Глава 17 Струна

Сегодня утром ко мне пришла женщина. Это была совсем непримечательная женщина. Лет сорока. Белая куртка, белые джинсы, и сама весьма похожа на моль.

Сторожа почему-то не наблюдалось, и вдруг открылась дверь, и вошла эта женщина. Она приблизилась к моей клетке и остановилась.

Ничего не сказала и не смотрела мне в глаза. Это очень плохой знак, когда тебе не смотрят в глаза. Стояла метрах в двух и все мялась.

Почему-то мне вдруг захотелось встать. Я встал и тоже подошел поближе. Женщина посмотрела мне в глаза. Я ничего не увидел в ее глазах. Она сунула руку в сумочку и достала револьвер.

Я думал, что сейчас она чего-нибудь скажет. Но она молчала, только целилась. Прямо мне в лоб. Хотя целиться у нее получалось плохо, руки дрожали, оружие в них прыгало, пуля никак не могла остановить свой выбор – куда укусить? В правый или в левый глаз?

Вся жизнь промелькнула у меня перед… Ха, ничего подобного. Никакая жизнь никуда передо мной не пролетала, просто я смотрел, как пляшет по прицельной линии ее зрачок, и не моргал.

Все это продолжалось, наверное, минуты три. Потом женщина опустила оружие и так же молча удалилась. И я сразу же вспомнил, кто она. Я видел ее в одной антисобачьей передаче, их сейчас много показывают. Она там сидела с точно таким же расплющенным видом и односложно отвечала на вопросы ведущего. Бродячие собаки, стая. Меня еще тогда очень удивила эта история. Обычно у бродячих собак отсутствует агрессия по отношению к человеку. Во всяком случае, первыми они никогда не нападают. У них и так слишком много проблем в жизни, чтобы интересоваться еще и человеком. Но так вот случилось.

И эта женщина собралась меня застрелить.

Но убить кого-либо, пусть даже собаку, очень тяжело. Я-то знаю. Это лишь на первый взгляд кажется, что нажать на курок просто. Эта женщина не смогла. Не знаю, хорошо это или плохо.

В дверь заглянул Чеснок. Быстренько осмотрелся.

– Ну, я не виноват… – пробормотал он. – Сама не смогла… Я свою часть выполнил честно… Больше никого не пущу. Деньги небольшие, а риск велик… А мой сын должен поступить в университет…

– Это точно, – сказал я.

– Чего лаешь? – спросил он. – Не понравилось, когда пистолетом в морду тычут?

Я не удостоил его ответом. Мне надо было подумать.

Сегодня меня пытались убить во второй раз в моей жизни. Не получилось. А в третий раз получится. Природа любит число три, в третий раз меня достанут. Это точно. В первый раз меня пыталась убить Роза.

Она попыталась меня убить. Никто не видел. Они пошли гулять к морю. Роза, Ли и Ма. Я хотел пойти с ними, но Ма меня не пустила.

– Пусть Бакс лучше дома побудет, – сказала она. – А то у него нервы шалят. Еще как кинется на кого-нибудь. А завтра мы его снова к ветеринару сводим. А Айк может вполне с нами прогуляться, он заслужил.

Ли подмигнула мне и развела руками – что поделаешь, Бакси, ты на самом деле наказан. Так что сиди в саду. Охраняй дом. Изнывай от жары.

Я обиделся и на самом деле отправился в сад. Целый час бродил между деревьями. Слушал старые и молодые запахи, вспоминал. Потом решил навестить кроликов. Я знал, что они ушли, но все равно на что-то тупо надеялся. А вдруг кто-нибудь из них остался?

Кролики исчезли. Их подземные лабиринты опустели, они прорыли ход куда-то в сторону ручья. Исчезли. Все. Взрослые кролы, крольчихи и совсем маленькие крольчата. Потому что вокруг воняло красным.

Я сидел, глядя в осыпающиеся черные дыры в земле. Мне было грустно. Даже плакать хотелось. Будущее, сытое, теплое и доброе, это будущее растаяло. Теперь впереди одна неизвестность. Черная кроличья нора, осыпающаяся по краям. Вот так.

Я даже попробовал заплакать, но у меня ничего не получилось, я ведь никогда раньше не плакал. Нос зачесался, и я попробовал его почесать… Я допустил ошибку. Глупую ошибку, такую не допускают опытные псы. Мое расположение было выбрано крайне неудачно – я сидел носом к забору, а за спиной у меня лежал сад и дом. И ветер со стороны забора, и я не мог чуять, что происходит у меня за спиной.

И когда я услышал надвинувшийся на меня запах мертвечины, было уже поздно. Я начал разворачиваться…

Это был тонкая стальная проволока. Она резко сошлась на моей шее и пережала дыхание. Я рванулся. Проволока держала крепко. Она прошла через шерсть и впилась в кожу. Я рванулся сильнее и упал в траву.

Мгновение я лежал, разглядывая землю перед своим носом. Я запомнил ее, эту землю. Прелые травинки, песок, кусочки коры, муравьи тащат украденные где-то кусочки сахара, у каждого по кусочку за спиной, улитка по стебельку, мой сорвавшийся с ошейника серебряный медальон в виде доллара… Затем меня легко выдернули с земли и перевернули на спину. Как щенка.

