Глава Х

Комната, куда меня привели, просто раздавливала чрезмерной пышностью, слоновой массивностью низких колонн, точно разбухших от тяжести лепного потолка. Лишь одна стена была лишена украшений: гладко-выпуклую, сплошь из молочного стекла, ее окаймляла мраморная рама. И все, кто расположился в комнате, сидели (вернее, полулежали) лицом к этой стене.

Бессмертного я узнал сразу. Он кутался в какую-то совсем не орденскую меховую накидку и вообще выглядел усталым, чуть ли не больным. Среди свиты первым делом нашел я синеглазого красавца-бородача, немало меня смущавшего. Он напряженно смотрел по сторонам и уж наверняка не был ни вялым, ни хворым: точь-в-точь пес, готовый броситься.

Вестник проводил меня к длинному креслу-ложу. Отвесив поклон иерофанту и по-орденски приветствовав прочих, я сел, чувствуя себя неуютно от вежливо-испытующего внимания синеглазого и его столь же рослых, бледно-смуглых и носатых коллег.

- Бруно, - хрипловато сказал Бессмертный, и в голове моей пронеслась дурацкая мысль - неужели такой, как он, способен простудиться?.. - Бруно, мы пока не можем однозначно ответить на... на ваш главный вопрос. Но сегодня, сейчас, на одном из островов Тихого океана произойдет событие, которое может повернуть ход вашей войны, и не магическими средствами, а военными, правда - особого рода...

Слово «вашей» в применении к войне больно резануло меня - до сих пор я думал, что в мире идет наша война, битва богов, которую наконец-то должна выиграть космическая иерархия, профанами именуемая «силами тьмы». Народ и армия райха; германский Черный Орден, его покровитель - город Меру-Агарти, подчиненный, быть может, скрытым великанам-сверхлюдям - какая совершенная, стройная пирамида, возглавляемая космическими демонами, Высшими Неизвестными! Ее осаждают полчища недочеловеков, а за спиною их - Перевал Майтрейи, лукавая обитель слуг иудейского бога, который погубил мир прошлым потопом и стремится теперь сделать нас заложниками нового... Да, я считал эту войну общим делом Берлина и Гималаев – и насторожился, услышав слова иерофанта; но упоминание о «военных средствах особого рода», признаться, ласкало слух.

…Я понятия не имел, было ли это сокровеннейшее знание передано нам из Убежища, или наши физики дошли до него своим умом. Ган и Штрассман, светочи германской науки, кажется, первыми продвинулись к разделению атомного ядра; статьи на эту тему, вполне открытые, на исходе тридцатых годов замелькали в «Натурвиссеншафт». Потом - разом опустилась стальная штора секретности. Кто-то в немецком Ордене (сам ли?) уразумел, что речь идет не о лабораторном курьезе, а о договоре с одним из опаснейших демонов Земли... В райхе над расщеплением атома работало сразу несколько групп. Уран они получали из Богемии, с рудников Иохимсталя, а после завоевания Бельгии пользовались рудою, добытой в Конго. Тяжелую воду, необходимую для замедления нейтронов, выпускал завод в норвежском городе Рьюкане. Отовсюду, куда только дотягивались его руки, собирал Орден ученых, оборудование - после 41-го года даже из Харьковского физико-технического института...

Но, видимо, с некоторых пор вмешались в игру вечные мистические соперники... Мы так и не сумели объединить усилия атомщиков, проживавших во владениях райха или в дружественных странах. Сциллард, Вигнер, Теллер покинули Венгрию; Вайскопф, а затем и Бор бежали из проглоченной нами Дании; Италия упустила Ферми, Сегре, Понтекорво - и всю эту сокровищницу талантов подгребла Америка!..

Несмотря на коварство врагов, работы продолжались с истинно немецким упорством. 8 июля 1943 года СС-бригадефюрер адепт Менцель доложил Герингу, что «за несколько месяцев дело довольно значительно подвинулось вперед». О том же, что случилось позднее, знала только тесная группа особо посвященных. Полагаю, даже Первому докладывали далеко не все, чтобы он, со свойственной ему на телесном плане истеричностью, не вмешивался и не торопил. И вот, по счастливой случайности - во время моего пребывания в Агарти многолетний скрытый труд, подвиг адептов-искателей должен был увенчаться триумфом!

Налилась ясным холодным светом стеклянная стена - и вдруг словно растаяла, и я увидел искристую громаду океана, а на ней - пальмовый остров в белом кольце песков и прибоя. С детства, со времен, когда зачитывался Жюлем Верном, мечтал побывать на таком... Темные пятна, различимые сквозь мелководье, были, как я догадывался, коралловыми рифами.

Мы наблюдали остров как бы с точки зрения птицы, зависшей высоко и неподвижно; затем двинулись к нему, полого снижаясь. Я понял, это не отснятые заранее кинокадры, а нечто вроде радио, только с передачей изображения; зритель видит то, что происходит сию минуту.

