Методология и практика структурной работы.

Вернемся к истории К. Как мы уже говорили выше, после длитель­ной терапии, когда казалось, все проблемы пациента были разрешены, он предъявил новую: «Я понимаю, что я здоров, но что-то во мне еще сидит, что-то еще мне мешает, и я хочу разобраться в этом». Терапевт предложил следующий метод: «Мы не будем работать ни со страте­гиями, ни с телесными метафорами. Ваша проблема восходит к очень глубоким слоям личности, которые связаны с какими-то событиями детства. Когда эти слои активизировались, глубинные дефекты стали ощутимы — они так же мешают вам, как гвоздь в ботинке. Обратимся к этим глубинным слоям «личной истории». На что же похоже то, что вас тревожит?» - «Это какой-то страх...» - «Какой именно страх? Чего может бояться ребенок?». К. было дано указание письменно обрисо­вать все ситуации, в которых ребенок может испытывать подобный страх. Получился список примерно из пятидесяти таких ситуаций. По­сле их анализа со стороны терапевта последовало: «Здесь нет еще од­ного, причем очень важного и часто встречающегося случая. Он опи­сан во всех учебниках. Это сексуальное насилие со стороны взрос­лых.». После этих слов пациент сразу же вошел в тяжелейшее состоя­ние, его начало буквально «крутить», что является одним из признаков структурной перестройки; в ходе дальнейшей работы выяснилось, что сексуальное насилие в его жизни было - со стороны отца.

Было проведено еще несколько сеансов, причем выяснилось еще несколько важных моментов, например, что К. - переученный левша. Когда это стало ясно, он приобрел способность к зеркальному письму и к зеркальному чтению. После этого вся симптоматика, все болезнен­ные проявления исчезли полностью и окончательно.

Как мы видим, терапия шла от кропотливой телесной работы, про­должавшейся в течение года, к работе с патологическими стратегиями и телесными метафорами. Затем была проведена тщательнейшая про­работка имплантанта - культурального стереотипа (переученная леворукость) и дефектной зоны, связанной с детским травматическим опы­том (сексуальное насилие). На каком логическом уровне велась работа в двух последних аспектах? Терапевт опирался на уровень самоиден­тификации, и оттуда, как бы с верхней точки, просматривался, анали­зировался и корректировался уровень убеждений. Важно, что на первом этапе работа была строго третьепозиционной (К. было предложе­но, в общем случае, т. е. как бы не применительно к себе самому, рас­смотреть все возможные ситуации, которые могут вызвать у ребенка страх) и на протяжении всей терапии контекстуальной. Такую работу сегодня мы называем структурной и готовы к ней с первого контакта с пациентом (напомним, что случай К. относится к моменту формирова­ния концепции и метода структурной психосоматики как самостоя­тельного теоретического и практического направления). Очень важно, что в ходе терапии изменилась личность и вся текущая триада К., на­чиная от уровня убеждений (так, самопроизвольно исчезли импланти­рованные стереотипы вроде: деятель искусств должен быть нищим, он не может быть успешен в социальном плане и др.) вплоть до уровня самоидентификации - изменились и его поведение, и сама его жизнь (сейчас это вполне успешный в жизненном плане человек, не только сохранивший все особенности своего таланта, но и открывший для себя новые сферы профессиональных интересов).

Рассмотрим еще один пример - случай X. Ф. Это был крайне дигитальный человек с мощным понятийно-логическим аппаратом и устой­чивыми стереотипами в области способов мышления, доведенными до автоматизма, - кандидат философских наук, специалист по античной философии. Его проблема состояла в фобии, боязни общения с жен­щинами, которая возникла после развода, сопровождавшегося массой неприятных житейских моментов, дрязг, разделом имущества и т. д. Само возникновение патологии на столь позднем участке «личной ис­тории» говорит о непроработанности ряда важных карт в предыдущие этапы формирования этой зоны структуры, зыбкости космограммы и конфликтности уровня самоидентификации, т. е. наличия большой ин­фантильной зоны, пробела, частично заполненного всевозможными несущностными имплантантами, а частично - вовсе аморфного. Здесь мы не будем подробно анализировать структуру дефекта X. Ф., его генезис и динамику - в общих чертах на данной стадии изложения все это должно быть читателю достаточно ясно. Нас интересует техника терапевта и особенности использованных в терапии приемов.

Был избран метод достаточно жесткой работы в глубоком трансе, когда сам X. Ф. понуждался к вычленению из потока собственных дигитальных высказываний подлинных внутренних конфликтов. Это возможно лишь при погружении пациента на шестой логический уро­вень, уровень самоидентификации, с которого ведется работа с космограммой и картами средствами этих уровней. По мере обнаружения Дефектных участков использовались разные техники, например, раз­рушение травматической склейки (в данном случае травматический опыт был связан не с эпизодом детства, а с историей развода); привлекались культуральные и личностные убежденческие схемы, причем их содержание структурно комментировалось и связывалось с ощуще­ниями в теле (таковую связь X. Ф., не имевший достаточного опыта устойчивого пребывания центра осознания на пятом-шестом логиче­ских уровнях, на первых порах категорически отрицал - для него ощущения представляли собой одну реальность, содержание проблем -другую, а культуральные стереотипы, имплантированные несущност­ные карты сомнению вообще не подвергались). Работа велась по четы­ре часа подряд, но после нескольких сеансов все заявленные проблемы X. Ф. были решены.