Надо мной стояла Роза. На ее руку была намотана длинная стальная удавка, такими отлавливают бродячих собак. Роза смотрела на меня и шевелила ноздрями. Глаза у нее изменились, зрачки превратились в две больших черных дыры, с черными же набухшими сосудами по белкам.

Роза поставила мне на горло ногу и придавила. С виду весу в ней совсем немного, от силы килограммов тридцать пять, да и тех, наверное, не было. Мне же показалось, что на шею мне наступил по крайней мере слон. Но шея у меня мощная, шея выдержала. К тому же мне удалось вильнуть вправо, и нога Розы соскользнула, я вывернулся и попытался вскочить на ноги. Роза молча прижала меня к земле.

Со стороны это, наверное, выглядело весьма комично – щуплая девчонка одной рукой вжимает в землю здоровенного черного пса. Но мне было не до смеха, ее пальцы, как железной перчаткой, сжимали загривок, а удавка все глубже впивалась в шею. Все это происходило в полной тишине, я даже слышал, как, собирая обед, гремит посудой Селедка. Перед глазами поплыли серые круги, и на несколько мгновений я выключился.

Потом сознание вернулось, и я обнаружил, что мои ноги болтаются в воздухе, а удавка впилась в горло еще сильнее. Я висел и медленно поворачивался по часовой стрелке. Роза перекинула конец троса через толстый яблоневый сук и повесила меня на дереве.

Я захрипел и задергался. Это было не очень больно – на собачьей шее не так много нервных окончаний, чтобы возникла серьезная боль, ведь шея в любой собачьей драке – самое кусаемое место, а значит, болевая ее чувствительность невелика. Благодаря толстой шее собаки моей породы, даже будучи подвешенными, не умирают долго. А если и умирают, то не от удушья, а от инфаркта, от остановки сердца.

Я стал захлебываться в слюне. Роза стояла рядом со мной и наблюдала. На ее лице не было абсолютно никакого выражения, равнодушное и пустое. Только глаза горели глубоким черным огнем, да язык то и дело выскакивал из-за сомкнутых губ и тут же прятался обратно. Как у змеи.

Сейчас мне легко обо всем этом рассказывать. Сейчас мне тоже угрожает смерть, но я ее совсем не боюсь. Я сделал все, что должен был сделать, я спокоен.

С другой стороны, мне и страшно было. Даже не страшно как-то, а безнадежно. Мной овладело безразличие, я смотрел на все происходящее как бы со стороны, точно это не я висел, задыхаясь, на проволоке, а совершенно посторонняя собака. Я знал, что в доме никого нет, и не надеялся, что меня кто-то спасет. Обидно было, что все кончилось так бессмысленно, что я так и не успел…

Мысли мои начали сбиваться, я почувствовал, как начинают расслабляться мышцы, как постепенно немеют конечности, как сердце, до этого колотившееся в бешеном ритме, начинает замедляться…

Роза шагнула ко мне, обняла меня своими подвижными твердыми руками и повисла вместе со мной. Пальцы впились под ребра, удавка разрезала кожу.

Я потерял сознание.

И тогда я увидел.

Я увидел цвет. Животные ведь не видят в цвете. Лишь обезьяны, да и то не все, различают несколько цветов. Собаки нет. Мой обычный мир – черно-бел, как шахматная доска. Я знаю, какого цвета предметы, но никогда этот цвет не вижу. Так, например, я знаю, что трава зеленая, но что такое «зеленая» и как это выглядит, я сказать не могу. А тогда в голове моей что-то лопнуло, зеленая краска разлилась неудержимым морем, и я увидел их.

Поля, богатые дичью, плыли перед моими глазами. Зеленые, коричневые, золотистые, небо было голубое, а оранжевое солнце заливало все это нестерпимо ярким цветом. Мне захотелось ступить на эту яркую сочную зелень, и я уже сделал первый шаг…

В моей голове что-то лопнуло во второй раз, и я очнулся. Я лежал под яблоней. На шее болтался обрывок удавки. Каким-то чудом стальная проволока лопнула, и я свалился на землю.

Рядом со мной стояла Роза. Мир был привычно однотонен и сер.

Я встал и попятился назад. Роза присела, вытянула руки и собралась прыгнуть на меня. В голове поплыл туман – это красное прилило к голове, я плохо соображал, но понял, что единственный шанс мне спастись – бежать.

И я побежал.

Я никогда так не бегал. Я несся, удирал, драпал со всех ног. Она почти не отставала, это было слышно по запаху. Оглядываться я почти не успевал, а когда мне удавалось это сделать, я видел, что Роза бежала не как человек. Она двигалась на четвереньках, скачками, как большая зубастая лягушка. Каждый такой скачок в несколько моих шагов. Мои ноги были как ватные, и Роза меня постепенно настигала.

Спасло меня то, что до ворот я добежал первым. Я поднырнул под решетку ворот, перекатился и вскочил на ноги.

Роза повисла на решетке с другой стороны. Она держалась за прутья двумя руками, и пальцы ее шевелились, как белые черви. Роза закрыла рот. По подбородку у нее текла тоненькая коричневая струйка.

Преследовать меня по улице Роза не решилась.

Я добрался до озера. Здесь в воздухе летал миллион разных запахов, и Роза, даже если бы захотела, не смогла бы меня найти. Оставалось найти тихое местечко и передохнуть. Лучше всего для этого подходили ржавые морские контейнеры, сваленные на портовой окраине.