Глава восемнадцатая Скарлотина

Псевдоплоть аккуратно держала уродливой лапкой банку ту­шенки. Другой лапкой, не менее уродливой, она выскребала от­туда мясо и засовывала в такой же уродливый ротик, помогая липким языком. Добравшись до донца, псевдоплоть долго отлеп­ляла от жести приклеившийся лавровый листик, потом добыла его и тоже сжевала. С сожалением заглянула в банку и отшвыр­нула в сторону.

- Гребанулся ты, чува-ак, — произнес Аспирин, с нескры­ваемым отвращением наблюдавший за процессом кормления. — Самим нечего жрать, а ты эту сучку кормишь. Тушенкой. Хоро­шей притом тушенкой. Мне бы лучше отдал. Я бы сам сожрал.

- Не нуди, — попросил я, но Аспирин не унялся, продолжал что-то сварливо бормотать.

Непредвиденная остановка позволила отряду отдохнуть, но на псевдоплоть все пялились с подозрением. Нормально отнеслись к ее появлению лишь старик-генерал, с уважением пробормотавший: «Ну и страшна, сучка! Как вся моя жизнь! " после чего утративший интерес к мутанту, да детишки, которые сбились у меня за спиной и явно боролись с желанием погладить скотинку. Честно говоря, псевдоплоть и в самом деле оказалась не слишком уродливой — видали мы и куда похуже.

Скотинка вела себя галантно: отошла в сторонку, присела под кустами и принялась умываться совсем по-кошачьи. Аспирин, увидав такое, тревожно плюнул и ушел помогать Паулю и профессору проверить, как там плененные бюреры. Я справедливо полагал, что они трапезничают трупом убиенной Петраковым-Доброголовиным «тещи», и смотреть на эту сомнительную картину не стал.

Что же делать с псевдоплотыо? С чего она к нам прибилась? Что-то я раньше о таких любвеобильных мутантах не слыхал.. Пристрелить ее, что ли, в самом деле? Доверять псевдоплоти.. Меня же на смех поднимут, обязательно кто-то из парней проболтается. Хотя для этого еще вернуться надо.

- Пойдем, что ли? — сварливо сказал дед, подошедший совершенно неслышно ко мне вплотную. — Покормил свою скотину-Скарлатину, надо двигать. А то народу только дай — расслабятся, не поднимешь потом.

- Так точно, — кивнул я и скомандовал общий подъем. Пассажиры зашевелились, забормотали, закряхтели, стали собираться. Я, глядя на этот сброд, в очередной раз подумал, что надо все бросить и сваливать отсюда. Если успешно доберемся, если чертовы бюреры не подохнут вопреки профессорским утверждениям и достижениям науки, если Петраков-Доброголовин нас не обду­рит при расчете... Впрочем, если он попробует это сделать, я его лично убью. Коли успею за парнями.

Профессор выглядел хмуро: ему была очень уж не по душе компания пассажиров с разбившегося самолета, но поделать Петраков-Доброголовин ничего не мог.

- Живы карлики? — осведомился я, когда профессор подошел ко мне и стал рассматривать продолжавшую мирно умываться псевдоплоть.

- Живы. Жрут.

- Это хорошо, что жрут. Идемте вперед, профессор, тут спокойно

- Идемте. Только я бы вас попросил...

- Что еще?

- Вы меня постоянно представляете этим людям как профессора. Вы же понимаете, господин Упырь, что я не хотел бы афи­шировать...

- Понял. Не буду впредь.

Петраков-Доброголовин удовлетворенно кивнул и пошел рядом со мной, но прежде я пугнул мутанта. Даже не пугнул, а присел, словно собираясь что-то подобрать с земли, как обычно отгоняют собак. Псевдоплоть послушно испугалась и поскакала впе­ред, скрывшись за поворотом живописной дорожки меж деревьев.

Откуда-то издалека донеслось ее прощальное «абанамат». Я за­думался.

Профессор, похоже, тоже, потому что спросил:

- Помните, вы говорили, что псевдоплоти слова забывают через полчаса?

- Помню, — неохотно ответил я. — Только это не я говорил, а господин Аспирин.

- Не важно... Но полчаса же, так? А эта сколько уже за нами бегает и одно и то же говорит. Как такое может быть?