Рассмотрев эти два примера (можно вспомнить и другие, уже раз­биравшиеся в этой книге), мы неизбежно должны задаться вопросами: почему тактика терапевта различна? что объединяет между собой раз­ные технические приемы? Иными словами, что мы называем систем­ной работой?

Вернемся к телесным метафорам. Сегодня работа с ними стала общим местом телесно-ориентированной терапии. Имеет, однако, пер­востепенное значение то, о каких именно метафорах мы говорим.

Можно, используя достаточно простые приемы - скажем, ритмич­ные проработки определенных зон, сопровождаемые директивными вопросами (они дают лишь иллюзию выбора) типа: «Что это? Катание на лодке или ходьба?», - погрузить человека в состояние транса. Но это весьма и весьма поверхностный транс. Здесь, по большому счету, ничего не меняется - происходит лишь смена каких-то поверхностных образов. Пройдут минуты, а в лучшем случае, часы или дни - и все вернется на круги своя. Ведь такая работа по концептуальным причи­нам не затрагивает зоны структурных дефектов, концентрируясь лишь на их периферии.

Задавая вопросы: «На что это похоже? Есть ли какие-нибудь ощу­щения в теле? Куда они распространяются? Как связаны с другими телесными зонами? Как меняются под воздействием той или иной ма­нипуляции?» - и таким образом постоянно углубляя состояние транса, можно за счет все большего обобщения образа, добиться того, что па­циент начнет осознавать все свое тело в виде некоторой голографической картинки, конкретной структуры, обладающей такой же степенью реальности, как и чувственный образ «внешнего» предмета. Так осу­ществляется переход к глобальной телесной метафоре, о которой мы уже говорили.

Здесь мы должны со всей определенностью подчеркнуть следующее: - такая телесная метафора действительно реальна, поскольку от­ражает реально существующие структурные особенности человека -дефекты, склейки, проблемы и т. д.; Подобно тому, как в анаграмме закодировано имя, в телесной метафоре закодирована структура чело­веческого существа и вся его «личная история». Если такая метафора связана с патологической периферией, то, соответственно, в ней нахо­дят свое отражение все структурные дефекты и, через них, травматиче­ский опыт.

- в определенном смысле та или иная телесная метафора тождест­венна тому или иному структурному дефекту (зажим - травматической склейке, глобальная метафора - уровню самоидентификации со всей его периферией и т. д.). В основе травматического опыта лежат неко­торые событие, реально произошедшие с человеком. Такие события запечатлеваются в виде травматической склейки, которая сама по себе не имела бы никакого значения, если бы не сопровождалась опреде­ленным позиционированием в структуре уровня убеждений, что связы­вает ее с рядом контекстов, и не развивалась к периферии в виде пато­логической стратегии, что реализуется в теле в виде того или иного напряжения, зажима. Патологические карты оказывают воздействие на глубинные слои структуры, вплоть до уровня убеждений. Таким обра­зом, структурный дефект приобретает содержание, становится контек­стуальным (он контекстуален изначально; однако, как мы показали выше, происходит обобщение, генерализация его контекстуальной ба­зы). С другой стороны, телесные зажимы, образующие некоторую сис­тему, также могут служить объектом отражения и обобщиться в виде телесной метафоры. Именно таким образом устанавливается тождество:

травматический опыт = структурный дефект = телесная метафора.

Точно так же мы устанавливаем тождественность в любом другом случае, например, в арифметике. Что имеется в виду, когда мы записы­ваем 2 + 2 = 4? На одном конце тождества два числа, на другом -третье. Промежуточное звено, скрытое за знаком равенства (тождест­ва), - действие сложения, имеющее свои определенные законы. Обе части арифметического выражения могут быть отождествлены благо­даря наличию этих законов. Благодаря таким законам и их постоянству они и тождественны, т. е. в этом смысле являются одним и тем же.

Итак, тождественны первый и последний шаги патологической стратегии, травматическая склейка и ее периферия, травматический опыт и телесная метафора, содержание конфликта, дефект и его образ­ное выражение в виде глобальной телесной метафоры. Сказанное справедливо не только для травматических склеек, но и для любых Других дефектов и пробелов. Воздействуя на любую часть этого психо­соматического тождества, мы воздействуем на другую; связующим звеном выступают структурные законы организации человеческого существа и отражения-отреагирования как такового.

В случае травматической склейки, мы можем изобразить происхо­дящее следующим образом (рис. 69).

Рис.69. Процессуальное тождество терапевтического опыта, структурного дефекта и телесной метафоры

Подобным же образом можно сопоставить любой травматический опыт (контекстуальный по своей природе), соответствующий ему структурный дефект и соответствующую телесную метафору.

