Лурд — город во Франции. — Прим. пер.

Хотя смерть Кэтрин аннулировала все приглашения, она усилила тайну и интригу, окружавшие ее жизнь.

Все было не так уж и хорошо. Почти четыре месяца Кэтрин была настоящим заключенным в двух госпиталях: один в Лос-Анджелесе и другой в Талсе. Тинк Вилкерсон, торговец автомобилями в Талсе и член правления Универ­ситета Орала Робертса, мистически ворвался в ее жизнь восемь месяцев назад. Фактически будучи чужими для нее до этого, он и его жена, Сью, оставили свой бизнес, дом и семью, чтобы постоянно сопровождать Кэтрин. В своем ослабленном состоянии она никому больше не доверяла. Вилкерсоны управлялись со всеми ее личными нуждами, включая финансовые дела.

На следующий день после ее смерти Вилкерсон, его жена и личный охранник Орала Робертса сопровождали тело Кэтрин от Талсы до Лос-Анджелеса. В воскресенье утром в 10 часов Вилкерсоны и охранник, господин Джон­сон, прибыли на кладбище «Лесная Полянка» с одеждой Кэтрин и ее косметической сумочкой. Они дали строгие инструкции, чтобы никто, абсолютно никто не мог видеть ее тело. Служители кладбища, называя это «похоронами с грифом " секретно"», положили тело Кэтрин на втором эта­же в комнате с одним входом и окнами с решетками, кото­рые были закрыты. Господин Джонсон сел за дверью в холле, охраняя вход. Никто, ни Мэгги Хартнер, ни другие близкие друзья Кэтрин, не были допущены к ее телу, толь­ко Вилкерсоны.

После похорон было обнародовано, что за два месяца до своей смерти Кэтрин сделала новое завещание. Хотя она оставила 267 500 долларов для своих двенадцати ра­ботников и троих родственников, остаток от ее более чем двухмиллионного личного состояния был отдан Вилкерсо- нам. Передовицы всех национальных газет сообщали: «Кэтрин Кульман, евангелистка, которая выклянчила мил­лионы долларов в качестве пожертвований у своих после­дователей, не оставила ничего из своего состояния ни своей «Оганизации», ни церкви».

Ее последователи были обижены и злы. Но изменение завещания было только верхушкой айсберга. Каждый день после ее смерти всплывали новые будоражащие факты. Я позвонил Джину Мартину, давнему помощнику Кэтрин, который занимался «пробиванием» ее поездок. Он уча­ствовал в съезде «Ассамблеи Божьей»* в Сан-Диего и со­гласился меня встретить, если я приеду в Калифорнию. Мы должны были встретиться в холле отеля «Эль Кортез» 22 апреля в 2 часа 30 минут пополудни. Когда я прибыл, про­делав путь из Флориды до Лос-Анджелеса и затем взяв напрокат автомобиль до Сан-Диего, я нашел только записку для меня, оставленную у портье. Мартин таинственным об­разом передумал и отказался от разговора.

Я полетел в Талсу, где мрак еще более сгустился. Орал Роберте, который так блестяще говорил о Кэтрин на похо­ронах (они были организованы Тинком Вилкерсоном), от­казался повидаться со мной. Информация просочилась из госпиталя «Хилкрест» в Талсе. Оказалось, что все инфор­мационные сообщения, подготовленные Тинком Вилкерсо­ном, где говорилось, что якобы она идет на поправку, были ложью. Медсестры засвидетельствовали, что она не только находилась в критическом состоянии после операции в кон­це декабря, но чуть не умерла три раза, и пришлось прибе­гать к реанимации. Наконец-то я понял, что давление шло от «источников вне госпиталя», и медсестрам приказали молчать. Эта конспирация только увеличила таинствен­ность. Интрига усилилась, когда разные люди в Талсе ста­ли говорить мне о своих снах, которые они видели в ночь перед смертью Кэтрин, и в этих снах им якобы было сказа­но, что Кэтрин еще не пришло время умирать. Я уезжал из Талсы, удивляясь, почему никто не хотел говорить и кто ве­лел всем молчать.

Уже в Питтсбурге, Дэвид Верзилли, вот уже 22 года бывший пастором в Янгстауне, штат Огайо, который помо­гал Кэтрин и которого (по словам его жены в язвительном письме к Мэгги Хартнер) женщины «лишили всякого чув­ства самоуважения» как в жизни, так и в служении, также отказался разговаривать.

Я связался с Дино Картсонакисом, бывшим пианистом Кэтрин. Год назад, когда его публичные разоблачения о ней появились на первых страницах национальных газет, он ска­зал мне, что готов «раздеть» Кэтрин. Но теперь и он на­брал в рот воды.

Из всех людей, имеющих отношение к делу, помимо ее верного персонала, только Тинк Вилкерсон, милый, прият­ный, но хитрый человек, решился поговорить. Я провел с ним более трех часов в когда-то красивом доме Кэтрин в Фокс-Чэпеле, пригороде Питтсбурга. Дом был окружен вооруженными сотрудниками безопасности. Тинка сопро­вождали два охранника. Грузчики опустошали дом, увозя все бесценные картины и антикварные изделия на хране­ние. Тинк сказал, что он говорит мне правду, и я искренне хотел верить ему. Все же некоторые вещи, о которых он сказал, я едва мог уразуметь. Во-первых, он утверждал, что получит чистыми только 40 000 долларов из своей доли в завещании. Во-вторых, он сказал, что «как и все, был удив­лен», когда узнал, что Кэтрин сделала новое завещание и объявила его главным наследником, хотя именно его лич­ный нотариус по его инструкции вылетел в Лос-Анджелес и подготовил на подпись завещание для госпожи Кульман, когда она была смертельно больна.

Что же было скрыто? Что за странные силы сделали все это с теми, кто вошел в жизнь Кэтрин в последний год ее жизни? Почему так много людей скрывали и даже иска­жали истину? Были ли там всякого рода грязные делишки, как многие подозревали? Или же Бог, как другие полагали, убрал Кэтрин с лица земли, потому что ее миссия закончи­лась, подобно тому как Он убрал Моисея? Или же — и это было наиболее интригующим — та самая вещь, что мучила Кэтрин больше всего, случилась с ней? А именно: Святой Дух ушел от нее, оставив ее неспособной даже про­сто продолжать жизнь. Где же была разгадка той тайны, что окружала ее смерть?

Ответы на эти вопросы, похоже, были в Кэтрин самой, а не в тех, кто был рядом с ней. Чтобы найти их, я знал, мне придется пройти весь путь назад до истоков, до корней ее происхождения, и начать оттуда.