Гвардии лейтенант Блинов

В двенадцать часов двадцать минут пополудни, выполняя приказание

Алехина, Андрей вместе с одним из помощников коменданта города выехал в

район Каменки.

Утро он провел бездеятельно, что в обстановке общей занятости и деловой

суеты было удивительно и обидно.

Алехин, разбудив его спозаранок в кузове, передал письмо матери,

доставленное из Управления с попутной машиной, и тотчас куда-то уехал,

приказав Андрею не отлучаться и начальству на глаза не лезть. Андрей хотел

уединиться и прочесть письмо, но везде были люди. Зайдя во взвод охраны,

Андрей увидел только что освободившуюся койку, улегся на нее и уснул. Часа

через два его разбудили - случайно, по ошибке, - и он поднялся.

Он завтракал в комнате-столовой, когда стоявший там у широкого окна

молодой длинноногий майор с орденской планкой на сильной выпуклой груди,

спортивно-молодцеватый, как и все московские " волкодавы", повернулся и

негромко сказал другому офицеру:

- Никулин, ты спрашивал... Вон Таманцев.

При упоминании фамилии Таманцева еще двое офицеров, сидевших рядом с

Андреем, подскочили к окну и стали смотреть. Андрей тоже поднялся.

Таманцев, небритый, в стоптанных хромовых сапожках и позаимствованной

во взводе охраны старой солдатской гимнастерке с большими нелепыми заплатами

на плече и на груди - свою, окровавленную, чтобы отстирать, он замочил в

бочке с дождевой водой, - держа в руке пилотку, устало шел метрах в

пятнадцати от дома.

У него был вид штрафника, искупившего свою вину и восстановленного в

звании, но не получившего еще нового обмундирования и потому нацепившего

офицерские погоны прямо на старое. Словно почувствовав на себе взгляды, он

поднял голову и, сплюнув, посмотрел на стоявших у окна с таким презрением и

свирепостью, что те сразу отвернулись или отвели глаза.

Андрей был польщен. В интересе московских " волкодавов" к Таманцеву он

уловил не просто любопытство, а уважение профессионалов и еще раз подумал, с

какими замечательными людьми - Алехиным, Таманцевым и подполковником

Поляковым - свела его судьба.

То, что москвичи знали Таманцева в лицо, Андрея не удивило. Он слышал,

что весной Таманцев ездил в Москву и показывал там свое искусство в стрельбе

по-македонски* большой группе офицеров и генералов. Стрелял он так, что

начальник Главного управления наградил его именным оружием - присланным

вслед пистолетом с дарственной гравировкой.

Андрей заметил необычный, удрученно-усталый вид Таманцева и огорчился.

А четверть часа спустя они сидели вместе в одном из кабинетов и задним

числом писали рапорта о своих действиях за последние двенадцать суток -

начиная с осмотра леса под Столбцами.

Как объяснил Таманцев, бумаги эти потребуются при проверке розыскной

документации начальством из Москвы. Иначе у Эн Фэ и у самого генерала могут

быть неприятности.

Тут Андрей и узнал, что дело, которым они занимались и занимаются, еще

вчера взято на контроль Ставкой, и понял причину небывалого оживления,

царившего здесь, в отделе, и на аэродроме. Ему стало обидно, что никто, даже

Алехин, не сказал ему об этом ни слова, - единственным тому объяснением

было, что он стажер, всего-навсего стажер...

От Таманцева Андрей услышал, что по настоянию Главного управления

сегодня проводится крупнейшая войсковая операция, но в этой " ненужной затее"

их группа участвовать не будет.

- Она - войсковая, пусть войска ею и занимаются. А мы - контрразведка,

- с достоинством сказал Таманцев. - Мы будем действовать параллельно.

Настроен Таманцев был довольно мрачно. Он сразу сообщил Андрею, что у

него неприятность: застрелился, немецкий агент. Этого бы не случилось, если

бы не помешали прикомандированные. Но какой с них спрос? Никакого!..

Перефразируя известное высказывание Верховного Главнокомандующего, он

заметил, что прикомандированные приходят и уходят, а розыскники остаются и

отвечать в данном случае придется ему, Таманцеву, и хуже того - Алехину и

Полякову.

Он объяснил также, что из засады на хуторе его сняли, чтобы группа была

в сборе. Мол, по соображениям Эн Фэ, проклюнулась возможность сегодня или

завтра покончить

с " Неманом" и якобы подполковник и генерал заинтересованы в том, чтобы

сделала это именно их группа.

