Глава 3. Вы тащите к церковному елею

Вы тащите к церковному елею

Такого, кто родился меч нести,

А царство отдаете казнодею;

И так ваш след сбивается с пути.

(“Чистилище”, VIII, 145-148)

Наконец, мы переходим к третей книге «Монархии». Мы видим, что третья книга достойна нашего особого внимания уже из первых ее строк: «Ответ на него (вопрос – прим. автора), быть может, вызовет известное негодование против меня, ибо истинность его не может быть доказана без того, чтобы кое-кто не краснел» (кн. I, I). Она, на мой взгляд, самая важная, так как мысли Данте в ней обретают вполне четкую и ясную для нас форму. Эта часть трактата не столь утопична, как первая, и имеет вполне реальную цель – покончить с светской властью пап, доказать, что их целью является только попечение о духовных делах.

«Итак, настоящий вопрос, который предстоит исследовать, касается двух великих светил6, а именно римского первосященника и римского принцепса, и ставится он о том, зависит ли власть римского монарха (являющегося по праву монархом всего мира, как было это доказано во второй книге) непосредственно от Бога, или же она зависит от наместника, или служителя Божия, под которым я разумею преемника Петра, истинного ключаря царства небесного» (кн. I, II).

Когда Данте взялся за перо, чтобы написать свой трактат во славу светской монархии, он должен был, конечно, тщательно обдумать историю политических притязаний папства и прежде всего недавние факты, еще совсем свежие в памяти современников. Покойный папа Бонифаций VIII сделал сумасбродную идею мирового господства римской курии практическим руководящим началом своей деятельности. Данте не мог не вспомнить, как еще в 1296 г. Бонифаций вновь провозгласил эту старую излюбленную доктрину папства в булле «Клерицис лаикос», впервые приведшей Бонифация к столкновению с Францией.

Данте не мог не вспомнить, как в 1300—1301 гг. Бонифаций особенно настойчиво вмешивался во флорентийские дела, заявив в письме к флорентийскому епископу о своей верховной власти над Флоренцией, Тосканой и вообще над всеми смертными. Данте в те годы стал — и на всю жизнь остался — активным борцом против папства.

Поэт мог вспомнить и о том, как Бонифаций принял послов императора Альберта с диадемой Константина на голове и заявил им: «Разве я не являюсь высочайшим понтификом? Разве это не престол Петра? Разве я не могу распоряжаться правами империи? Я — Цезарь! Я — император!» А знаменитая булла «Унам санктам», оглашенная в ноябре 1302 г.! Центральная мысль буллы опять-таки заключалась в том, что «оба меча, т. е. духовный и светский, — во власти церкви». Правда, столкнувшись с национальной французской монархией, папство обнаружило беспочвенность своих далеко идущих планов. Небольшой отряд во главе с Шарра Колонна и Гильомом Ногаре, посланцем Филиппа IV, пленил Бонифация в городке Ананьи, причем Ногаре нанес папе пощечину железной рыцарской рукавицей. Пощечина в Ананьи стоила Каноссы. Бонифаций умер в 1303 г., не выдержав потрясения, а через шесть лет папский престол, перенесенный в Авиньон, стал привеском к французскому трону.

Но папство отнюдь не перестало после этого быть препятствием на пути к объединению Италии и не рассталось с доктриной всемирного господства. В 1307 г. новый папа Климент V провозгласил, что булла «Унам санктам» имеет силу повсюду, кроме Франции. Зависимость папы от французского двора, стремившегося к расчленению и завоеванию Италии, лишь усугубляла антинациональный характер папства. Ненависть Данте к папству переплеталась с не менее жгучей ненавистью к французской монархии, к Филиппу Красивому и его брату Карлу Валуа.

Когда в Италию вступил Генрих VII, папа, на первых порах приветствуя его, подчеркнул, однако, верховенство церкви над империей.[15]

Было бы большой ошибкой считать Данте противником папства как такового. Для философа папа действительно является наместником Петра, он – «ключник райских врат», его духовный авторитет и высокий сан остаются неприкосновенными. Однако его светское могущество, его влияние и активное участие в политических делах Европы… Вот, что более всего достойно порицания.

