Отрывок 9. Балансирующая на грани

Вероятно, лишь я одна в нашем городе не имела никакого понятия о фамилии Баль. Николай Николаевич Баль – известный хирург и профессор на какой-то там кафедре, его жена – Инна Викторовна – гинеколог и тоже преподаватель.

Катя, которая с детства падала в обморок от вида крови, ни в какую не захотела идти в медицинский, зато вышла замуж за стоматолога. Думаю, это тоже считается. Поискав кое-какую информацию, я выяснила, что Олег Баль сдал вступительные в числе лучших, всегда учился на отлично и подавал огромные надежды. Но потом, по какой-то непонятной причине, совершенно неожиданно для семьи, выбрал специализацией психиатрию. Разумеется, это был удар ниже пояса. Родители в панике всеми силами пытались вернуть сына на путь истинный, но он сказал, как мне объяснила Катя, «кто-то должен выполнять эту работу. Пусть это буду я, раз никого лучше на курсе не нашлось». Женился в двадцать лет на одногруппнице украинке Алине Иванчук, и уехал с ней в Киев, где продолжал доучиваться, пока не случился «тот самый роковой день», как было написано в одной из газет того времени.

Погода не особо радовала, но хотя бы не бил тот самый порывистый ледяной ветер, заставляющий людей бегом передвигаться по улицам всю прошлую неделю. Накрапывал дождик, в грязных лужах уже начинали отражаться весенние лучики. Жители города с нетерпением ждал весну, щеголяя без шапок и перчаток, тем самым показывая, что к массовому оголению давно готовы.

Приглашение Балей сходить вместе в кино поначалу сильно удивило, но, в конце концов, почему бы и нет? Заодно будет возможность пообщаться с Олегом в неформальной обстановке. В последнее время мы крайне редко сталкивались в офисе. Он успевал поработать с моим компьютером до того, как я приходила, уходить так же старался до меня или после. Кроме того, на мои плечи навалилось так много работы, что не хватало сил даже вникнуть в гуляющие по офису сплетни, вероятно, эпицентром которых были мы с Балем. Пересуды меня не беспокоили, а вот то, что я стала слишком мало спать – весьма. Видимо, недосып и постоянные стрессы отразились на внешнем виде, так как один раз кто-то, а я догадываюсь, кто у нас в компании самый главный врач, оставил на моем столе упаковку витаминов магний и В6.

Засос прошел полностью, уже через неделю он превратился в бледное пятно, а через две и вовсе не осталось ни следа. Впрочем, как и от ощущения, что мы сделали что-то мерзкое или неприемлемое.

При родителях Олег упорно молчит, стараясь делать вид, что его с нами нет. Он не захотел ни колу, ни попкорн, ни конфет. Ему безразлично, на какой фильм идти и с кем рядом сидеть. По странному стечению обстоятельств, я оказалась единственной, кто рад был сидеть рядом с ним, это стало заметно, когда Катя распределяла купленные билеты.

Профессор со своей женой ведут себя совершенно не так, как должны вести себя... профессор со своей женой. По крайней мере, в моем представлении. Высокий седовласый мужчина с прямой осанкой и квадратными очками, изысканно одетая слегка полноватая пожилая женщина, на которую, кстати, очень похож Олег, вместе со мной и Катькой гонялись за детками, кидались попкорном, смеялись, соревновались в игровых автоматах и охотно фотографировались. Развлечения захватили, даже мне удалось отвлечься и расслабиться, отпустить вечные проблемы на работе, но Олег упорно не принимал участия ни в чем подобном. Весь вечер он простоял поодаль и рассматривал проходящих мимо людей, словно стеснялся показать, что с нами. Одет был в свои неизменные бледно-голубые джинсы, но, правда, в новую темно-синюю рубашку с длинным рукавом. Дети с ним совсем не общались, как будто у них не было дядюшки.

– Могу я поговорить с Эм? – украдкой спрашиваю я, подходя.

Олег кивает и качает головой влево, видимо, воображаемая девушка стоит там.

– А ты бы не мог переводить? Помнишь, я не говорю по-испански?