- Не знаю я, профессор. Вот честно — не знаю! Это Зона. Здесь всякое может статься. Скажем, новый вид, внешне похо­жий на обычную псевдоплоть, а внутри — совершенно иной.

- Бегает, выслеживает, вы ее прикармливаете зачем-то...

- Она нам однажды жизни спасла. А я насчет этого благо­дарный.

- Зачем она вам? — спросил профессор.

- Сам не знаю, — неожиданно признался я. — Но убивать ее как-то некрасиво, согласитесь.

- У вас оригинальная мораль, — заметил Петраков-Доброголовин. Я обратил внимание, что свой «стечкин» он несет не в кобуре, а в руке. Соображает.

- Уж какая есть. Не жалуюсь.

- Помните наш разговор там, в городе? Мы говорили в том числе о мутантах. «Слыхали такие рассуждения, да. С контролером можно подружиться, зомби можно приручить, с бюрерами легко помириться...» — сказали тогда вы и добавили: «Обычно те, кто так рассуждал, долго не жил».

- Я до сих пор придерживаюсь такого мнения.

- Однако эта псевдоплоть...

- Если понадобится, я ее убью, профессор.

- Меня вы бы застрелили с меньшими раздумьями, уверен.

- У вас мания преследования, — улыбнулся я. — Зачем мневас убивать? Или совесть нечиста?

- Почему же сразу нечиста... Просто иы меня не любите. Это заметно, — сказал профессор с грустным видом. Врать без нужды я не стремлюсь, потому ответил:

- А зачем мне вас любить? Вы не танцовщица из бара. У нас от­ношения совсем иного плана: деловые, взаимовыгодные. Я выпол­няю работу, вы ее оплачиваете. Хотя я бы предпочел встретить вас и городе по возвращении, а не таскаться в вашей компании по Зоне.

- Вот-вот. Работа. А вы ввязались в эту историю с пассажи­рами. Ничего бы с ними не случилось, отсиделись бы в остатках корпуса...

Я посмотрел на профессора почти с ненавистью:

- У вас дети есть, господин Петраков-Доброголовин?

- Нет, — ответил профессор, но хоть покраснел.

Я немного помедлил и сказал:

- Вы тоже когда-то были ребенком. Толстым, противным, вредным, но ребенком. И кто знает, попади вы в такую переделку и решение бы принимал такой вот... который оставил бы вас с гниющими трупами в железном коробе, окруженном мутантами и прочим ужасом... Мне продолжать?

- За ними бы пришли спасатели, военные, — обиженно сказал профессор.

Я ровным голосом сказал:

- Вот и оставались бы с ними.

- Я? — вскинулся профессор. — Я вам деньги плачу!

- Вот и они платят, — брезгливо отстранился я от профессора. Надо же, какая все-таки дрянь человек. Не зря, ох не зря Землю наградило этой Зоной. И будут еще, вон Даун же поперся в какую-то... Будут. Много будет. Поделом человечеству, еще и не такое заслужили! Геены огненные на вас всех и что там еще бывает. Сволочь какая, надо же! Еще биолог называется!

Профессор, видать, почуял, что я на грани, и как-то потихоньку приотстал. Но вскорости снова потянул меня за рукав. Я уж было собрался послать его грубо, но вовремя понял, что это не профессор.

Это была стюардесса Марина, и она явно хотела мне что-то сказать. Более всего в этот момент я надеялся, что довольно симпатичная девушка просто желает объясниться мне, отважному спасителю и укротителю мутантов, в любви. Это как минимум слегка бы подняло мне настроение после общения с Петраковым-Доброголовиным. Но дело, конечно же, было совсем в другом. Еще возле самолета она перед самым уходом обратилась ко мне с неожиданной просьбой — снять «черные ящики» с самолета. Я было отказался, сказав, что не знаю даже, где они находятся, но Марина отвела меня к очнувшемуся бортмеханику, кото­рый объяснил. Он тоже просил снять «ящики» и спрятать — за­копать, к примеру. Поскольку процедура оказалась несложной и по многом обоснованной — в самом деле, надо же потом разобраться, что там случилось с самолетом, а с собой тащить эти штуки мне вовсе не хотелось, — мы быстренько все сделали, а место захоронения я пометил. И вот стюардесса снова чего-то от меня хотела.