Такой подход принципиально меняет содержание работы, посколь­ку он базируется не на автоматической эксплуатации разрозненных и хорошо известных каждому массажисту феноменов: если проработать определенные зоны, например, зоны живота, можно вызвать у челове­ка «неизвестно откуда возникающие» воспоминания о детском травма­тическом опыте, что будет сопровождаться заметным эмоциональным всплеском, например, слезами - (в биоэнергетике А. Лоуэна) психо­анализе это уже считается хорошим результатом, катарсисом, высво­бождением «негативных энергий». Это представляется глубокой ошиб­кой. Такая работа подобна вычерпыванию воды из колодца - через короткое время вода снова соберется. Да, мы снимем какие-то напря­жения, перед сознанием человека промелькнут какие-то образы, но сам структурный дефект не претерпит никаких изменений, структурная перестройка не произойдет. Для того чтобы это произошло, необходи­ма работа, изначально ориентированная на все уровни вертикали - с телесными метафорами, субмодальностями, убеждениями, культураль-ными феноменами и т. д. Иногда такая работа может вестись только через тело, через медленную и постоянную проработку метафоры, ино­гда - только через содержание конфликта или через систему убежде­ний, укорененную в социальных и культуральных контекстах, чаше всего - через сочетание различных техник и методов. Важно другое - в основе такой работы лежит зримое и осознанное использование структурных представлений, четкая опора на психосоматическое тождество контекстуальных, содержательных, структурных, телесных и других составляющих конфликта. Это и есть структурная работа.

Но в таком случае, образ телесной метафоры любой степени слож­ности, вплоть до глобальной, может быть сформирован и не в ходе телесной работы, а под воздействием какой-либо другой техники, при­меняемой терапевтом осознанно, зряче и на основе четких структур­ных представлений. И это действительно так - в разобранных приме­рах мы упоминали об этом, специально не акцентируя внимание чита­теля на этом вопросе.

Рассмотрим теперь какой-либо практический случай именно в этом аспекте, интересующем нас именно на этапе изложения. Очень показа­тельна была работа с Р. О., целиком проходившая в технике малого семинара.

В начале работы Р. О., мужчина 22 лет, предъявил ряд проблем, не имевших никакого телесного выражения и сформулированных на уровне исключительно духовных запросов. Он очень много занимал­ся вопросами самосовершенствования, психологического и духовно­го развития, читая соответствующую литературу (психологическую и эзотерическую), контактировал с людьми, которые, как он предпола­гал, могут помочь ему, однако никаких изменений в себе, помимо накопления «мертвых» знаний, в силу отсутствия их практической реализации, не зафиксировал. Его проблемы формулировались сле­дующим образом: «Существует ли вообще какой-либо путь осознан­ного и управляемого психофизического и духовного роста? Как та­кой рост может повлиять на содержание и смысл собственной жиз­ни? Если самому никак не удается сделать даже первый шаг на этом пути, то значит ли это, что он сам в чем-то ущербен или просто все разговоры о развитии личности суть шарлатанство?».

Здесь надо отметить, что Р. О. был настроен достаточно агрес­сивно (что, в целом, соответствует структуре его личности и содер­жанию жизненного опыта) и сразу же заявил, что не любит сложные теоретические построения, специальную терминологию и попытки словесного «забалтывания». Он должен во всем разобраться сам. По этой причине он даже не принял участия в первом семинарском заня­тии, а придя на сеанс, сразу же высказал свои проблемы, изложил свою позицию и попросил «что-нибудь почитать по теме, чтобы уви­деть, есть ли в этом какой-либо смысл». Ведущий семинара предло­жил для ознакомления статью «Психосоматика: структурный под­ход»[66], с которой начинаются, собственно, психосоматические публикации, предупредив, что статья специальная и вряд ли будет понятна в полном объеме.

Р. О., однако, пришел на следующее занятие и не только принял участие во всем семинаре, но и результаты работы с ним были, пожа­луй, наиболее успешными. Очень важно, что по ходу семинара Р. о предлагал все новые и новые формулировки своей проблемы. Для вся­кого постороннего наблюдателя представлялось бы, что речь идет о разных проблемах, но Р. О. считал, что проблема все та же, и структурный анализ терапевта подтверждает это мнение. Итак, вслед за формулировкой, связанной со смыслом жизни, Р. О. повел речь о те­лесных проблемах, затем о некоторых детских воспоминаниях и, нако­нец, вновь о телесных проблемах, но только на сей раз они формули­ровались структурно и увязывались в его сознании и с воспоминания­ми, и с задачей самореализации, и с конкретными жизненными планами.

Два семинара, в которых принимал участие Р. О., были организо­ваны следующим образом: они проводились в малой группе (четыре -пять человек), каждый вечер, по два-три часа пять дней подряд с двух­дневным перерывом; первый цикл продолжался две недели и второй -одну; групповая работа дополнялась индивидуальной. Содержательно занятия сводились к лекциям о структурной психосоматике, которые сопровождались обсуждением, разбором примеров и вопросов, предла­гавшихся участниками, демонстрацией определенных техник, экскур­сами в область приложений (рассматривались различные культуральные, исторические, социологические феномены, даже примеры из об­ласти истории искусства, экономики и т. д. - например, структура раз­личных общественных формаций, примеры из произведений Л. Толстого и Ф. Достоевского (применительно к вопросу психосомати­ческого содержания логических уровней сознания)[67], примеры из Еван­гелия (применительно к методам мышления), биографические приме­ры и т. д.

