Глава 9. Алиса Мелвилл улетала в Бостон, на похороны тетки

Амман

Алиса Мелвилл улетала в Бостон, на похороны тетки. Феррис вез ее в аэропорт. Она была одета в зеленое, цвета лайма, расклешенное платье и белый пиджак, а в ее волосы была вплетена ленточка. Единственным элементом костюма, не укладывавшимся в стиль, была круглая заколка на волосах.

— Что это за образ девочки из женской общины? — спросил Феррис. Такой он ее никогда не видел.

— Не хочу огорчать мою маму, — ответила она. — Она считает, что со мной в Иордании все будет в порядке, если сам король отправился в Дирфилд.^[1]

Алиса обожала свою тетку, отважную женщину, юриста, работавшую с неимущими. Она была единственным человеком, похвалившим ее за решение ехать в Иорданию, в то время как все остальные называли это безумием. «Тетушка Эдит была еще безумнее, чем я сама», — написала Алиса Феррису по электронной почте тем же вечером, как прилетела домой. Она написала еще пару дурашливых писем, послав в одном из них мультфильм, найденный в Интернете. В нем была шутливая история о том, как США сводят с ума Усаму бен Ладена, изводя его звонками из телевизионных магазинов. Затем она пропала. Очевидно, она была слишком занята или слишком опечалена смертью тетушки. Или, может, возвращение в теплое родительское гнездышко заставило ее забыть о нем.

Феррис с головой ушел в работу. Визит Хофмана стал для него подлинным шоком. Напоминанием о том, что он работает там, где дозволено все, если это помогает делу. Он спрашивал себя, действительно ли он сделал все возможное, чтобы проникнуть в сеть Сулеймана, если учесть, какие инструменты в действительности имеются в его руках. На самом деле пока только один. Адрес конспиративной квартиры, дома, где один из оперативников Сулеймана завербовал Низара, злосчастного молодого иракца, который ухитрился погибнуть меньше чем через двадцать четыре часа после встречи с Феррисом. Эта вилла в Джебель аль-Ахтаре, на южной окраине Аммана, находилась под постоянным наблюдением с тех пор, как Феррис впервые получил данные о ней. Они скрытно прослушивали телефонные линии и перерыли все в поисках информации об иорданской семье, которая там жила, в поисках связей с известными им агентами «Аль-Каеды». Но пока все было без толку.

Дом представлял собой простую усадьбу, построенную из бетонных блоков и окруженную глинобитным забором. Хозяин, иорданец по имени Ибрагим Алузи, лет шестидесяти с небольшим, долгое время проработал инженером в арабской строительной фирме в Кувейте и недавно вышел на пенсию. Двое его сыновей работали инженерами в той же фирме, но жили здесь, вместе с женами и детьми. Вся семья была истовыми мусульманами, ходившими в мечеть каждую пятницу, каждое утро встававшими рано, чтобы не пропустить утреннюю молитву фаджр, но они не поддерживали сколько-нибудь заметных связей с салафистскими группировками в Иордании. Люди Ферриса наблюдали, ждали и выслеживали, но не смогли найти ни намека на их связь с сетью Сулеймана. Возможно, Алузи были очень осторожны, но глава оперативного штаба ближневосточного отдела посоветовал Феррису прекратить наблюдение. Это было достаточно дорого и не давало никакой информации. Однако Феррису ужасно не хотелось сдавать свою единственную серьезную ниточку в деле, купленную ценой нескольких человеческих жизней. Кроме того, он считал, что семья Алузи выглядит слишком чистой и невинной, что само по себе вызывает подозрения.

И Феррис решил, что пришло время пойти в наступление. До этого он ждал, когда Сулейман проявит себя. Если нет, то надо его спровоцировать. Он кое-что подбросит Алузи, заманчивую приманку, и посмотрит, что они сделают. Похоже, у него есть правильная приманка, которую можно повесить перед носом добычи. Его предшественник Фрэнсис Элдерсон завербовал молодого палестинца по имени Айман, родом из городка Дженин на Западном берегу реки Иордан. Сейчас он жил в Аммане и, как и большинство палестинцев, больше всего хотел получить американскую визу. Консульский отдел передал сотрудникам ЦРУ информацию о нем как о потенциальном объекте для вербовки, и Элдерсон одобрил операцию как раз незадолго до того, как его выгнали из страны. Теперь Айман был зарегистрирован как информатор, но не приписан ни к какой конкретной операции. Феррис решил дать ему задание.

