Часть вторая. Изгнанник 18 страница

— Ты презренный негодяй, — сказал Маленький Джон, — и заслуживаешь смерти, но я еще раз сжалюсь над тобой; защищайся!

И противники-великаны (читатель, вероятно, помнит, что Джеффри Силач ростом не уступал Маленькому Джону) сошлись лицом к лицу в яростной схватке. Она была долгой, и исход ее был сомнителен, но тут Маленький Джон собрал все свои силы и нанес противнику страшный удар, разрубив его наискось от плеча до спинного хребта.

Побежденный рухнул, не издав ни звука, и противники с обеих сторон, молча и неподвижно наблюдавшие за необычным поединком, оцепенев от ужаса, увидели эту страшную рану, нанесенную смертельным ударом.

Но Маленький Джон не задержался у тела своего поверженного врага; потрясая окровавленным мечом, он кинулся крушить ряды норманнов, подобно богу войны, опустошения и смерти.

Добравшись до пригорка, он обернулся и увидел, что его сторонники сражаются мужественно, но норманны окружили их со всех сторон и лишили возможности защищаться.

Тотчас же молодой человек протрубил в рог, давая сигнал к отступлению, а потом снова бросился на врагов и проложил дорогу своим людям. Его меч, разивший налево и направо, несколько минут держал солдат на почтительном расстоянии от него, и саксы, содействуя намерениям своего командира, сумели вслед за ним пробиться во двор замка. Держась вместе и отчаянно сражаясь, они заперлись в доме, заранее укрепленном и способном выдержать осаду.

Норманны кинулись с топорами на двери, но двери были дубовые, толстые, и они устояли. Тогда солдаты принялись бродить вокруг огромного здания, надеясь найти менее защищенный вход, но эти поиски были не только бесполезны, но и опасны, потому что из окон саксы осыпали их огромными камнями и одолевали стрелами.

Капитан, увидев, какие опустошения произвели в рядах его солдат метательные снаряды осажденных, отозвал норманнов и, оставив сотню человек стеречь дом, отступил с остальными в деревню. Дома в селении, как читателю известно, были покинуты жителями; по распоряжению командира, солдаты обыскали их, но, к великой досаде своей, не нашли не только жителей, но и ничего, чем можно было поживиться или хотя бы утолить голод.

Поскольку норманны рассчитывали на быструю победу, съестных припасов они с собой не взяли, а потому оказались в большом затруднении. Солдаты стали роптать, и командир отправил в лес дюжину человек, слывших хорошими охотниками, и велел им добыть несколько оленей. Охота оказалась удачной; солдаты насытились, и капитан, устроивший лагерь в деревне, приказал половине отряда расположиться на отдых, а другой — готовиться к ночному штурму здания, где укрепились саксы.

Крестьяне оказались удачливее своих противников: они сытно поужинали после того как подобрали убитых и перевязали раненых, а затем легли спать.

Когда стемнело, саксы увидели, что их враги подожгли деревню.

— Смотрите, Маленький Джон, — сказал Робин Гуд, показывая другу на зловещее зарево, — эти негодяи жгут без всякой жалости дома наших крестьян.

— Они и усадьбу подожгут, мой друг, — грустно ответил Маленький Джон, — надо и к этому несчастью быть готовыми. Старый дом окружен деревьями, он загорится, как скирда соломы.

— Как вы спокойно это говорите! — воскликнул Робин. — Разве мы ничего не сможем сделать, чтобы предотвратить этот гнусный замысел?

— Мы сделаем все что сможем, дорогой Робин, но не нужно обольщаться: огонь — это враг, которого трудно одолеть.

— Смотрите, Джон, вот еще одна хижина горит; они, что, всю деревню решили сжечь?

— А вы в этом хоть на минуту усомнились, бедный мой Робин? Да, они сожгут наш дорогой Гэмвелл, а покончив с этим дьявольским занятием, явятся сюда поджигать замок.