– Если честно, я тоже уже плохо говорю, многое забылось. Но, думаю, общий смысл передать смогу. О чем ты хотела поговорить с Эм?

– Ты же ей рассказал о том, что случилось на вечеринке?

Олег кивает.

– Я хотела узнать, что она об этом думает.

– Она, – продолжает говорить после того, как прочистил горло, – она понимает русский. Но говорит только по-испански. Я не буду переводить твой вопрос.

– Хорошо, мне все равно.

– Эм говорит, что не помнит, когда я в последний раз так хорошо спал и был так счастлив, – стискивает губы и раздраженно смотрит в сторону, где якобы стоит Эм, словно, действительно не хочет делиться этой информацией. Боже, у него в голове полный бардак, раз он смущается собственных слов, говорит то, что не хотел бы.

– Кажется, Эм сдала тебя с потрохами, – качаю головой.

В ответ он пожимает плечами.

В кинотеатре я сижу от него слева, далее Катя, ее муж, потом дети и их бабушка с дедушкой. Наверное, мультфильм веселый, но я не особо слежу за сюжетом. За пять минут до начала мне позвонил Дима и ледяным официальным тоном попросил, чтобы мы подготовили версию для передачи к четвергу. Он еще ни разу не связывался со мной первый после разрыва, и... лучше бы и вовсе не связывался. Голос был исключительно деловым, никакого намека, что мы пять лет были вместе, ни остатка от былых теплых чувств. Разболелась голова. Я сижу в темноте зала и думаю, что если сейчас пойдет кровь, то мне придется быстро бежать, чтобы не запачкать никого. На всякий случай сжимаю пачку салфеток.

Его руки, скорее всего холодные, лежат на его коленях. Безумно заманчивые, большие руки. Несколько минут неотрывно смотрю на них, потом, не в силах сдерживаться, кончиками пальцев глажу тыльную сторону его ладони. Я была права, рука оказалась ледяной.

– Можно? – спрашиваю шепотом.

Олег кивает и кладет ладони мне на лоб и щеки. От удовольствия я прикрываю глаза, еле сдерживаясь, чтобы не застонать. Через какое-то время, он принимается за массаж. Начинает с висков, и снова это восхитительно. Чувствуя себя наркоманкой, получающей запретную, но безумно желанную дозу, я убираю перегородку между креслами и облокачиваюсь ему на грудь. Олег чуток подвинулся, чтобы нам было удобнее, и продолжает расслаблять меня. Его руки массируют мою голову, стягивая волосы почти до боли, но от этого становится только легче. Потом он переходит на плечи, предплечья. По очереди разминает ладони. Внезапно посещает совершенно ненормальное желание залезть к нему на колени. Почему-то кажется, он не удивился бы и не подумал обо мне плохо.

– Тебе нравится прижиматься ко мне, да? – спрашивает шепотом. В этот момент главный персонаж, зайчик с большой морковкой в лапах, убегает от волка под громкие аплодисменты деток.

Я молчу.

– Мне кажется, тебе очень нравится, – отвечает за меня. – Правда, я пока не понял почему.

– А тебе нравится? Когда я прижимаюсь.

– А ты как думаешь? – он кладет мою ладонь на свою ширинку.

– Ты сейчас опять...? – растерянно шепчу, ощупывая его желание.

– Надеюсь, что нет. Я бы не хотел выглядеть гадко перед матерью.

– Значит, на свете все-таки есть человек, которого ты стесняешься?

– Значит, есть. Только, если ты не прекратишь, меня и это не остановит.

Замираю, понимая, что все еще глажу его, убираю руку.

Я лежу у Олега на груди, а он обнимает меня. Со стороны мы, должно быть, похожи на влюбленную парочку. Смотрим глупый мультфильм, думая друг о друге. Хочется, чтобы он продолжал меня трогать, не ограничиваясь плечами и ключицами. В зале темно, я очень надеюсь, что никто не обращает на нас внимания, хотя, Катя, сидящая радом, часто поглядывает расширенными в ужасе глазами, перешептывается с мужем.

