Мифология мест.

С культовыми местами связаны легенды, фиксирующие их особый статус. Пример — Ротонда: рассказывают, что здесь “есть энергетический столб — сквозь нее идет, посередине. И есть такие люди — они все знают, что там происходит. Все, что говорят там — знают…” (СПб, 1990). Таким образом легенда фиксирует коммуникативную роль Ротонды как центра, места концентрации и распространения системной информации. Ротонда — место постоянных тусовок, откуда информации действительно стекается к нескольким наиболее авторитетным людям системы.

Другое поверье: Ротонда покровительствует влюбленным. Нужно написать на стене о своей любви, чтобы добиться ответной. Это поверье фиксирует и стимулирует обычай покрывать стены Ротонды надписями (причем отнюдь не только любовными), что в немалой степени обуславливает ее роль как коммуникативного центра.

Наконец, со многими культовыми местами связан мотив смерти. С купола Ротонды свисает длинный провод. По легенде, на нем повесилось уже два человека. Будто “можно снаружи забраться на купол, отогнуть листы, и там есть крюк -–веревку зацепить и прыгнуть туда. Чем длиннее веревка, тем лучше: быстрее повесишься”. (СПб, 1988).Любопытно, что эта легенда проецируется в реальную жизнь системы: был человек по прозвищу Третий. Причем оживление легенды связано с определенным моментом — угрозой утраты Ротондой наполнявшей ее информации. В 1988 г. сделали ремонт, надписи забелили. В системе говорят, что “Ротонда умерла”. Первые граффити после ремонта проникнуты беспокойством:

“Но стены белы, как вновь выпавший снег. О Боже, шептал я перилам, быть может, услышу когда-нибудь смех гитары и флейты — как было. Но стены молчали, в ответ тишина, в душе просыпалась тревога. О Боже! О Боже! Ведь мне никогда здесь не было так одиноко! ” (Ротонда, 1988).

Тут же — чей-то ответ:

“Ты не одинок! Откликнись! Будем ждать тебя. Ира, Маша”.

“Если Ротонда умрет, вы увидите труп в петле этого провода. Третий”.

“Давай, давай, Третий!

“Ротонда не умрет, пока мы есть”. (Ротонда, 1988).

Мотив смерти широко представлен и в мифологии Саблинских пещер. Его персонификации — Белый спелеолог и двуликая: персонажи — “хозяева мест”. Мы уже упоминали о “могиле” (имитации) Белого, возле которой обычно рассказывают эту легенду:

“Это был Белый Спелеолог, он ходил сюда в белом костюме. У него была собака, которая знала пещеры так же, как он. Он уходил на целые месяцы в пещеру, и собака носила ему еду. Люди уже знали: если прибегала собака, то ей давали еду. Говорят, что в каждой пещере есть свой Хозяин…

Пришли однажды люди, очень богатые — чайники. Им захотелось полазить по пещерам. Их никто не хотел вести, так как было ясно, что в случае беды эти люди бросят. А у Белого Спелеолога было трудно с деньгами, и он повел. В одном месте был очень узкий проход — и пропасть. Долго спорили, кто пойдет первым. И он пошел, чтоб они не спорили. И упал. Но с ним ничего не случилось. Только выбраться не мог, они бросили ему еду и пару свечей. И ушли. Говорят: пойдем, позовем на помощь. А сами просто ушли. Собака была привязана у пещеры. Через два дня она стала рваться, привела людей к тому месту, где он упал. А там не было человека. Видят: лежит то количество свечей, которое ему бросили, все. А его не было. Говорят, что он ищет своих обидчиков, чтобы их наказать. И просто наказывает тех людей, которые бросают товарища в беде. В пещере нельзя чертыхаться, ругаться. И если вырвется, то говорить: — Прости, Белый! …” (Майк Какаду, М., 1988).

В этой легенде Белый — символ этических норм и правил поведения в пещере. Пропажа людей в пещере расценивается как наказание за нарушение этих норм. Впрочем, иногда то же самое описывается как жертвоприношение — плату за удачу:

“Белый устает и ищет себе замену, т.е. человека, который выполнил бы его функции. Внешне это происходит так: он находит хорошего человека — именно хорошего — и просто оставляет его в пещере. Человек пропадает — и не найти ни останков, ничего. Но его группе, с которой он ходил, в пещерах начинает очень здорово везти”. (1988)

Рассказывают еще про Черного Спелеолога и про Двуликую. Эта Двуликая, по легенде, была матерью одного пропавшего в пещерах человека. Она искала его в пещерах несколько десятилетий: вошла молодой, а потом уже стала старухой.