Крестьяне в отчаянии наблюдали это зрелище; в толпе раздавались крики негодования; многие хотели выйти из замка и удовлетворить жажду мести, терзавшую им сердце, но Маленький Джон (его позвал один из двоюродных братьев) сказал им взволнованным голосом:

— Я понимаю вашу ярость, ребята, но, умоляю вас, подождите! Если мы продержимся до рассвета, мы победим. Подождите, подождите, через четверть часа негодяи будут здесь.

— Да вот они! — воскликнул Робин.

И правда, норманны двигались к усадьбе, испуская воинственные кличи и неся в руках пылающие головни.

— По местам, ребята, все по местам! — вскричал племянник сэра Гая. — Старательно цельтесь, не потеряйте ни одной стрелы впустую. Что касается вас, Робин, останьтесь подле меня. Я покажу вам, кого следует отправить на тот свет.

Норманны подошли к замку и, стараясь держаться подальше от окон и барбаканов, стали швырять горящие факелы в двери, но крестьяне поливали их со стен водой, и они потухли, не причинив никакого вреда.

Огонь был остановлен, но тут радостные крики солдат заставили Маленького Джона и Робина подойти к окну.

Около дюжины солдат под предводительством капитана тянули какое-то орудие, предназначенное, по всей видимости, для того, чтобы выбить двери. В ту минуту, когда норманны уже собирались установить его по указаниям капитана, Маленький Джон сказал Робину:

— Постарайтесь всадить стрелу в этого чертова капитана.

— Я и рад бы, но убить его вряд ли удастся, потому что на нем кольчуга и надо попасть в голову.

— Внимание, — прервал его Джон, — готовьтесь… Стреляйте, Робин, стреляйте, пока факел светит ему в лицо! Его смерть нас спасет!

Робин, внимательно следивший за каждым движением капитана, тут же спустил тетиву. Стрела пропела и вонзилась норманну в переносье; он упал навзничь. Солдаты растерянно сгрудились вокруг командира, и в их рядах началось смятение.

— А теперь, саксы, — воскликнул Джон, и голос его задрожал от радости, — не жалейте стрел, чтобы поражать поджигателей!

И в норманнов снова полетели тучи стрел; оставшиеся в живых почувствовали, что их ждет неизбежная гибель. Они собирались уже обратиться в бегство, когда один из них, добровольно взявший на себя командование, предложил последнее средство, чтобы заставить крестьян уйти из крепости. Напротив внутреннего фасада замка, то есть со стороны сада, росла большая купа деревьев, по большей части сосен. Под предводительством своего нового начальника норманны подожгли те верхние ветви деревьев, что были ближе всего к крыше здания, а затем подпилили стволы. Маленький Джон, с тревогой наблюдавший за их действиями, вскрикнул от ярости, а потом, обратившись к Робину, сказал:

— Они нашли способ заставить нас выйти из дома; деревья подожгут крышу, и скоро займется весь замок. Робин, подстрелите тех, у кого факелы, а вы, друзья, не жалейте стрел. Смерть норманнским волкам! Смерть!

Деревья загорелись мгновенно и со страшным шумом рухнули на крышу; вскоре багровое пламя увенчало свод замка.

Маленький Джон собрал своих людей в большом зале и разделил их на три отряда; во главе первого он встал сам вместе с Робин Гудом, командование вторым поручил брату Туку, а третий доверил старому Линкольну; все три отряда должны были попытаться выйти из дома через разные двери.

Сэр Гай безучастно смотрел на эти приготовления, но когда племянник подошел к нему, чтобы увести его с собой, старый баронет воскликнул:

— Я хочу умереть на развалинах моего дома! Напрасно Маленький Джон, Робин и молодые Гэмвеллы умоляли старика, напрасно обращали его внимание на багровое пламя, бросавшее в зал кровавые отблески, напрасно говорили ему о жене и дочерях — старый сакс оставался глух к их просьбам и нечувствителен к их слезам.