В «Комедии» Данте отнюдь не отказывается от глубокого почтения к папскому престолу[16]. В Чистилище поэт неожиданно становится на колени перед казненным за жадность Андрианом V, так что даже сама грешная душа папы недоумевает.

Став на колени из благоговенья,

Я начал речь, но и по слуху он

Заметил этот признак уваженья

И молвил: " Почему ты так склонен? "

И я в ответ: " Таков ваш сан великий,

Что совестью я, стоя, уязвлен".

(“Чистилище”, XIX, 127-130)

Насколько глубоко въелось в ум Данте чисто средневековое благоговение перед «наместником Христа», показывает его возмущение «страшным злодеянием» в Ананьи; речь идет об унижении ненавистнейшего врага Данте — Бонифация VIII, но папская тиара священна в глазах Данте, на чьей бы голове она не находилась.

С другой стороны, папы ведь были врагами империи, и Данте мучает их в аду, не жалея красок фантазии, причем особенно достается тому же Бонифацию, которого ожидает огненная яма. И страстные обличения сопровождаются характерной оговоркой, что, дескать, лишь уважение к святости самого панского сана несколько умеряет «суровые речи».

Данте преклоняется перед римской церковью и папством как идеальным принципом, но неистово обличает реально существовавшие церковь и папство. Обращаясь в 1310 г. к итальянским кардиналам, поэт заявлял, что его голос — «единственный благочестивый голос, звучащий как бы на тризне матери-церкви». «Разве не так? Все — и вы в том числе — избрали себе в супруги алчность, которая всегда порождает не благочестие, справедливость и милосердие, но жестокость и вражду».

Церковь сошла с начертанного Христом пути, «и, если ныне итальянцы поражены горем, бедствуют и покрыты стыдом, то кто же усомнится, что это вам, — пишет Данте кардиналам, — вам следует горевать, ибо вы были причиной столь неслыханного затмения солнца». Все это замечательное послание проникнуто мыслью, что церковь погибла, и возрождение ее должно стать одновременно национальным возрождением: «мужественно боритесь за невесту Христову, за престол сей невесты, коим является Рим, за нашу Италию… дабы позор гасконцев, сжигаемых свирепой алчностью и стремящихся присвоить себе славу латинян, остался во веки веков примером для грядущих поколений».[17]

Данте противопоставляет современной церкви церковь времен раннего христианства. «Отцы церкви» «искали бога, как конечное и лучшее, эти же стремятся только к доходам и бенефициям». В своей ненависти к хищному и порочному духовенству Данте заходит так далеко, что изображает церковь в виде апокалиптического зверя с восседающей на нем блудницей — папством.

Все это сильно отдавало ересью. Как отмечает Энгельс, «когда окрепло бюргерство, в противоположность феодальному католицизму развилась протестантская ересь, сначала у альбигойцев, в Южной Франции, в эпоху высшего расцвета тамошних городов». Рядом с альбигойцами Энгельс ставит итальянца Арнольда Брешианского, боровшегося в XII в. против папства (некоторые высказывания Арнольда легко спутать с высказываниями Данте). «Ересь городов, — а она собственно является официальной ересью средневековья, — была направлена главным образом против попов, на богатства и политическое положение которых она нападала». Данте тоже, в духе бюргерской ереси, нападал на богатства и политическую власть церкви, проповедуя, кроме того, немало иных, явно еретических мыслей.