Мои соски ноют от необходимости, чтобы он к ним прикоснулся. Я мечтаю о поцелуе в шею, таком влажном, чувственном, о касании его горячего языка. Почему в тот момент мне показалось, что в его ласках было что-то детское? Олег – взрослый мужчина, который, к тому же, был когда-то женат. Да, он сейчас адаптируется к нормальной жизни, но у него получается, не так ли?

Перекидываю волосы на левую сторону, приспускаю кофту, оголяя правое плечо. Он тут же наклоняется.

– Только поцелуи, ладно? – шепчу. Он кивает и начинает ласкать, слегка посасывая. Нежно и очень чувственно, широко открывая рот, облизывает мою кожу, впиваясь в нее, но тут же отпуская. И снова. Приходится поежиться на стуле от внезапного острого дискомфорта.

Кладет ладонь на мою ногу, проводит пальцами по бедру, слегка надавливая.

– Видите себя прилично! Тут полный зал детей! – шипит мужчина справа от Олега. Тот вздрагивает, дикими глазами смотрит на соседа, потом на меня. Вытирает ладонью свою слюну с моей кожи, подтягивает кофту, но руку кладет обратно на мои стиснутые колени.

– Кажется, это не лучшее место, – шепчет он.

– Почему мне так приятны твои ласки? – отвечаю я вопросом, тяжело дыша, понимая, что безумно хочу этого мужчину.

– Все мы слегка извращенцы, – шепчет в ответ, доставая из кармана вибрирующий телефон. – Мне пора принимать лекарства. Не скучай.

Поднимается и аккуратно протискивается к выходу, уходит. Катя тут же протягивает мне мобильный, на экране которого написано: «Так это правда? Вы с ним спите?» Я отрицательно качаю головой и растерянно пожимаю плечами, думая о том, что мы пока с ним не спим. А если быть до конца честной, то о том, каково это спать с ним?

Фильм закончился минут через десять, и мы всей гурьбой забились в небольшой ресторанчик развлекательного центра. Профессор с женой, кажется, не заметили нашего милого петтинга с их сыном, они весело обсуждают с детишками меню, выпытывая у официантки подробности составов блюд, Катя с мужем спорят насчет салатов, а я единственная не могу понять, почему никто не спрашивает, где Олег? Наконец, озвучиваю этот вопрос.

– Он принимает лекарства, – отвечает Николай Николаевич. – Скорее всего, приходит в себя в туалете.

– Приходит в себя? – переспрашиваю я.

– Да, в течение первых тридцати минут наступает сильная вялость и апатия, потом проходит.

– Так нужно пойти помочь ему! – подскакиваю со стула, думая о том, в каком из мужских туалетов может приходить в себя Олег.

– Да сиди ты, он в порядке. Он каждый день несколько раз через это проходит, – включается в разговор Катя.

– А ему обязательно принимать эти таблетки?

– Обязательно, – вздыхает профессор, – иначе болезнь начинает прогрессировать. И вообще, раз уж мы коснулись этой темы, – кладет руку поверх ладони своей жены. Инна Викторовна, видимо, хотела его перебить или одернуть. Женщина покорно закрывает рот, опускает глаза. – Очень удивлен, что ты доверяешь ему столь ответственную работу. Я люблю своего сына, но не могу не признавать очевидного. Он мыслит намного медленнее обычного среднестатистического человека.

– Я знаю его способности, скоро год, как он работает под моим руководством. И я бы не сказала, чтобы у меня накопилось много претензий. Конечно, ему еще учиться и учиться, но ребята помогают. Думаю, вы зря списываете его.

– Мне просто не хотелось бы, чтобы твой бизнес пострадал из-за его ошибки, в которой его нельзя будет обвинить. Ты понимаешь, о чем я? Работа Олега – целиком и полностью твоя ответственность, никто не может за него поручиться, да и он сам не может.

– Я понимаю все риски, я перепроверяю качество выполненных им заданий. Но, как мне кажется, с тех пор, как он устроился к нам – ему становится лучше.

Глаза Кати, сверлившие на мне дыру в течение всего вечера, снова округляются. Кажется, она подумала о том, что я не увольняю ее брата исключительно из личной симпатии. Потому что мне нравится спать с ним. Похоже, эта мысль посетила нас обеих одновременно, мы обе отвели глаза.