Прочитав статью, Р. О. пришел на второй день семинара и сразу же включился в работу. Как и ожидалось, многое ему было непонятно, и он задавал массу вопросов. Речь шла о структуре логических уровней сознания, и по ходу семинара его участники погружались в достаточно глубокий транс. Реакции Р. О. соответствовали устойчивой работе на четвертом логическом уровне. Именно тогда он впервые заговорил о своих телесных проблемах: о родовой травме нижних конечностей, в результате которой первые годы жизни провел в гипсе, о неприятных ощущениях в нижней части живота, которые он, однако, затруднялся определить вербально. Именно тогда он впервые отметил, что ему лег­че нарисовать все образы, которые у него возникают, и что речь идет о каких-то угловатых структурах, которые он как бы ощущает (или, лучше, осознает) внутри себя, и о несоразмерности таких структур нижней и в верхней частях тела.

Мы не будем подробно, день за днем, описывать происходившие с Р. О. изменения - изложим общую канву событий. На третий день се­минара Р. О. пришел с рисунками в руках - после сеанса он долго не мог уснуть и попытался изобразить суть своих телесных ощущений. Далее, уже во сне, он как бы вернулся в свое детство: во-первых, он вновь увидел сон, который был для него постоянным в возрасте 4-6 лет, во-вторых, некоторые события детства вновь всплыли в памяти. Свое детское сновидение Р. О. также изобразил графически.

В дальнейшем Р. О. каждый раз приходил на занятия с новой сери­ей рисунков, которые обсуждал после окончания сеанса с терапевтом. В течение всего семинара основным содержанием размышлений Р. О. были события его детства, которые он связывал со своими планами на будущее. Переживания Р. О. концентрировались вокруг телесных ме­тафор, приобретавших все более общий характер. От занятия к заня­тию телесная метафора трансформировалась, сперва постепенно охва­тывая все тело, а затем изменяя свою структуру.

Терапевт намеренно отказался от какой-либо телесной работы с Р. О. - было интересно проследить, каким образом при помощи чисто «психотерапевтической» техники происходит изменение комплекса телесных ощущений и всего соматического статуса пациента. За не­сколько дней до начала семинара Р. О. был осмотрен, и терапевт кон­статировал две характерные особенности его телесного состояния: за­жим в нижней части живота, более мощный слева, и напряжение в об­ласти поясничного отдела позвоночника, которое особенно ярко про­являлось в том, что приложение вибрации к этой зоне не распро­странялось на ноги - они были как бы оторваны от остального тела. Расспросы показали, что Р. О. действительно как бы не чувствует свои ноги, кроме того, он жаловался на привычные травмы коленных суста­вов. Любопытно, что тогда он ничего не сказал о родовой травме, а во время повторного опроса, когда эти проблемы были предъявлены, от­ветил, что «как-то забыл об этом». На первом семинаре Р. О. упомянул о постоянных проблемах с горлом, хроническом фарингите. Впрочем, повторимся, он не придавал тогда своим телесным проблемам никако­го значения, считая себя не только вполне здоровым, но и физически полностью благополучным человеком. На то у него были основания -Р. О. серьезно занимался разными видами спорта.

Телесная метафора, которую Р. О. изображал графически, сразу же поразила терапевта своей явной аналогией с чакровой системой чело­века. Основные этапы изменения этих рисунков были следующими:

- сперва Р. О. изобразил в нижней части своего живота некое угло­ватое образование, отдаленно напоминающее треугольник с перекосом в левую сторону тела, от этого утолщения вверх поднималась «труба», имевшая перемычки на уровне нескольких последующих чакр и неоп­ределенно теряющуюся в области чуть выше Анахаты; на вопрос: «Что больше всего беспокоит в этой картинке?» - последовал ответ: «Угло­ватость и неравновесие». После ряда расспросов Р. О. охарактеризовал нижний «треугольник» как «металлический», «холодный» и неопреде­ленного «дымного» цвета, затем добавил, что от него что-то пытается подняться вверх, но не может;

- терапевт включил в свои беседы с участниками семинара разбор традиционных схем чакрового строения и обсуждение традиционных техник работы с чакрами; в течение нескольких дней рисунок менялся следующим образом: проявились все чакровые зоны вдоль центральной «трубы», затем «внезапно» (во время очередного занятия) Р. О. почувст­вовал, что равновесие внизу живота восстановилось, кроме того, нижняя «масса» утратила угловатую форму и соразмерно уменьшилась; также «внезапно» пациент начал ощущать перемещение теплого светящегося шара от Манипуры вверх до Анахаты (этим ощущением он сразу же нау­чился управлять, вызывая его по своему желанию); шар воспринимался как образование размером с апельсин, чей цвет постепенно менялся в полном соответствии с обычными цветами, принятыми для чакр (любо­пытно, что это описание было дано до того, как этот вопрос разбирался на семинаре), однако выше Анахаты движение не распространялось -там оно превращалось во что-то подобное дыму и рассеивалось;

- наконец, была сформулирована такая проблема: «Я чувствую, - сказал Р. О., - что этот теплый шар не может подняться выше, потому что в горле трубка сужается, и я не знаю, что с этим делать».

Этот процесс продолжался чуть меньше двух недель. Параллельно менялось содержание детских воспоминаний, которые отражались и в снах, и в рисунках.

Первый из этих рисунков, связанный, как мы уже говорили, с дет­ским сном, который Р. О. часто видел в детстве и который снова вер­нулся к нему, представлял собой изображение автомобильного колеса в большой черной покрышке, которая наезжает на цветок. На этом сон обрывался, но Р. О. говорил, что сон хороший и не вызывает у него никакой тревоги, однако ему хотелось досмотреть конец сна, который оставался как бы неуловимым.

