ЧАСТЬ I 2 страница

– Нет отец, я давно не видел ее. Помню только маленькой девочкой.

– А она красивая стала, поверь мне. К тому же самая богатая невеста у нас. Многие заглядываются на нее, засылают сватов, но пока все напрасно. Осман-бей пылинки с дочери сдувает. Даже жене не разрешает перечить дочери. Сам любое ее желание выполняет. Он не жадный. Для дочери рояль из Европы привез. Но я не покривлю душой, если скажу, что ты все равно лучше и выше…

– Она играет на рояле, отец? – удивился Салех. Он не любил, когда отец начинал его хвалить, к тому же вспомнил, как прекрасно играла на рояле Вард. Ее тонкие длинные пальчики бегали по клавишам, даря окружающим божественную музыку Моцарта, Бетховена, Штрауса, а взгляд карих глаз был устремлен на него.

– Да нет, - пробормотал отец, -не играет. Но не это главное. Я не о том тебе говорю. Для нее отец ничего не пожалеет. Он в последнее время и со мной стал первым здороваться, долгой жизни желает, никак ты у него на уме сейчас.

– Да какая же муха его укусила? Как же он пренебрег своей гордыней и первым стал кланяться тебе, отец? Я с детства хорошо помню его спесивый характер.

– А ты сам сделай вывод, не глупый же.

Салех усмехнулся, кривя губы.

– Может они думают, что я действительно посланник аллаха для них? (Салех в переводе означает исполнитель воли аллаха, пророк, которого аллах послал к народу самуд, но они отказались следовать увещеваниям и запретам, а так же убили верблюдицу аллаха, бывшую для них знамением и вскоре были уничтожены за свои согрешения). Может созрели для понимания?

– Не гневи аллаха, сын мой. Не стоит тебе так говорить. Среди селян ты выделяешься особо, сам понимаешь. Уже одно то, что в Европе учишься. Для нас для всех – ученый. Честно говоря, многие из них и не знали до твоего отъезда, что и другие страны на земле есть, вернее знали, но не представляли себе, пока ты не уехал. Знаешь, барану, который пасется на своем пастбище, особенно, если там вдоволь сочной травы, нет дела до других лугов, особенно если до них идти надо, проще на своем поковыряться. Наше село для них и есть весь мир – привычный и знакомый. Только ты покинул его. Ты первый, кто дал им понять, что и другие земли есть. Они не призрачны, но реальны. Ты достиг много…

– Да я еще ничего не достиг, отец. – не выдержал Салех. – Мне еще столько надо сделать!

– Это хорошо, что ты так мыслишь. Меня это радует. Всегда надо больше всего от себя требовать, а не смотреть на то, что сделано другими. Э-эх, как я соскучился по таким разговорам. Раньше мы часто сидели с тобой, ты помнишь? Мне хочется надеяться, что и тебе было интересно, – старик замолчал. Видно надеялся услышать подтверждение сказанному от Салеха.

– Это правда, отец. Я тоже часто вспоминаю прошлое, оно, мне кажется, было таким спокойным.

– Это только кажется, сынок. Ты был ребенком и многое тебе с высоты твоего роста виделось иначе. У каждого времени свои сложности, но запомни – человек должен жить будущим, а не прошлым. Всегда надо смотреть вперед, когда идешь вдоль обрыва, а не оглядываться назад, измеряя пройденный путь. А наша жизнь покруче кромки обрыва будет. Но кто-то идет с закрытыми глазами, а кто боится даже на секунду веки прикрыть. Таким аллах наш мир создал. – Старик прочитал губами молитву, упомянув всевышнего. Затем, не желая давать паузе затянуться, продолжил.