Данте издевался над торговлей индульгенциями. Он высмеивал вздорные проповеди, читаемые с амвона: «Теперь в церквах лишь на остроты падки да на ужимки», «а Евангелие молчит». Поэт требовал возвращения к евангельской простоте и святости, страстно обвиняя церковь в искажении учения Христа.[18]

Что же хочет добиться Данте третьей книгой? Кому она адресована? «Таким образом, остается спорить с одними лишь теми, кто, движимые некоторой ревностью к матери-церкви, не ведают искомой ими истины. С ними я начинаю состязание в этой книге ради блага истины с тем почтением, которое благочестивый сын обязан оказывать отцу, которое благочестивый сын обязан оказывать матери, благочестивый в отношении Христа, благочестивый в отношении церкви, благочестивый в отношении пастыря, благочестивый в отношении всех, исповедующих религию христианскую». Данте – «благочестивый сын», который хочет любимой им Церкви, религии только добра, и старания его направлены на то, чтобы доказать, что не Церковь стоит над светской властью, вынужденная терять себя в постоянном политическом противоборстве за власть и влияние, а светская власть находится наравне с ней, а над обоими институтами сам Господь, Иисус Христос.

Для нас в этой книге более важны доказательства «которые коренятся в римской истории и в разуме человеческом». Что первым делом вспоминает Данте? Он, разумеется, не может обойти стороной источник светской власти пап – «Константинов дар». «И когда они ее доказывают, я говорю, что доказательство не имеет силы, ибо Константин не мог отчуждать права и владения империи, а церковь принимать их. И так как они упорно настаивают, сказанное мною можно разъяснить так: никому не дозволено, основываясь на вверенной ему должности, делать то, что этой должности противоречит; ведь иначе одно и то же, взятое в том же самом смысле, могло бы быть и своей собственной противоположностью, а это невозможно. Но рассекать империю противно должности, вверенной императору, ибо долг его – подчинять человеческий род единому хотению [velle] и единому нехотению [nolle], как легко можно это усмотреть в первой книге настоящего сочинения; следовательно, рассекать империю императору не дозволено. Если, следовательно, отдельные права и прерогативы были (как говорят) отчуждены Константином от империи и переданы в ведение церкви, то был бы разодран хитон несшитый, разодрать который не осмеливались даже те, кто пронзили копьем истинного Бога, Христа» (кн. I, X).

«Говорят еще, что папа Адриан призвал Карла Великого к себе, чтобы он защитил Церковь, притесняемую лангобардами во времена Дезидерия, короля их; Карл получил от него императорское достоинство, несмотря на то, что Михаил был императором в Константинополе. Поэтому они говорят, что все, кто были императорами римлян после Карла, также являются защитниками церкви, и должны быть ее защитниками, ею призванными. Отсюда вытекает и та зависимость, которую они хотят обосновать. Для опровержения сказанного я говорю, что они в сущности не говорят ничего, ибо узурпация права не создает права. Ведь если это так, на том же основании можно было бы доказать, что власть церкви зависит от императора, после того, как император Отгон восстановил папу Льва и низложил Бенедикта, отправив его в изгнание в Саксонию» (кн. III, XI). Что же это значит? Если Данте считает, что у папы нет права давать кому-либо императорский титул, то как же он признает императорами германских властителей, в том числе и Генриха VII? Ведь Данте даже не считал предшественников Генриха хоть сколько-нибудь легитимными и имеющими какие-то права на Италию. Данте выделил Генриха лишь потому, что тот изъявил намерение венчаться императорской короной у папы. Вероятнее всего, что великий флорентиец увидел в грядущих событиях возможность реализации своих идей. Данте здраво осознавал, что уже не возродится Римская империя, не соединит Запад и Восток, чтобы принести ее гражданам мир и благоденствие. Тогда Генрих был ближе всего к этому, ближе осуществлению самой желанной, самой болезненной мечты – объединение Италии.