Затем Р. О. стал рассказывать эпизоды из своего детства, которые приходили ему на память во время сеансов и по вечерам после сеансов и далее, вплоть до следующего занятия, занимали все его мысли. Пер­вые были связаны с самым ранним возрастом, когда он был прикован к постели и носил гипсовый бандаж. Затем всплыли воспоминания 5-7-летнего возраста, когда Р. О. жил под присмотром старших сестер (он довольно долго беседовал с терапевтом по поводу воздействия на свою личность женского воспитания). Потом пришел черед воспоминаний, относящихся к возрасту 14 лет, - речь шла о лете, проведенном в пио­нерском лагере. Р. О. подробно описывал обстановку, природу, чертил планы местности (лес, река, мост). В самом конце и как бы нехотя он заговорил о девочке, в которую был влюблен и с которой случилось несчастье.

Наконец наступил семинар, который оказался переломным. Речь шла о способах мышления. С самого начала занятия внимание терапев­та было сосредоточено на Р. О. Уже несколько дней в его состоянии не замечалось никаких перемен хотя терапевт предполагал, что они могут произойти в любой момент. Реальность, однако, превзошла его ожида­ния: Р. О. погружался во все более глубокий транс, что легко фиксиро­валось по его невербальным реакциям; было замечено, что он слушает и, одновременно, поглощен внутренней работой, которая требует и сил, и внимания. И в какой-то момент начало происходить то, что мы определяем структурной пересборкой: в течение нескольких минут зримо изменились сами оси симметрии его тела, привычная поза, вы­ражение лица. При этом было заметно, что это сопровождается очень непростыми и неоднозначными переживаниями пациента. Однако к концу семинара состояние Р. О. стабилизировалось - ощущалось преобладание того, что можно было бы назвать «исследовательским интересом».

Только тогда терапевт обратился непосредственно к Р. О. и рас­спросил его о том, как он воспринимал происходившее. Отметим здесь, что все занятия, хотя формально и адресовались всей группе и объективно были полезными для всех ее членов, планировались и ве­лись в расчете на Р. О. и в соответствии с его реакциями (в этом и со­стоит одна из особенностей техники малых семинаров); терапевт имел представление о происшедшем - он определял его как преодоление второй барьерной мембраны, перемещение центра осознания на шес­той логический уровень и стремительное пересоздание структуры под воздействием нормализующих волений ядра.

P. О. описывал свои ощущения следующим образом: с самого на­чала занятия он очень четко и зримо (напомним, что он, по преимуще­ству, визуал) ощутил уже привычную для себя глобальную телесную метафору и теплый шар, медленно поднимающийся от Муладхары вверх. Однако на сей раз этот шар не рассеялся, миновав Анахату, а начал подниматься выше, пока не достиг «узости» в области Вишудхи, которая не пускала его дальше. Здесь, по словам Р. О., «происходила какая-то борьба», время которой он затруднялся определить. Это было не слишком приятное ощущение, малокомфортное. «Я испытывал ка­кую-то агрессию, едва ли не ярость по отношению к причине, побуж­давшей меня меняться, - объяснил Р. О., - но вдруг осознал, что ничто внешнее меня не побуждает меняться - изменения исходят именно от моего Я, а ярость и даже страх испытывает что-то постороннее, что находится во мне и прикидывается мною.» Именно в этот момент «узость» в горле «разорвалась» (причем Р. О. описывал, что субъек­тивно это сопровождалось струением вдоль рук какого-то черного «дыма») и шар проник в область Аджны: вслед за этим стремительно начала меняться вся телесная метафора Р. О., его общее состояние и поток ощущений. Последние он с трудом мог вербализовать, определяя их как «тепло», «свет», «равновесие». Телесная же метафора характе­ризовалась, во-первых, абсолютной симметричностью и соразмерно­стью, а во-вторых, одновременным осознанием всех чакровых зон от Муладхары до Аджны, соединенных между собой двойным встречным потоком света.

Р. О. был полностью погружен в свои новые ощущения, и на этом расспросы прекратились. Он, однако, заговорил о том, что его посети­ли совершенно новые мысли по поводу собственного будущего и лич­ных планов - переместились точки отсчета, теперь он связывал эти планы не с собой как индивидуумом, а с определенным членом обще­ства, который в наших терминах мы можем определить как «род».

Ночью после сеанса Р. О. неожиданно посетил терапевта и беседо­вал с ним около трех часов. Он не мог уснуть, и при этом перемены, начавшиеся на занятиях, продолжались (отметим, что прежде после каждого сеанса обязательно следовала внутренняя работа, выражав­шаяся в воспоминаниях, ярких сновидениях, медитативных по своей сути попытках выразить их графически и т. д.). В ходе этой беседы многое из «недоговоренного» прежде было прояснено: связались во­едино детские воспоминания, относившиеся к трем возрастным перио­дам, был восстановлен в памяти сон (его положительный заряд состоял в том, что колесо не могло повредить цветок: покрышка наезжала на него, но он прорастал сквозь нее). Теперь Р. О. хорошо представлял себе, как и чем он будет жить дальше. Ему интересно было говорить именно об этом, прошлое и прошлые проблемы теперь воспринима­лись им лишь как базис настоящего и будущего. Он хорошо помнил, что произошло с ним, и понял, какая работа в плане собственной «лич-_нОй эволюции» ему еще предстоит. Осмотр показал полное исчезнове­ние ранее фиксировавшихся телесных зажимов и напряженных зон.