— Берегитесь! — вдруг закричал Робин Гуд. — Сейчас рухнет кровля!

Маленький Джон обхватил руками своего дядю и, несмотря на причитания и жалобы старика, вынес его из зала.

И не успели саксы выскочить из дому, как раздался страшный грохот: рухнула крыша, за ней — одно из другим — межэтажные перекрытия, и изо всех дверей и окон старого замка повалили клубы дыма и языки пламени.

Маленький Джон поручил сэра Гая нескольким смелым саксам, приказав им без промедления отправляться в Йоркшир.

Немного успокоившись в отношении дяди, неукротимый Маленький Джон снопа выхватил из ножен меч и бросился на врага, крича:

— Победа! Победа! Сдавайтесь! Просите пощады! Появление на поле битвы брата Тука в его монашеской рясе привело норманнов в панический ужас: ни один из них не осмелился оказать сопротивление служителю Церкви; преследуемые саксами, они в страхе бросились к тому месту, где были оставлены их лошади, проворно вскочили в седла и умчались во весь опор. Из трехсот норманнов, подошедших к деревне утром, осталось едва ли семьдесят. Крестьяне, опьянев от своей победы, сгрудились вокруг Маленького Джона; молодой человек приказал подобрать убитых и раненых и обратился к своим товарищам с такой речью:

— Саксы! Вы доказали сегодня, что достойны носить это благородное имя, но, увы, несмотря на вашу доблесть, норманны достигли своей цели: они сожгли ваши жилища и вы стали нищими изгнанниками. Оставаться здесь вам больше невозможно — на эти развалины явится новый отряд солдат, следовательно, вам нужно отсюда уходить. У нас есть еще путь к спасению: нас укроет лес. Кто из вас, дети мои, не спал на мягком мху под зеленым пологом листвы?

— Да, идем в лес, идем в лес! — воскликнуло сразу несколько голосов.

— Да, идем в лес, — повторил Маленький Джон, — мы будем там жить вместе и трудиться друг для друга; но, чтобы жить спокойно, мирно и счастливо, нам нужно выбрать предводителя.

— Предводителя? Тогда пусть это будете вы, Маленький Джон!

— Да здравствует Маленький Джон! — единодушно закричали саксы.

— Друзья мои, — произнес в ответ молодой человек, — от всей души благодарю вас за честь, которую вы хотите мне оказать, но принять ваше предложение я не могу. Позвольте же мне немедля представить вам того, кто достоин стать во главе вас.

— Где он? Где?

— Вот он, — ответил Маленький Джон, положив руку на плечо Робин Гуда. — Робин Гуд, дети мои, истинный сакс, к тому же он храбр. А скромностью и рассудительностью он может потягаться с любым стариком. Вы видите перед собой графа Хантингдона, потомка Уолтофа, любимейшего из сынов Англии. Норманны, отнявшие у него богатство, оспаривают и его титулы; король Генрих приговорил Робин Гуда к изгнанию. А теперь, ребята, отвечайте: хотите ли вы видеть своим главой племянника сэра Гая Гэмвелла, благородного Робин Гуда?

— Да, да! — закричали крестьяне, польщенные тем, что ими будет командовать граф Хантингдон.

Сердце Робин Гуда было переполнено радостью: его тайные надежды сбылись. Он гордился нелегкой должностью, которая досталась ему благодаря преданности друга, и, скажем прямо, чувствовал себя вполне достойным ее. Обведя саксов взглядом, в котором светилась радость, он снял шапку, и опершись на плечо Джона, взволнованно сказал:

— Я счастлив, друзья мои, что вы согласны выбрать меня своим предводителем, и от всего сердца благодарю вас. Будьте уверены, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы заслужить вашу привязанность и ваше уважение. Моя молодость могла бы внушить вам вполне обоснованные опасения, но должен сказать вам, что я мыслю, чувствую и поступаю как человек, который много страдал, а следовательно, давно уже повзрослел. Во мне вы найдете брата, товарища, друга, а когда это будет крайне необходимо — командира. Я знаю лес, наше будущее обиталище, и обязуюсь найти вам надежное укрытие, где жить нам будет спокойно и приятно. Тайну этого убежища никто никогда не должен узнать; мы сами должны охранять себя, и нам нужно быть осторожными и скрытными. Готовьтесь к отходу, я поведу вас в укрытие, недоступное нашим врагам. Еще раз благодарю вас, дорогие мои братья-саксы, за доверие; я оправдаю его и буду с вами и в радости и в горе.

Люди собрались быстро, потому что и собирать им было нечего: норманны ничего не оставили несчастным изгнанникам.

Спустя три часа Робин Гуд, Маленький Джон и жители деревни дошли до большого подземелья в самой середине леса. Там было совершенно сухо, а большие отдушины вверху давали свободный доступ воздуху и свету.

— Сказать по правде, Робин, — заметил Маленький Джон, — я ведь знаю лес не хуже вас, но и я поражен вашим открытием: откуда в Шервудском лесу взялось такое убежище?

— Скорее всего, — ответил Робин Гуд, — его построили саксы-беглецы при Вильгельме Первом.

Два дня спустя после того как наши герои обосновались в Шервудском лесу, двое из них пошли в Мансфилд за покупками и, вернувшись оттуда, сообщили Робин Гуду, что отряд норманнов в пятьсот человек, не придумав ничего лучшего, снес до основания стены гостеприимного дома Гэмвеллов.

XIX

Прошло пять лет.

Шайка Робин Гуда, устроившись со всеми удобствами в лесу, жила там в полной безопасности, хотя норманны, исконные враги саксов, прекрасно знали о ее существовании. Сначала изгнанники кормились охотой, но со временем добычи могло бы не хватить на всех, и это заставило Робин Гуда изыскать для своих людей какой-нибудь более надежный источник существования.

Поэтому он поставил заставы на всех дорогах, пересекавших Шервудский лес, и стал брать с путников пошлину за проезд. Пошлина эта была огромна, если проезжим, захваченным врасплох шайкой, был знатный сеньор, и чрезвычайно мала, если это был бедняк. Впрочем, эти ежедневные взимания налогов мало походили на кражу, потому что производились они со всей возможной любезностью и учтивостью.

Вот как люди Робин Гуда останавливали путников.

— Сэр чужестранец, — говорили они, вежливо снимая с себя шапку, — наш главарь Робин Гуд ожидает вашу светлость, чтобы начать трапезу.

От такого приглашения отказаться было невозможно, а потому путник принимал его, изображая признательность.

С той же отменной учтивостью путешественника вели к Робин Гуду, там он садился вместе с хозяином за стол, вкусно ел, пил и того лучше, а в конце трапезы узнавал, сколько было потрачено в его честь. Само собой разумеется, что названная сумма соответствовала состоятельности незнакомца. Если денег при нем было много, он платил сразу, если же их недоставало, он говорил, где живет его семья, и за него брали большой выкуп. В последнем случае путник оставался пленником, но обращались с ним так хорошо, что он не выказывал ни малейшего неудовольствия, ожидая освобождения. Удовольствие отобедать с Робин Гудом норманнам обходилось очень дорого, однако никто никогда не жаловался, что его к этому принудили.

Два или три раза против лесных жителей посылались военные отряды, но, потерпев позорное поражение, они объявляли, что шайка Робин Гуда непобедима. И если богатых господ разбойники основательно обирали, то бедный человек, будь он сакс или норманн, всегда находил у них сердечный прием. Когда брат Тук отсутствовал, лесники иногда позволяли себе остановить монаха, но если тот добровольно соглашался отслужить для них обедню, его щедро награждали.

