Формирование структурных дефектов

Итак, дефекты ядра распространяются от зоны личности к перифе­рии в виде патологических стратегий, в конце концов выражающихся в виде тех или иных телесных, душевных, поведенческих отклонений, которые могут быть комплексно описаны в виде определенных сим­птомов, синдромов, акцентуаций и т. д. Структурная психосоматика говорит в этом случае о неконгруэнтностях. Это понятие значительно более широкое, поскольку неконгруэнтность может не иметь болез­ненного характера, может выражаться в достаточно тонких несоответ­ствиях самого различного плана, может быть почти неощутимой. С другой стороны, любое патологическое состояние, любая болезнь, лю­бая поведенческая аномалия есть неконгруэнтность. В целом, некон­груэнтность - это свидетельство присутствия в структуре конкретного человека определенного дефекта, сущностного или несущностного конфликта.

Прежде всего следует разобраться, о неконгруэнтностях между чем и чем идет речь, что берется за точку отсчета. В НЛП, где был выдвинут этот термин, этот вопрос раскрыт далеко не достаточно. Между тем естественным следствием строго психосоматического подхода является вывод: базовой характеристикой может быть толь­ко то, что дается нам генетически, т. е. сумма наследственных ка­честв и свойств. Однако трансляция и развертывание целостного ге­нома всегда сопровождается различными ошибками, искажениями, проблемами и другими нарушениями идеального хода этих процес­сов, которые, в конечном счете, представимы в виде определенных структурных дефектов.

Такие дефекты несколько упрощенно могут быть разделены на ряд самостоятельных групп (рис. 64).

Соответственно подразделяются и неконгруэнтности:

- целостный геном может быть оттранслирован не полностью (рис. 64, 1а), т. е. не все его зоны «раскрываются» и «работают» в структуре кон­кретного человека; такой дефект мы назовем сущностным дефектом трансляции; в данном случае, существует неконгруэнтность между цело­стным геномом и оттранслированным геномом, неполнота последнего;

- фенотип транслируется обычно не только не полностью, но и с определенными искажениями (которые могут быть формально представлены как зона Q=x); такой дефект мы назовем текущим дефектом трансляции; в данном случае, неконгруэнтность (рис. 64, 1б) возникает между феноти­пом и геномом - первый и неполон, и содержит ошибки;

Рис. 64. Трансляция и развертывание целостного генома. Дефектыи неконгруэнтности.

- развертывание фенотипа в текущую триаду также может сопровождаться определенными искажениями, которые порождают два рода близких дефектов и, соответственно, два рода неконгруэнтностей; здесь при классификации удобнее идти от последних -неконгруэнтности между сущностной и текущей триадами (рис. 64, 2а) связаны с сущностными дефектами трансляции; неконгруэнтности между фенотипом и текущей триадой, главным образом, между фенотипом и вертикалью (рис. 64, 2б) связаны с текущими дефектами трансляции, структура личности формируется в процессе отражения-отреагирования на базе вертикали «тело-душа-дух»; дефекты, возникаю­щие на этом этапе формирования структуры, могут быть подразделе­ны на межуровневые, порождающие межуровневые неконгруэнт­ности (рис. 64, III), таковы рассмотренные нами выше несоответствия между базовыми картами и патологическими стратегиями, и внутриуровневые, например, порождающие неконгруэнтности между группами карт (рис. 64, IV) [62].

Рис. 65. Генерализация первичного искажения в ходе «личной истории».

Если представить процесс искажения в виде расходящейся спирали, где все циклически обусловленные повторы располагаются один над дру­гим, то становится ясно, что некоторое искажение с каждым витком будет расширяться, травматический контекст - генерализовываться. Иными сло­вами, на базе изначального ложного или непроработанного участка струк­туры (а именно на ранних стадиях жизни закладываются основы всех зон карт) невозможно сформировать участок сущностный - разумеется, без специальной работы по исправлению первичного дефекта.

Другой процесс делокализации изъяна - разрастание его «вширь» в рамках одного и того же логического уровня (уровня идеологий) был уже рассмотрен нами в предыдущих главах. Тогда же мы коснулись и углубления дефекта, его проникновения из зоны карт в зону космограммы, а иногда и далее - в зону самоидентификации.

