучастие в советской общественной жизни, как и игнорирование действующих церквей в условиях села выделяли приверженцев антисоветского эсхатологизма. Закрытые двери и ставни при домашних молениях скорее были средством устранить чужаков, чем скрыть факт моления. Тем более что для соседей они, как правило, не были тайной. Иногда они выступали инициаторами этих молений. «Через день или два в деревне случилось печальное происшествие. Вдруг с громким плачем в домик < монахини Марии> прибежали несколько женщин и со слезами рассказали, что в их семье за что-то арестовали молодого хозяина <...> И женщины бросились за молитвенной помощью к матери Марии. Перебивая друг друга, они рассказывали подробности этого неожиданного и несправедливого ареста и требовали, чтобы тут же, моментально, все встали и молились, чтобы его выпустили. Они кричали: " Акахвист! Акахвист! ", то есть " акафист". Больше ничего они, собственно, и не знали и требовали, чтобы мы все время читали вслух акафисты».

Порой радикалы устраивали групповые шествия - импровизированные крестные ходы, привлекавшие внимание не только односельчан, но и властей: «30 мая 1943 года в селе Николо-Азяси, Мокшанского района Пензенской области группа активных церковников в количестве 30-ти человек организовала шествие по селу с иконами и церковным песнопением, сопровождавшимся антисоветскими выкриками: " Долой колхозы и совхозы, пусть будут все единоличниками, и нам будет лучше". Проходя по селу и собрав толпу свыше 100 человек, в поле около села организовали моление, на котором всем присутствующим производилось " отпущение" грехов. Во время этой церковной церемонии по адресу проходящих мимо колхозников раздавались выкрики: "...Если бы колхозов не было, вы бы такой муки не видели"».

В целом приверженцы антисоветского эсхатологизма стремились не спрятаться от мира антихриста, а отделиться от него. Это вполне соответствовало их задаче - остаться чистыми, незапятнанными антихристовыми происками. Их стратегия выживания была стратегией размежевания с падшим миром. Они вполне могут быть названы нонконформистами церковного подполья. Но именно в силу своего изоляционизма они были более уязвимы для карательных органов, чем общины «конформистов».