Наш старый друг Тук чувствовал себя таким счастливым в этом обществе, что ему в голову и на минуту не приходила мысль с ним расстаться. Ему построили большую келью неподалеку от подземелья, и он жил привольно, пробавляясь лучшими дарами леса. Этот достойный монах по-прежнему с удовольствием пил вино, когда ему выпадало счастье раздобыть несколько бутылок; если не было вина, он пил крепкий эль, а если уж судьба в своем непостоянстве лишала его и этого — пил чистую воду. Но уж тогда, само собой разумеется, бедный Джилл корчил гримасы и заявлял, что вода из чистого ручья дурно пахнет и омерзительна на вкус. Время не исправило характер храброго монаха. Это был все тот же крикун, краснобай, хвастун, всегда готовый с кем-нибудь сцепиться. Он совершал с шайкой дальние походы по лесу, и одно удовольствие было посмотреть на него и этих веселых ребят-балагуров, которые и путешественников-то останавливали любезно. Они все казались такими счастливыми, им так нравилась жизнь, которую они вели, что в народе их любовно называли «веселыми лесными братьями».

Уже пять лет никто ничего не слышал ни об Аллане Клере, ни о леди Кристабель; было только известно, что барон Фиц-Олвин последовал за королем Генрихом II в Нормандию.

Что же до бедняги Красного Уилла, то его записали в полк.

Хэл, женившийся на Грейс Мэй, жил со своей женой в городке Ноттингем, и уже был отцом очаровательной трехлетней девчушки.

Мод, красотка Мод, как называл ее славный Уильям, по-прежнему жила с Гэмвеллами, которые, как мы уже сказали, тайно перебрались в свое имение в Йоркшире.

Старый баронет нашел в жене и детях утешение, силы его восстановились, и крепкое здоровье обещало ему долгую жизнь.

Сыновья сэра Гая стали товарищами Робин Гуда и жили вместе с ним в лесу.

В нашем герое тоже произошли большие перемены: он стал выше ростом, руки и ноги его стали мускулистей, и нежная красота его лица, не потерявшего пленительной изысканности, уступила место зрелой мужественности. В двадцать пять лет Робин Гуд казался тридцатилетним, большие черные глаза светились отвагой, мягкие кудри обрамляли чистый лоб, чуть тронутый загаром; рисунок рта и черные, как смоль, усы делали лицо серьезным, и, хотя в облике его и сквозила некоторая строгость, характер у него был дружелюбный и веселый. Он весьма нравился женщинам, однако, по-видимому, не испытывал от этого гордости и это ему не льстило, ибо сердце его принадлежало Марианне. Он ее любил так же нежно, как и раньше, и часто навещал ее в замке сэра Гая. Вся семья Гэмвеллов знала о любви молодых людей, и было решено сыграть их свадьбу, как только вернется Аллан или станет известно о его смерти.

В числе гостей, которых любезно принимали в Барнсдейле (так называлось имение саксонского баронета) был один молодой человек, которому Марианна очень нравилась. Этот молодой человек, ближайший сосед сэра Гая (парк его замка граничил с Барнсдейлом), всего несколько месяцев назад вернулся из Иерусалима, куда он попал, участвуя в крестовом походе, так как принадлежал к ордену тамплиеров.

Сэр Хьюберт де Буасси был рыцарем-храмовником и, следовательно, принял обет безбрачия.

Однажды утром, возвращаясь с прогулки верхом по окрестностям, сэр Хьюберт увидел Марианну в окне замка своего соседа. Он нашел, что она хороша собой, возжелал увидеть ее снова и осведомился, кто она такая. Ему все объяснили. Тотчас же он явился к баронету, представился ему как добрый сосед, предложил старику дружбу и попытался войти к нему в доверие. Это было нелегко; старый сакс, ненавидевший норманнов, держался очень сдержанно и встретил эти первые шаги сеньора де Буасси крайне холодно. Но совершенно не растерявшись от неудачи, рыцарь предпринял новые попытки сблизиться. Вняв голосу благоразумия, на этот раз сэр Гай проявил большую любезность. Несколько дней спустя после своего второго посещения сэр Хьюберт нанес визит дамам Гэмвелл и, став гостем семьи, проявил такую искренность, теплоту и любезность, что сэр Гай, которому он рассказывал разные чудесные истории, почувствовал, что недоверие, которое возникало у него к любому норманну с первого взгляда, мало-помалу тает.