Он встретился с Айманом в номере «Интерконтиненталя» рядом с Третьей кольцевой. В восьмидесятых годах на другой стороне улицы располагалось посольство США, и тогда отель был центром светской жизни Аммана, но сейчас он уже не привлекал столько внимания. Феррис был в номере-люкс на верхнем этаже, когда Айман постучался в его дверь. Солнце ярко светило в окна, отражаясь от налитой в бассейн воды и отбрасывая причудливые блики на потолок. По расширившимся глазам молодого человека Феррис понял, что это самое роскошное жилище, которое он видел когда-либо в своей жизни. У него был обычный для молодого араба грубый внешний вид — жилистые руки, худощавое лицо с выступающими скулами, немного нездоровая кожа, слегка скрытая короткой бородой. На голове белая вязаная молитвенная шапочка. Просто идеально.

Феррис принялся инструктировать молодого человека. Ему следовало отправиться в дом в Джебель аль-Ахтаре и спросить кого-нибудь из братьев Алузи. Если их не окажется дома, надо спросить, когда будут, чтобы можно было с ними увидеться. Когда он окажется наедине с кем-нибудь из братьев, ему следует сказать всего одну фразу. «У меня послание от Сулеймана». Если спросят, что за послание, он должен сказать, что завтра в семь вечера им надо приехать в дом в Зарке. Вот и весь крючок. Если хоть кто-нибудь в доме связан с сетью, им придется отправиться за посланием. Хотя бы для того, чтобы удостовериться, что это фальшивка.

Когда Феррис принялся по второму разу излагать инструкции, Айман занервничал. Феррис подбодрил его. Сделай все правильно, сказал он Айману, и ты получишь свою визу в Америку. Ошибешься, и мы отдадим тебя в руки УОР.

Двухэтажный дом Алузи стоял на крутом склоне холма. По ржавеющим стальным стяжкам на крыше второго этажа можно было понять, что отставной инженер когда-то хотел построить и третий этаж, но у него не хватило денег. Соседи выходили из домов редко, замотав головы в куфии и абаи. По запыленным улицам со свистом гулял ветер, сдувавший мелкие камешки со склонов холма. Феррис установил пост наблюдения напротив дома, чтобы следить за тем, как Айман войдет внутрь. Дверь открыла женщина, затем вышел старый мужчина. Феррис покачал головой. Видимо, сыновей нет дома. Но вскоре в проеме парадной появился молодой мужчина в грязном синем спортивном костюме. Он с сомнением поглядел на Аймана, а затем пригласил его внутрь.

Айман провел на вилле почти час. Феррис не знал, хорошо это или плохо. За час можно задать достаточно вопросов, чтобы превратить в решето слабенькую легенду, которую создал для новоиспеченного агента Элдерсон. Но когда позже вечером Феррис принялся допрашивать Аймана, тот сказал, что за это время не произошло ничего особенного. На самом деле практически ничего, вообще. Он передал послание, точно так, как сказал Феррис. У меня есть послание от Сулеймана. Встретьтесь с нами по этому адресу в Зарке. Как может быть у него послание от Сулеймана, если они не знают никакого Сулеймана? Должно быть, это ошибка. Феррис спросил, почему же он был там так долго, если они не поняли его послания. Его угостили кофе и чаем, чтобы дружески пообщаться, рассказал Айман, расспросили про семью в Дженине, друзей, спросили, не арестовывали его хоть раз израильтяне. Похоже, Айман был доволен тем, что полностью выполнил задание, чем бы оно ни являлось. Когда он сможет получить визу? Феррис сказал, что через пару недель, максимум — через месяц.

Сотрудники УОР нашли тело Аймана спустя три дня, в металлическом мусорном контейнере неподалеку от дома в Зарке, где должна была произойти предполагаемая встреча. У него был вырван язык, во рту остался лишь окровавленный обрывок. На теле были и другие следы пыток. Сломанные ребра, недостающие пальцы. Один из помощников Хани принес в посольство снимки тела в запечатанном конверте. «К вашему сведению» — только и было написано на конверте. Очевидно, они знали, что Феррис работал с Айманом. Феррис заставил себя посмотреть фотографии. Слишком многим он оказался обязан этому бедному мальчишке.