Часть леса была безжалостно вырублена и выжжена, на пустыре воздвигнуты грубые решетчатые вышки, бараки под цинковыми крышами. У понтонной пристани стоял немалых размеров корабль - как мне показалось, вспомогательный крейсер, переделанный из транспортного судна; в открытом море на рейде дымили два серых хищных эсминца.

Кинопередатчик, или как он там назывался, спланировал еще ниже, и я увидел под вышками суетливую толпу. Хаотическое движение превращалось в поток. Люди с чемоданами и сумками спешили на пристань, к трапу крейсера. Большинство было в комбинезонах армейского образца, мелькнуло несколько белых халатов. Винты корабля вращались на малых оборотах, взбивая пену под тяжеловесной закругленной кормой.

Несколько грузовиков с будками въехали на палубу по аппарели. Людское шествие иссякло, трап втянули; усердно грохоча, крейсер стал отходить от причала. Все шесть его орудий были повернуты к горизонту, сторожко обнюхивали воздух задранные стволы зениток.

Возвратившись к острову, глаз-передатчик поплыл над самым берегом. За пустым белым, кораллового песка пляжем, под крайними деревьями леса сидели и лежали десятка два мужчин и женщин - все коротко остриженные, почти нагие; полосатые лагерные робы брошены рядом. У женщин свисали жалкие мешочки грудей. Маленький кружок, видимо, обменивался анекдотами, то и дело скисая от смеха; немолодая и некрасивая пара самозабвенно целовались; присев за папоротником и поминутно оглядываясь, чтобы не отняли, мужчина пожирал с лагерной жадностью краюху хлеба. Двое парней калмыцкой внешности - наверное, из России - ногами попробовали воду (привычка, в тропиках бессмысленная), плюхнулись, поплыли...

Молча, внимательно смотрели Избранные.

Вдруг, оставив компанию у прибоя, передатчик метнулся мимо леса и завис вровень с одной из решетчатых вышек.

Невнятный ропот пробежал по залу. Адепты подобрались на креслах-лежанках, Бессмертный так и подался к экрану. Вышку завершало нечто громоздкое, угластое, похожее на железнодорожный вагон, прикрытый брезентом. Из-под ткани спускался вниз пучок кабелей.

Ровным краем скользнув сверху, словно бы коричневые сумерки разом спустились на остров. Фильтр, сообразил я. Сейчас будет свет, вспышка света - как о том написано в индийском эпосе, ярче тысячи солнц в зените...

Я слышал свои внутренние часы: подобно ритмично машущему лезвию, отсекали они частицы моего сердца. Тик-так, тик-так...

Прошла одна головокружительная минута, другая... И - ничего не случилось. До ужаса ничего. Океанский ветер трепал углы брезента, качались кабели. А потом с моря докатился могучий сотрясающий вздох.

Один из эсминцев на рейде погружался, задирая нос, будто молил небеса о пощаде. Холм вздыбленной воды оседал над его затонувшей кормою. Сквозь голубую рябь я видел бродячий риф, темное стремительное тело, кружившее около кораблей. Огонь сорвался с башен второго, неповрежденного миноносца, встали снопы брызг, живо напомнив мне фонтаны Сан-Суси, - даром, верткий подводный враг был недосягаем.

Высшие Неизвестные, безудержно досадовал я, - где, где наши хваленые субмарины, где обещанная флоту чудодейственная «серия ХХІ» со своим «шнорхелем» - устройством для длительного движения под водою? Так опростоволоситься... Вот и второй эсминец кренится, пораженный торпедой, и тщетно палит, подходя на верную гибель, неуклюжий крейсер.

Воздух! Не иначе, как выпущенная с недалекого авианосца, тройка сердито жужжавших «адских котов» - «хэллкет» чуть не стригла гребни волн, несясь к острову. Наперерез метнулся с палубы крейсера одинокий «дорнье» - напрасный героизм; тут же расстрелянный истребителями, гидроплан чадным штопором ввинтился в море...

«Коты» заложили вираж над лесом, очевидно, разведывая оборону. Наш передатчик нервно поспешил вслед за ними.

Бессмертный громко хрустнул пальцами. То, главное, не сработало на вышке - но команда, строившая полигон, знала свое дело; на всю океанскую ширь ухнули радиомины, обращая в прах, в пыльный смерч и вышки, и бараки, и сам остров со всеми возможными свидетелями.

На миг закрыв экран крылом с цифрами, кувыркнулся несомый взрывом «хэллкет», за ним летели бревна, тучи листвы. Рассыпалась величайшая из надежд Германии. Последняя наша надежда.

Внезапно синеглазый адепт рывком оглянулся на меня, и мне показалось, что вместо зрачков у него два острых, насквозь прокалывающих луча. Я невольно опустил взгляд, успев поймать нечто серебристо-белое, округло вплывавшее в экран... Они не хотели, чтобы я смотрел дальше, и я не пытался спорить с их желанием. Я чувствовал себя лишним, словно мальчишка, затесавшийся на совещание генштаба. И с облегчением увидел черного Вестника, явно вызванного, чтобы проводить меня восвояси.

Стараясь даже боком не глянуть на экран, вслед за жезлоносцем поторопился я к выходу...