Остановимся на этом подробнее. Особенностью логических уров­ней сознания является то, что они равно вовлечены и в отражение, и в отреагирование: «внешний» сигнал, последовательно обобщаясь, при­обретает форму «внутреннего» опыта, на основе которого строится, последовательно детализируясь, ответ; при этом вся - «внутренняя» и «внешняя» - деятельность личности пронизана нормализующими виб­рациями ядра, которые представляют собой не что иное, как фракталь­ное повторение исходной формы базовой матрицы, распространяю­щееся от сингулярности «+0» к сингулярности «-0» (рис. 66).

Рис. 66. Отражение-отреагированпе в разрезе логических уровнен сознания.

В очередной раз подчеркнем, что, во-первых, логические уровни не имеют телесной локализации, они отнесены к структуре вертикали в целом, а во-вторых, вне зависимости от расположения центра осозна­ния в каждом акте отражения-отреагирования задействована вся струк­тура личности - ее глубинные участки воспринимаются как бессозна­тельная (или подсознательная) зона.

Рассмотрим подробнее устройство карт. Под картой мы понимаем многофакторное описание некоторого контекста, в обязательном случае включающее в себя пространственно-временные и причинно-след­ственные привязки, а также элементы-коммуникаторы, связывающие карты между собой. Такое описание по неизбежности является много­пространственным, но все же оно может рассматриваться как пакет псевдоплоскостей, каждая из которых представляет собой описание (или модель) части плоскости событий в данный конкретный момент (пере­житый в ходе реального отражения-отреагирования или сконструиро­ванный при экстраполяции событий, фантазировании и т. д.). Неизбежно включение в такое совокупное представление определенных служебных элементов, а также существование специальных служебных карт, позво­ляющих оперировать остальными. Таким образом, карты - понятие бо­лее широкое, нежели убеждение (а также «сценарий», «правила игры», «поведенческая схема» и т. п.); во-первых, одна и та же карта может со­держать множество убеждений, в общем случае, это их конгломерат, а во-вторых, помимо модели того или иного контекста «внешней» или «внутренней» реальности, карта содержит и модели субъективного отве­та на него, и технические средства построения такого ответа.

Таким образом, формирование карты представляется копировани­ем всех доступных феноменов в определенной контекстуальной зоне плоскости событий. Служебные карты и служебные зоны карт образу­ются в ходе отражения-отреагирования, как бы протоколируя сам этот процесс. Это что-то вроде телеметрии, сопровождающей картинку, ко­торую передает исследовательский космический аппарат: картинка от­ражает «внешнюю» реальность, телеметрия - состояние самого ап­парата.

До тех пор, пока карта находится в стадии формирования, ошибки легко внедряются в ее структуру - в дальнейшем этого уже не проис­ходит, поскольку карта обладает определенной целостностью, что по­зволяет обнаруживать и отсеивать ошибки. С другой стороны, ложная, несущностная карта по тем же причинам искажает все отражение-отреагирование в зоне своего контекста.

Разумеется, карт существует, в принципе, бесконечное множество, но этого нельзя сказать о зонах карт - число их ограничено, и все они могут быть перечислены. В первом приближении и весьма упрощая ситуацию, можно сказать, что существование многих (или всех) картовых зон в структуре человеческого существа генетически предопределено, но вот конкретная структура и содержание карт формируются в ходе «личной истории». Можно использовать такую метафору: от при­роды мы обладаем некоторым расчерченным полем кроссворда, кото­рое в течение жизни заполняем словами; слова могут быть разные, но _они неизбежно оказываются в границах клеток, имеют заданную длину и определенные точки пересечения с другими словами; кроме того, в разные моменты времени (или в разных строках кроссворда) мы обяза­ны соблюдать разную, но заранее заданную тематику слов. В нашей метафоре структура кроссворда - это генетически заданная и обуслов­ленная базовой матрицей структура уровня убеждений, тематика слов задается закономерностями структурно-циклической «личной исто­рии», а содержание слов, их конкретика, - результат индивидуального опыта в отражении-отреагировании, собственно содержание личности в зоне четвертого логического уровня.

Добавим, что формирование карт - процесс встречный: - в разной степени он обусловлен не только отражением-отреагированием, но и наследственными причинами - тем, что иногда называют родовой, генной памятью и другими подобными названиями. Очевидно, что та­кие зоны карт, как восприятие пространства или сексуальное поведе­ние, имеют большую степень генной обусловленности, нежели, напри­мер, социальное поведение.

