Шепелявая Фемида

Нет, не зря севастопольский мальчик Васька Перекатов носил бескозырку с надписью на ленте «Червона Україна». Конечно, такая лента ко многому обязывала, и, понимая это, Васька держался с достоинством и всегда, насколько я знаю, поступал по справедливости. Кто, например, согласится быть в роли отъявленного подлеца и душегуба? Конечно, никто. Поэтому, он, ребячий командир, предложил бросить жребий.

Васька достал из кармана газету за 23 февраля 1945 года, пробежал глазами сводку «От Советского информбюро», сообщил своим друзьям, сколько немецких танков и самолётов уничтожили наши войска в честь праздника, и принялся за дело. Он аккуратно, лентой, оторвал нижние поля газеты, разделил эту полоску на шесть равных частей и, деловито сплюнув на огрызок химического карандаша, вывел на одном клочке бумаги строчную букву «г».

– Полностью пиши, – потребовала голубоглазая Надя. Она всё время вертелась возле командира.

– Не-е, – солидно возразил Васька, – не заслуживает. – И показал букву ребятам. Те понимающе заулыбались.

– Кто вытащит «г», тот будет Гитлером. Ясно?

– Ясно, – коротко ответили мальчишки. Их было пятеро. Васька шестой. А белобрысая Надя жребия не тянула: она девочка, какой же из неё Гитлер? И Надя на этот раз не спорила, но почему-то насупилась и молчала.

– Будешь разведчицей, – бросил ей догадливый Васька.

– Есть! – обрадовалась Надя и снова завертелась юлой.

Роковой жребий вытащил из бескозырки Генка Розважаев, норовистый сынок нашей поварихи. Долговязый, с выпученными глазами, он и впрямь походил на Гитлера, не хватало только роста и куцых усов.

– Значит, так, – сказал Васька, надевая отцовскую бескозырку. – Пока мы считаем до тридцати, ты должен спрятаться в своё логово. Найдём – будем казнить. Понял?

– А может, я не хочу... – начал было куражиться Генка, но вместо ответа Васька принялся считать.

Досчитав до тридцати, все мальчишки и нетерпеливая Надя бросились искать Генку.

Я остался на тротуаре один. Сюда, на улицу Марата, где располагалась какая-то войсковая часть, я сопровождал майора Власова с секретными документами. «Можете посидеть в коридоре или, если хотите, покурите на улице. Я скоро», – сказал мне майор и скрылся за дверью. Я не курил, но остался на улице. И наблюдал всю сцену, как Генка Розважаев стал Гитлером.

Сообразительная Надька несколько раз подбегала ко мне исмущённо спрашивала, не видел ли я мальчика Гену.

– А может, он прошмыгнул в «Красный луч»? (так назывался в те годы единственный в городе кинотеатр, помещавшийся в старом подвале), – спросила девочка. – Там у него билетёрша знакомая.

– Нет, – серьёзно ответил я, поправляя ремень карабина. – Я бы его заметил.

Вскоре послышались ребячьи голоса, а затем появились и сами мальчишки. Они волоком тащили пойманного в «развалинах Берлина» «проклятого фюрера».

Поставив «палача» к стенке, мальчики дружно вскинули палки – «автоматы».

– Стойте! – поднял руку неугомонный Васька. – Мы будем судить его по справедливости... Кто за то, чтобы приговорить к расстрелу лютого врага человечества, пусть поднимет руку!

– Нет, не так, – вышел вперед смуглый мальчик лет десяти. – Преступников судят по разным статьям.

– А ты почём знаешь? – недоверчиво спросила его Надька.

– Знаю. У меня мать – народный заседатель.

– Ну, что ты все врёшь, Толик? Твоя мать на заводе работает.

– Да, она формовщица, но в суде тоже заседает. Её туда выбрали.

– Надька! – строго сказал командир. – Перестань! Я назначаю Толика главным судьёй. Суди его, Толя, по всем законам!

– Хорошо, – согласился чернявый мальчик, – только на суде должен быть адвокат.

– Кто-кто? – насторожился Васька.

– Адвокат. Его ещё защитником называют.

– Ты что, спятил? – возмутился командир. – Какой же дурак согласится защищать Гитлера? Ты хоть думай, что говоришь... Тише! – успокоил он зашумевших ребят. – Давай, Толик, приступай. И никаких защитников!

– Ладно, согласен, – махнул рукой «главный судья». – Значит, так, – подражая Ваське, решительно начал он. – В сорок втором гитлеровцы расстреляли под Симферополем моего отца, когда батя был ранен. Статья первая: за убийство безоружного и раненого сержанта Дударева Сергея Ивановича – расстрел!.. А теперь ты скажи, Надя, какое зло причинил тебе этот бандюга?

– Он забрал у нас корову.