Посещения Хьюберта становились все чаще, и вел он себя так ловко, что полностью завоевал если не доверие, то уважение и дружбу старика и стал для него чрезвычайно приятным собеседником. С девушками он был любезен без вольности, и одинаково всем оказывал знаки внимания. Жаловаться на его навязчивость было просто невозможно, казалось, она проистекала из дружеских чувств; Марианна, очевидно, именно так и подумала, потому что ей и в голову не пришло рассказать об этом Робину. И все же девушка опасалась, что молодые люди могут случайно встретиться в гостиной замка и Робин Гуд при этом позволит себе какую-нибудь неосторожную выходку, потому что трудно было себе представить, чтобы пылкий молодой человек спокойно взирал на дружбу сакса с врагом своего народа.

Хьюберт де Буасси был одним из тех мужчин, которые, будучи далеки от физического или морального совершенства, обладают талантом нравиться женщинам и быть любимыми. Мягкость характера сходила в их глазах за сердечную доброту, и он одержал в свете несколько блестящих побед. Это неуловимое очарование сделало его очень самонадеянным и циничным до такой степени, что он и представить себе не мог на самом деле быть отвергнутым женщиной, которую он почтил своим вниманием.

Правила ордена, к которому принадлежал Хьюберт, запрещали ему брак и предписывали вести целомудренную жизнь, но, по правде сказать, большая часть тамплиеров вела себя так же, как Хьюберт; привыкнув к княжеской роскоши, он жил в свете как молодой человек, полностью свободный располагать своим сердцем, состоянием и временем.

Он полюбил невинную Марианну страстной любовью с первого взгляда, и эта страсть, тщательно скрываемая от всех и особенно от той, что ее внушила, стала его каждодневной мукой. Холодные манеры девушки, удерживающие ее на расстоянии, гордое презрение к захватчикам-норманнам, раздражающее его, превратили эту любовь в странную смесь желания и ненависти.

Рыцарь был достаточно опытен и тонок, чтобы понять, что, кроме доброго сэра Гая, все остальные в семье с трудом терпели его посещения. Ему и самому-то было не по себе в присутствии тех, кому, называя их друзьями, он вероломно замышлял жестоко отомстить.

Хотя старый баронет от природы был добр и великодушен, ему нередко случалось выказывать свое глубокое презрение к норманнам и разражаться презрительной бранью в их адрес. Хьюберт сдерживал бешенство, в которое его приводили эти смертельные оскорбления, улыбался снисходительно, а иногда доходил в своем двуличии до того, что внешне разделял мнение хозяина, но все же предварительно выдвигая возражения, которые должны были внушить старику сочувствие и приязнь лично к нему.

Хьюберт был очень умен, а суждения он составлял быстро и точно, особенно когда интересы его страстей требовали от него особой проницательности. Поэтому с первого дня знакомства с сэром Гаем он легко понял, что старик — человек добрый, простой, искренний и, следовательно, не способен предположить в других людях тех дурных качеств, которых он лишен сам.

Через два месяца после первого визита Хьюберта в замок к нему там, по крайней мере по видимости, относились как к настоящему другу.

Обе дочери баронета, Уинифред и Барбара, были с норманном любезны и приветливы, но Марианна относилась к нему совершенно иначе, подсознательно опасаясь его напускного добродушия.

Хьюберт узнал, что Марианна должна скоро выйти замуж, но выведать имя ее будущего супруга ему не удалось.