“И под конец нашла тело мальчика в зале, которого она не знала. Она склонилась над телом мальчика и говорит: “Дух пещеры, возьми меня к себе” (т.е. Белый, возьми меня к себе). И она исчезла. Она является то в облике молодой женщины, а то в образе старухи. И если кто-то заблудится, и она придет к нему молодой — то этот человек все равно, куда бы он ни пошел, то выйдет. А если увидит старуху — даже если не заблудился, то заблудится и из пещеры не выйдет”. (СПб, 1988).

Рассказывают, что в Саблинских пещерах время от времени открываются новые проходы, а другие закрываются. Никогда не знаешь, выйдешь или нет, и каким путем.

Наряду с легендами, побывавшие в пещере рассказывают и былички о конкретных случаях с ними самими или их знакомыми. Это былички о встрече в Двуликой, Белым и т.п. фантомными явлениями.

“Мой друг один собирался со своим приятелем в пещеры… Тот приятель пошел первым, расположился лагерем. Палатку поставил. Договорились, что он утром встретит второго, тот позже приедет. Ну, разбил он палатку, костер развел, поужинал, спать лег. А у него золотая привычка была: он повсюду возил с собой детские грабельки и всегда круг делал вокруг себя. На полметра от места, где спишь. И тут сделал (кто придет — следы будут). Спит, вдруг приходит этот друг его, говорит: пошли в пещеру посмотрим, что там за поворотом. Пошли. А у того была еще одна золотая привычка: всегда отметки делать масляной краской, в виде крестиков. На каждом повороте с правой стороны. Вот они идут, тот впереди. Вдруг лампа у него погасла (у первого, который палатку разбил) ни с того ни с сего, и он слышит шаги — вперед, удаляются и затихли. А он всегда еще с собой свечку носил, зажег ее — смотрит: совсем в незнакомом месте, никого нет. Ну, он по отметкам вышел. Переночевал, выходит, смотрит — круг-то он грабельками делал: а там только его следы. Ну, он собрал лагерь, вернулся домой. Звонит тому другу, он говорит: — Прости, старик, я не мог приехать, жена заболела.

Эта природа такие шутки может делать. В природе такой избыток энергии… Такие шутки может с человеком делать…” (Дикообраз, СПб, 1988).

Подобного рода легенды, предания, былички создают особую ауру мест, заставляя переживать их посещение как приобщение к закрытому для прочих мистическому опыту. Сакрализованные таким образом места становятся одной из целей трассы. Посещение их (приобщение к их таинственным “энергиям”) обретает посвятительный смысл. Общие мистические переживания консолидируют группу, сплачивают между собою посетивших пещеру, пусть до этого и малознакомых. Не потому ли зовут в пещеры понравившуюся девушку?

Посвятительная и консолидирующая функция характерна для мистических жанров вообще. Кроме того, следует упомянуть еще и функцию управления. Не желая, чтобы человек отправлялся в то или иное место (например, чтобы девушка ночевала на флэту потенциального соперника), говорят об “отрицательной энергии” этого места. Время от времени в Саблинских пещерах видят в дальних проходах кого-то ползущего в белом. Сразу вспоминаются рассказы о Белом Спелеологе, который ползает по красной глине пещер в абсолютно белоснежном комбинезоне и не пачкается. Знающие люди, однако, говорят, что это “какая-то тетка хочет отвадить от пещеры — специально одевается в белое и ползает. Ее называют — Баронесса, она там рядом живет…” (СПб, 1997). Трудно сказать, что более невероятно: появление Белого Спелеолога или маниакальное ползанье “тетки”. Но данная легенда фиксирует возможность использования поверий о Белом для управлений (отвадить, или, наоборот, привлечь посетителей).

Мистические жанры в целом фиксируют коммуникативные нормы молодежной культуры, подкрепляя их страхом перед таинственными силами (предохранить от которых и должно соблюдение этих норм). Функция мистики — формирование чувства сопричастности сообществу; единения на основе общего опыта, недоступного чужакам. Отсюда посвятительная и консолидирующая роль мистических жанров.

С другой стороны, некоторые былички (например, приведенная нами в разделе о феньках быличка о Марке, который дарил и дарил закодированное ожерелье) стимулирует прекращение отношений, на том основании, что “энергия” того или иного человека стала вредоносной и опасной.

Таким образом, мистический фольклор участвует как в консолидации сообщества, так и в отторжении им некоторых членов. Но, подчеркнем, он действует и прочитывается внутри сообщества, опосредуя внутригрупповые процессы (в отличие от смехового фольклора, с наибольшей силой проявляющего свою роль в пограничных — межгрупповых, межкультурных и т.п.).

