Властные элиты: социологический анализ

Элиты в обществе

А.В. Дука

ВЛАСТНЫЕ ЭЛИТЫ: СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

Название всегда неточно и поэтому требует уточнений. В данном случае заявка на представление социологического анализа властных элит может предполагать или претензию на единственно верное теоретическое прочтение некой эмпирической реальности, которую мы называем «элиты» (подразумевая, что все остальные возможные попытки не являются в подлинном смысле социологическими), или один из возможных подходов к описанию элит с точки зрения социологии. Я исхожу из реального существования в социологии не только равноправных различных теоретических подходов (марксизм, структурализм, феноменология и т.п.), но и разных аспектов рассмотрения, могущих сосуществовать в рамках одной теоретической парадигмы. Вопрос заключается лишь в необходимости не смешивать разные теории и углы зрения в одном исследовании или описании. В зависимости от того, как мы определим предмет социологического анализа, мы получим соответствующую теоретическую модель. Это и понятно, поскольку социология как наука об обществе (наиболее широкое ее определение)[1] представляет его в зависимости от исследовательских задач и предпочтений ученых. В этом тексте представлена попытка одного из возможных вариантов рассмотрения властных элит в рамках социологии. [2]

Первый вопрос, встающий перед исследователем элит, связан с тем, насколько данный термин, понятие («элиты») необходим и продуктивен в социологии или даже шире ‑ в обществоведении, что он описывает, что иные понятия не делают.

Прежде всего, я остановлюсь на самом слове «элита». Часть словарей и энциклопедий начинают с историко-этимологического анализа и показывают, что слово происходит от латинского eligere, затем трансформировавшегося во французское слово é lite ‑ лучшее, отборное, избранное. Во французском языке первоначальное написание было «eslite» (XII в.) и только с XVI столетия это слово приобрело нынешний вид. Использование в близком к современному смыслу зафиксировано с 1360 г.[3] В средневековый английский язык (XIV в.) «elite» проникло из старо-французского и существовало как глагол в значении «отбирать» и «выбирать на должность»[4] и как существительное – «избранный» и «выбранный»[5], «избрание»[6]. Первоначально этот термин появился и использовался по преимуществу в отношении церковной иерархии (избрание епископа, папы). Затем наступило время его «забывания», весьма редкого использования. Уже к XIX столетию это слово считалось устаревшим и вышедшим из употребления. В современном значении в английском языке оно фиксируется словарями в 1823 году[7]. В ноябре этого года Джордж Гордон Байрон опубликовал 12-ю песню своей поэмы «Дон Жуан», где использовал слово «элита»: «With other Countesses of Blanc – but rank; At once the ‘lie’ and the ‘é lite’ of crowds»[8].

В немецком языке «элита» появилась в конце XVIII – начале XIX вв. (Goethezeit ‑ время Гёте, как указывает Брокгауз)[9]. В самом начале своей классической книги «Элиты и общество» Том Боттомор приводит первоначальное употребление этого слова в семнадцатом веке ‑ для обозначения товаров высшего качества, а затем с XIX века для обозначения персон и групп, находящихся на верху социальной иерархии[10]. В русский язык слово «элита» вошло только в XX веке.

Тем не менее вплоть до конца XIX в. термин широко не употреблялся в европейской (континентальной) политической, общественной или научной литературе. В Великобританию и США он проник благодаря социологической теории элит Вильфредо Парето. Таким образом, только с 30-х годов можно говорить о начале широкого использования слова «элита».

Примечательны примеры словоупотребления, которые дают словари. Например, Ларусс: «Лучшая, выдающаяся (изысканная) элита парижского общества. Французский протестантизм был лучшим в Европе во всех отношениях. Жандармерия является лучшей (отборной) частью французских солдат. < …> Элитный, чрезвычайно изысканный, выдающийся, предпочтительный. Изысканный мужчина, изысканная женщина, порода. Соколы элитных пород замечательны своей храбростью, умом и мощью своего полета»[11]. Французско-немецкий словарь: «Избранный, избранник; ядро; выбор, подбор; избранные души; отборные, лучшие товары; цвет дворянства; отборные войска[12]. И в том же духе.