Данте, как и все его современники, верил в церковную легенду, подкрепленную фальшивой грамотой, изготовленной в VIII в. Легенда гласила, что император Константин, перенеся столицу на Восток, якобы вручил пане Сильвестру в знак благодарности за свое чудотворное исцеление власть над Римом. Данте не был знаком с текстом «дара Константина», но отрицал его юридическую правомочность. «Дело это гибель в мир внесло!». «Дар», по мнению поэта, — роковая ошибка, начало и причина упадка христианства.[19]

Однако при всех нападках на Церковь, совершенно ясно, что Данте остается человеком верующим, преклоняющимся перед церковью и папой. Это очевидно из следующих строк:

«Истину этого последнего вопроса не следует понимать столь строго, будто римский император ни в чем не зависит от римского первосвященника, коль скоро помянутое смертное счастье в каком-то смысле сообразуется со счастьем бессмертных. Итак, пусть цезарь окажет Петру уважение, проявляемое первородным сыном к отцу своему, дабы, озаренный светом отчей славы, тем доблестнее разливал он лучи по всему кругу земному, над которым получил он власть единственно от того, кто в руках своих держит все духовное и мирское».

Все, чего желает Данте – вернуть Церкви ее место, где она действительно будет выполнять свою миссию, очищенная от низких, грязных дел мирского и суетного мира, от неподобающего богатства и симонии.

Примерно в том году видный доминиканец Гвидо Вернани сочинил «Опровержение „Монархии“, написанной Данте». Автор «Опровержения» отзывался об «этом человеке» (так он неизменно именует Данте) с откровенной ненавистью. Ибо в том, что представляется теперь некоторым дантологам поэтическими мечтаниями, Вернани видел практически опасную ересь. И показательно! — монах безошибочно наметил для нападения самые важные и самые смелые положения дантовской теории. Он негодует против монархии, против светского единовластия. Он возмущается мыслью, будто «римский народ» призван стать средоточием империи, обновив славу античных времен. Он протестует против крамольного размежевания «двух целей» — небесной и земной. Он обвиняет «этого человека» в слишком вольном обращении с каноническими текстами, во вредных для церкви умствованиях. И Вернани прав. Негодование церковника великолепно оттеняет прогрессивный смысл дантовского трактата и вновь подтверждает связь религиозно-политических утопий поэта с конфликтами его страны, его эпохи.[20]

Данте, таким образом, выступил против господствовавшей в его время концепции теократии, которая обосновывалась, например, таким крупным теоретиком, как Фома Аквинский. Фома призывал императоров подчиняться папе, как самому Христу. Данте же настаивает на том, что император непосредственно предстоит перед богом, получает от него санкции на власть и несет полноту ответственности. Папа, с его точки зрения, наместник не Христа, а Петра. И хотя монарх должен оказывать ему уважение, подобное уважению бога-сына к богу-отцу, они суть равноправные выразители божьей воли.[21]

Заключение

В 14 веке политический трактат Данте сохранил свою злободневность и оказал большое влияние на публицистов Европы, отстаивающих права складывающихся национальных государств на независимость от Рима. «Монархия» - первая великая утопия, созданная на рубеже средневековья и Ренессанса, в которой автор с предельной ясностью требует разделения церкви и государства.

Историческая действительность не предоставляла такого варианта объединения. Но передовая мысль итальянской ранней буржуазии не желал смириться. И на протяжении веков настойчиво искала выход.

Искал и Данте. Идея всемирной монархии – плоть от плоти Данте. Она выношена им в мучительных скитаниях и, выстраданная, заполнила собой все сто песен «Божественной комедии». К XIV веку «Священная империя германской нации» одряхлела, неудачная борьба двух Фридрихов с папами надломила ее. Не странно ли, что именно на эту искусственную империю, не имевшую ничего в будущем и оставившую в прошлом кровавую память о себе в Италии – не странно ли, что именно на нее возложил все свои надежды Данте? Перед нами по форме идея «всемирной» монархии. По существу же – это идея монархии национальной, итальянской.

Действительно, во второй главе можно увидеть империалистическую тенденцию – Италия, римский народ, которому, как считает Данте, сам Господь дал полное право распространить свою власть от Запада до Востока, именно он способен стать центром всемирной империи. Рим, чьи камни стен «заслуживают поклонения, а земля на которой он стоит, достойна людского почитания и восторга».

