Когда погасли звезды.

Это можно было сравнить с ярким солнцем, сверкнувшим темной ночи. Олег не верил своим ушам. Он приник к радиоприемнику. Да! Говорила Москва! Он знал голос диктора. А произносил диктор такое, что Олег в первые секунды даже растерялся. Он вбежал на кухню, где его ждали ребята, и бросился на шею Туркеничу.

- Ваня! Товарищи!..

- Что такое?

- Я же говорил, что скоро, скоро!..-захлебывался от радости Олег.

- Что скоро? Да ты толком скажи.

- Прорван фронт! Понимаете? Красная Армия прорвала фронт. Я пять раз Москву ловил, думал, что почудилось.

Вечером молодогвардейцы составили текст новой листовки:

" Товарищи краснодонцы!

Долгожданный час нашего освобождения от ярма гитлеровских бандитов приближается. Войсками Юго-Западного фронта линия обороны прорвана. Наши части 25 ноября, взяв станицу Морозовскую, продвинулись вперед на 45 километров. Движение наших войск на запад стремительно продолжается. Немцы в панике бегут, бросая оружие. Враг, отступая, грабит население, забирая продовольствие и одежду. Товарищи! Прячьте все, что можно, дабы не досталось оно гитлеровским грабителям.

Саботируйте приказы немецкого командования!

Да здравствует наша освободительница - Красная Армия!

ШМГ",

Эхо сражений в донских степях докатилось до Краснодона. Из дома в дом бежала желанная весточка:

- Наши идут!

" Хозяева" города заметно нервничали. На улицах были усилены дозоры. Хватали всякого, кто казался подозрительным.

Листовки, подписанные " ШМГ", появлялись теперь по два раза на дню.

Немцы готовились к бегству. Штабу " Молодой гвардии" стало известно, что " биржа труда" приступает к учету всего трудоспособного населения, с тем чтобы угнать тысячи краснодонцев на каторгу в Германию. " Биржа" помещалась в большом сером доме на Садовой улице. Здесь хранились в строгой тайне тысячи карточек с фамилиями людей, которых со дня на день должны были отправить в неметчину.

Ночью заседал штаб " Молодой гвардии". На заседание пришел Сережа Тюленин. На нем была синяя замасленная спецовка, поверх нее старенькая куртка с оторванным хлястиком. Черная фуражка с большим козырьком налезала на самые брови.

Как изменился этот семнадцатилетний юноша с тех пор, как в Краснодон вошли немцы! Последнее время его усиленно разыскивала полиция, и никто толком не знал, где он скрывается. Утром в Первомайке он инструктировал людей, проверял у них оружие, а вечером с подпольщиками Семейкина писал листовки.

Чаще других видался с ним Степа Сафонов. К разбитому ангару он приносил Сергею еду, трижды свистал. В ответ раздавался странный щебет, и через несколько минут из-под развороченных бомбами тракторов-тягачей показывался Тюленин.

Убежищем служил подвальчик; здесь когда-то ютился диспетчер аэродрома. Сергей натаскал сюда соломы, досок, в стене выдолбил нишу и устроил в ней склад боеприпасов и продовольствия.

- Но когда ты уходишь, к тебе могут забрести гости, - однажды сказал Степа.

Сергей улыбнулся.

- Будь покоен: когда я ухожу, к подвалу никто не подойдет - взорвется на мине.

Друзья знали, что Сергей вспыльчив, и боялись, как бы вспыльчивость не погубила его. Но при всей своей горячности Тюленин умел заранее продумать каждый шаг и напролом не шел. Он унаследовал от своего отца хорошую привычку: семь раз отмерить и раз отрезать. За голову Тюленина немцы обещали щедрое вознаграждение. И поэтому Кошевой в одну из встреч с Сережей предложил ему переехать в другой район.

Тюленин запротестовал:

- А что потом скажут обо мне? В кусты, мол, спрятался! Сбежать, когда наши части приближаются к городу? Нет! Я не брошу друзей. Я хочу быть полезен организации...

И теперь, когда штаб собрался обсудить создавшееся в городе тревожное положение, грозившее рабством многим краснодонцам, Тюленин незаметно пробрался из своего убежища к друзьям и предложил осуществить самый дерзкий, но единственно правильный план.

- Надо спалить " биржу", - сказал он. - Сгорят все документы. И мы спутаем все карты захватчиков. А листовками предупредим граждан, чтобы прятались по селам.

- " Биржа" - не стог сена, от спички не вспыхнет, - заметила Ульяша.

Тюленин нетерпеливо передернул плечами:

- У меня есть чем поджечь десяток " бирж"!

В дни, когда наши части, отступая с боями, проходили через город, Тюленин достал у артиллеристов бутылки с горючей жидкостью и, спрятав их в ящик, закопал во дворе. Теперь от этих бутылок зависел успех операции.

Время поджога определили так:

- Когда погаснут звезды. У всех в этот час сон крепок. Даже часовые дремлют...

И вот час этот наступал. В темном небосводе мерцали звезды, и кто знает, сколько юных глаз в морозную ночь с 5 на 6 декабря было устремлено к небу!

Неподалеку от " биржи" стоял покосившийся сарай. Еще в сумерках в него юркнули Тюленин, Шевцова и Виктор Лукьянченко. Днем Люба зашла на " биржу" (там работала одна ее знакомая), внимательно осмотрела комнаты, несколько раз прошлась по коридору, запомнила, где стоят несгораемые шкафы. И когда Тюленин спросил у нее - не заблудятся ли они в темноте, Люба уверенно ответила:

- Я знаю теперь, где вбит в стену каждый гвоздь. Когда стемнело, они принесли в сарай бутылки с горючей жидкостью и бензином, бумагу и банку с клеем.

Сквозь щели в стене сарая Лукьянченко оглядывал улицу. Вдоль " биржи" взад и вперед прохаживался часовой. Он иззяб, бил руку об руку, свирепо пританцовывал. Наконец мороз пробрал его основательно, и он ушел греться в будку.

- Теперь можно! - шепнул Лукьянченко.

Люба и Сергей вышли на улицу. Лукьянченко пробежал несколько шагов и замер у стены. Это был его пост. В руке он держал наган.

Люба подошла к окну, быстро смазала его клеем и приложила бумагу. Сергей надавил стекло, и оно почти беззвучно треснуло.

Люба и Сергей через окно пролезли в здание " биржи". Весь коридор облили бензином и расставили по углам бутылки с горючей жидкостью.

- Светает, Любаша! Беги прямо к моей хижине, и я скоро приду, -сказал Сергей.

Люба выскользнула на улицу. Одеревенев от мороза, стоял у стены Лукьянченко.

- Тихо, Виктор?

- Ветка не шелохнулась...

Сергей зажег смесь и выпрыгнул из окна. В небе гасли звезды. Трое молодогвардейцев скрылись в морозной дымке незамеченными.

Вскоре на Садовой улице раздались крики:

- Пожар!

- " Биржа" гори-ит!

Пылала она знатно, и тушить ее было уже поздно.

В доме Кошевого первой проснулась бабушка. Она увидала зарево и разбудила Елену Николаевну.

- Пожар. Не " биржа" ли?

Дремавший на диване Олег вскочил и, обняв бабушку, весело закричал:

- " Биржа"! Честное слово, " биржа" горит.- И подумал: " А с нею вместе горит и немецкая каторга..."