----------------------------------------

* Стрельба по-македонски - стрельба на ходу из двух пистолетов (или

револьверов) по движущейся цели.

---------------------------------------------------------------

Более всего Таманцев верил в оперативное мышление Эн Фэ и прямо сказал,

что если подполковнику и генералу не помешают, то сегодня, в крайнем случае

завтра, все будет " тики-так".

Андрей ничего не мог понять. Если войсковая операция не нужна, то

почему же из Москвы требуют ее проведения?.. И отчего, по какой причине

Таманцев, и, видно, не только он, против нее? Кто и как может мешать ловить

немецких шпионов? И почему Эн Фэ и генерал заинтересованы, чтобы с " Неманом"

покончила именно их группа?

Эти и другие вопросы занимали Андрея, но единственно, о чем он решился

спросить: что они должны сегодня будут делать?

Продолжая писать, Таманцев сказал, что, если ничего не изменится, им

предстоит засада в лесу часов от трех дня и до семи вечера - в наилучшее

время для коротковолновой радиосвязи. Но выехать туда придется несколько

раньше - сразу после полудня.

Андрей уже знал, что засадой называется скрытое расположение на

местности или в помещении оперативного состава, производящего поимку

вражеских агентов. Месяц назад Андрей и сам участвовал в таком мероприятии:

он и Алехин, нещадно истязаемые блохами, трое суток просидели в жаркой

вонючей стодоле бок о бок со свиньями и коровой, лишь ночью по нужде вылезая

на свежий воздух. Причем просидели впустую - никто не пришел, и у Андрея об

этих сутках остались самые неважные воспоминания.

Таманцев, мечтавший о сложных оперативных комбинациях, о функельшпиле

" стратегического значения", тем не менее к засадам относился с любовью и

уважением.

- Это самый результативный способ поимки в полевых условиях, - говорил

он. - Если поднапрячь извилины и все хорошенько организовать, даже из такого

примитива можно сделать конфетку!

Первые рапорта он написал спокойно и довольно быстро, последний же,

самый большой, о неудачной попытке задержания, вызвал у него настоящие

переживания. Излагая происшедшее утром, он раздувал ноздри, дважды припомнив

что-то неприятное, закрывал глаза и, наморщась, как от кислого, мотал

головой, а потом, не выдержав, возбужденно вскричал:

- Ввек бы их не видеть!

- К-кого?

- Прикомандированных!

Ему страшно хотелось спать, и, посматривая на пол в

углу у окна, он заявил, что, как только разделается с этой писаниной,

запрется здесь, в кабинете, и на два-три часа пусть розыск и " Неман" катятся

ко всем чертям! А потом Андрей его разбудит.

Закончив свои рапорта, Андрей отправился во взвод охраны и, улучив

момент, вынес оттуда подушку. Не рискуя проходить с ней по коридору отдела,

он передал ее в форточку Таманцеву - тронутый такой заботой, тот даже

улыбнулся. И, возвратясь в кабинет, Андрей решился задать вопрос, занимавший

его в этот час: а что будет, если ни сегодня, ни завтра поймать

разыскиваемых не удастся?

- Что?.. Москва шутить не станет... - мрачно сказал Таманцев. - Каждому

поставят по клизме... На полведра скипидара с патефонными иголками, -

уточнил он.

И после короткой паузы, словно утешая Андрея, добавил:

- Ты-то молодой... И меня, как рядового чистильщика, Москва наказывать

не станет - мы для них не фигуры!.. А уж Эн Фэ, Паше и генералу отмерят на

всю катушку - это как пить дать... За что?! - вдруг возмущенно воскликнул

он.

Добытая Андреем подушка не пригодилась - поспать Таманцеву в это утро

не удалось. Что-то там изменилось, и вскоре он, Алехин и еще человек

двадцать розыскников Управления контрразведки фронта на нескольких

автомашинах поспешно выехали в район Шиловичского леса.

Туда же в определенное место, южнее Каменки, Алехин велел прибыть к

тринадцати ноль-ноль и Андрею с одним из офицеров комендатуры - по указанию

Полякова или Голубова.

С момента отъезда Алехина и Таманцева Андрей находился в непрерывном

ожидании. Подумав, что о нем просто забыли, и томясь своей бездеятельностью,

он намеренно сунулся на глаза Полякову, выходившему из отдела, -

подполковник ответил на приветствие, но ничего ему не сказал.