На дальнейших занятиях интересы Р. О. были также сосредоточе­ны на будущем и новых жизненных целях, к которым он теперь подхо­дил предельно осознанно. В главе 4. 5. «Личная эволюция и методы мышления» мы еще раз проанализируем этот случай, а теперь отметим три крайне важных момента:

1) работа как таковая никогда не ограничивается только рамками семинара или сеанса;

2) механизмы структурных изменений включены, они работают все время, пока перестройка на данном этапе не завершится;

3) духовные, душевные и телесные составляющие человеческого существа действительно едины, и правильное воздействие на любом уровне вызывает изменение их всех.

Можно сказать, что человеческое существо относительно вертика­ли представляет собой кольцевую структуру: уровню «сомы» предше­ствует сингулярность «-0», выше следуют «псюше» и «пневма», за ко­торой идет сингулярность «+0»; через эти две сингулярности, пред­ставляющие собой восстановление базовой матрицы, и происходит своеобразное замыкание. Работа с любым «концом» такого круга - это работа со всем кругом в целом.

Выбор терапевтической практики и даже конкретных технических приемов - это следствие конкретных обстоятельств места и времени работы, причем обстоятельств не только пациента, но и терапевта, а точнее, того единого целого, той единой системы, которая образуется как результат их раппортного взаимодействия в состоянии транса.

Когда мы определяем у пациента состояние очень больших внут­ренних неконгруэнтностей и внутренней зажатости, без предваритель­ной телесной работы не обойтись - хотя бы потому, что пациента не­обходимо как-то релаксировать и «отключить» от дигитальной болтов­ни, на которую в противном случае натыкаются любые суггестивные техники (как было в случае К).

Со многими людьми на первых порах не проходят именно телес­ные техники. Такие пациенты хорошо отслеживают собственные ощущения и охотно идут на работу с метафорами, поскольку отгоражива­ются от их содержания; можно сказать, что они сами или, точнее, что-то несущностное в них, содержания боится. Речь идет о ложном ядре, о большой несущностной зоне, которая узурпирует центральное положе­ние в структуре человеческого существа. Очень часто это даже не страх, а разделенность в сознании области телесных ощущений и области личных и культуральных структур от уровня убеждений и глубин в их душевном и духовном выражении.

Конкретная техника работы, а чаще сочетание техник в некоторой последовательности также определяется подобными аргументами ц предпосылками. Здесь следует учитывать и мотивацию пациента - так, в случае Р. О., его заинтересованность в учебе и мотивированность именно на такого рода деятельность естественно предполагала работу в малом семинаре. В других случаях - как в случае А. - легче начинать работу со знаковыми системами или с техниками сведения логических уровней. Часто мы вообще не можем определить каким-то однознач­ным образом технику, в которой работаем. В случае И. одной из таких «неопределимых» техник было обсуждение писем, которые И. получал от своей супруги и писал ей. Это обсуждение было предложено самим пациентом, который поначалу нуждался в одобрении собственной по­зиции, сомнительной для него самого. Терапевт же использовал соз­давшуюся ситуацию для отзеркаливания неконгруэнтностей И., ис­пользуя написанные им тексты в качестве материала для своей работы. В результате, каждое письмо переписывалось по нескольку раз, причем от варианта к варианту и содержание, и тон высказываний существен­но менялись. При обсуждении писем терапевт избегал, каких-либо мо­ральных или иных идеологических оценок текста, сосредоточиваясь на неконгруэнтностях и способах мышления И. Параллельно шла работа на семинарах, которые, в той части, что была адресована непосредст­венно И., планировались с учетом обсуждения текста. Практика пока­зала, что этот прием весьма эффективен и в данном случае принес же­лаемые результаты.

Таких примеров можно привести множество - создается впечатле­ние, что конкретные приемы и техники могут строиться из элементар­ных, «атомарных» навыков суггестивной, знаковой, телесной работы на основе базовых принципов третьепозиционности, раппорта, экологичности и при соблюдении общей психосоматической канвы терапии - конструктироваться под конкретный случай, под конкретного паци­ента. Говоря о каких-то техниках, мы, таким образом, даем иллюстра­тивные, «установочные» примеры и одновременно указываем пути, которые в широком спектре терапевтических ситуаций будут вести к желаемому результату. Вместе с тем, даже в рамках «стандартизиро­ванных» приемов: разрушения травматических склеек, работы с телес­ными метафорами, сведения логических уровней, различных третьепозиционных техник и т. д. - мы призываем не следовать приведенным примерам, как уставу Фридриха Великого: здесь необходима не столь­ко приверженность конкретной технике, сколько следование методологии и общим принципам структурной психосоматики при безусловном владении базовыми навыками суггестии, телесной работы, работы с убеждениями и знаковыми системами. Коль скоро мы отталкиваемся _от четких структурных представлений, конкретные приемы работы носят подчиненный, служебный характер - важны не они, а общая ме­тодология, общие принципы анализа и коррекции, базовые состояния третьей позиции и раппорта, надежная калибровка и ориентация на сущностную триаду пациента, на его природную данность. Такое гиб­кое реагирование и есть, в конечном счете, структурная работа. Она также отличается от заученного применения конкретных техник, как блуждание в незнакомой местности (пусть даже опытного путешест­венника) от осознанного движения оснащенного картой и компасом.