Феррис позвонил заместителю Хани и сказал, что нуждается в услуге. Он дал ему адрес дома Алузи в Джебель аль-Ахтаре и попросил немедленно выехать на место и арестовать всех, кто там окажется. Сказал, что подробности объяснит позднее, лично Хани. Но когда спустя всего час группа захвата УОР прибыла на виллу, там уже никого не было. Похоже, обитатели дома в спешке уехали еще ночью, взяв с собой лишь одежду. Заместитель Хани позвонил Феррису и сообщил, что УОР начало поиски семьи Алузи. Но что-то подсказывало Феррису, что беглецы уже пересекли границу. Отправились в Дамаск, Рияд или Фаллуджу.

Приманка сработала. Конспиративная квартира была самой настоящей, нечего сказать. Была. И теперь слежка за ней уже ничего не даст. Хани не звонил, и Феррис слегка расслабился, что ему не пришлось объяснять, почему юноша из Дженина окончил свои дни в мусорном контейнере. «Эта операция кое-чему научила меня, — подумал Феррис. — В ряды противника проникнуть труднее, чем я мог предположить. Стена, и ни один кирпичик не шатается. Возможно, Хофман прав. Единственным способом может стать только хорошая уловка. Только непонятно какая».

Феррис ждал возвращения Алисы. Он ненавидел бюрократические обязанности, свойственные его работе. Обо всем надо докладывать, писать сообщения, получать разрешения. И все это — под псевдонимами, которые сотрудники ЦРУ называли «чудными именами». При отправке сообщений Феррис пользовался псевдонимом Хэнфорд Дж. Слоун, за которым стояла воображаемая личность, которой можно было бы выдумать полноценную жизнь — с фиктивными операциями, вербовками агентов и тому подобным. Если бы он захотел сделать это. Но Феррис предпочитал заниматься непосредственно шпионской работой. А всю эту канцелярщину он считал тупым занятием.

Офисную скуку развеяло очередное послание по защищенной линии от Энди Коэна, его лучшего друга еще со времен «Фермы». Он работал под псевдонимом Эверетт М. Фаркас. Коэн тоже был аспирантом, только специализировался по китайскому языку. Как и Феррис, он едва не сдох со скуки в библиотеках и пошел в Управление. Он был высокого роста и с реденькой бородкой, которую инструкторы поначалу потребовали сбрить, но по окончании курса он вновь ее отрастил. Коэн с удовольствием ругал всё и вся. В отличие от Ферриса, знавшего от отца, насколько обыденной может быть работа в Управлении, Коэн представлял себе ЦРУ миром из фильмов с Пирсом Броснаном и Шэрон Стоун.

«Похоже, нас одурачили» — прошептал он на ухо Феррису, когда они увидели инструкторов, унылых мужчин среднего возраста. Жизнь на «Ферме» породила в Коэне глубочайшее убеждение в том, что в ЦРУ все очень плохо. «Знаешь, эти люди — полные неудачники», — сказал он Феррису в ночь перед выпускными экзаменами. Но остался работать, регулярно посылая Феррису отчеты, в которых описывал глупость и некомпетентность своих коллег.

Первой его заграничной командировкой стал Тайвань, где он сразу же проигнорировал предостережения начальника отдела и в буквальном смысле слова вышел на улицу и принялся вербовать тайваньцев. За такую непростительную инициативу его наказали, отправив работать в Управление по контролю за информаторами, в штаб-квартире в Лэнгли. Созданное в начале девяностых, УКИ должно было снизить бюрократические издержки и нецелевую трату средств, но со временем превратилось в отдел надомной работы, в котором работали десятки оперативных сотрудников, перекладывающих бумаги с места на место. Они занимались проверкой и отправкой на пенсию агентов, в которых уже не было нужды. Поскольку Коэн считал практически всех информаторов Управления никчемными, он был готов выгонять всех подряд, но бумагомарательство УКИ и занудное копание в персональных анкетах агентов его не интересовали. Поэтому он работал по принципу «чем меньше, тем лучше», оставляя себе достаточно времени для игры на валютных рынках в интернет-системе «И-Трэйд». И для писем Феррису.