Группа лирико-философских жанров

представлена:

а) сентенциями (фразами, афоризмами), размещающимися обычно на стенах домов и парадных в местах тусовок, а также на одежде и ксивниках (там их вышивают, либо просто пишут шариковой ручкой);

б) стихами (также фиксируемыми нередко в виде граффити на стенах или в разного рода рукописных журналах и просто на стопках бумаги, которые можно обнаружить на флэтах);

в) песнями.

Последние составляют основу рок-культуры, один из главных консолидирующих факторов.

Тексты песен циркулируют на тусовках и флэтах, нередко теряя авторство; отдельные строчки приобретают статус пословиц. Однако песенное творчество, произрастающее на базе молодежной культуры, мы оставим за рамками настоящего исследования, имея в виду, что процесс его фольклоризации перекрывается процессом профессионализации. Из-за этого анализ песенного творчества заслуживал бы отдельного подхода и отдельного исследования.

Сравнивая различные жанры, представленные в молодежной культуре, можно обратить внимание, что их содержательная сторона в целом однотипна. Постоянно обыгрываются нормы и стереотипы поведения, характерные для данной традиции. Различается эмоциональная окраска — т.е. позиция рассказчика по отношению к этим нормам: от смехового отстранения до мистической сопричастности. Это означает различие позиций его в сообществе: пограничное или погруженное. Точнее — различие позиций, где осуществляется данный коммуникативный акт. Его жанровая форма, таким образом, соответствует еголокализации в социальной схеме сообщества.

4. Граффити

Надо остановиться еще на одном проявлении вербальной жизни молодежной культуры — граффити. Способ фиксации здесь задает и жанровую форму. Граффити обильно представлены прежде всего в местах тусовок (культовых парадных, у могил и домов рок-звезд, в подземных переходах и проч.), а также на трассе (особенно на указателях выезда из городов, автобусных остановках) и в городском транспорте. Тексты граффити можно подразделить на несколько функциональных групп; наиболее полно все они представлены в уже неоднократно упоминавшейся Ротонде. На ее стенах присутствуют следующие функциональные разновидности настенного творчества системы:

Знаки (графически символы, девизы, лозунги) музыкальных групп, спортивных команд и др. сообществ, а также личные символы и монограммы.

Обращения: адресованные определенному адресату либо всей тусовке послания — назначают встречу, просят перезвонить, прийти, объясняются в любви, приглашают куда-либо и т.д. Эти надписи опосредуют конкретный коммуникативный акт, за его рамками теряя смысл.

Философские (мистико-, лирико-, грубо- афористичные) сентенции:

“Все, все, все, что мы видим, все, что мы слышим, все, что мы чувствуем и говорим, — все Майя! ” (Ротонда, 1987 г.).

Иногда они получают диа- или полилогическое продолжение:

“И счастье — самое большое несчастье”

“Счастье — движение, познанием”.

“Вкус счастья сладок, но обжигает на всю жизнь”.

“Головешкам не знать нирваны”.

“Счастье — там, где его нет”.

“А стало быть, счастлив гребущий на лодке по светлым каналам. (Ротонда, 1987).

Каждый участник такой переклички соотносит свою позицию с позицией других — включаясь в поле коллективного сознания. Большинство сентенций и стихов в Ротонде концентрируются вокруг нескольких основных понятий и образов: любовь, смерть, одиночество, путь — так что посещение Ротонды дает яркое представление об основных символах, ценностях и эмоциональной атмосфере этой среды. Коммуникативное значение этого класса надписей:

а) самоидентификация с системой;

б) приобщение к ее традициям (в том числе и нормам речевого поведения).

В отдельную группу можно выделить нормативные надписи, формулирующие нормы поведения в Ротонде, в том числе и правила, касающиеся создания самих граффити:

“Чтобы писать свое, не обязательно замазывать чужое”

“Это не в традициях Ротонды”.

Кто-то, видимо, случайный, написал попросту “My name is Sergey”, и тут же его одергивают: “Что за пошлости на священных стенах? ”, “Я проклинаю тех, кто забыл или не знает, что эти стены святы. Деда” (Ротонда, 1988).

Целый ряд надписей фиксирует коммуникативное значение Ротонды и ее граффити:

“Стены обобществленного разума”;

“В восторге от этого гаража мысли! Борис”;

“Здесь единственный храм, который остался в Ленинграде

Здесь надо сделать клуб и отдать волосатым”.

Встречаются стихотворные послания к самой Ротонде:

“Я был на Ротонде, я видел ее, и, чувствуя боль сквозь сознанье, искал я рисунки и лица людей, как будто ища оправданья”;

“Я уйду — что запомниться обо мне — может быть, эта надпись на стене? ”;

“Люди приходят сюда, люди отсюда.

Кто-то оставил здесь часть себя, кто-то посмеялся над теми, кто тонет.