– Ты правильно на жизнь смотришь. Открытыми глазами, но в то же время чистыми, как у ребенка. Это меня радует, но есть что-то, что не дает мне покоя. – Он набрал побольше воздуха, чтобы закончить свою мысль. Хватило бы сил! – Мне надо, чтобы ты привел в дом жену. Хочу увидеть это при жизни. Осиротел наш дом. Пустые комнаты, в которых только ветер гуляет, да мухи летают. Жена умерла, ты уехал, я один остался. Нет, нет, я не в обиде на тебя, что ты уехал. – он увидел всколыхнувшееся было лицо сына и понял, что этим задел его. – Ты же знаешь, я сам настоял на этом. Нет, поверь мне, я не жалею нисколько. Пойми меня. – старик поймал блеклыми губами тонкую струю воздуха. Задрожали от волнения руки. Нижняя губа беспомощно повисла, затрепетав от боязни быть непонятым. – Одному какие только мысли не приходят в голову! Но я хотел хоть перед смертью услышать детский смех, увидеть лицо твоего сына, видеть, как развеваются на веревках его мокрые штаны. Ты знаешь, Салех, я понимаю, что мне не суждено будет увидеть желаемое, уже слишком…, слишком поздно. Раньше боялся тебя заставить, а теперь не успеваю. Чувствую, недолго мне осталось дышать свежим воздухом, видеть первые лучи солнца. Но это все не то, не главное. Я хотел увидеть твое счастье… – Он замолчал, собирая разбежавшиеся мысли.

– Отец, мы давно не виделись. Не думайте о плохом. Посмотрите, ведь мы снова вместе. – попытался успокоить отца Салех.

– Сынок, старые люди часто чувствуют свой конец, хотя не всегда могут с этим примириться. Не так-то просто.

– Мне не хочется, чтобы вы говорили об этом, отец. Поймите меня. У меня кроме вас никого больше нет, мне поделиться даже не с кем. А столько наболело, столько хочется рассказать вам, посоветоваться. – Салех попытался таким образом отвлечь старика от неприятных мыслей.

– Ты поторопись, сынок. Как бы потом не оказалось поздно. Ушедшего не вернуть. Посмотри, как быстро угасает день – такой солнечный, светлый. С утра кажется – ах, как долго до вечера, а не успеешь кетменем взмахнуть, глядишь, и вечер, а следом и ночь пришла. Незаметно, крадучись, понимая, что забрала у каждого из нас еще один день из жизни. Это сначала не считаешь, кажется, их так много, успеется, а потом, на старости дорожишь каждым часом, минутой, надеясь и страстно желая утром следующего дня открыть глаза, чтобы увидеть родных людей, услышать желанный смех внуков, пение птиц. Вот видишь, все мои мысли так или иначе возвращаются к той теме, с которой я начинаю каждый наш с тобой разговор. Подумай о невесте. Я не хочу за тебя выбирать. Я знаю, что ты умный, да и сердце твое тебе лучше подскажет. Решай сам и выбирай сам. Потом тебе жить. Но я все же скажу одно, посмотри на Айше. Думаю, она будет хорошей женой, родит тебе ребятишек, готовить будет, стирать, держать порядок в доме. А ты, аллах позволит, новый дом себе построишь или наш старый подремонтируешь. Крыша что-то у него протекает. Дом этот, как и я уставать стал от долгой жизни.

Салех и до этого слегка отмахивался от наставлений отца по поводу его быстрой женитьбы, но здесь, когда отец конкретно стал навязывать ему женитьбу, не выдержал и с завидным упорством и твердостью сказал:

– Она не будет моей женой, отец. Вы уж не обижайтесь.

– Почему не будет? – голова старика закачалась. – Ты не видел ее давно. Она расцвела, словно бутон розы. Красивее всех в селе. – не поняв резкого отказа сына, продолжил отец.

– Даже если она будет самой прекрасной розой на земле. – Салех посмотрел отцу в глаза. – Простите меня за резкость, но я не мог сдержаться. Она мне действительно не нужна.

– Какой мужчина может отказаться от красивой девушки, даже не видя ее? Значит… У тебя на примете есть кто-то? Не так? – старик пытливо посмотрел на сына. – Там осталось твое сердце? Здесь голова, а сердце там задержалось. Я прав? Скажи мне! – Видя молчание сына, продолжил, сознавая свою правоту. – Кто же она?

– Я и сам хотел вам все рассказать, но вы опередили меня. Может я расскажу чуть позже, отец? Не сейчас, ладно? Мне надо собраться мыслями.

