Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Тайные союзники
— Ты там как? — спросил Джек у Торгиль. Скамья была тяжелой; запястье у девочки уже начинало вспухать. — Бывало и лучше. Клянусь клыками Фенрира, до чего ж мне ножика жаль! Ну, по крайней мере, никто из этих hwatu shazz его не подобрал! — Это значит — троллье дерьмо? — уточнил Джек. По сердитым взглядам пиктов нетрудно было догадаться, что это отнюдь не похвала. — Не просто троллье дерьмо, а еще и гнилое, — пояснила Торгиль. — А я, кажется, помню, кто такой Фенрир. Это ведь тот самый гигантский волк, которого Тор посадил на цепь? — Ага. Фенрир не давал заковать себя, пока бог Тюр не согласился положить ему в пасть собственную руку. А как только Фенрир понял, что его провели, он — хряп! — и откусил Тюру кисть. Ха! Развеселая история — обхохочешься! — Как скажешь, — пожал плечами Джек. Руна, помнится, рассказывал эту историю утром того дня, когда викинги привезли его домой. Они встали лагерем на туманном взморье; Торгиль тогда еще подарила Люси ожерелье из серебряных листьев. Сколько несчастий принес этот подарок! Великодушный порыв воительницы повлек за собою самые неожиданные последствия: Люси ослушалась Барда во время обряда «огня бедствия», монастырь при источнике Святого Филиана был разрушен до основания, отец ранен, а теперь вот всех их того и гляди утащат в ад. И все — из-за маленького ожерелья! Джек оглянулся на отца Севера. Монах слишком ослабел и не мог идти быстро, так что пикты просто тащили его на себе. Один из них поймал взгляд Джека и рявкнул: — Shooff hhahh! — Это значит «собачья блевотина», — расхохоталась Торгиль. — Да ты, похоже, все их ругательства знаешь. — Нахваталась на невольничьих рынках. «Отец Север прав», — подумал Джек. Ни малейших угрызений совести из-за совершенных преступлений воительница не испытывала. Пега шла рядом с монахом, прижимая к щеке свечу, подарок матери Джека. Мальчуган надеялся, это ее хоть сколько-то утешит. Сам он ничего хорошего не ждал. Они шли и шли — вверх, а может быть, и вниз. Джек зажмурился и прислушался к собственным ощущениям. Но чем дальше, тем больше затуманивался его разум. Воспоминания меркли и ускользали. Несколько минут назад Торгиль напомнила ему о туманном взморье, и вот он уже напрочь забыл, где это. А в следующий момент и сама картинка погасла. Осталось только ощущение потери. Мрачный ствол шахты сменился коридором, завешанным богатыми гобеленами. Вдоль стен в специальных зажимах, инкрустированных драгоценными камнями, пылали факелы. Пол был из золота, так что каждый шаг по нему отзывался мелодичным звоном. «Чары», — подумал Джек с ненавистью — и с жадной тоской. Почему бы, собственно, не окружить себя красотою? Зачем жить в темной шахте, если можно отстроить дворец? Мальчуган знал: надвигается что-то страшное, но напрочь не помнил, что именно. Он спросил Торгиль; та тоже все позабыла. — Нас ведут на праздник летнего солнцестояния! — срывающимся от страха голосом выкрикнула Пега. — Там будут демоны. Джек слегка удивился этой вспышке. Как она может помнить такое, чего не знает он сам? — Мы, скандинавы, в канун летнего солнцестояния любим поохотиться на троллей, — откликнулась Торгиль. — Надеюсь, демоны ничуть не хуже. Но воительница тут же потеряла нить мысли и замолкла. Впереди показалась дверь; здесь пикты и оставили пленников. Грядущий праздник — не для Брюда и его воинов. Эльфийские стражи скрестили копья, преграждая им путь, а вот Джека со спутниками, наоборот, поманили внутрь. Пикты расселись на пороге и принялись искать друг у друга блох. Тут же ждал и Гутлак — под охраной рабов. Здоровяк был надежно связан вьющимися лозами; Джек не без страха вспомнил изображение святого Освальда. Живые путы извивались и шуршали; на голову Гутлаку набросили капюшон. — Хотел бы я знать, что уготовано ему, бедняге, — промолвил