Дальнейшее обобщение результатов отражения-отреагирования и одновременное приближение их к собственному «Я» человека, синтез карт в единую картину осуществляется на уровне космограммы.

Любые периферические искажения, если они происходят в не-сформированной, неструктурированной зоне или зоне, чья структура несущностна, приведут к разрастанию такого дефекта вглубь: ложная операционная цепочка обобщится в ложную карту, ложная карта по­влечет за собой при синтезе космограммы искажение ее зоны и т. д. С другой стороны, искажение глубинных уровней влечет за собой неиз­бежное искажение основанной на них периферии. Как это происходит, мы подробно рассмотрели на примере формирования патологических стратегий. Наконец, искажение волений ядра, вызванное существен­ными зонами глубинных искажений, приводит к фрактальному развер­тыванию заведомо ложной структуры. Все эти процессы происходят не одномоментно, а в условиях «личной истории», и связаны с цикличе­скими закономерностями роста и развития человеческого существа.

Как мы видим, структурный дефект не является неким статичным и изолированным образованием - он склонен жить собственной жизнью, расти и развиваться; причем эти рост и развитие также происходят в рамках и по закономерностям «личной истории», подчиняясь их цик­лам. Сказанное справедливо не только для человеческого существа, но и для любого структурированного образования - например, малой группы или человеческого общества в целом. Сказанное подтверждает анализ множества исторических примеров. Наиболее интересен он в тех случаях, когда рассматриваемое социальное образование, казалось бы, чрезвычайно структурировано и стабильно. Достаточно вспомнить Спарту в период от Персидских до Пелопонесских войн или гибель ци­вилизации Хайан в Японии с последующими многовековыми граждан­скими войнами вокруг сегуната.

Рассмотрим некоторые конкретные случаи.

На одном из семинаров по структурной психосоматике А. С, 36 лет, учащаяся Института психотренинга, предъявила следующую про­блему: ее очень раздражал тон высказываний ведущего в плане оценок современного состояния терапии. Когда приводились конкретные при­меры некорректной работы практиков, например, С. К-цы в техниках НЛП, она особенно напряглась и спросила, на чем основано такое мне­ние. Было отмечено, что с. К-ца работает неэкологично, пытается нау­чить человека, не изменив его, и что такая работа, в конечном счете, не поднимается выше третьего, а то и второго логического уровня. Более всего она похожа на кодирование, хотя и более изощрена в техно­логическом плане. После этого последовал пространный экскурс в те­му о роли терапевта в структурной психосоматике, объемном видении проблем пациента, третьей позиции и важнейшей роли контекстуаль­ной работы.

Реакция А. С. была следующей: «Если бы то, что вы говорили, бы­ло действительно так! Если вы реально так работаете, то это то, что я очень давно ищу». При этом она была полностью конгруэнтна, «вклю­чена» в работу.

Далее на семинаре обсуждались проблемы истинного и ложного, с привлечением обширного культурологического материала освещалась история возникновения идеи толерантности (у французских просвети­телей) и ее совместимости с отстаиванием собственных ценностей, от­вержением ложного несущностного опыта и т. д.; приводились приме­ры подлинной терпимости и сектантского сознания, к которому был отнесен и целый ряд современных психологических, психотерапевти­ческих и психоаналитических школ.

После этого А. С. сказала: «То, что вы говорите, очень глубоко ме­ня интересует. Я была на семинаре у С. К-цы и предъявила свою про­блему. Он ее решил, и я ушла в состоянии легкости и эйфории, но на следующий день я пришла в глубоко нересурсное состояние». А. С. сказала тогда С. К-це: «Верните все обратно, если можно. У меня ощу­щение, что я не знаю, что дальше делать и как жить. Вы сняли зажим в области диафрагмы - повязку - и завязали ее мне на глаза!». А. С. была убеждена, что, сняв один блок, К-ца создал (не выявил, а именно создал) другой, гораздо более сильный блок на другом логическом уровне.