– Конечно, сынок, – поддержал его Канид. – Но только ты поторопись. Я чувствую, что мои силы на исходе. Держался только потому, что ждал тебя. Не раз смерть приходила ко мне – и на рассвете, когда петухи еще спят, и лунной ночью, и даже днем пыталась войти старая в дверь, вместе с яркими лучами солнца. Но я упросил ее подождать. Не знаю – надолго ли? Мне хотелось на тебя в последний раз посмотреть, а потом…

Салех не принял слова отца всерьез. Подумал, что тот просто хочет побыстрее узнать обо всем и потому так торопит его.

– Хорошо, отец, я потороплюсь, обязательно. Но только вы больше не говорите о смерти.

– Иди спать. – тихо произнес Канид, оборвав сына.

Утром Салех проснулся рано, сбросил легкое одеяло, оделся и вышел. Тихо и безмятежно начинался новый день. Лазурное небо было без единого облачка, свежий воздух ласкал ноздри, а аромат зелени и пение птиц, казалось, всколыхнули сладкие воспоминания детства. На чем бы не останавливался взгляд – все было живое, близкое и родное.

Днем он побродил по лесу, собирая ягоды. Он знал, что отец всегда любил лесные дикие ягоды. Принес их отцу. Тот пожевал немного и сказал:

– Вкус какой-то странный. Совсем не сладкие.

– Что вы, отец, – искренне удивился Салех, – куда еще слаще?

– Слаще не ягоды, а воспоминания. Когда я был таким, как ты, они мне казались вкуснее. Проживешь с мое – поймешь. Я чувствую, что ты многого еще не понимаешь. Нет, нет, – поймал он удивленный взгляд юноши, – я о жизни говорю, а здесь уже никакие институты не помогут. Годы, только долгие годы могут быть учителями. Но в твоем возрасте так и должно быть. Всему свое время есть. Может и зря я тебя тороплю с женитьбой, но пойми меня – я не могу умереть спокойно, зная, что ты еще не устроен, что у тебя нет жены, которая за тобой посмотрит. Вот в который раз я начинаю разговор, а ты уходишь от ответа, словно змея уползаешь в кусты, чтобы не видно было. Я понимаю, что тебя тревожит и волнует что-то, но не знаю что. Конечно, ты столько лет не был дома, у тебя появились новые друзья. Я понимаю. Они тебя лучше понимают, чем я, ведь старые кажутся ворчливыми, странными, глупыми, но на деле не всегда…

– Отец! – начал было Салех, но Канид поднял правую руку вверх.

– Не перебивай никогда старших. Имей терпение. Ты тоже со временем поседеешь, придет время, станешь почтенным человеком и тебе захочется, чтобы твои дети, внуки прислушивались к тому, что скажешь. Внуки… Эх, как мне хотелось их увидеть. Нет, тебе еще этого не понять. Я знаю, чувствую, сынок, что мне осталось совсем немного времени жить. Я скоро, наверное, оставлю тебя. Если бы ты был не один, мне было бы легче.

Салех не выдержал, видя, как отец переживает, не зная истинную причину его отказа жениться. Сколько же он мог молчать, испытывая терпение отца? Не лучше ли одним разом покончить со всем – и его не мучить и с души сбросить тяжесть?

– Я не хотел вас расстраивать и потому молчал. – начал он, глядя в старческие глаза. Я люблю одну девушку, отец. Может она и не самая красивая роза, но мне другой не надо. Поэтому я и не мог слушать про Айше. Простите меня.

– Да и не нужна тебе эта Айше. – на удивление решительно сказал отец, словно и не он только что уговаривал сына хотя бы посмотреть на нее. – Я знаю, что твое сердце выбрало самую прекрасную. Оно слишком чистое, чтобы ошибиться и поэтому ты выбрал самую лучшую. Как я рад! Скажи скорее, кто она, чтобы я мог тоже порадоваться! Значит ты женишься! Ты боялся сказать мне, думал, что я не соглашусь? Ах, сынок! Моей душе там будет спокойно. – тихо сам себе сказал Канид и стал вытирать заблестевшие в уголках глаз слезы.

– Вы рано радуетесь, отец. – грустно промолвил Салех.