А я сюда прихожу, когда в душе моей пусто,

И вижу, как много людей дарят стенам боль и искусство.

Стена человечьих страданий, которые будут всегда,

Как много людей ты знаешь, и ты грустишь иногда…” (1988).

“Здравствуй, ротонда, прими свою дочь.

Больше никто мне не в силах помочь.

С болью, которой понять не смогли

Я упаду на ступени твои..

Здравствуй, Ротонда, приют одиноких,

Храм доброты и мечтаний высоких.

Я растворяюсь в твоей атмосфере,

Я за собой закрываю все двери…” (1988).

Граффити этой группы фиксируют нормы общения в Ротонде, а также нормы самой системы (прежде всего — стереотип ухода).

Отдельные разновидности надписей встречаются и в других местах, в той или иной степени освоенных молодежной культурой. Граффити — одни из наиболее распространенных способов маркирования пространства. Иногда все ограничивается только знаками “своего” сообщества (музыкальной группы, религиозной общины и т.д.); в других случаях встречаются развернутые формулировки групповых норм и фрагментов идеологии. Тогда маркированное пространство становится посвятительным — не только местом, но и средством трансляции традиций.

5. Сленг

Говоря о вербальном общении, надо упомянуть еще сленг. Это не язык, а средство маркирования речи, с тем чтобы отделять “свою” информацию от “чужой”. Обратим внимание на то, к каким сферам взаимодействий относятся сленговые слова — что именно маркирует сленг. Большая часть сленговых слов относится собственно к процессам коммуникации, обозначая:

1. Коммуникативные стратегии:

а) объединение (стусоваться, притусоваться, вписаться, слиться в экстазе, зависнуть на флэту и т.д.);

б) разъединение (растусоваться, скипнуть или схипнуть, отписаться, выписаться, слинять и проч.).

Разговор, беседу —т.е. процесс коммуникации: базарить, тележить, гнать телеги; и его оценку: в тему, по кайфу — или наоборот, лажа, догоны, напряжные телеги или стремаки;

Понимание/непонимание, т.е. наличие или отсутствие коммуникации: врубаться, въезжать, просекать, усекать, втыкаться, прикалываться, втюхивать и т.д.

Оценочные суждения, т.е. коммуникативную устновку по отношению у той или ной информации:

а) положительную оценку, одобрение (клево, круто, волосато, зависающе, улет, кайфово, цепляет);

б) отрицательную (лажа, фуфло, облом (но), некайфово, внапряг).

Получаемая информация уже в момент проговаривания маркируется и оценивается с позиций своей традиции.

Значительная часть слов относится к области антропонимии, обозначая статусные позиции и роли в хип-культурном сообществе (это маркеры социальной структуры).

Статусы и роли: принадлежность к хип-культуре или конкретному “своему” сообществу (братки, братишки, пипл, люди, тусовщики, волосатые, хайрастые) и статус в нем (пионер, олдовый), в том числе женский (мать, сестренка, лялька, герла, жаба); статус “чужого” (гопник, бык, цивил) и принадлежность к чужой группировке (толкинутые, рерихнутые, пункера и проч.).

Еще одна группа сленговых слов маркирует значимые в мире хип-культуры модели поведения, а также вещи, локусы, части тела и прочие образования материального мира, о которых мы подробно говорили выше.

В целом функция сленга — маркировать “свои” каналы коммуникации, отделяя их от всех прочих. Тем самым обеспечивается большая плотность контактов в среде носителей сленга, чем вне ее: то, что называется сообществом (локальное уплотнение контактов). Через сленг в процессе языкового общения хип-культура задает свои правила коммуникации (оценки, позиции, стратегии), тем самым поддерживая структуру сообщества и тип межличностных связей.

Завершая обзор молодежной субкультуры в России конца ХХ века, заметим, что, несмотря на видимые изменения ее внешних проявлений (атрибутики, самоназваний группировок и движений), остаются практически неизменными нормы поведения, стереотипы общения, лидерства, разрешения конфликтов, а также основы сленга и символики (фонд которой дополняется каждой новой когортою молодежи, но не обновляется полностью). Это позволяет говорить о сформировавшихся механизмах воспроизводства традиции – т.е. о существовании молодежной культуры, а не только сменяющихся волн сиюминутной моды. За рамками нашего обзора остались вопросы связи отечественных молодежных движений с их западными аналогами и вообще проблемы кросс-культурного анализа молодежных культур, представляющие значительный интерес и широкое поле для дальнейших исследований. Перспективным представляется также сопоставление молодежной и других, отчасти смежных с нею, субкультур (например, школьной, компьютерной, криминальной, армейской и мн.др.).