отец Север. Он шел медленно, опираясь на плечо Пеги. — Неееет, — простонал отец Суэйн, кидаясь к выходу. Эльфийский страж отшвырнул его назад. Но Гутлак врага видеть не мог, так что аббат благополучно проскользнул мимо него. Пленники оказались в просторном внутреннем дворе под звездным небом. Светила полная луна. В середине пылал огромный костер, а вокруг раскинулись цветники, подсвеченные светильниками и факелами, в придачу к пламени. Блики и тени словно состязались друг с другом. Эльфы танцевали, пели, пировали, играли в игры, создавали волшебных чудовищ. Гигантская жаба подцепляла языком светляков. Видно было, как светляки сияют в ее брюхе, перепархивая туда-сюда. Затем из земли вырос чудовищный черный цветок — и проглотил жабу. Лепестки сомкнулись: слышно было лишь жалобное кваканье. Ручные карапузы подняли ор и попытались отползти подальше, да только привязь не пускала. Эльфы от души хохотали над их проделками. Здесь торжествовал беспорядочный хаос — и лихорадочная погоня за все новыми и новыми удовольствиями. Джек внезапно осознал, что это празднество вовсе лишено радости. Скорее, это угар безумия: так бывает с овцами, когда они наедятся заплесневелого сена. — Что-то коснулось моей щеки! — вскрикнула Пега. Джек стремительно обернулся, готовый дать бой любому, кто напугал девочку. Но рядом никого не было. На всякий случай мальчуган обошел вокруг нее. Игра света и тени сбивала с толку. — Я не придумываю! — настаивала девочка. — Я что-то почувствовала: сперва в коридоре, а теперь вот здесь. — Было больно? — Нет. — Пега смущенно замялась. — Небось летучая мышь, — предположила Торгиль. Над костром и впрямь реяли здоровенные кожистые твари размером со щенка. Пега поежилась. — Если б одна такая в меня врезалась, уж я бы ее ни с чем не спутала. А это прикосновение было… как поцелуй. — Может, она тебя на вкус попробовала? — Торгиль! — вознегодовал Джек. — А вон Люси, — указала Пега. Джек обернулся. Королева Партолис и его сестра вместе наблюдали, как из земли поднимается неуклюжий, комковатый росток. — Да нет же, не так! — досадовала Партолис. — Сперва — ветки, а уж потом — медовые коврижки. Люси топнула ножкой, и росток увял. — Не понимаю, зачем я вообще учу тебя чарам, — пожаловалась эльфийская королева. — У тебя мозгов меньше, чем у блохи. — А почему чары не делают, что я приказываю? — капризничала Люси. — Потому что ты не умеешь сосредоточиться. Ох, ладно, дай-ка я. Партолис взмахнула руками, росток ожил, потянулся вверх, выпустил ветки, развернул листья, зацвел — и вот наконец на деревце созрели медовые коврижки. Люси тут же принялась набивать рот лакомством. — А вот и наши почетные гости! — закричал Гоури, тот самый охотник, с которым Торгиль танцевала на пиру. Эльфийские лорды и леди тотчас же подхватили и увлекли Джека с друзьями к королеве. — Тьфу ты! А этот что здесь делает? — буркнула Люси. Щеки ее были перемазаны медом. У Джека сжалось сердце. Он столько вынес, чтобы спасти сестру, а та ему даже не рада. Но мальчуган напомнил себе, что Люси, скорее всего, заколдована. На ее шейке по-прежнему блистало серебряное ожерелье. — Его привели для обряда, — объяснила Партолис. — Он предназначен в… ну, сама знаешь. Люси со скучающим видом отвернулась. — Так начнем же праздник! — возвестил Гоури, хлопая в ладоши. Рабы внесли стулья, столы и угощение. Партолис и Партолон уселись рядом с Люси и Этне. Девушка кинула на отца Севера страдальческий взгляд. — Нимуэ! — воскликнула королева. — Нимуэ! Иди сядь с нами! То-то повеселимся! Владычица Озера отделилась от стайки дам, одетых, по всей видимости, в рыбью чешую. — Мне страшно жаль, что я не могу остаться, — всхлипнула она. — Но я просто-таки должна увести лапушку-Брутушку от греха подальше. «Лапушка Брутушка?» — подумал Джек с упавшим сердцем. Ну конечно же: вся орава девиц-русалок наперебой