– Как так рано? – не понял старик. У него от удивления в вопросе повисла вновь нижняя губа. – Что значит рано? Почему? Я что-то ничего не понимаю.

– Дело в том, отец, что я, что мы… – он не находил нужных слов, чтобы объяснить все, не зная, с чего бы лучше начать.

– Подожди, я, кажется, понял. Она не из наших? – Салех только кивнул ему в знак согласия. – Ну, конечно, они думают, что ты беден. Правильно? – и не дав Салеху времени на ответ, добавил: – Я хоть и старый, сынок, но все понимаю. Я знаю, что везде деньги нужны! Я все понял, когда ты только приехал, меня не обманешь. Знаешь, я увидел и понял, что ты не захочешь здесь жить. Ты удивлен? А знаешь, что я сделал? – он выдержал паузу. – Я продал этот дом. На следующий день после твоего приезда. – Старик радостно смотрел на сына, ожидая ответного ликования.

Но Салех широко раскрытыми глазами непонимающе смотрел на отца.

– Как продали? Зачем? Кому? – посыпались на старика вопросы.

– Я продал дом Осман-бею, сынок, – быстро проговорил Канид.

– Он купил наш дом? – не поверил Салех.

– Ты же знаешь, он давно на него глаз имел. Не раз и раньше спрашивал.

– Но как же вы решились продать? Почему? – Салех не мог оправиться от удивления.

– Я не правильно сделал? Не надо было? – у старика судорогой свело лицо. Он побледнел и сжался, словно маленький комочек. – Я продал его Осман-бею. Он дал мне за него хорошие деньги. Я подумал, что дом тебе в тягость будет. Не захочешь жить здесь, а он тебя стреножить будет. Я не продал бы, но о тебе подумал, хотел сделать, как лучше. Мне то что надо? Да и дом не пустовал бы. А ты деньги всегда употребишь, как тебе нужно будет.

– Значит мы не хозяева этого дома? – тревожно спросил Салех.

– Нет, не волнуйся, – поторопил заверить Канид сына, – он мне дал расписку, что дом станет его собственностью потом… после моей смерти. – тихо добавил он.

– Зачем вы это сделали? – с горечью спросил Салех.

– Я подумал, что нечего тебе в этом аллахом забытом селе жить. Ты везде работу найдешь, а после Европы разве захочется тебе здесь оставаться? Ну а деньги? Они еще никому в жизни не помешали. Верно? Хоть я и стар, но все же чуть-чуть понимаю. – добавил он и кряхтя, вытащил из-под круглой подушки мешочек. Медленно старческие пальцы развязали узелок и скоро на пестрое одеяло выкатились блестящие монетки, издавая характерный деньгам звон.

– Вот они, но это не все. Вторую половину за дом Осман-бей отдаст тебе… отдаст после моей смерти. Он обязательно отдаст. – Канид стал дрожащими руками теребить мешочек, пытаясь вытащить скомканную бумажку. – Вот она, расписка. Он порядочный человек. А ты можешь купить себе все, что хочешь. Любая девушка почтет за честь называть тебя своим мужем. Она будет целовать тебе ноги. – старческие глаза смотрели с надеждой на сына.

Но лицо Салеха исказилось в недовольной гримасе.

– Там это не принято, отец.

– Разве ее отец не верит в силу денег? Или могут быть другие причины, чтобы она не согласилась выйти за тебя замуж? Я в это не поверю. – завершил свою мысль Канид.

– К сожалению, есть, отец. Только одна причина. Моя национальность. А здесь, вы понимаете, никакие деньги не помогут.

– Нет, сынок, я не понимаю. Кому мешает, что ты турок? И почему? – старик пытался понять сказанное сыном, но не мог. – Расскажи мне, объясни, – поторопил его отец, не скрывая своего нетерпения.

Салех понимал, что раз уж он начал этот разговор, надо было довести его до конца. Оставлять открытым было бы неправильным для них обоих. Каждый только мучился бы от недосказанности и неопределенности. Он решился, хотя знал, что причинит боль отцу. Родителям всегда кажется, что их дети лучше других, достойнее, …

– Мы любим друг друга, вернее, – поправил он себя, – любили, пока...

