Трагедия в городском парке

Жизнь в городе замерла. Люди редко появлялись на улицах. Лишь по утрам можно было видеть группы женщин на базаре. Шахтеры в часы досуга не выходили за калитки своих домов. Нигде не было слышно ни песен, ни смеха: немец отнял у всех покой и радость.

Но в этот августовский день словно ураган налетел на затихший город. По улицам Краснодона двигалась огромная процессия. Под усиленным конвоем к городскому парку гнали тридцать шахтеров. Шли они медленно, полураздетые, босые. Руки у всех были перетянуты проволокой.

Впереди шагал пожилой коренастый шахтер Петр Валько- без шапки, в разорванной белой рубашке, запятнанной кровью. Лицо у Валько было заросшее, в кровоподтеках. Не узнать человека - так изменился он и постарел за несколько дней.

С грустью смотрел Валько на родной город, близкий и дорогой его сердцу, оглядывал каждый клочок родной земли: и холмы, раскинувшиеся вокруг Краснодона, и пирамидальные терриконы шахт с острыми верхушками, и шахтерские домики, утонувшие в зелени;

В Донбассе Валько прожил много лет. Работал забойщиком. В Краснодоне его знали как отличного мастера. Отбойный молоток в его руках творил чудеса. Редко кто на шахтах выдавал на-гора больше угля, чем он. Шахтерская молодежь училась у него горному ремеслу, и не один десяток краснодонских парней прошел его школу.

Валько шел измученный, но не гнул спину, гордо нес свою голову. Рядом с ним шли его товарищи по шахте. Их схватили, чтобы отправить в Германию, но они сбежали и долго скрывались в карьерах. И вот теперь немцы, поймав непослушных, вели их на расправу.

За пленниками тянулись женщины, ребятишки. Стон стоял над Краснодоном: плакали дети, кричали матери и жены. Конвоиры, оттесняя толпу, били прикладами обессилевших шахтеров.

В городском парке была вырыта глубокая яма. К ней и подвели горняков.

У ворот парка билась на земле, причитая, какая-то молодая женщина. За оградой шумела толпа.

Шахтеров выстроили около ямы в ряд. Они стояли тесно, плечом к плечу, спокойно слушая приказ немецкого коменданта:

- Как саботажники и нарушители порядка, как партизаны, враги великой Германской империи, приговариваются к смертной казни...

Не дослушав приказа до конца, шахтеры запели.

И чем дольше они пели, тем крепче и сильней становились их голоса, звучавшие как призыв к смертной борьбе с врагами Раздались выстрелы, Один за другим шахтеры падали в яму.

- Отомстите за нас! - кричал раненый рослый горняк.

- Бейте немцев...

- Бейте предателей...

Петр Валько повернулся к стоявшим за оградой:

- Чуете вы нас, сыны?..

Он хотел еще что-то сказать, но не успел: его столкнули в яму. Оттуда неслись голоса:

- Да здравствует родина!

- Люди, отомстите!

- Чуете нас, сыны?

Из толпы кто-то откликнулся:

- Чуем, дядя Петро, чуем!

КТО?

Чья-то незримая рука продолжала разбрасывать листовки. Они призывали к беспощадной мести за смерть тридцати шахтеров, сообщали о событиях на фронте, в тылу и за границей. Всюду - на заборах, на телеграфных столбах, на воротах домов - появлялись листовки. На стенах и тротуарах невидимая рука выводила крупными буквами: " Смерть немецким оккупантам! "

С утра полицейские мокрыми тряпками усердно стирали надписи. Гестаповцы выбивались из сил, свирепели, но напасть на след распространителей листовок и лозунгов не могли.

По утрам жители находили листовки и письма на крыльце, под дверьми, в подворотнях. Это был голос друзей, сообщавший правду о боях Красной Армии с немцами, призывавший не работать на гитлеровцев, сопротивляться распоряжениям немецких властей, разоблачать фашистскую ложь.

Вскоре немцы открыли кинотеатр. На заборах запестрели широковещательные афиши о германских фильмах. Но первый же сеанс был сорван. Не успел киномеханик погасить свет, как на головы зрителей хлынул дождь бумажек. Поднялся шум. Зажгли свет. Листовки были всюду: между стульями, в проходах, на коленях у зрителей. Гестаповцы оцепили кинотеатр, произвели повальный обыск, но виновников так и не обнаружили.

А они работали дерзко и смело.. Часто верующие приносили листовки из церкви. Однажды, подав записки с поминанием усопших, прихожане после службы нашли на столике рядом со своими записками клочки бумаги с отчетливыми строчками: " Как мы жили, так и будем жить. Как мы были, так и будем под сталинским знаменем".

Бывало и так. По улице расхаживает часовой и вдруг становится предметом всеобщих насмешек: к его спине чья-то проворная рука прикалывает лист с надписью: " Немецкий холуй". Был случай, когда листовку прицепили к шапке полицейского, уснувшего у самого здания жандармерии.

Поселившийся в Краснодоне немецкий барон фон-Вельзель отправлял в Германию награбленные у жителей носильные вещи, драгоценности и продукты. Этот же барон частенько устраивал дебоши и оргии. Он приказал доставлять ему " на потеху" самых красивых женщин города:

Однажды ранним утром к дому, где обитал барон, подкатил начальник полиции Суликовский. Он привез чрезвычайно важный, строго секретный пакет. Барон вскочил с кровати быстро распечатал пакет и, пробежав глазами послание заорал, точно ужаленный:

- Злой шютка играйт, господин Суликовский! Буду стреляйт!

Суликовский остолбенел.

- Ви не умейт работайт!..

- Я вас не понимаю, господин барон. Этот пакет доставлен лично на ваше имя от коменданта станицы Гундоровской.

- Вас обводят, как маленький ребенок! - вне себя от ярости визжал барон.

Содержание письма, полученного бароном, как потом стало известно, состояло в следующем:

" БАРОНУ ФОН- ВЕЛЬЗЕЛЮ!

Помни, что за свои кровавые злодеяния и надругательства над русскими девушками ты и вся твоя шайка заплатите своей черной кровью. Если ты посмеешь тронуть хоть одну невольницу, ты, паршивый фриц и вся твоя шайка взлетите на воздух. В этом можешь не сомневаться".

Встревоженный не на шутку, барон распорядился обшарить весь дом, а сам, осторожности ради, перебрался на другую квартиру.

В полицейском участке начальник полиции распекал своих подручных Размахивая плетью, он кричал:

- Для чего вас держат? Даром, что ли, хлеб хотите жрать? Кто, я вас спрашиваю, сочиняет эти большевистские листовки? Кто?