Данте по-новому взглянул на саму проблему власти. Он увидел опасное противоречие в стремлениях теократов подчинить духовному авторитету политическую власть. С другой стороны, он вовсе не хотел, чтобы папство зависело от императорской власти, как то приписывали ему оппоненты. Дурные последствия второго достаточно очевидны, в первом же устремлении Данте находит извращение сущности власти. Дух правит не так, как сила или воля. Если мы сделаем его политической силой, он или сам превратится в инструмент земной политики, или уничтожит субъект свободной воли в управляемой им светской общине. Данте не только отстаивает автономию светской власти, но и бережет чистоту духовного авторитета церкви. Ведь бог строит свои отношения с верующими не на силе закона, а на хрупкой основе веры, даруя людям свободу. Четкое различение духовной и политической власти позволит, как считает Данте, уберечься от злоупотреблений. Духовный авторитет открывает содержательный мир истины и путь к спасению, но он не должен воплощать эти идеалы, прибегая к политической власти.

К тому же светское могущество пап было серьезной преградой к объединению Италии. Данте понял это за двести лет до Макиавелли. Его идея всемирной монархии по существу своему направлена против папства. Как можно было в тогдашних условиях лишить пап светской власти (а это лейтмотив политических высказываний поэта)? Что можно было противопоставить гигантскому авторитету всемирной «духовной монархии», претендовавшей на светское господство? Только не менее древний авторитет тоже всемирной, но светской монархии.

Энгельс отметил эту существеннейшую сторону утопии Данте: «…в Италии папская власть – препятствие национальному единству и в тоже время она выступала, часто только для видимости, в роли его представителя, однако вела себя так, что Данте, например, все же видел спасителя Италии в чужеземце-императоре».

Таким образом, Данте попытался, выдвигая идею всемирной монархии, решить две важнейшие, нераздельные задачи, поставленные историческим развитием Италии: уничтожение светской власти пап и создание национальной монархии. Это доказывает, что фантастичная по форме утопия Данте чрезвычайно реалистична и глубока по своему объективному содержанию. Данте мечтал о преобразованной империи, не имеющей ничего общего с реальной существовавшей тогда ублюдочной монархией преемников Оттона I. Священная империя должна была утратить свой наполовину немецкий, наполовину космополитический, призрачный характер и осуществить реальное объединение всего христианского мира, даровав ему покой и счастье. Но не удивительно, что поэт имел ввиду прежде всего родную страну. Как часть христианского мира в рамках этого всеобщего единства обрела бы единство и Италия — сердце империи. Политическая мысль Данте поневоле стремится к цели кружным путем, но все-христианская, абстрактная оболочка утопии не должна затемнять для нас ее национальных, конкретно-исторических истоков. Как бы ни номинальна была власть германских императоров над Италией, все же она оставалась достаточно сильной, чтобы исключить создание на ее месте национальной монархии.

XIII век – время утопических мечтаний, и Данте можно рассматривать в этом контексте. Но довольно быстро исчез сам предмет спора, который Данте ведет с оппонентами: ни папа, ни мифический император на заре Нового времени уже не играли политической роли. Утопия Данте приобрела более широкое значение и выявила свою уникальность. Она резко отличается от теократических учений Августина и Фомы Аквинского; она противостоит теориям французских юристов, боровшихся за принцип национальной самостоятельности государства и не признававших мировой империи; она, наконец, в отличие от чисто политических концепций разделения светской и духовной власти Оккама и Марсилия Падуанского, содержит положительный религиозный и моральный идеал, образ мирового монарха. Церковь отнеслась к “Монархии” намного суровее, чем к “Божественной Комедии”: а 1329 г. она была осуждена, а в 1554 г. – внесена в индекс запрещенных книг. Недостаточно ортодоксальная для церкви и недостаточно новаторская для юристов французского короля, эта теория была вытеснена на обочину культурного процесса. Может быть, только сейчас можно увидеть, что она принадлежит не только маленькому отрезку “своего времени”. Вряд ли при этом нас должно смущать то, что речь в трактате идет о монархе. Дантовский образ монарха не похож на реальных сюзеренов средневековья. Еще меньше он похоже на монарха из трактата Макиавелли – тирана, полностью слившегося с миром бездушной причинности (дистанция между этими монархами не меньше, чем между дантовскими образами Люцифера и Троицы). Во всяком случае, парадоксальная живучесть построений “Монархии” говорит о том, что этот трактат не только обозначил некий момент равновесия между социальным мышлением средневековья и Возрождения, но и закрепил духовный опыт, понадобившийся через 600 лет.[22]