- Вы знаете, — сказала она и замолчала. — Знаете...

- Константин, — подсказал я.

- Знаете, Константин... По-моему, наш самолет сбили.

- То есть?! — удивился я.

Теоретически любое воздушное транспортное средство в подлете к Зоне сбить могли. Но — неопознанный вертолет или что-то маленькое, если бы нашелся идиот, вздумавший сунуться в Зону таким образом: заметным и практически бесперспектииным. А никак не здоровенный пассажирский авиалайнер.

- Почему вы так думаете?

- Сережа, командир экипажа, пытался доложить на землю, но я не знаю, успел ли — связь почти сразу пропала... Он сказал - попадание ракеты.

- Я в авиации не слишком много понимаю, но если бы в вас попала ракета, вряд ли мы с вами сейчас разговаривали бы, — за­метил я.

- Я тоже, я ведь не пилот... Но самолет очень сильно тряхнуло, и ребята тоже разбираются... разбирались... — Стюардесса шмыгнула носом, и я подумал, что она вот-вот разревется, но Марина справилась с собой и продолжила: — Нас могли сбить?
Как вы думаете?

- Может, вас аномалия долбанула, — предположил я.

- Нет, мы за этим... как он... за Периметром еще были...

- Откуда вы знаете?

Я же говорю, Сережа пытался с землей связаться... Я слы­шала переговоры. А потом сказал, чтобы я шла успокаивать пас­сажиров, а он постарается провести машину до более-менее подходящего места для аварийной посадки. Управление... управления уже не было, он сказал, что попробует двигателями управлять, японцы когда-то так делали, когда у них авария на лайнере произошла... этими... РУДами... Только, говорит, тут Зона, Периметр уже рядом, летать над ней не разрешается, а свернуть — нельзя...

- Понятно, — пробормотал я. — Именно поэтому мы и спря­тали «черные ящики»?

- Да.

В самом деле, аномалии тут были вроде ни при чем. Долбанули ракетой с земли? Зенитчики там аховые, знают же, что в Зону по воздуху никто не лезет, кроме вертолетов армейских, далеко не забирающихся... Могли и ляпнуть, глаза продрав спьяну. Или даже не продрав — там куча автоматики стоит, за которой никто и не следит толком.

Стоп, это что ж получается? Это получается, что нас никто может вовсе и не ждать. Поскольку с землей пилоты, по словам стюардессы Марины, связаться так и не смогли, об аварии ни­кто не знает. Кроме, само собой, военных. И тогда варианта здесь два.

Первый — вояки все же доложили своему начальству, что ошибочка вышла, завалили, дескать, пассажирский самолет. Ка­емся, сделайте чего-нибудь, а?

Зная местное начальство, я был уверен (за редким исключе­нием, но эти честные люди ничего не решали), что оно с готов­ностью постарается замять некрасивый скандал. Потому что он вызовет вопросы, проверки, визиты нежелательных лиц — от журналистов до сенаторов, и... И лучше всего сделать так, как будто никакого самолета не было. Пропал над Зоной, какого чер­та туда полез — неизвестно. Сами виноваты, короче.

Второй вариант — вояки ничего своему начальству вообще не доложили.

И в первом, и во втором случае ничего хорошего нам не све­тит. Либо никто толпу гражданских на Периметре не ждет, и их положат автоматические оборонительные системы; пробраться незамеченными в таком количестве мы никак не сумеем. Либо эту толпу положат преднамеренно, оправдавшись первым вари­антом — не знали, ах, какая трагедия, думали, сталкеры из Зоны поперли или мутанты. Еще версия — вообще никакой трагедии не отметят, просто обстреляют пару раз из своих систем залпо­вого огня, перемешают косточки с землей, и как не бывало пас­сажиров. Да, упал самолет где-то в Зоне. Да, искали. Не нашли. А пассажиры? Пассажиров, поди, мутанты поели. Никто не поле зет искать доказательства, а пока рано или поздно сподобятся под давлением родственников или каких-нибудь международных организаций, ничего, кроме разрушенного корпуса, уже не останется...

Да и плевать. Сбили, не сбили — в данный момент это никак не влияло на события. Потом, когда выберемся, будем обсуждать причины аварии. А сейчас нужно о другом думать.

О чем — я увидел буквально через несколько секунд.