Полуторка вернулась часа через два; Хижняк нашел Андрея и позвал его

обедать. Никаких распоряжений не поступало, и, подумав: когда еще придется

поесть? - Андрей отправился на кухню.

После жирных густых щей повар, земляк Хижняка, навалил им полные, с

верхом миски вареного мяса и пообещал еще на третье " какаву".

Так плотно Андрей давненько не ел; впрочем, сегодня всех кормили без

ограничений, как на убой; даже белый хлеб, нарезанный толстыми ломтями, без

нормы лежал на столах.

Андрей макал вилкой куски свинины в персонально для них выданное

Хижняку блюдечко с горчицей, когда в комнату-столовую, где находилось еще

десятка два человек, - вбежал какой-то старший лейтенант и с порога

закричал:

- Из группы капитана Алехина здесь кто есть?

- Я... - с набитым ртом, покраснев, проговорил Андрей. - М-мы...

- Что же вы здесь сидите?! - возмутился старший лейтенант. - Идемте,

возьмете представителя комендатуры. И немедленно выезжайте!

Когда они обогнули здание отдела, он показал Андрею высокого нарядного

офицера, стоявшего к ним спиной невдалеке от крыльца, а сам,

взволнованно-озабоченный, тут же исчез.

В офицере Андрей узнал помощника военного коменданта города, молодого

статного капитана с выразительными продолговатыми глазами на тонком красивом

лице.

Когда, впервые заехав здесь, в Лиде, в комендатуру, Андрей увидел

капитана, то ему подумалось, что где-то когда-то он уже встречал этого

человека. Но как ни силился Андрей, припомнить он не смог, а спросить не

решился:

даже со старшими по званию капитан разговаривал без выражения

почтительности и, пожалуй, несколько надменно, а на Алехина и вообще не

взглянул; он сидел за высоким барьером и, регистрируя командировочное

предписание, не поднял глаз от бумаг.

- Вот гусь, а?.. - ругался тогда Таманцев: ему капитан особенно не

понравился. - Его лбом башню тяжелого танка заклинить можно, а он здесь

окопался! И вознесся - никого не замечает! Пижон! Тыловая гусятина! Да я на

него облокотился!

Таманцев стоял в стороне у дверей, к барьеру не подходил и, конечно, не

сказал Андрею, что во время предыдущего приезда в Лиду имел неприятное

столкновение с капитаном: проходя по улице, не поприветствовал помощника

коменданта, тот остановил его и публично отчитал...

Торопливо прожевывая на ходу и сожалея в душе, что не удалось попить

" какавы", Андрей подошел к капитану и, козырнув, проговорил:

- Т-товарищ к-капитан, в-вы из к-комендатуры?.. Идемте с-со м-мной...

Хижняк, обежавший здание с другой стороны, уже успел сесть в машину и

завести мотор. Став на подножку, Андрей шепотом официально сообщил ему, что

к тринадцати ноль-ноль, то есть через сорок минут, им надлежит быть южнее

Каменки - Хижняк крепко выругался - и приказал жать на всю железку.

Возможно, надо было предложить помощнику коменданта сесть в кабину, но

пока Андрей говорил с Хижняком, капитан, помедлив, залез в кузов и устроился

там на ящике. Нарядно-осанистый, в отличной форменной фуражке с черным

бархатным околышем, он, возвышаясь над бортами, явно бросался в глаза, и

Андрей, помня указание Алехина - прибыть в назначенное место, не привлекая

по дороге чьего-либо внимания, - велел:

- С-сядьте ниже, к к-кабине!

Капитан послушался и не торопясь и, как показалось юноше, с весьма

недовольным видом опустился на грязные доски кузова. Андрей не сел - упал

рядом: полуторка, резко набирая скорость, рванулась как подхлестнутая.

Женщины с корзинками и сумками тянулись с базара;

проехал " додж", полный шумных танкистов в черных шлемофонах; у большого

костела в тени каменной ограды теснились прихожане; громыхая по булыжнику,

медленно катилась телега с привязанной к задку комолой коровой; со станции

доносились гудки паровозов; высоко-высоко, еле различимые в солнечном небе,

барражировали истребители.