«Мои коллеги в УКИ тупы, как дерево, Роджер».

Так начиналось его последнее письмо.

«Они меня пугают. В смысле, что я попал туда, где оканчивают свои дни те люди с „Фермы“, которые оказались слишком глупы даже для того, чтобы понимать топографические карты. Самое ужасное, что именно они решают, кого стоит оставить на работе. Потрясающе. В соседнем кабинете сидит мормон из Солт-Лейк-Сити по имени Стэн. Вчера он сказал мне, что одного из оперативников, которого он проверял, надо выгнать. Потому, что при допросе на „детекторе лжи“ он признался, что еще ребенком, на ферме в Небраске, имел половой контакт с овцой. Какая нелепость, а? Но Стэн был вне себя, реально. Он сказал, что этот парень представляет угрозу режиму секретности. Та овца решит шантажировать этого оперативника — так он, что ли, думает? Можешь себе представить? Еще не все. Помнишь Аарона Финка из нашей группы по боевой подготовке? Стэн решил, что завербованные Финком в Лиме агенты могут быть вымышленными, поскольку у многих из них еврейские имена. Твою мать! Понятно, Аарон, конечно, не чурается своих соплеменников, но Стэн что, думает, что Аарон вербует агентов в соответствии с приказами барона Ротшильда? Ужас. Я посмотрел список агентов Аарона. Большинство — нормальные испанские имена, типа Санчес, Руис. Ради бога, это же не Шикльгруберы или Готбаумы. „Эй, приятель, думаю, тут ты ошибся, — сказал я Стэну. — Это не еврейские имена, а даже если еврейские, то какого хрена?! “ — „Надо сменить имена“, — ответил Стэн. Блин. Вот так мы тут и работаем. Не просто идиоты, а мормонские идиоты-антисемиты, в полный рост. Знаешь, думаю, все разваливается на куски. Не возвращайся сюда. Оставайся на оперативной работе столько, сколько сможешь. А потом по полной стряси с них денег за раненую ногу, как за потерю трудоспособности. А я собираюсь уйти на работу в „Фокс ньюс“, чтобы зажигать по-настоящему!

С любовью, Эверетт М. Фаркас».

Феррис отправил короткий ответ, разбавив его несколькими найденными в Интернете шутками. Коэн в чем-то прав. Большинство сотрудников Управления до смешного некомпетентно. Но не Феррис и, уж конечно, не Хофман. Так что об этом можно забыть и заняться делом.

Чтобы развлечься, Феррис пошел в библиотеку британского консульства. Он с удовольствием читал о разведывательных операциях времен Второй мировой. Он прочел почти все книги, посвященные «Блетчли-парк» и «волшебной войне» ученых, системе «Двойной крест», которую британцы использовали, чтобы дурачить немцев при помощи плененных в Британии немецких шпионов. Британцы проигрывали войну, постоянно говорил себе Феррис. Они испытали позор поражения в Дюнкерке и ужасы налетов. Противник был сильнее и безжалостнее, чем они. У англичан не было никаких козырей, кроме одного. Они отлично умели составлять и решать головоломки.

Феррис брал с полок одну книгу за другой, надеясь, что они воодушевят его. Или хотя бы отвлекут.

Спустя неделю после отлета Алисы Феррис сидел один в своей огромной и пустой квартире, поедая очередной обильный ужин. В стекла бился октябрьский ветер, холодный и сухой бриз пустыни, который у него уже в печенках сидел. Как обычно в это время, позвонила Гретхен. Она делала это раз в неделю. Разговор получился еще более пустым, чем обычно. Феррис не мог говорить о работе, а о чем еще говорить, он не знал. Гретхен хрипло шептала, рассказывая, чем она хочет заняться в постели, когда он вернется домой. Феррис остановил ее. Сказал, что, возможно, линия прослушивается. Но похоже, это лишь еще больше воодушевило ее. «Терпеть не могу», — сказал Феррис. На самом деле это относилось не только к разговорам о сексе, но и к их взаимоотношениям вообще. «О, милый, ты просто не в настроении, — сказала Гретхен. — Позвони, когда не будешь таким брюзгой».