Список литературы

Источники:

Данте Алигьери «Монархия»

Данте Алигьери «Божественная комедия»

Литература:

1. Баткин Л.М. Данте и его время. Поэт и политика. – М.: Издательство «Наука», 1965. В Фундаментальной библиотеке

2. Баткин Л.М. Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности. – М.: Наука, 1989. – 270 с.

3. Баткин Л.М. Итальянское Возрождение: Проблемы и люди. – М.: РГГУ, 1995. – 446 с.

4. Голенищев-Кутузов Н.И. Данте. – М., 1967.

5. Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. – М.: Высш. шк, 1980.– 368 с.

6. Дживелегов А.К. Данте Алигьери: Жизнь и творчество. – М.: Гослитиздат, 1946. – 412 с.

7. Доброхотов А.Л. Данте. – М., 1990.

8. Елина Н.Г. Данте. – М., 1965.

9. Наумов Е.П. Сословные монархии средневековой Европы и политические концепции Данте // Дантовские чтения: Сб.ст.: 1979 / под общ. ред И. Бэлзы. – М., 1979.

10. Наумов Е.П. Политическая карта Европы 1300 года по оценке Данте // Дантовские чтения: Сб. ст.: 1976 / под общ. ред И. Бэлзы. – М., 1976.

11. Сергеев К.В. Театр судьбы Данте Алигьери: введение в практическую анатомию гениальности. – М. 2004.

12. Жильсон Э. Данте и Философия. М., 2010.

[1] Дживелегов А.К. Данте Алигьери: Жизнь и творчество. М.: Гослитиздат, 1946. С. 244-246.

[2] Голенищев-Кутузов Н.И. Данте. М., 1967. С. 172.

[3] Там же. 176-177.

[4] Баткин Л. М. Данте и его время. М., 1965. С. 42.

[5] Дживелегов А.К. Данте Алигьери: Жизнь и творчество. М.: Гослитиздат, 1946. С. 246.

[6] Абу́ ль-Вали́ д Муха́ ммад ибн А́ хмад аль-Куртуби, известен как Ибн Рушд — западноарабский философ. В Западной Европе известен под латинизированным именем Аверро́ эс.

[7] Доброхотов А.Л. О «Монархии» Данте // Данте Алигьери. Монархия. М., 1999.

[8] Доброхотов А.Л. О «Монархии» Данте // Данте Алигьери. Монархия. М., 1999.

[9] Баткин Л. М. Данте и его время. М., 1965. С. 33-34.

[10] Баткин. Данте и его время.

[11] Баткин Л. М. Данте и его время. М., 1965. С. 32.

[12] Дживелегов А.К. Данте Алигьери: Жизнь и творчество. М.: Гослитиздат, 1946. С. 237.

[13] Голенищев-Кутузов Н.И. Данте. М., 1967. С. 176.

[14] Там же.

[15] Баткин Л. М. Данте и его время. М., 1965. С. 41-42.

[16] Там же. С. 44.

[17] Баткин Л. М. Данте и его время. М., 1965. С. 45-46.

[18] Баткин Л. М. Данте и его время. М., 1965. С. 48.

[19] Баткин Л. М. Данте и его время. М., 1965. С. 47.

[20] Баткин Л. М. Данте и его время. М., 1965. С. 51-52.

[21] Доброхотов А.Л. О «Монархии» Данте // Данте Алигьери. Монархия. М., 1999.

[22] Доброхотов А.Л. О «Монархии» Данте // Данте Алигьери. Монархия. М., 1999.