Человек менее пылкого нрава, чем храмовник, отступил бы, натолкнувшись на ледяную сдержанность девушки, но на самом деле Хьюбертом скорее владело чувство мести, чем неодолимое влечение подлинной любви. Он ждал удобного случая, чтобы объясниться; он хотел неожиданно упасть к ногам Марианны и смиренным тоном объявить ей о своей пылкой страсти. Но терпеливо выжидая удобного случая остаться с Марианной наедине, Хьюберт старался узнать тайну ее любви, пообещав себе, если ему удастся, сокрушить своего опасного соперника.

Слуги Хьюберта пытались расспрашивать домочадцев сэра Гая о женихе Марианны, но те рассказывали им какие-то басни, называли вымышленное имя, и, несмотря на все хитрости и ловкие ходы, рыцарь остался на этот счет в полном неведении.

Но ему удалось все же разузнать, что будущий супруг Марианны — сакс, молодой и очень красивый; еще он узнал, что посещения женихом замка окружены глубокой тайной. Тогда рыцарь организовал засаду, чтобы подстеречь приход соперника и убить его, но это похвальное намерение ему осуществить не удалось, потому что тот так и не пришел.

Вот в таком состоянии были его дела, и Хьюберт ничем не обнаружил ни своей пылкой страсти к Марианне, ни ненависти ко всему семейству Гэмвеллов, когда все члены этого семейства отправились на праздник деревни, расположенной недалеко от замка. Хьюберт попросил разрешения сопровождать дам, и это разрешение было ему любезно дано.

Уинифред, Мод, и Барбара надеялись развлечься в этой поездке; но Марианна ожидала Робин Гуда и, чтобы спокойно остаться одной в замке, сослалась на то, что у нее сильно болит голова.

Семья уехала, принарядившаяся, слуги тоже, и, кроме одного человека, который должен был охранять замок, и двух прислужниц, занятых по хозяйству, все обитатели покинули Барнсдейл.

Оставшись одна, Марианна поднялась к себе в комнату, красиво оделась и села у окна, откуда ей видны были дороги, сходившиеся к замку. Каждую минуту ей слышался мелодичный звук рога, условный сигнал, возвещавший приход ее любимого. Тогда ее прелестная головка высовывалась из окна, в задумчивых глазах появлялся живой блеск, отвыкшие от улыбки губы шептали его имя, и она вздрагивала от радостного и беспокойного ожидания. Но звук рога не слышался, ничья тень не ложилась на золотистый песок дороги, глаза Марианны не видели никого, и она вновь погружалась в грезы.

Ждать пришлось долго, и понемногу ей стало грустно. Она внимательно вгляделась в горизонт, попыталась проникнуть взглядом в темные аллеи парка, вслушалась в шорохи и, чувствуя себя обманутой в своих пылких надеждах, горько заплакала.

Так она сидела в кресле, опершись головой на руку и предаваясь отчаянию, как вдруг слабый шорох заставил ее поднять глаза.

Перед ней стоял Хьюберт.

Марианна вскрикнула и хотела убежать.

— Почему вы так испугались, сударыня? Разве я похож на отродье Сатаны? Боже правый! Я-то думал, что мое присутствие в комнате женщины ее ничем испугать не может.

— Простите меня, сударь, — проговорила дрожащим голосом Марианна, — я не слышала, как вы открыли дверь. Я была одна, и…

— Мне кажется, вы страстно любите одиночество, прелестная Марианна, и если случится другу нарушить его, на лице вашем отражается такая досада, как будто он неловко ворвался к вам во время любовного свидания.

Марианна, сначала несколько испуганная и растерянная, вскоре обрела спокойствие, свойственное ее уравновешенной натуре. Гордо подняв голову, она твердым шагом направилась к двери. Но рыцарь де Буасси остановил ее:

— Сударыня, мне хотелось бы побеседовать с вами; будьте любезны, доставьте мне удовольствие, уделив мне несколько минут. Честно говоря, я думал, что вы благосклоннее отнесетесь к моему визиту.