– И что же? – нетерпеливо переспросил Канид.

– Пока она не узнала, кто я.

– Ну и что? – не понял отец. – Да не тяни же. Ты же не ящерицу из норки за хвост вытаскиваешь, чтобы быть осторожным и не оторвать ей его, хотя у нее скоро новый вырастет. Говори, да…

Салех смотрел в глаза отцу, видя его нетерпение и переживание, но чем он мог облегчить ту участь, которая выпала на их долю, упав тяжкой ношей на плечи? Разве виноват человек в том, кем он родился? И почему он должен расплачиваться за ошибки своих предков? Как ему обо всем рассказать отцу и почему он должен ранить сердце близкого ему человеку тем, что давно прошло? Ведь никогда отец ничего не говорил Салеху о событиях двадцатилетней давности, а раз так, значит – и Салех был в этом уверен – они не имели никакого отношения к той трагедии, которая разыгралась на этой земле, обжигая болью многие сердца даже по прошествию стольких лет.

Ему не хотелось об этом думать, не хотелось в это верить, но реальность столкнула его с нелепостью и ошибками прошлого, обрекая на душевные муки. Он вспоминал, как в забытом сне свои встречи с Вард, радость от которых ему было просто не с чем сравнивать. Все было красиво и просто. Общение им обоим дарило незабываемые минуты счастья, в которых можно было без сожаления утонуть. Касанье рук, словно разряд электротока пронизывал их с головы до ног. Общие интересы и взгляды на жизнь, любовь к поэзии и к истории, стремление найти свое место под солнцем, никем доселе не занятое, но достаточно высокое, чтобы чувствовать себя человеком, все это давало возможность в поддержке, в сопричастности, в открытой и искренней помощи другого, на чье плечо или руку можно было опереться, не боясь быть отвергнутым. Все было так мило и красиво, что казалось никакие силы в мире не смогут им помешать любить, смотреть в глаза, быть всегда рядом…

Почему наступил тот страшный день, когда действительность растоптала его душу, раскромсала сердце, разбила жизнь? Перед глазами, словно из небытия, разворачиваясь, восстанавливались события, потрясшие его до глубины.

Салех медленно, словно вытягивая опечаленные слова из души, принялся рассказывать отцу. Он так ясно вспомнил, как сидел у Вард в доме, как седой высокий мужчина, ее отец пригласил его в свой кабинет, чтобы наедине поговорить по-мужски. Вард предупредила Салеха, что отец желает серьезно поговорить с ним и узнать все интересующее его, чтобы быть спокойным за счастье своей дочери. Но и Салеху нечего было скрывать или бояться, он, казалось, был готов к любому разговору и ждал любых вопросов, заранее имея полный, исчерпывающий ответ. Будущее пока только дарило ему свою благосклонность, давая возможность мечтать и в далеких планах видеть реализованными любые начинания. Но в тот вечер было потеряно все…

– Говори! Говори же! – торопил его Канид, не выдержав внезапного молчания сына.

Салех, набравшись духа, продолжал рассказывать, заново пропуская через себя пройденное.

Они сидели в кабинете вдвоем. Мать Вард занесла им кофе и вышла. Серьезные вопросы в семье должны решать мужчины. Так здесь было принято. Отец Вард предложил ему после окончания университета начать работать в одной из самых престижных клиник, где работал его кузен. Опять судьба дарила ему счастье. Неужели такое было возможно?

Салех признался, что был бы этому несказанно рад, хотя он понимал, что с его отметками у него не могло быть особенно больших проблем с устройством на работу, единственное, что могло этому помешать – только то, что он должен был вернуться в Турцию на какое-то время, но это все было преодолимо. Об этом они даже и не заводили разговор. Страшное началось после того, как его будущий тесть стал расспрашивать Салеха об отце, зная, что мать давно умерла. Салех, не чувствуя опасности, сказал, что его отец живет один и что у них практически больше никого нет. Отец ведь был сиротой, а после смерти матери ее родственники отдалились от них, боясь услышать просьбы о помощи.