Остановимся здесь и разберем сперва, почему мы столь подробно описали ход семинара, предшествовавший работе собственно с А. С. Дело в том, что на самом деле работа с ней уже велась: семинары, по­добные описанному, и представляют собой определенную групповую работу, часто весьма эффективную. В случае А. С. был затронут убежденческий уровень, что и повлекло за собой ее резкую реакцию, а за­тем - полное включение в процесс. Во время семинарской формы ра­боты задача терапевта и заключается в том, чтобы «зацепить» слу­шателей, проявить их неконгруэнтности, заставить уровень убеждений зарезонировать и далее мотивировать их на активную работу. Даль­нейшее обсуждение важных проблем, связанных с третьей позицией, методами мышления и т. д., причем проводимое максимально нагляд­но, с множеством разноплановых примеров, — это уже определенное корректирующее воздействие, после которого удобно переходить к ин­дивидуальной работе.

Итак, А. С. пришла на семинар с определенными проблемами те­лесного плана. Проблема, на первый взгляд, была снята, но на другой день проявилась новая (а точнее, как мы увидим, та же самая, но раз­вившаяся к периферии по новому руслу и проявившая всю свою глу­бину). Для нас абсолютно не представляют интереса конкретные тех­ники, в которых работал С. К-ца (вероятно, это были вариации субмодальностных техник), - важно проследить методологию его ра­боты, ее структурную ориентацию, вернее, отсутствие таковой.

Конкретно А. С. предъявила следующие проблемы (поскольку се­минар был по НЛП, они и формулировались в рамках психологической составляющей человеческого существа): страх забыть или не вынести с семинара, из прочитанной книги и т. д. всей полезной информации; еще более актуален страх невозможности адекватной передачи своих знаний (особенно психологических) собеседнику. По мнению А. С, вторая проблема напрямую вытекала из первой; при попытке А. С. рас­сказать собеседнику о своих занятиях психологией у нее возникали сильные спазмы в руках.

Итак, проблема была сформулирована на третьем логическом Уровне, и на нем же воспринята терапевтом (когнитивные вопросы: Как? Каким образом?). Был поставлен вопрос: «Что вы хотите вместо этого?». Получен ответ: «Я хочу спокойно и свободно передавать ин­формацию». Таким образом, вся проблема была сведена к отсутствию определенных навыков (третий логический уровень), и дальнейшая ра­бота терапевта организована соответствующим образом. Была сфор­мирована картинка, где А. С. легко и свободно общалась, все запоминала - эта картинка, с помощью соответствующих приемов, была на­ложена на нересурсное состояние. Наложение произошло вполне ус­пешно - налицо «эффект исцеления». Была даже проведена экологиче­ская проверка: «Представьте, что вы уже обрели желанный навык, какие ощущения возникают в теле и т. д.». Возникла даже иллюзия конгруэнтности (такого рода конгруэнтность можно назвать «ложной», наподобие ложных грибов, похожих на съедобные). Однако на сле­дующий день возникло мощнейшее нересурсное состояние, которое терапевт не смог ни объяснить, ни снять.

Очевидно, эта неудача связана с тем, что коррекция была ограни­чена третьим логическим уровнем сознания и не были вскрыты причи­ны, почему у А. С. отсутствуют соответствующие навыки, почему она не может сформировать их у себя самостоятельно.

Любая стратегия базируется на картах - переход к этому уровню и был осуществлен в случае А. С. терапевтом, работавшим в методиках структурной психосоматики. Был поставлен вопрос: «Почему для вас так важно научиться запоминать информацию и передавать ее?». Затем был предельно уточнен контекст, в котором возникает проблема: «Ко­му особенно вы хотите передать свои знания? Что конкретно вы хотите передать?».

Работа в этом направлении привела, на первый взгляд, к неожи­данным результатам. Изначальная постановка проблемы была измене­на до неузнаваемости. Были сформулированы две новые проблемы:

- очень хочется помочь сыну (14 лет) с помощью психотехник лучше играть в теннис (он им профессионально занимается);

- низкая самооценка («Я дура, необучаемая») в сочетании с неве­рием в психологические техники («Все это глупость, обман») и при этом огромное желание измениться.

Наконец обе проблемы были сформулированы в виде единой вербально-логической конструкции: «Если бы я смогла заинтересовать сына (или хотя бы установить с ним неформальные отношения), я бы поняла, что я чего-то стою, что я реально могу измениться».