– Сама ты корова, – рассердился командир. – У тебя же отца убили!

– Так его фашисты убили. А корову, как говорила бабушка, Гитлер забрал.

Мальчишки рассмеялись.

– Прошу тишины! – призвал всех к порядку «главный судья».

– При каких обстоятельствах забрали вашу корову?

– Пришли, наставили автоматы и увели, – снова насупилась Надька.

– Ясно! Статья вторая. За групповой грабёж с применением огнестрельного оружия – двадцать лет строгого режима. Статья третья: за убийство Надькиного отца – расстрел! Чтобы другим неповадно было... А лично вы, товарищ Васька, что можете сказать народному суду? – слегка повернувшись, Толик участливо посмотрел на командира.

– Этот гад замучил моего отца – артиллериста крейсера «Червона Україна», в концлагере возле Симферополя. А мою сестру Светлану увёз в Германию. И ещё. По его волчьему приказу фашисты провели специальную железнодорожную ветку от станции Мекензиевы горы до Сухарной балки и сбрасывали с обрыва эшелоны с нашими военнопленными...

– Статья четвёртая: за зверское убийство сотен и тысяч ни в чём не повинных людей приговорить Адольфа Гитлера к высшей мере наказания через повешение!

Слушая приговор, Генка-Гитлер боязливо поёжился.

– Статья пятая, – продолжал «судья», – за издевательство над Васькиным отцом – расстрел! Статья шестая: за массовый угон в рабство наших сестёр и братьев – пожизненное заключение!

Подойдя ближе, я внимательно слушал ребят, и мне казалось, что сам участвую в этой суровой и какой-то не детской игре.

– А теперь твоя очередь, Серёжа, – Толя Дударев посмотрел на самого маленького из ребят. – Расскажи нам, какое зло причинил тебе этот мерзавец?

Серёжа подошел ближе к «главному судье» и вытянулся по стойке смирно.

– Шначала фашисты ижбили маму и папу, потом жаперли их в хате, облили керошином и подпалили, – серьёзно начал малыш. – А меня и бабушку держали шолдаты и жаштавляли шмотре... – в этом месте его шепелявый голос сорвался, и он расплакался. Надька тоже зашмыгала носом. Затаив дыхание, замерли в оцепенении остальные ребята.

–...А ещё... они убили мою шобаку Каштанку.

– Ах, Каштанку, – ворвался в разговор до сих пор молчавший Генка, разводя театрально руками. – Сейчас я вам покажу Каштанку, и кое-что другое, – добавил он, выкатывая по-звериному карие глаза. – Гав! Гав!.. Сейчас я вас всех... до единого...

«Гитлер» принялся налаживать стоявший на воображаемом столе ручной пулемет: проверил треногу, установил прицел и резко дернул ручку затвора.

– Та-та-та-та! – застрочил, целясь в ребят, осатанелый Генка, исказив лицо и оскалив зубы.

Кровь хлынула к моим вискам. Точно так скалил зубы фашистский палач, расстреливая евреев нашего района.

– Назад! – крикнул я наседающему на ребят Генке, срывая с плеча карабин. – А ну, становись к стенке, сволочь!

– Брось, – осклабился обнаглевший «Гитлер». – Нашёл чем пугать.

Не помня себя от ярости, я передёрнул ручку затвора и зарядил короткоствольный винт...

– Отставить! – услышал я за спиной твёрдый голос майора. – К но-ге! Кру-гом! За мной шагом м-марш!

Я чётко выполнил все команды офицера, и мы отправились в обратный путь.

– Товарищ матрос, когда вернёмся, доложите капитану, чтобы он вас наказал за неправильное обращение с оружием, – строго сказал майор.

– Есть доложить капитану! – громко ответил я.

– Ну что, доигрался з-зануда? – услышал я за спиной сиплый голос Генки Розважаева. – Тоже мне, вояка нашёлся. Пошли домой, ребята.

– Штойте, подождите! – закричал маленький Серёжка. – Теперь я должен его шудить. Штатья шедьмая: жа папу и маму, жа мой дом и шобаку Каштанку...

– В кого же они играют? – неожиданно поинтересовался майор.

– Гитлера судят, – ответил я сквозь зубы.

– Стало быть, вы в Гитлера целились, верно?

– Так точно, товарищ майор!

– А этот мальчуган – шепелявая Фемида?

– С-само собой, – неуверенно ответил я, так как не знал, что такое Фемида.

– В таком случае... капитану ничего докладывать не надо.

– Есть ничего не докладывать! – заорал я от радости...

– Правильно, Серёжа, давай! – поддержал шепелявого командир. – За нашу школу, за Приморский бульвар и разрушенный Севастополь, за...

Мы вышли на улицу Ленина и, направляясь к Минной пристани, свернули за угол. Звонкие ребячьи голоса резко оборвались...