– Где он живет? Я не думаю, что вам это о чем-нибудь говорит. Я родился в маленьком селении в Восточной Турции. Отец не работает, но раньше…

Его перебил вдруг ставшим взволнованным голос.

– Подождите, подождите, молодой человек. Так вы родились в Турции? В самой Турции? – вновь с сомнением переспросил он.

– Ну да. – с готовностью ответил Салех.

– Как же зовут вашего отца?

– Канид-ага.

– А Жюль-Эмиль это не твое настоящее имя? - голос ее отца дрогнул, но Салех не придал этому значения.

– Нет, конечно, – улыбнулся Салех. – Меня здесь так друзья прозвали. – И он назвал свое имя.

– Так ты – турок? – сорвался с губ вопрос, который поставил на карту жизнь и счастье влюбленных. Кивок молодого человека только ускорил развязку, хотя он и не сразу понял, почему побелевшие губы ее отца вдруг стали шептать. Салех едва уловил.

– Боже, за что же ты меня так караешь, а тем более мою бедную дочь? Она-то в чем провинилась?

Салех еще не понимал, что происходит, но в зловещих секундах тишины уже чувствовался нарастающий, перекатывающий, словно волны бушующего океана рок. Юноша терялся в догадках о происходящей внезапно метаморфозе, не видя подлинного врага, но понимая, что он незримо присутствует – прозрачный, бестелесный, но от того еще более трудный. Слова, которые Салех услышал потом, запомнились ему и долго звучали скорбным колоколом в ушах.

– Я сразу прошу прощения за резкость, молодой человек, но то, что я скажу вам сейчас, будет моим окончательным решением и впредь, надеясь на ваше действительно честное отношения к моей дочери, попрошу ничего не предпринимать. Никогда, запомните, никогда моя дочь не станет вашей женой. Мало того, я не разрешаю вам видеться и общаться. Все отношения между членами моей семьи и вами считайте несостоятельными и не ждите от меня никаких объяснений. Постарайтесь все понять сами. Вы для этого достаточно зрелы и смею надеяться – умны.

Удар плеткой не мог быть сильнее и больнее. Салех онемел, не понимая куда же проваливается земля под ногами. Странные мысли проносились в голове, одна нелепее другой. Он вышел из пустого кабинета и попал в зал, где в этот вечер собрались друзья и родственники Вард. По лицам людей можно было понять, что они все знают. Но что? О хотел перешагнуть через собственное самолюбие и подойти спросить у них, но глава семьи, угадав намерение, вполне понятным жестом показал на дверь, не говоря ни слова. Вард сидела на диване возле матери.

Еще не закрылась за спиной дверь, как было слышно сдавленный, полный отчаяния и боли плач любимой. Он повернулся, но тут же вспомнил искаженное судорогой лицо ее отца. Обратной дороги не было и не могло быть.

Как побитая собака, выброшенная на улицу из дома, тепла и уюта, он шел по скользким мокрым улицам, спотыкаясь о каждый камень.

Никому не нужный на этой земле, презренный и униженный, потерявший в один момент все приобретенное и ценное для себя. Впереди была темная бессонная и мучительная ночь с раздумьями и догадками. Утром ноги уже сами несли к цветочному магазину, где ждал его преданный попугай. Это было единственное место, где он мог увидеть Вард, правда, если бы она сама этого захотела. Радостно захлопал крыльями милый Ара, приветствуя своего друга.

– Счастливая птица. – подумал Салех. – Как тебе мало надо в жизни. Никаких забот и волнений. За тебя всегда есть кому подумать. – он просунул пальцы сквозь прутья решетки и почесывал головку, поглаживал перышки, отчего попугай благодарным взглядом одаривал своего друга, не уставая повторять привычное имя.

Вард показалась неожиданно. Он едва сдержался, чтобы не побежать навстречу. Боялся поторопить время. Она подошла, но не сказала ни слова. Салех взял ее руки в свои. Всегда теплые и мягкие, они были чужими и холодными в тот день.

– Прости меня, но мы не будем вместе. Никогда.

Он ждал от нее других слов, считая случившееся вчера досадной и нелепой ошибкой.

