Глава 20 Черная поляна

Я проснулся. Комната была пуста. Сторожа нет. Телевизор выключен. Из-за закрытой двери слышались негромкие голоса.

Я попытался послушать воздух, но вентилятор гнал поток от меня, и как я ни старался, ничего уловить не мог.

Один голос был мне удивительно знаком. Я где-то встречался с хозяином этого голоса, только вот никак не мог вспомнить где. Второй голос был мне неизвестен. Они спорили.

– Вы же прекрасно понимаете, что расследование отнюдь не завершено, – говорил первый. – По большому счету расследования вообще не было. Эти дуболомы из полиции свято верят в то, что это собака зарезала всех этих людей. Доктора, ветеринара, никто не слушает…

– Ваш отдел и так возился с этой историей слишком долго, – отвечал второй. – К тому же вы прекрасно понимаете, что все эти расследования – не более чем отвлекающий маневр. Эти расследования никому не нужны. Если полиция и население уверены, что он убийца – так это просто отлично! Это облегчает нам задачу…

– Случай очень неординарный, – говорил первый. – Я не имею в виду это существо, я имею в виду пса…

Тишина. Второй молчал.

– Я побывал на вскрытии, – говорил первый. – И все видел своими глазами. Опять кукушка. Оборотень. Стрыга, называйте как хотите…

– Я прекрасно понимаю, с чем мы столкнулись, – отвечал второй. – Я тоже был на вскрытии. И я в курсе, что подобное существо попало к нам не впервые, тенденция, однако… Тем более надо усилить секретность, надо представить все так, чтобы общественность подумала, что это обычный случай…

– Этот пес в одиночку поймал вам…

Тут первый сделал длинную паузу.

– За это ему, конечно, большое спасибо, – сказал второй. – Но я должен обеспечить операцию прикрытия. Мы уже задействовали газеты и телевидение, мы уже развернули кампанию… Вы хоть понимаете, чем может обернуться утечка информации? Одна мысль опрокинет установившийся миропорядок. Вам что дороже – судьба одной собаки или благополучие человечества?

– А вам не кажется, что вами кто-то манипулирует? И ваша операция прикрытия плавно перетекла в собачий геноцид? Эти твари появляются все чаще и чаще, и собаки могли бы нам здорово помочь. А их уничтожают десятками. Вас это не настораживает?

Молчание.

– Я думаю, пса надо оставить. И изучить. Если это действительно бродяга…

Второй рассмеялся.

– Вы что, всерьез верите в разумных животных? У нас здесь не мультипликационная студия, к сожалению. Или к счастью. И давайте-ка без этих ваших спиритических штучек. Все просто. Это обыкновенная собака. Эта тварь попала в их дом, и собака прореагировала. Сторожевой инстинкт. Вот и все.

Они опять замолчали, и в этот раз пауза затянулась.

– Поверьте мне, что это не обыкновенная собака, – сказал, наконец, первый голос. – Я знаю. У меня большой опыт. В Департаменте лежат письма из трех университетов. Они готовы купить его за большие деньги. А вы собираетесь эту собаку убить! Вы можете представить, как она может быть нам полезна? Практически полезна!

– Как? – спросил второй.

– Этот пес знает, как пахнет это существо. Он знает его повадки. Если подобрать таких животных, как он, то можно создать отдел…

– «Секретные материалы»? – усмехнулся второй голос.

– Но мы должны как-то прореагировать… Создание подобного отдела – продиктованная временем необходимость. И я настаиваю, чтобы этот пес был изучен более тщательно и чтобы были сделаны определенные выводы…

– Это невозможно, – твердо ответил второй.

– Почему? – удивился первый.

– Вы же знаете правила. Вы же сами их составляли!

Послышался звук, будто кто-то ударил кулаком в стену.

– Хорошо, если вы не видите путей использования этой собаки, то хотя бы пожалейте ее, – сказал первый. – Просто пожалейте.

Второй промолчал.

– Надо что-то сделать, – просительно сказал первый. – Надо.

– Ничем не могу помочь, – ответил второй. – Ничем. Департамент уже вынес постановление о санации.

Стало тихо. Я слышал, как работают лопасти вентилятора и течет по трубам вода. Эти двое постояли еще какое-то время, а потом ушли.

Все понятно, подумал я. Первый хочет меня выручить. Второй боится утечки информации. У него есть инструкции. Утечка информации на самом деле опасна, это понятно. Что будут делать люди, если вдруг узнают, что среди них водятся такие твари? Это станет сильнейшим шоком для человечества. Как если бы вдруг оказалось, что все сказки про вампиров вовсе не сказки, а суровая правда жизни.

Вернулся Чеснок. Лицо у него было красное и злое. Он ничего не сказал, завалился в свой диван и включил телевизор. Больше в этот день ничего интересного не произошло. И я уже дошел почти до конца своего рассказа. Осталось совсем немного.

Я бежал по улице Роз и помаленьку выдыхался. Холуй догонял. Нет, я мог с ним разобраться, но мне для этого понадобилось бы минуты четыре, не меньше. А за четыре минуты нас догонит машина муниципальной службы, а в ней двое с духовыми трубками. Поэтому я бежал вдоль улицы, бежал не спеша, экономил силы. Холуй постепенно подтягивался ближе. Но он меня не достанет. В нужный момент я сверну в сторону леса, туда, где машина не проедет. А когда Холуй увяжется за мной и потеряется между кустами, я легко справлюсь с ним.

И все бы произошло так, как я рассчитал, но, добежав до последнего перед лесом дома, я вдруг услышал запах. Запах шел с обратной стороны холма. Крепкий, устойчивый запах. Этого запаха не должно было здесь быть. Этот запах должен был быть в дне пути отсюда…

Я остановился. Секунду, нет, даже меньше секунды я думал, а потом рванул на запах.