Город жил своей обыденной жизнью, ничуть не подозревая, что в этот час

тысячи бойцов, сержантов и офицеров изготовились к проведению крупнейшей

войсковой операции. Еще большее число военнослужащих, как сказал Таманцев,

участвовало в чрезвычайных розыскных и проверочных мероприятиях по делу

" Неман". И среди этих многих тысяч лишь офицеры контрразведки знали о рации

КАО, о стратегическом значении разыскиваемой группы, знали суть

происходящего, и от сознания, что и он, Андрей Блинов, принадлежит к числу

столь немногих избранных, юноша чувствовал себя счастливым и необычайно

сильным.

Хижняк старался вовсю: они стремглав пролетели по улицам и через

какие-то минуты, оставив город позади, мчались по шоссе.

Капитан трясся в кузове подле Андрея с тем же горделиво-важным видом,

что и в комендатуре. На нем был складный, прямо с иголочки китель с ярко

сверкавшими на солнце золотистыми погонами и пуговицами, светло-синего,

довоенного сукна брюки и новенькие сапоги с длинными узкими голенищами.

Подшитые ровнехонько, свежее свежего манжеты виднелись из рукавов; складки

на брюках были отутюжены; от лакированного козырька фуражки и до черного

зеркала сапог все на капитане было новенькое, аккуратное, блестящее и весьма

неуместное в старом, видавшем виды кузове.

Чтобы не запачкать костюм, он, подложив под себя шелковый носовой

платок, сидел в метре от бочонка с бензином и старался одеждой ничего не

касаться; дважды он поглядывал на часы, как бы давая понять, что человек он

занятой и у него на счету каждая минута.

Андрей дружелюбно посматривал на капитана и даже улыбнулся, собираясь

заговорить, но тот и взглядом не удостоил его.

Вспомнив вдруг о письме матери, Андрей вынул его - когда еще выдастся

свободная минута? - и начал читать. При этом он скосил глаза и увидел, что

капитан демонстративно смотрит в другую сторону.

Письмо матери Андрея и порадовало, и опечалило, и вызвало некоторую

досаду.

Сережка Кузнецов был отличный мальчишка, а в Милочку Андрей в первом

классе действительно влюблялся, и не верилось, что их уже нет, как нет в

живых и еще семи его одноклассников.

Хлопоты матери удивили Андрея своей неуместностью и

безосновательностью. Боже мой, чем она озабочена?! " Ножки", " чулочки",

" посылочка с продуктами"... Он, Андрей, участвует в розыскных мероприятиях

стратегической без преувеличения важности, занимается делом, взятым на

контроль Ставкой Верховного Главнокомандования, а тут... ерунда, какая может

прийти в голову, наверно, только женщине, и то гражданской. " Мещанство,

тыловое мещанство..." - огорченно подумал Андрей.

И еще обижается, что он редко пишет. Да знала бы она... Самое обидное,

что он даже намеком не может сообщить ей, чем занимается.

Сунув письмо матери в карман, Андрей взглянул на часы - было начало

второго, - привстав, перегнулся в кабину и громко сказал:

- Х-хижняк, м-мы опаздываем... Ж-жми, дорогой, ж-жми!

- А я что делаю?! - свирепо закричал Хижняк.

Андрей с озабоченным видом сел на место. То, что они не успеют к

назначенному Алехиным времени, стало ясно еще на аэродроме - выехали позже,

чем следовало. Но теперь это Андрея по-настоящему обеспокоило, и он с

тревогой думал о возможных последствиях их вынужденного опоздания.

Это был, наверно, самый ответственный день в его жизни, главной своей

задачей он сейчас полагал не допустить и малейшей ошибки и, естественно, не

мог не волноваться.

Хотя Хижняк знал дорогу и ориентировался не хуже его, он на всякий

случай смотрел вперед, несколько раз перегибаясь через борт, с опаской

поглядывал на скаты (будто это могло что-нибудь дать) и все время со страхом

прислушивался к шуму мотора: вдруг откажет - и тогда они вообще не доедут до

места.

Капитана же словно ничто не интересовало. Он смотрел с холодно-важным

безразличием и каким-то недовольством, его взгляд, ни на чем не

останавливаясь, безучастно скользил по перелескам, чересполосице полей и

редким хатам, и лицо, как казалось Андрею, говорило: " Борьба со шпионажем?..

Подумаешь, эка невидаль? Я и не такими делами занимаюсь!.."

" А все-таки я его где-то встречал! " - размышлял Андрей, подпрыгивая в

кузове и опираясь руками, чтобы смягчить толчки; ощущение, что он прежде

когда-то видел этого человека, не оставляло его, но вспомнить: где? - он не

мог, а заговорить не решался.