Таким образом, проблема, на первый взгляд связанная с навыками обучения и коммуникации, оказалась на поверку значительно глубже и отнесена была совершенно к иным контекстам. На уровне самоиден­тификации А. С. демонстрировала явную неадекватность самооценки и, кроме того, непроработанность карт родительского поведения, при­чем второе было непосредственно связано с первым. К чему, в резуль­тате, могла привести и привела работа по имплантации в эту зону на­выков, не укорененных в сущностной структуре А. С? Только к обострению. Почему? Мы можем изобразить ситуацию А. С. схематиче­ски (рис.63).

Поначалу существовала целая деформированная зона, восходящая _к уровню самоидентификации и связанная, во-первых, с непроработан­ностью карт родительского поведения, а во-вторых, с неадекватной са­мооценкой. Возникновение этой зоны в ходе «личной истории» про­слеживается достаточно ясно: в основе лежит именно несформи-рованность родительского поведения. Когда А. С. оказалась в кон­текстах, потребовавших участия именно этих карт (общение с сыном), собственная неспособность действовать привела к распространению дефектов, вплоть до уровня самоидентификации. Разумеется, дефекты имели и периферическое выражение в виде патологических стратегий (о чем свидетельствует, в частности, зажим в области рук - он связан с Вишудхой), причем их развитие достигло такой стадии, что появились заместительные ветви, обходные пути, идеологические объяснения проблем (неумение обучаться и передавать полученный опыт) - рис. 67, а. Работа С. К-цы привела к двум последствиям: а) торможению предъявленных патологических стратегий, б) имплантации в зону ис­кажений несущностных карт со своей периферией, что воспринима­лось в ходе сеанса как обретение искомых навыков.

Рис. 67. Обострение проблемы в случае А. С.

Естественно, что экологическая проверка в рамках все того же контекста, т. е. контекста работы с проблемой на семинаре, дала види­мый положительный результат (рис. 67, б). Однако как только кон­текст сменился, выяснилось, что сами дефекты не исчезли - исчезли некоторые их периферические проявления. Это привело к резкой его активизации, и (поскольку заместительные стратегии и убеждения бы­ли разрушены) А. С. оказалась в полном смятении - она буквально не знала, как ей жить дальше перед лицом собственной неадекватности (рис. 67, в).

Выявив суть проблем, терапевт, работавший по методикам структурной психосоматики, выделил два вопроса, на которые и направил свою работу. Сформулируем их с точки зрения А. С:

- Какой я хочу быть, что со мной произойдет (в смысле общего по­зиционирования в Универсуме), когда я решу проблему отношений с сыном в желательной для меня форме?

- Какие конкретно я хочу установить отношения с сыном, как они будут организованы; в каком состоянии я буду находиться?

Первый аспект связан с корректировкой уровня самоидентифика­ции, второй - с проработкой зоны инфантильности родительского по­ведения: соответствующих карт и их периферии.

Естественно, и работа была спланирована таким образом, чтобы сначала решить первый вопрос. Терапевт предложил следующую тех­нику - воображаемая съемка максимально подробного фильма об А. С, какой она будет через год после начала изменений, желательных для нее. При этом тщательно отслеживались все значимые невербаль­ные реакции, все возможные изменения в самых разных контекстах -личных, деловых, семейных и т. д.

Гораздо сложнее проходила работа по структурированию карт ро­дительского поведения. Это и понятно - ведь именно в этих контекстах А. С. была инфантильна, здесь была зона первичного искажения и, со­ответственно, вся периферия этой зоны была неадекватной. Работа ве­лась при помощи режиссерских метафор - имитировалась постановка пьесы на тему организации отношений с сыном. Многократно уточня­лись побочные контексты, правила игры, совершенствовалась третья позиция и т. д.

В результате, было достигнуто адекватное внутреннее состояние, и как только это случилось, пошла структурная перестройка, внутренняя пересборка на всех уровнях. Изменилась структура ее убеждений и в других контекстуальных зонах.