Это был знакомый мне с детства аромат яблок и корицы. К которому примешивалась вонь когда-то останавливавшегося в нашем городе зверинца.

Запах усиливался, я бежал быстрее. Но я уже устал. Я ведь уже не молод, мне уже семь лет. Холуй, тупая безмозглая тварь, догонял. Когда я забрался на вершину холма, он был в какой-то сотне шагов.

Впереди послышался сдавленный крик. Шерсть поднялась у меня на загривке. Я собрал последние силы и понесся вниз. Скорее всего они были на той самой полянке, где я нашел мертвого Кики.

Дыхание сбилось окончательно, ноги дрожали от усталости, сердце колотилось в чудовищном ритме, но я бежал. Я должен был успеть. Я должен был спасти Ли.

Как она оказалась здесь? Почему она не уехала на свою олимпиаду? Я не успевал думать, просто скатывался вниз. Холуй сократил отставание вполовину.

Впереди снова закричали, послышалась возня.

Я ворвался в заросли. Скорость снизилась. Продираться сквозь ветки акации было тяжело, последние ярды я проделал почти шагом. Когда до полянки осталось несколько шагов, моя передняя правая нога застряла между корнями, и я споткнулся. Холуй налетел на меня сзади. Он не успел остановиться, не удержался на ногах и выскочил на полянку.

Холуй взвизгнул. Я дернул лапу, пытаясь высвободиться. Корни не отпускали. Тогда я схватил корень зубами и перекусил его. Холуй визжал не переставая.

Я выбрался из акации.

Полянка была замазана красным. Черные пятна, черные пятна кругом. Вонь мертвечины была так густа, что резала глаза. Аромат яблок и корицы тонул в этой вони. Возле тополя лежала Ли. Я опоздал. Холуй ползал вокруг. Холуй визжал. Больше на полянке никого не было. Она ушла. Она успела уйти.

– Сюда! – услышал я голос. – Они сюда побежали…

Это были те двое, из коммунальной службы. Стрелки из духовых трубок. Надо было торопиться. Я подошел к Ли и перевернул ее на спину.

Передо мною лежала не Ли. Яблоки и корица, но это была не Ли!

Акация затрещала, и они вышли на поляну. Они стояли и смотрели на меня. Они даже не подняли свои трубки, просто стояли и смотрели.

– Мама… – сказал тот, что стрелял в меня на лестнице.

Второй шагнул назад. Холуй увидел своих хозяев и пополз к ним.

Я нырнул в кусты.

– Он загрыз ее… – ошарашенно сказал первый. – За минуту… Надо его догнать…

– Не надо, – сказал второй. – Не надо. Пусть полиция занимается… Надо уходить.

– А как же она? – Первый указал трубкой на тело.

– Она мертва. – Второй достал рацию.

Про Холуя они будто забыли.

Я наблюдал за ними сквозь листву. Они испуганно озирались по сторонам и не знали, что делать. Я не шевелился. Второй щелкнул передатчиком.

– Диспетчер, – шепотом сказал он. – Тут убийство. Женщина. Он ее убил… Еще он загрыз нашего пса… Это снова эта чертова собака… Высылайте. Все, кто может, пусть приезжают. И по радио сообщите… и вызовите кого-нибудь…

Холуй завыл и попытался лизнуть сапог первого. Тот в страхе отпрыгнул.

– Господи, чем же тут воняет… – Второй зажал нос. – Невыносимо…

Холуй застонал. Люди не выдержали и побежали назад к своей машине. Холуй завыл им вслед.

Я подождал, пока они удалятся, и подошел к лежащему человеку. Это была не Ли. Это была та бродяжка, что встретила нас после визита к Колянчину. Которой Ли дала деньги и флакон духов с ароматом яблок и корицы.

Глаза выползли из орбит, это даже были не глаза, а одни зрачки, растянувшиеся до неимоверных размеров. Перед смертью она не увидела ничего хорошего. Я перевернул ее на живот, пусть лучше в землю смотрит.

Холуй подполз ко мне. Он дергался, красное из живота смешивалось с какой-то темноватой жидкостью и пачкало траву. Но Холуй не собирался умирать. Он бы промучился еще с час, не меньше. Тибетские мастифы, они очень живучие.

Холуй что-то шипел, пытался мне сказать, но понять ничего было нельзя. Впрочем, мне кажется, что перед смертью все существа говорят примерно одно и то же.

– Закрой глаза, – велел я ему. – И перевернись на спину.

Холуй послушно закрыл глаза и перевернулся.

Это было тяжело сделать. Я никого никогда еще не убивал. Я примерился и сжал зубы. Холуй вздрогнул и затих.

Я отпустил его шею. Во рту стоял мерзкий железный вкус красного. Меня вырвало. Потом еще раз. Потом я услышал смех. Далеко, почти у самой лесной опушки. Она смеялась. Я первый раз слышал, как она смеялась. И вообще, первый раз слышал подобный смех. Так смеются заводные игрушки.

В городе завыли сирены.

Остаток дня валялся в канаве. Мимо проносились полицейские автомобили и мотоциклы. Пролетело два вертолета. Но меня никто не нашел. Солнце зашло за холм, и я в последний раз вернулся домой. Я рассудил, что где-где, а дома они меня искать уж точно не будут. Пробрался через лаз в сад.

Вечером Ма и Па вышли на улицу. У Па на поясе болтался револьвер. Они прохаживались по тропинке. Они не разговаривали, просто молчали.

Когда стало совсем темно, я подошел к дому и устроился напротив окна Розы. Но в эту ночь она никуда не выходила. Сидела у окна в своем дремотном оцепенении.