Олег действительно появляется минут через десять, садится на углу стола, открывает меню. Никто не реагирует на его появление, только Инна Викторовна погладила сына по руке, кажется, с нежностью, на что он кивнул, слегка улыбнувшись.

– Как ты себя чувствуешь, сынок? – тихо спрашивает она.

– Как пациент Ясперса, – теперь улыбается натянуто и очень широко. – Таблетки как ничто другое помогают мне раскрыть страдающую душу для понимая и помощи, – бесцветным тоном бубнит, листая страницы с фотографиями блюд и напитков. Я особо ничего не поняла из речи мужчины, но судя по выражению лиц профессора и его жены, она (речь) имела некоторый смысл.

– Я думаю, что тебе достаточно помогают, кроме того...

– Тоже так думаю, – неестественно громко соглашается он, – как говорил Кьеркегор, страх – это головокружение свободы, только во время страха проявляется истинное существование. Что ж, я могу утверждать, что благодаря «помощи» я, наконец, познал себя. Чего никогда и никому не пожелаю.

– Я всегда говорил, что твое увлечение экзистенциализмом до хорошего не доведет, – нарастающим голосом произносит профессор.

– Теперь я с тобой согласен. Одно дело подозревать, что с тобой что-то не так, другое – знать абсолютно все о том, что с тобой происходит, и как тебя от этого лечат. Знание не всегда бывает во благо.

– Какие таблетки ты сейчас принимаешь?

– Гуманизм – основа нашего бытия, отец, – вместо ответа на прямой вопрос Олег кого-то цитирует. – Надеюсь, когда-нибудь она станет основой моей профессии.

– У тебя нет профессии. В любом случае, копаться в чьей-то голове – это не профессия, это придурь.

– Намного проще разрезать и зашить, или же напичкать таблетками и забыть, – горячо возражает Олег и резко замолкает, захлопнув рот. Секунд двадцать они с отцом смотрят друг на друга, выпучив глаза. Олег первый опускает свои, ссутулившись, зависает взглядом на одной точке. Впечатление, что он потерялся между своим собственным внутренним миром и реальностью.

– Олег, Олееег, – зову я, коснувшись его плеча, но он не реагирует.

– Оставь его, – махнула рукой Катя. – Скоро придет в себя. Давайте уже спокойно поедим, – и обращается к детям: – Какой момент в мультике вам больше всего понравился?

Пока те наперебой рассказывают свои версии, несколько дополненные и приукрашенные, я смотрю на Олега, который, так и не шевелится, лишь изредка медленно моргает. С трудом борю острое желание поводить рукой перед его глазами, побоявшись, что этот жест может быть воспринят как издевательство над больным человеком.

Через какое-то время он возвращается в наш мир, удивленно оглядывает присутствующих, затем пытается вникнуть в тему разговора, но слушает рассеянно, ничего не комментируя, в конце концов, сухо прощается и уходит домой.

– Не нравится мне, что он живет один, – вздыхает жена профессора, провожая сына взглядом. Поджимает губы, когда тот останавливается, что-то говорит воздуху, потом дергает как будто за руку невидимого человека и тащит его к выходу.

– Он действительно кого-то видит, или притворяется? – робко интересуюсь я.

– Никто этого точно не знает, но нейролептики должны блокировать слуховые и зрительные галлюцинации. Хотя, может, и они уже не помогают, – вздыхает женщина.

– А вы не хотите поговорить с ним по душам? Спросить напрямую?

– Я пробовала много раз. Он отвечает туманно, в духе своих философских теорий, которые его и погубили. Тот же Ясперс считал, что достижение предела бытия и мышления прозревается человеком в пограничных ситуациях, таких как страдание, борьба, смерть. Иногда мне кажется, что Олег решил провести эксперимент над собой, познать свой предел.

– Что ты несешь, Инна! – рявкает профессор. – Хочешь сказать, что он специально сделал это с Алиной, чтобы через свои страдания подтвердить или опровергнуть эту, без всяких сомнений, лжетеорию? Жаль этого философа нацисты не расстреляли, когда была возможность!

– Там была ошибка, да? Он ошибся в дозировке лекарства для Алины, так? – решаю, что самый момент все узнать из первых уст.