Разумеется, структурная работа имеет свои правила. Во-первых, это уже упомянутые и описанные нами базисные условия всякого эф­фективного анализа и воздействия: третья позиция, калибровка, рап­порт, разделение внимания. Во-вторых, это владение нелинейными методами мышления и анализа и ориентация на «личную эволюцию» пациента. В-третьих, положенный в основу всего принцип экологичности работы и коррекции. И наконец, опыт, владение конкретными тех­никами, конкретными приемами, умение применять их и при необхо­димости заменять.

Что касается принципа экологичности, то в разрезе структурной работы он имеет свои дополнительные черты, о которых стоит упомя­нуть особо.

Прежде всего, это проблема катарсиса[68].

Отметим, что, с одной стороны катарсис, одномоментен и в этом смысле подобен озарению; с другой стороны, он должен быть именно очищением, освобождением, а не имитацией таковых. С последней, когда псевдокатарсис становится привычным отреагированием патоло­гической личности, защищающейся от структурной перестройки, встречаться приходится сплошь и рядом. Здесь псевдокатарсис - это тоже заместительное течение патологической стратегии, подобное агрессивности С. Н.

Подлинный катарсис - явление единичное. Конкретный человек может испытывать его в своей жизни считанное количество раз, под воздействием очень мощных переживаний и в благоприятный период «личной истории» (а может и никогда не пережить подобного обновления). В этом катарсис подобен религиозному опыту[69] и пересекается с ним.

Такой катарсис сам по себе неизбежно ведет к перестройке стру_к. туры, сущностному пересозданию текущей триады более того, он является именно таким пересозданием, их первым шагом. Характерно, что о подобном опыте люди рассказывают неохотно и невнятно. Это свя­зано с неоднократно отмеченной нами трудностью вербализации глубинных переживаний, с важностью их для личности, с тем фактом, что после катарсиса человек структурно меняется, ему уже трудно ощутить себя прежним.

Псевдокатарсис - иной. О нем много и охотно говорят, исполь­зуя, главным образом, визуальные предикаты, что неконгруэнтно в целом в данном контексте; им хвалятся, при помощи него заслужи­вают одобрения и добиваются некоторого положения в кругу учени­ков или пациентов. К нему привыкают; подобно истерической реак­ции, он становится «громоотводом» на подступах к проблеме, новым руслом патологии, этакой «прелестью» (если использовать этот тер­мин в православном смысле слова), подобной прелести спиритиче­ских сеансов или других запретных, и в чем-то даже постыдных, но «элитарных» занятий.

С другой стороны, среди участников психотерапевтических семи­наров и пациентов врачей-психотерапевтов сегодня вряд ли встретишь много таких, кто не слыхал бы ничего о катарсисе. Он сам по себе пре­вратился в культуральный стереотип, элемент массового сознания. Из­вестно, что в храме надо молиться, - и человек зачастую имитирует молитвенное состояние, на похоронах надо скорбеть - и человек изо­бражает скорбь, не испытывая никаких глубоких чувств к умершему. Точно так же на психотерапевтическом сеансе надо испытывать катар­сис, это известно - и человек его демонстрирует, точнее, демонстриру­ет его признаки, разыгрывает псевдокатарсис. Речь идет вовсе не о притворстве, лицемерии, а о реализации еще одной культурально обу­словленной несущностной поведенческой программы. Разумеется, это не и имеет ничего общего ни с исцелением, ни с пересозданием струк­туры на сущностной основе. И здесь терапевт не должен идти на пово­ду у пациента, даже если это льстит его самолюбию и случай можно было бы легко отнести к списку удач.

Именно поэтому, когда в ходе сеанса мы приближаемся к травматическому опыту, к зоне первоначального структурного дефекта, очень важно не допустить «сваливания» пациента «в слезы и сопли», когда он буквально превращается в маленького ребенка, - необходимо вывести его из этого состояния и обратить его энергию на конструктивную ра­боту с собственной структурой, вернуть к содержанию проблемы: «А вас вообще-то интересует результат? Какой результат вы хотите полу­чить? Давайте внимательно и спокойно посмотрим и разберемся». В противном случае вместо пересборки структуры терапевт имплантиру­ет пациенту новую несущностную зону, на базе которой неизбежно образуется новый обширный структурный дефект со своей периферией в виде патологических стратегий и своим влиянием на уровень само­идентификации - так и было с А. С.