В этом отношении термин «элита» и его этимология непосредственно отчетливо «элитарны». Он не только подчеркивает отдельность («отобранность», «избранность») элиты и одновременно указывает ее место в системе стратификации общества, противопоставляя эту социальную группу «неизбранным», «массе». Но он также ведет и подводит говорящего и воспринимающего его к очевидной онтологической данности – «так есть», ибо не соглашаться с тем, что существует некто, кто лучше других и каким-то образом был в связи с этим отобран трудно. Функция самоидентификации и идентификации в термине «элита» в значительной мере совпадают. И тем самым он выполняет и функцию легитимирующей номинации. Фридрих Ницше отмечал: «...сами «добрые», т.е. знатные, могучие, высокопоставленные и благородно мыслящие считали и выставляли себя самих и свои поступки как доброе, как нечто высшего сорта, в противоположность всему низкому, низменно мыслящему, пошлому и плебейскому. Из этого чувства расстояния они впервые извлекли себе право создавать ценности, чеканить названия ценностей»[13]. Сила и власть языка подкрепляются авторитетом власти.

Здесь важно, что номинация создает социальные демаркации. Язык, дискурс, лингвистически объективируя, выступает важным инструментом и аспектом идентификации и институционализации. Другими словами, употребляя определенный термин инструментально, мы тем самым вынуждены использовать его в том же смысле, что и другие люди, иначе невозможна эффективная коммуникация и взаимодействие. Тем самым он становится общепринятым и то, что он означает ‑ само собой разумеющимся, типичным для данного времени и места. Рутинизация употребления слова связывается с обычностью и естественностью обозначаемых им явлений. Одновременно происходит минимизация уровня неопределенности, в чем и заключается одна из важнейших функций любого института. В этом отношении лингвистическая объективация может быть представлена кроме всего прочего и как субинститут того института, на который она направлена.

Вместе с тем, естественно, что непосредственная номинация, произведенная здесь и сейчас, не создает институт. «Институты предполагают историчность <...>. Взаимные типизации действий постепенно создаются в ходе общей истории»[14]. В этом смысле название и самоназвание властных групп современной России элитой может и не предполагать наличие данной страты, но лишь указывать на интенции определенных социальных групп или, по крайней мере, на начавшийся и не завершившийся процесс институционализации [15].Тем более, что большинство членов социальных групп, которых исследователи идентифицируют как элиты, не считают себя элитой[16].

Достаточно позднее появление в европейском общественном дискурсе термина «элита» связано и с тем, что само описываемое явление возникло сравнительно недавно. В нем не было особой необходимости. Использовались другие слова для обозначения тех, кто стоит на вершине пирамиды власти. Это далеко не случайно. Как видно из приведенных выше примеров, слово «элита» соединяет в себе одновременно значения «выбранности», «избранности» и «лучшего». Добуржуазное общество основано было, скорее, на наследовании, сословности, традиции, а не на отборе и выборе. Членом руководящих слоев становились, в основном, в результате рождения, завоевания и монаршей воли (каприза), реже – счастливого случая. Выборы, если и происходили, то среди равных – внутри сословий, цехов, курий, корпораций. Кроме того, находящиеся на вершине общества индивиды уже в силу своего положения рассматривались как лучшие и избранные. Русское слово «благородные» в этом смысле очень характерно. Схожие мотивы можно найти и в других языках. В германских языках верховный правитель, царь (немецкое Kö nig, английское king) происходит от gen – «рождать» и означает «благороден», «хорошо рожден»[17].

Группа, занимавшая высшее положение в традиционных обществах, как раз и выделялась по своему происхождению, рождению, благородству. Внутри господствующего сословия – дворянства – существовал довольно узкий слой аристократов. Именно они и представляли собой людей, по праву рождения властвовавшими над традиционным обществом.

Буржуазные революции привели к разрушению этой системы власти. Появилось современное гражданское общество, освободившееся от сословных ограничений. Политика отделилась от экономики. Положение человека, его права, статус, возможности жизненного пути уже не определялись его происхождением. Происходило политическое высвобождение человека и гражданина. Как следствие этих изменений власть становилась более открытой. Принцип выборности, контроля над политической властью со стороны других ветвей власти, общественности, прессы привел к кардинальным изменениям властного сообщества. Появляется элита как такой тип властных групп, который формируется публично и, в основном, в связи с индивидуальными успехами своих членов. Конечно, заслуги, положение, связи и богатство родителей, родственников составляют важный «капитал» соискателя высших позиций в обществе, но для политика и администратора немаловажное значение имеют поддержка общественного мнения, воля избирателей и собственное умение успешно функционировать в политико-административной сфере.

Разумеется, переход от господства аристократии к элите был не единомоментным. Кроме того, многие представители аристократии сами желали не упустить возможности остаться у власти в условиях нового общественного строя. В разных странах процесс изменения власти проходил в соответствии с конкретными историческими и социально-экономическим условиями, традициями. Причем трансформировалась не только национальная, центральная властная группа, но и региональная власть.