– Давайте не будем об этом! – восклицает Катя. – Мы уже пережили этот кошмар четыре года назад, сейчас только-только все стало хорошо. Не знаю как вас, но меня вполне устраивает сложившаяся ситуация. Олег работает, тянется к людям, – она многозначительно смотрит на меня. – Только, я бы не хотела, – продолжает смотреть, – чтобы он подвергся еще одному стрессу, понимаешь? Хватит ему уже испытывать «свои пределы».

Мне ничего не остается, только кивнуть. Кажется, родители Кати решили, что мы говорим сугубо о работе, что было большим облегчением.

Беда Олега наложила отпечаток на всю семью. Его трагическая ошибка в расчете дозировки лекарства, затем болезнь нанесли колоссальную травму Балям, на долгие годы оставляя рану открытой, нерв оголенным. Невозможно делать вид, что ничего не случилось, и обсуждать несчастье до сих пор невыносимо сложно. Очевидно, что Бали не представляют, как вести себя со своим сыном или братом, а он не знает, как выстраивать отношения с ними. Наблюдая за их неловкостью, спорами и даже короткими вспышками агрессии, я размышляла, почему мне всегда с ним так легко и уютно. Как будто бы я провела десятки, сотни часов в его объятиях, наизусть зная свои ощущения от прикосновений его рук, его губ. Знала и нуждалась в них.

***

Слухи, долгое время ничем не подпитываемые, имеют свойство переставать обсуждаться. К сожалению, это не мой случай.

В нашей, в своем большинстве мужской компании на меня обращают внимание многие мужчины, это заметно, приятно и совершенно нормально. Мне делают комплименты, улыбаются, даже шутят – само собой, в пределах разумного. После того, как я рассталась с Димой, кавалеры стали проявлять больше активности, приглашать на свидания, дарить подарки. Подобные ухаживания со стороны мужчин льстят, но не более того. Никто из коллег не расценивается мной как потенциальный любовник, Боже упаси, муж. Многих это, к сожалению, обижает. А тут такая сплетня! Служебный роман, да еще с кем! С сумасшедшим!

Признаюсь, стоя на ковре перед своим непосредственным руководителем, самым главным человеком в компании, я растерялась.

– Пойми, это совершенно не мое дело, но я должен знать, что происходит в фирме, – говорит Сергей. – Работа Баля меня устраивает, особых претензий к нему нет. Скажу больше, мне доставляет некоторое удовольствие понимание того, что мы помогаем человеку, от которого остальные отвернулись. Не буду скрывать, иногда на совещаниях с потенциальными клиентами я упоминаю Олега, если разговор заходит о миссии компании, но... Я бы не хотел, чтобы руководитель важнейшего для меня направления завалила проект из-за связи с душевнобольным.

Внутри все словно обрывается. Вероятно, я краснею и бледнею одновременно, другими словами, покрываюсь пятнами. Обсуждать личную жизнь с начальством ужасно. Крайне неестественно и неловко. Я смотрю на своего директора и чувствую себя нашкодившей школьницей.

– Мы просто друзья с Олегом, никаких романтических отношений между нами нет.

– Я думаю, что иметь романтические отношения с шизофреником крайне странно. Ты такая привлекательная девушка, Алечка, половина нашей фирмы у твоих ног, а вторая половина это скрывает, потому что женаты, и я в том числе, – зачем-то подмигивает. – Думаю, тебе нет необходимости тратить время и рисковать репутацией из-за сомнительных отношений.

– А я думаю, что вас не касается, с кем я завожу отношения, так как это происходит вне рабочего времени.

Наш разговор затягивается на целый час, директор рассказывает случаи из своей жизни, приводит примеры несчастных служебных романов. Далее мы обсуждаем шизофрению и фильм «Игры разума», талант Рассела Кроу в частности. Потом снова переключаемся на сплетни о нас с Олегом, в конце концов, мне приходится сказать:

– Я вас уверяю, мы с ним просто друзья. В любом случае, из-за таблеток он не может... ну, вы понимаете, – честно слово, я такое не придумала, кто-то когда-то говорил мне.