ласкалась к Бруту. — Никуда он не пойдет, — запричитала королева. — Он обещал спеть нам, и кроме того… — У вас и без него смертных довольно, — язвительно парировала Нимуэ. — А я пообещала вернуть воду в Беббанбург. Признаться, я и сама соскучилась по добрым старым болотам да заводям. Теперь, когда монастырь Святого Филиана разрушен, я могу приходить и уходить, когда вздумается. — Ты — неисправимая эгоистка, — фыркнула Партолис. Владычица Озера изящно зевнула. Брут высвободился из объятий своих поклонниц. — Ужели встало солнце? Или я вдруг оказался в самом сердце цветка? Или взгляд мой ослепила твоя несравненная красота? — воскликнул он, склоняясь перед королевой. — Опять ты за свое, — захихикала Партолис. — Уверяю тебя, ни за что не покинул бы я твое блистательное общество, о лучезарнейшая из королев, если бы не долг перед моей госпожой, — воскликнул Брут. — Увы, я — ее раб! — Чем скорее мы выберемся отсюда, тем лучше, — настаивала Нимуэ. — Тогда, боюсь, я вынужден сказать вам: прощайте! — И Брут снова отвесил поклон. — Погоди-ка! — Джек оттащил его в сторону. — Как ты можешь нас бросить! — Я вас не бросаю. Я исполняю миссию. — Ты, лапушка Брутушка, — гнусный клятвопреступник, вот ты кто, — объявил Джек, повторяя самое страшное оскорбление Торгиль. — Ты ранил меня в самое сердце, — запротестовал раб. — Моя миссия — вернуть воду в Дин-Гуарди. И я это сделаю. Однако ж какой награды удостоился я за верную службу? Низкая неблагодарность — мой удел. Но я прощаю тебя, ибо потомки Ланселота не помнят обиды. — Потомки Ланселота вообще ничего не помнят дольше пяти секунд! — завопил Джек. — Ты нас предал! Нас уволокут в ад, а ты и пальцем не пошевельнешь! Чего в том благородного-то? — Да, но у вас есть неведомые до поры союзники! — промолвил Брут, загадочно улыбаясь. — Что еще за союзники? О чем ты болтаешь? — Я бы рассказал — да в Эльфландии повсюду глаза и уши! Однако ж в моей власти передать вам от тайных союзников небольшой дар. Брут пошарил в кармане и достал кожаный мешочек. Джек заглянул внутрь. Там обнаружился осколок кремня, блестящий гвоздь и сушеный гриб-трутовик — из тех, что годятся на растопку. — Это же для разведения огня! — вознегодовал мальчуган. — Мне-то они на что сдались? Вон костер уже горит; ярче во всем Срединном мире не видывали! Брут поднес палец к губам. — Будь мы в Срединном мире, я бы с тобой согласился. Но в Эльфландии все не таково, каким кажется. — Ты не можешь нас бросить! — закричала Пега, кидаясь к нему. — И вот его не можешь предать. Она указала на отца Севера. Даже Торгиль, отбросив гордость, подергала его за рукав: — Верные друзья держатся вместе. — У меня нет выбора. Владычица презирает смертных — всех, кроме меня, сами понимаете. Она не возьмет вас с собой. — И Брут порывисто обнял всех детей по очереди. — Но… но… — расплакалась Пега. — Тогда хотя бы отдай мне Анредден, — попросила Торгиль. — Сомневаюсь, что ты умеешь им владеть. — Поверь, никакой меч не в силах защитить вас. Пега владеет нужным оружием… но я не дерзну сказать больше. А девицы-русалки все звали и звали Брута. Он же посылал им воздушные поцелуи. — Мне пора. Водные нимфы так нетерпеливы, красавицы мои! — Он погладил Пегу по клочковатым волосам. — Помни про дар, который я вручил Джеку, девонька. Это — настоящее, это — не часть Эльфландии. Тут Нимуэ решительно ухватила его под локоть и увлекла за собой. Последнее, что видели Джек и его друзья, — это темная макушка Брута посреди мерцающей рыбьей чешуи. Вот она мелькнула в последний раз — и исчезла вдали. — Что он имел в виду, говоря, будто я владею оружием? Что я могу? — недоумевала Пега. — Я же не воин. Ну, допустим, я петь умею… — Прошлый раз твое пение ввергло нас в темницу, — напомнила Торгиль. — Брут вообще ничего не имел в виду. Он сам не знает, что болтает, — с отвращением промолвил Джек.
|