Случай А. С. интересен еще и тем, что здесь мы сталкиваемся с весьма важной разновидностью искажения уровня убеждений - пробе­лом. Вообще, типов таких искажений в первом приближении можно выделить всего три. Это - дефект в виде зоны ложных несущностных карт (в том числе всевозможные пересечения и т. п. искажения, рас­смотренные в главе 2. «Работа с патологическими стратегиями»), им­плантация и пробел. Последние два типа искажений связаны с тем, что в ходе «личной истории» человек может просто оказаться изолирован­ным от определенных жизненно важных контекстов, в результате чего целые зоны карт оказываются не сформированными. Это «пустота» может быть заполнена со стороны, действующими в обществе соци­альными и культуральными стереотипами или иными сторонними убеждениями - это и есть имплантация. Однако такое заполнение может и не произойти. В этом случае мы встречаем либо полное отсутст­вие моделей реальности в целой контекстуальной зоне, либо заполне­ние уровня убеждений, соответствующего этой зоне, некоторой аморф­ной деструктурированной активностью. Все это выражается в виде очевидных неконгруэнтностей, которые могут быть определены как «неумение жить». Это и есть пробел. Очень часто пробелы встречают­ся в области карт, ответственных за сексуальное или семейное поведе­ние (как в случае А. С). Это - следствие воспитания в неполных семь­ях или в атмосфере изоляции от жизненно важных тем (представьте себе мальчика, который воспитывается без родителей - скажем, пури­тански настроенной теткой, ограждающей его от «распутных женщин», - можно себе представить, какого рода пробелы будут иметь место в структуре его четвертого логического уровня; авторам приходилось встречаться с такими случаями). Так же часты случаи пробелов в об­ласти деловых контекстов, связанных с «технологией успеха» - умени­ем добиваться своего, достойно продавать свой труд и т. д. (вспомните случай С).

Пробел приводит к тому, что человек просто не знает, как ему быть, что делать, и совершенно теряется. Замечательно точно изобра­зил это искажение А. Милн в «Винни-Пухе». Помните Тигра, который знал, что нужно наскакивать, а что делать дальше, не знал, поскольку мама не успела его научить? Любопытно, что в природе так и бывает: котенок, слишком рано оторванный от матери не умеет ловить мышей. Только на практике такое «неучение» или его отсутствие может возни­кать более сложным образом.

Так, в случае О. терапевту Д. Атланову пришлось столкнуться с неожиданной проблемой.

Это была молодая симпатичная женщина, которая никак не могла создать устойчивую семью. Ее романы всегда развивались по одному и тому же сценарию: в течение периода до заключения брака и примерно 6-ти месяцев совместной жизни отношения развивались вполне нор­мально, затем ситуация резко менялась - начинался разлад, причем источником конфликтов выступала она сама (и О. к моменту ее обра­щения к терапевту это было совершенно ясно). Ее поведение иначе как провокационным назвать нельзя: все сводилось к формуле «Все муж­чины - скоты, и ты, милый, такой же». Чем дальше, тем больше стано­вилось ссор, пока отношения не превращались в сплошную ссору - и следовал разрыв, как бы подтверждающий основную посылку («все мужчины - скоты»).

О. обратилась за помощью в период своего третьего брака, кото­рый уже склонялся к заключительной фазе. Она, однако, обладала в ос­тальных аспектах настолько здоровой структурой, что сохранила критическое отношение к самой себе, и поэтому в себе самой искала при. чину. Кроме того, в этом случае мотивация (любовь к мужу[63]) была зна­чительной.

Анализ показал, что в основе проблем О. лежит изоляция от ряда жизненно важных контекстов в самом раннем детстве. Она выросла в неполной семье, причем отец оставил ее мать, когда девочка еще не родилась, и больше никогда не появлялся. Таким образом - в данном случае отражение шло через мать, - с точки зрения О., мужчина просто должен был исчезнуть через полгода, дальнейшее его присутствие в ее модели реальности не было представлено. Разумеется, к моменту встречи с терапевтом этот пробел, т. е. отсутствие карт семейного по­ведения, заполнялся аморфной смесью убежденческих схем (о женской доле, непорядочности мужчин и т. д.). Терапия, в данном случае, должна была включать индивидуальную работу и обязательную работу с социальным окружением (тому же мужу пришлось объяснить суть дела и помочь спланировать его собственное поведение, которое по­зволило, вкупе с усилиями терапевта, откорректировать искаженный участок структуры).