– Да? – удивляется Сергей и удовлетворенно смеется. – Признаюсь, на какой-то момент я действительно поверил, что у тебя с ним что-то может быть.

А потом, вдруг, добавляет:

– Что делаешь в пятницу вечером?

***

В пятницу вечером, в самом конце рабочего дня, когда все ушли домой, Олег делает мне массаж, а я, уткнувшись лбом в ладони, отдаюсь его рукам, получая несравнимое удовольствие и... корю себя за болтливость, за то, что обсуждала парня с директором, что рассказала лишнего, тем более, неправду.

– О чем ты думаешь? – словно читает мои мысли. – Расслабься. Хочу, чтобы тебе было хорошо.

– Тебе не кажется, что наши отношения крайне странные? – осторожно произношу я, прокручивая в голове слова директора. – Я могла бы сейчас ужинать с Сергеем, а ты... думаю, тебе тоже есть чем заняться вечером. Тем более, завтра выходной. Но ты пришел ко мне и... я отменила ужин, чтобы побыть с тобой. Но... между нами ничего нет, и, не будет.

– Тс-с-с, – шепчет он, расстегивая пуговицы на блузке и раздевая меня до дозволенного ему максимума. Я снова не против. Откидываюсь на стуле, повинуясь его жесту. Он массирует ключицы и верхнюю часть груди, смотрит очень внимательно. – Я считаю, что любые отношения между мужчиной и женщиной, в принципе, странные. Эталона, к которому следует стремиться, не существует.

– У каждого есть свой эталон.

– Это миф, который, к тому же, делает людей несчастными, если в него поверить. Например, ты. Тебе нравятся мужчины такие, как Дмитрий, Сергей: успешные, уверенные в себе. Твердо стоящие на ногах. Когда ты с ними, то чувствуешь себя защищенной, хотя бы социально. Но хорошо тебе именно со мной. – Проводит сомкнутыми ладонями между моих грудей. И почему-то мне кажется, что он не позволит себе лишнего. – Ты тратишь время на меня, но не понимаешь почему. Тебя это раздражает, и ты мучаешься.

– И что ты посоветуешь?

– Посоветую не заморачиваться и делать то, от чего тебе хорошо.

– А если завтра мне захочется провести время с Сергеем?

– Я думаю, что нужно делать то, что тебе хочется.

– Не всегда. А как же брак? Обязанности, верность?

– Ошо считал брак высшим оскорблением любви. А любить, он говорил, могут только те, чья потребность быть любимым исчезла. Вот ты. Ты хочешь любить, или хочешь, чтобы тебя любили?

Какой странный вопрос. Конечно же, мне хочется, чтобы... я задумалась.

– Для чего тебе нужен партнер в жизни? Чтобы заниматься с ним сексом? Родить ребенка? Чтобы он тебя обеспечивал? Родители перестали давить, что ты не замужем?

– Заводить детей и семью – правильно. Это нормально. Ты тоже был женат.

– Да, был. Аля, понимаешь, – он наклоняется и трется своей щекой о мою, – на тебя слишком давит общественное мнение. И я говорю это не к тому, чтобы ты была со мной. Заметь, я никогда не намекал на подобное. Всего лишь хочу, чтобы ты разобралась в себе и перестала страдать, поступая против своей природы. Занималась лишь тем, от чего ловишь кайф. И неважно, что это. Позволяешь ли себя трогать шизофренику, спишь с женщиной или тремя баскетболистами одновременно.

Я удивленно смотрю на него, наши глаза встречаются.

– Поступай так, как тебе хочется. Это твоя жизнь, а не экзамен, который нужно сдать. Здесь нет эталонов, нет правил. Никто не имеет права тебя судить или осуждать. В рамках уголовного кодекса, конечно.

– Ты так живешь, да?

– Мы сейчас говорим не обо мне. Моя жизнь – это завал по всем предметам, если продолжать сравнение с сессией. Сейчас важно, как живешь ты.

– Почему тебе это важно? Почему ты тратишь на меня время?

– Потому что, – он быстро кладет ладони на мою грудь и слегка сжимает, – ты разрешаешь потрогать сиськи, – широко улыбается.