Признайся, сказал он себе, когда они закончили разговор. Ты тоскуешь по Алисе. И еще. Он понял, что беспокоится. Что она потеряет к нему интерес, побыв в Бостоне, среди своего сверхталантливого окружения. А его жизнь — как в кривом зеркале. Он женат на одной женщине, которую не любит, влюбился в другую, которая, как он боялся, заинтересуется каким-нибудь другим мужчиной.

Феррис лежал в кровати, пытаясь заснуть. Как это иногда бывает, нахлынули воспоминания, возвращая его к особо запомнившимся моментам жизни. Да, это был борцовский поединок, в выпускном классе школы имени Джорджа Маршалла, в Фэйрфаксе. Он уверенно опережал соперника по очкам и после третьего раунда определенно победил бы. Соперник выдохся. Но Феррис не мог оставить все как есть. Он хотел победить безоговорочно, положив парня на лопатки. Удерживая зажим, он резко надавил на руку соперника, чтобы прижать к ковру его лопатки. Парень не сказал ни слова, только застонал. А затем внезапно раздался щелчок и пронзительный крик. Я сломал парню руку, понял он. Толпа ошеломленно молчала. Соперник пошел к краю ковра, придерживая другой рукой искалеченное запястье. Кто-то в зале засвистел. Немногие, но все люди поняли, что произошло нечто нехорошее. Феррис хотел не победить соперника, а уничтожить его. Феррис на всю жизнь запомнил этот момент, за мгновение до щелчка ломающейся кости. Парень застонал, видимо, собираясь попросить у Ферриса пощады.

Феррис попытался вытолкнуть из памяти этот образ. Он прожил с этими воспоминаниями уже почти двадцать лет, и они все так же выводили его из равновесия. Проблема не в насилии, самом по себе, а в непреднамеренном, случайном причинении вреда другому человеку. Феррис заставил эту мысль покинуть его сознание, он умел делать это усилием воли. И вскоре заснул.

Спустя десять дней Алиса вернулась. Первое, что она сделала, когда самолет сел в аэропорту имени королевы Алии, — это позвонила Феррису.

— Извини, но я по тебе соскучилась, — сказала она, будто признаваясь в дурной черте характера. — Я много думала о тебе, Роджер, пока была в отъезде. Почти все время, если быть точной. Именно поэтому я и не звонила. Нервничала.

— Ага, — ответил Феррис. — Я тоже. Это хорошо или плохо?

— Не знаю. Думаю, хорошо. Но нам придется это выяснить.

— Хорошо. Когда начинаем?

— Ну…

Она замолчала, видимо, задумалась.

— Как насчет завтрашнего вечера? Сейчас мне надо немного поспать. Мужчина, сидевший в соседнем кресле, храпел всю дорогу, от Бостона до Лондона. И от него плохо пахло.

— Когда я могу заехать за тобой?

— Ненавижу все эти «встречи». Ты готовишь?

— В некотором роде. Не слишком хорошо.

— Без разницы. Купи по стейку и паре картофелин и красного вина, думаю, этого нам хватит. Сделаешь? И стручковой фасоли, если она у них есть. Или брокколи. Или моркови. Хорошо?

Феррис пообещал сходить в магазин. Закончил разговор он в хорошем настроении. Следующие двадцать четыре часа он провел в радостном томлении — не то чтобы именно в ожидании занятий любовью, но предвкушая удовольствие от того, что она снова будет рядом, это ярко-синее бездонное море по имени Алиса. Он позвал домохозяйку, чтобы она выбросила старые газеты и прочий хлам, а потом попросил ее сходить в магазин за едой и кучей цветов. В спальне он поставил небольшие свечки, но потом решил, что это уже слишком.

Алиса пришла, опоздав на полчаса. Когда Феррис глянул на нее, открыв дверь, он только покачал головой. Ее лицо светилось собственным светом, в предвкушении, а светлые волосы, казалось, искрились на фоне сине-черного вечернего неба.

— Боже, как ты прекрасна, — сказал он.