Здесь нам не избежать еще одного вопроса - о ценности любого человеческого опыта. Это положение стало расхожим мнением совре­менной психологии. Но эта аксиома неверна. И если по невербальным признакам или стилевым несоответствиям видно, что человек, когда он рассказывает о своем глубоком, как он утверждает, опыте, неконгруэн­тен, терапевт должен не признавать этот опыт таковым и изыскать возможность продемонстрировать это пациенту, продемонстрировать неконгруэнтность его высказываний - ведь они свидетельствуют о су­ществовании структурного дефекта, несущностной зоны. Такая демон­страция часто приводит пациента в крайне нересурсное состояние раз­дражения, иногда даже агрессии. Здесь важно поймать этот момент и отзеркалить реакцию с нейтральной позиции: «Что же вы, только что говорили о добре и любви к человечеству, а теперь хватаетесь за нож?». Именно таков опыт псевдокатарсиса. Он лишь подделывается под нечто ценное, но, составляя единое целое с породившим его де­фектом, чужд человеческой сущности и сам по себе никакой ценности не представляет. Это болезненный симптом - не более.

Другое дело - опыт, приобретаемый в ходе серьезной внутренней работы (в том числе и опыт преодоления псевдокатарсиса), пересборка личности и всей текущей триады, опыт «личной эволюции». Ценен именно он, и именно к нему должен направлять терапевт пациента. Таким образом, наша работа не может ориентироваться на катарсис; если он происходит, если это действительно катарсис - что ж, очень хорошо, но ожидать и планировать следует длительную работу, труд­ный путь, а не мгновенное перемещение из точки в точку.

В плане сказанного становится ясным, почему такое огромное зна­чение в структурной психосоматике придается третьей позиции, третьепозиционным техникам и работе с убеждениями пациента, в том числе на базе различных исторических и культурологических приме­ров. Можно сказать несколько утрированно, но, вместе с тем, справедливо: третья позиция прежде всего. Даже и в практике работы мы сове­туем вводить дополнительный контроль этого состояния - наиболее удобной формой реализации любой техники для терапевта является работа вдвоем: один исполняет роль оператора, а другой - нейтрально­го наблюдателя, который как бы дублирует и подстраховывает третью позицию первого; после сеанса идет обмен мнениями и обсуждение результатов.

Обсуждая проблемы экологичности работы с точки зрения тера­певта, мы должны затронуть еще один непростой вопрос: всегда ли и во всех ли случаях терапевт должен браться за лечение? С нашей точки зрения, ответ однозначен: не всегда и не во всех случаях. И речь здесь идет не только о собственных силах и возможностях, не только о соб­ственном состоянии, но и о тех ситуациях, когда терапия бесполезна или почти бесполезна в связи с особенностями личности пациента, ко­гда его мотивация недостаточна или убежденческие позиции таковы, что не допускают ни благоприятной коррекции, ни «личной эволю­ции». Сказанное может показаться странным или аморальным, но, по­вторимся, мы выносим вопросы морали за скобки; впрочем, можно сказать, что неэкологичная работа, ведущая к пустой трате времени, тем самым и аморальна. Так, в случае Ф. одному из авторов пришлось отказаться от работы, поскольку отношения терапевт - пациент были осложнены многочисленными, не относящимися к терапии контекста­ми. Этот вопрос - разделение контекстов в парных отношениях врача и больного, ведущего и слушателя семинара, учителя и ученика - очень важен и непрост. Нормальным представляется отношение, когда в рамках сеанса осуществляются одни правила игры, а за его пределами - другие, однако это не всегда возможно, даже если терапевт предель­но строг, корректен и третьепозиционен. Хорошо известен и неодно­кратно описан феномен, когда пациент не может сохранять необходи­мую канву поведения: пытается привнести в терапию оттенок личных отношений или распространить доверительность, неизбежно возни­кающую в состоянии раппорта на личные отношения вне сеанса. Часто и действия терапевта влекут за собой возникновение той или иной за­висимости пациента от него - это может быть и любовь, и ненависть, и весь спектр промежуточных эмоций. Строго говоря, подобные чувства пациента свидетельствуют об ошибках терапевта, о нарушении им принципов экологичности в ходе работы, хотя избежать их очень труд­но. Приходится мириться с тем, что излеченный тобой человек начнет избегать тебя как некое навязчивое напоминание о своих прежних про­блемах, как нежелательного свидетеля. Это издержки профессии.

Следует, однако, отметить, что для опытного терапевта не пред­ставляет труда «привязать» к себе пациента своеобразной «вассальной зависимостью», создать вокруг своей личности некий миниатюрный культ. Этот прием очень широко и злонамеренно эксплуатируется все­возможными гуру, «чудесными целителями», основателями лечебных методик явными или потенциальными основателями различных сект. Вспомним описанный нами случай И. С, прочтем десяток-другой од­нотипных рекламных объявлений о «сеансах здоровья», которыми пе­стрит бульварная пресса и газеты бесплатных объявлений, освежим в своей памяти впечатление от теле шоу Кашпировского и иже с ним - и все станет ясно. Это глубокое нарушение принципа экологичности работы, аморальное также и с любой традиционной позиции.

Если же не обращаться к таким крайним примерам, то приходит­ся признать справедливость старого врачебного правила: близких не лечи. Впрочем, мы вполне можем представить себе ситуацию (более того, оказывались в такой ситуации), когда параллельно с отноше­ниями терапевт-пациент, вполне формальными, возникают совер­шенно иные - дружеские, любовные или даже неприязненные. Как быть в этом случае? Если это возможно, если такое допускает струк­тура возникшей пары, то нужно строго разделить контексты; если же это невозможно, если смешение контекстов происходит, следует от­казаться от терапии: дополнительный фактор способен исказить все ваши действия и намерения.