Чем же отличается имплантация карты от аморфного заполнения пробела? Тем, что в первом случае мы встречаемся с целой системой убеждений, часто очень стройной и последовательной, но, тем не ме­нее, несущностной. Именно таковы сектантские и партийные убежде­ния. Опять-таки, мы не высказываем никаких содержательных сообра­жений относительно того или иного политического или религиозного феномена - речь идет о фанатических приверженцах любой идеологии, не способных ни на терпимость, ни на самокритику, ни, как следствие, на какую-либо «личную эволюцию». Интересно при этом, что имплан­тированные карты легко замещаются на другие, что особенно заметно в области моды, идеологических и религиозных воззрений и т. д. Буду­чи несущностными, идеологические схемы легко замещаются одна другой. Сегодня существует целый слой людей, которые переходят из одной секты в другую, становясь то кришнаитами, то иеговистами, то последователями Сахаджа-йоги или дианетики, всякий раз демонстри­руя как бы полную приверженность очередному учению и даже фана­тизм. Это, так сказать, фанатики по преимуществу. Это же мы наблю­даем и в области экстремистского политического сознания. Во всех этих случаях ведущий мотив - «поиски истины» или «поиски справед­ливости» и т. д. - состояние глубокой личностной неудовлетворенности, связанное с несущностностью очень важных для любого человека зон уровня идеологий. Напротив, сущностные карты крайне неохотно подвергаются замещению, можно сказать, что этого не происходит во­все; про такие убеждения говорят, что они «выстраданы», т. е. подчер­кивают их укорененность в «личной истории» и опыте. Это вполне ес­тественно, поскольку собственное отражение-отреагирование всегда связывает карты между собой (ведь в одно и то же время присутствуют различные контексты).

Приведенные примеры позволяют нам вновь вернуться к проблеме неконгруэнтностей. Действительно, в случае А. С. ее неумение устано­вить отношения с сыном само по себе было неконгруэнтно, но и пери­ферические проблемы: неспособность обучаться и передавать опыт, а точнее, страх перед тем и другим, - также могут рассматриваться как классические комплексные неконгруэнтности. Вообще страх, как тако­вой, всегда неконгруэнтен, в особенности страх перед какой-то дея­тельностью или ответственностью в рядовой житейской ситуации. В этом смысле следует четко различать страх (неконгруэнтное, нере­сурсное состояние) и ощущение опасности (состояние вполне конгру­энтное и ресурсное).

Точно так же неконгруэнтно поведение О. в семье, провоцируемые ею ссоры. Это вовсе не значит, что любой конфликт неконгруэнтен, но явно неконгруэнтен немотивированный конфликт, конфликт как со­стояние, как отношение к человеку, группе людей, обществу и т. д. Именно в этом смысле неконгруэнтно так называемое «революционное сознание».

Неконгруэнтной была постоянная агрессивность С. Н., неконгруэнт­ным - облик «нищего поэта» К., неконгруэнтным — отношение И. к своей супруге. Важно отметить, что в случае всех этих комплексных неконгру­энтностей можно было зафиксировать и неконгруэнтности базовые.

Так, в случае И. терапевт обратил внимание, что этот, по всем прочим параметрам визуальный человек имеет телосложение кинестетика. Мы уже отмечали, что до определенного возраста он и кон­ституционно напоминал визуала, но затем ситуация изменилась. Это не было только спонтанной возрастной метаморфозой - И. стал це­ленаправленно заниматься бодибилдингом и в этом отношении «пе­ревоспитал» себя. Любопытно, что центр тяжести его личностных и семейных проблем лежал в области гипертрофированного «мачизма», формулировок типа «мужчина - хозяин в доме», «жена может все, но только если я ей это позволю», «я содержу ее, а она должна обо мне заботиться» и т. д.

Таким образом, занятия бодибилдингом приобрели для него зна­ковый характер, они как бы предваряли этот сектор зоны убеждений, основываясь на формуле: «Я выгляжу недостаточно мужественно, но могу это исправить».

Следует особо подчеркнуть, что авторы ни в коем случае не против занятий физкультурой и спортом ни в данном конкретном случае, ни вообще, но дело в том, что гипертрофия проблемы внешнего облика - это тоже неконгруэнтность, признак неадекватности самооценки. Дей­ствительно, есть большая разница между формулировками: «я трени­рую мышцы, чтобы быть здоровым, стать сильнее, обрести хорошую фигуру» и: «я качаюсь, а это само по себе решит все мои проблемы».