— Ваш визит, сударь, — презрительно ответила девушка, — столь же неприятен, сколь и неожидан.

— Неужели?! — воскликнул Хьюберт. — Меня это крайне огорчает, но что же делать, сударыня? С тем, чего нельзя избежать, следует смириться.

— Если вы дворянин, то обычаи света вам известны, сэр Хьюберт; достаточно того, что я прошу вас оставить меня одну.

— Я дворянин, прелестное дитя, — насмешливо ответил тамплиер, — но так люблю общество милых женщин, что не покину его только из-за вашей прихоти.

— Вы нарушаете все правила рыцарской учтивости, сударь, — ответила Марианна. — Позвольте мне поэтому оставить вас одного в этой комнате, куда вы пришли незваным и нежеланным гостем.

— Сударыня, — дерзко возразил Хьюберт, — я решил сегодня быть невежливым до конца, и если уж не хочу отсюда уходить, то и вас отсюда не выпущу. Я имел честь сказать вам, что хочу с вами поговорить, а поскольку случай остаться с вами наедине предоставляется мне не чаще, чем встречается красота, подобная вашей, то я поступил бы глупо, не воспользовавшись по вашему примеру притворным приступом мигрени, чтобы увидеться с вами. Соблаговолите же выслушать меня. Я уже давно люблю вас.

— Довольно, сударь, — прервала его Марианна. — Мне не пристало слушать вас более.

— Я вас люблю, — повторил Хьюберт.

— О, — воскликнула Марианна, — будь здесь баронет, вы не осмелились бы так со мной говорить!

— Конечно, — нагло отвечал молодой человек. (Мертвенная бледность покрыла щеки несчастной девушки.) — Вы умны и сообразительны, — продолжал Хьюберт. — И я не вижу смысла терять время, продолжая льстить вам без меры. Это неплохой способ произвести впечатление на пустую и тщеславную девчонку. Но по отношению к вам это бесполезно, да и было бы дурным тоном. Вы прекрасны, и я вас люблю. Видите, я иду прямо к цели. Хотите ли вы воздать моей страсти хоть малой толикой любви?

— Никогда, — твердо ответила Марианна.

— Вот слово, которое из осторожности не следует произносить девушке, когда она оказалась наедине с человеком, потерявшим голову от ее красоты.

— О Боже, Боже мой! — воскликнула Марианна, просяще сложив ладони.

— Хотите вы стать моей женой? Если вы согласитесь на это, то будете одной из самых знатных дам в Йоркшире.

— Презренный человек! — воскликнула девушка. — Вы бесстыдно нарушаете данные вами клятвы. Вы не можете предлагать мне руку — вы не свободны. Вы рыцарь ордена тамплиеров, и таинство брака для вас запретно.

— Я могу освободиться от своего обета, — возразил рыцарь, — и, если вы согласитесь принять мое имя, нашему счастью ничто не сможет помешать. Клянусь бессмертием своей души, Марианна, вы будете счастливы, я люблю вас всем сердцем, стану вашим рабом и думать буду лишь о том, чтобы вы стали той женщиной, которой завидуют все.

Да не плачьте вы, Марианна, и отпетые мне, могу ли и надеяться на нашу любовь?

— Никогда! Никогда!

— Опять это слово, Марианна, — медовым голосом продолжал Хьюберт, — не поступайте легкомысленно, подумайте, прежде чем ответить. Я богат, у меня лучшие поместья во всей Нормандии, у меня множество вассалов, и все они будут вашими слугами, они будут видеть в вас любимую жену своего сеньора, и вся округа будет на вас молиться. Я усыплю ваши волосы ослепительными жемчугами, преподнесу вам бесценные подарки. Клянусь вам, Марианна, вы будете счастливы со мной.

— Не клянитесь, милорд, потому что вы и эту клятву нарушите, как нарушили обеты Господу.