— Дай войти в эту чертову дверь. На улице холодно.

Войдя в квартиру, она поцеловала его.

— Постой здесь. Я хочу сама осмотреть дом.

Она прошла по всем комнатам, задержавшись в спальне, чтобы осмотреться там получше. Вернувшись, она посмотрела на Ферриса, качая головой:

— Боже! Ты, должно быть, большая шишка. Эта квартира просто громадна.

— От посольства. Подразумевается, что человек живет с семьей, поэтому квартиры должны быть достаточно большими.

— Достаточно большими? Она огромна. Не стану читать тебе лекцию о том, сколько семей палестинских бедняков смогли бы здесь разместиться. Ну, давай принимай гостью! Что ты взял выпить?

— Как насчет шампанского?

Она кивнула, и Феррис достал бутылку «Дом Периньон», доставшуюся ему из запасов уезжавшего в спешке Элдерсона. Алиса изучающе посмотрела на этикетку.

— Это должно было произвести на меня впечатление? «Дом Периньон»? Вынуждена признать, произвело, причем неизгладимое. Девушка не станет доверять мужчине, покупающему дешевое шампанское. И почему? Это то же самое, как если женщина покупает дешевое белье. Понимаешь, о чем я? Конечно, нет.

Феррис налил шампанского в два фужера, и они сели на диван. Шампанское «испарилось» быстро, пока Алиса рассказывала про свою поездку домой, про родителей и родственников. Феррис наполнил фужеры снова, а потом и еще раз, а она все говорила. Она рассказала домашним про Ферриса, сказала она, правда, сама не понимает зачем. Поэтому она так хотела поскорее увидеть его, едва вернувшись в Амман. Хотела понять, почему же она так по нему соскучилась.

Феррис подвинулся к ней ближе и обнял. Она прижалась к нему, а потом снова отодвинулась и посмотрела ему в глаза.

— Я знаю тебя, Роджер. Ты думаешь, что не знаю, но я знаю. Ты открытый, но не рассказываешь о себе. Ты отважен, но чего-то боишься. Тебя беспокоит, что тебе приходится заботиться обо всем, но ты не делаешь этого. Поэтому сегодня вечером тебе надо быть со мной.

Феррис не ответил. Он нежно прикоснулся пальцами к ее лицу, проведя по щекам и губам, а потом убрал волосы с ее лба. Такие тонкие, почти как у ребенка. Он притянул ее к себе. Она на мгновение напряглась, но потом расслабилась и приоткрыла губы. Он поцеловал ее мягко, едва касаясь. Потом их языки коснулись друг друга. Ферриса охватило возбуждение, и он прижал Алису к себе.

Ее глаза сначала расширились, а потом закрылись.

— Не сейчас. Мне надо приготовить нам ужин.

Алиса принялась готовить стейки с картошкой и лимской фасолью, то, что принесла Феррису с рынка домохозяйка. Работая, Алиса напевала песенку, достаточно хорошим голосом, к удивлению Ферриса.

Это наименее застенчивый человек из всех, кого я когда-либо знал, подумал он. Интересно, какова такая женщина в постели?

Она уловила выражение его лица.

— Открывай вино! Сделай что-нибудь полезное.

Феррис отправился на поиски штопора.

Они сели ужинать на огороженной веранде.

— Выключи свет, — попросила она.

Эта сторона дома была обращена не к городу, а к пустыне, и, казалось, в чернильном небе можно разглядеть каждую звездочку.

— Возьми меня за руку, — сказала она.

— Зачем? — спросил Феррис.

Он был голоден.

— Потому, что мы должны восхвалить Господа. Будь добр, Роджер. Моя семья вот уже три столетия благодарит Господа. Я хочу сделать это и сегодня, поскольку у нас особенный вечер. Ты бы должен был сам знать это, по празднику Благодарения. Закрой глаза. За нежную заботу Твою, Отче наш, за безмерное милосердие Твое, ныне с любовию в сердце благодарим Тебя. Аминь. Скажи «аминь».

— Аминь, — сказал Феррис.