В случае И. организация его уровня убеждений не была столь прими­тивной, но, тем не менее, как мы убедимся ниже, разные группы карт на­ходились в явном противоречии, а в глубине лежали проблемы неадекват­ности самооценки, возникшие из несущностных искажений того сектора карт, которые мы условно можем назвать картами «половых признаков» (они рисуют модель «классического» мужчины и «классической» женщи­ны в сознании человека). Свою лепту в развитие ситуации внесли и анало­гичные по сути структурные проблемы его супруги.

Мы видим, что различные неконгруэнтности - от базовых до сти­левых - как бы ложатся на одну линию, а точнее, в один сектор круго­вой диаграммы, подобной диаграмме на рис. 71 - они как бы обозна­чают ту трещину в структуре конкретного человека, которая и создает все его периферические проблемы. Мы можем отнести неконгруэнтно­сти разного рода к разным уровням диаграмм, т. е. к разным логическим уровням сознания, но опереться мы все же должны на базовые неконгру­энтности или, по крайней мере, ими проверять свои выводы, особенно в процессе работы - ведь более тонкие, производные, комплексные некон­груэнтности могут быть по-разному истолкованы в разной социальной или культуральной среде.

Действительно, трактовка поведения К. (образ «нищего поэта»), С. («неумение делать карьеру» и продавать свой труд) и даже С. Н. (по­вышенная агрессивность) как неконгруэнтного целиком базировалась на структуре собственных убеждений терапевта и может быть оспоре­на. Другое дело - трактовки их базовых неконгруэнтностей и телесных проблем. Уже сопоставление их с неконгруэнтностями комплексными позволяет показать, что все это - проблемы одного рода, связанные с одними и теми же структурными дефектами. Действительно, мнение, что деятель искусства должен быть нищ и социально дезадаптирован, достаточно распространено, оно появилось в России достаточно позд­но, а затем укрепилось под воздействием мифологизированных обра­зов деятелей авангарда (которые, однако, преодолев «возраст призна­ния», демонстрировали затем вполне адекватное социальное поведе­ние, разумеется, в рамках своего имиджа - и Пикассо, и Дали).

Определенный оттенок привнес в проблему и советский период, когда успешный деятель искусств должен был демонстрировать идейно-политическую ангажированность вполне определенного рода, а многие талантливейшие люди подвергались гонениям. Разбирая, однако, слу­чай К., мы должны подчеркнуть, что это принципиально разные ситуа­ции (и, соответственно, принципиально разные идеологические схе­мы): быть аутсайдером в силу внешних причин и сознательно стремиться к отверженности как к атрибуту таланта.

Аналогично можно высказаться и о случае С. Приходится при­знать, что образ честного, «непробивного» и не умеющего устроиться врача в нашей культуральной среде весьма популярен. Здесь мы опять-таки видим подмену понятий - предполагается, что честный человек не может быть социально успешен. Это явное смешение контекстов.

Мы видели, что конгруэнтность социального поведения может быть по-разному прочитана, в зависимости от социальной, культуральной и ис­торической среды. Даже агрессивность С. Н. выглядела бы «нормально» среди аргентинских «поножовщиков», какими их изображает Борхес.

Таким образом, социальная, историческая, культуральная обуслов­ленность комплексных неконгруэнтностей ставит нас перед сложной проблемой и теоретического, и практического характера. Мы считаем, что выход из нее один - принципиальный отказ от каких-либо идеоло­гических, в том числе и моральных, оценок содержательной стороны проблем пациента и замена их принципом экологичности, проводимым в рамках последовательной третьей позиции.

Подытожим сказанное. Неконгруэнтности служат основным ори­ентиром в работе терапевта, однако для того, чтобы верно анализиро­вать суть проблем пациента, точно спланировать коррекцию, отслежи­вать ее ход или, хотя бы, интерпретировать фиксируемые несоот­ветствия, недостаточно просто научиться калибровке - свои построе­ния необходимо все время соотносить с представлениями о принципах структурной организации человеческого существа на фоне последова­тельного проведения принципа экологичности, и в рамках безусловно­го третьепозиционного подхода. В этом смысле всегда полезно про­следить весь цикл процессов и феноменов вдоль ветвей отражения и отреагирования, располагая неконгруэнтности относительно них, т. е. терапевт сам должен погружаться от периферии к ядру личности паци­ента и далее прослеживать ответ от ядра к периферии, не упуская при этом из виду контекстуальную обусловленность изучаемых явлений.