Она сжала его руку в своей, а затем отпустила. Феррис открыл глаза, посмотрел на нее и внезапно почувствовал себя виноватым. Она такая любящая, доверчивая, а он точно знает, что не сможет быть с ней честен в чем-то важном — возможно, в самом важном. Они начали есть, и Алиса продолжила рассказ о своей поездке домой. Между делом она расправилась со стейком и картошкой, но к фасоли не притронулась. Закончив есть, она отодвинула тарелку, мечтательно посмотрела на звезды и снова повернулась к Феррису. Скинув с ноги туфлю, она принялась тихонько щекотать его ногу.

— Я должен тебе кое-что сказать, — запинаясь, начал Феррис.

— В чем проблема? Ты не любишь девочек? — спросила она, рассмеявшись.

— Нет, посерьезнее.

— О, ладно. Так что же?

Он помотал головой:

— Не знаю, как и сказать об этом. Мне так стыдно. Я женат.

— Я знаю.

Она покачала головой.

— Боже! Неужели ты считаешь меня столь тупой?

— Откуда ты знаешь? Я никогда даже не намекал на это и не ношу обручальное кольцо с тех пор, как встретил тебя.

— Это очевидно. Одинокий мужчина попытался бы залезть на меня при первой же встрече. Но ты терпеливый. Зрелый. Скорее всего, женатый. Это первое.

— Я хотел залезть на тебя и в первую встречу, и во вторую, и в третью.

— Не совсем то. В тебе есть какая-то печаль, даже тогда, когда у тебя вроде бы все хорошо. Как будто тебе что-то нужно, а тебе этого не дали. Не секс, а любовь. Мне это говорит, что передо мной мужчина, несчастливый в браке.

— Это правда. Мне нужна любовь. И я мужчина, несчастливый в браке.

— Кроме того, я спросила.

— Что ты имеешь в виду — «спросила»?

— Спросила, в посольстве. Одна из секретарш ходит со мной в одну группу на йогу. Я сказала, что встретила реально классного парня, Роджера Ферриса. «Смотри, он женат», — сказала она. Поэтому я знала. Но в остальном обмана нет. Собственно, почему я и ждала так долго. Я хотела понять, стоишь ли ты того, чтобы с тобой связаться.

— Ты не зла на меня, что я сразу не сказал тебе, что женат?

— Нет. Рано или поздно ты сказал бы. Иначе я бы не согласилась лечь в постель с тобой. Нет, не так. Я бы все равно сделала это, но лучше так, как получилось. И ты собираешься бросить жену.

— Точно. Я попрошу ее о разводе. Я собираюсь поговорить с ней об этом, когда в следующий раз отправлюсь в Вашингтон.

— Тебе надо разводиться, Роджер, если ты несчастен. Но это касается лишь тебя, не меня.

— Сейчас я счастлив.

— Да, но не настолько, насколько мог бы, — сказала она, беря его за руку.

Она повела его в спальню. Рядом с кроватью стояла свечка. Она тайком поставила ее, когда осматривала комнату. Сейчас она зажгла ее.

— Обними меня, — сказала Алиса.

Феррис коснулся губами ее волос, потом губ и притянул ее к себе. Они стали целоваться, тем временем она принялась расстегивать ремень его брюк. Когда она стала стягивать с него брюки, он приподнял платье, проводя руками по ее коже.

Они скинули одежду в одну кучу, Роджер взял Алису на руки и аккуратно положил на постель, а потом посмотрел на нее, в свете свечи. Она скромно прикрыла грудь одной рукой, но потом опустила ее. Посмотрела на раны на его ноге. Бугры шрамов были похожи на небольшие кочки, мягкие на ощупь.

Она отдалась ему, его глазам, ласковым рукам и жару тела.

— Хочу тебя, — глухо сказала она сквозь прерывистое дыхание, наполненное желанием. Опустив руки вниз, она повела его к себе.

Он вошел мягко, но она потянула его к себе, глубже. Ее тело двигалось быстро, и она застонала от удовольствия. Прежде чем он успел сделать то же самое, их тела внезапно и одновременно достигли вершины блаженства. Он почувствовал, как она все туже обхватывает его, а потом сознание растворилось в пульсе страсти, вынесшем их обоих в наполненное светом пространство. Он положил голову на ее грудь, влажную от его поцелуев, и вслушивался в биение ее сердца.