– Твой отец меня выгнал из дома, как последнюю собаку…

Но она не обратила внимания на эти слова. Пропустила мимо ушей.

– Я не могу быть твоей женой. Прости. Мы чужие. Мы разной веры.

– Только это? – выдохнул он, все еще надеясь, что это не конец.

– Почему ты не говорил мне кто ты? – с мягким укором сказала она.

– Но ты и не спрашивала меня. – честно ответил он.

– Тебя все звали Жюль-Эмиль. – полувопросительно сказала она.

Попугай в клетке услышал знакомое имя и стал его повторять.

– Вот видишь, даже он меня тоже так зовет. – сквозь грусть пытался пошутить он. – И мы все равно остаемся друзьями.

Но ей было не до смеха. Это было видно.

– Ты не понимаешь. Это очень серьезно. Я не могу пойти против воли родителей. Не имею права забыть то, что произошло в 1915 году в Турции.

– Милая, ты о чем? Неужели то что было 20 лет назад может иметь отношение к нам? Сейчас 1935 год. Почему ты должна вспоминать прошлое? Мы же любим друг друга? – он не утверждал уже, а только спрашивал. – Неужели наша любовь ничего для тебя не значит? Почему прошлое, история двадцатилетней давности может заставить тебя отречься от любви и помешать нам быть вместе?

У нее стояли слезы в глазах. Первые минуты она была настроена довольно решительно, но постепенно вся твердость начала таять, как воск. Она пыталась казаться холодной, ну а ему отчаянно хотелось растопить лед ее души. Он целовал ее руки, прижимая к своим небритым щекам.

– Я знаю, что в Турции в начале века было тяжелое время. – пытался он отвоевать свою любовь. – Но ведь не только армяне пострадали тогда. Османскую империю рвали на части. Люди погибали в боях и сражениях, защищая землю от посягательств. Неудивительно, что много людей погибло. Но зачем сейчас это вспоминать? У каждого народа на протяжении своей истории были драматические минуты, горестные. Так что же теперь им надо жить только воспоминаниями, оплакивая погибших, забывая о своей жизни? – Он искренне и безудержно доказывал, задавая вопросы, на которые и ей было нелегко ответить. – Почему, Вард, мы с тобой должны расстаться только из-за того, что случилось задолго до нашего рождения? В какой войне не гибнут люди?

Она не перебивала его. Только слушала. Где-то в душе и соглашалась с ним, хотя видно было, что на нее сильное влияние оказал ее отец.

– Мы с тобой разные. Мы не…

– Подожди, ответь мне на один вопрос. Когда мы с тобой встречались, ты об этом не думала?

– Нет, тогда нет. – честно подтвердила она правоту его слов. – Но я не знала кто ты.

– Хорошо, допустим, сейчас ты знаешь. И что я сильно изменился за эти сутки, что не мог найти себе места от пережитого? Что же со мной произошло? Я стал другим?

– Нет, но пойми, ты иначе смотришь на все. – слабо защищалась она, однако между ними уже выросла неизмеримо большая стена прошлого, преодолеть которую им обоим было не под силу. Они оба страдали, но даже это в сущности было ничтожным по сравнению с тем, что они должны были расстаться.

– Посмотри вокруг. Двадцатый век, а мы о чем говорим? Что за предрассудки? Мы любим друг друга. Это главное. Мы с тобой нормальные, цивилизованные люди… – но вот здесь судьба вновь подвела его, вложив в его уста не те слова.

– Нормальные? Ты говоришь нормальные? – она вдруг нашла точку опоры, которую начинала терять. – А хочешь, я покажу тебе ненормального? Я могу показать тебе сумасшедшего. Он тоже был нормальным. До некоторого времени. До того самого 1915 года, когда, как ты говоришь была война. Да, я знаю, была война турков с иноземцами, но ведь и было другое, чудовищное преступление, уничтожение моего народа, не в чем не повинных людей. Тебе этого не понять! С рождения ты получал иные понятия и знания, ты слушал другую историю. Я не думаю, что смогу тебе что-либо доказать. Единственное, что могу попытаться сделать – показать тебе, если ты, конечно, этого захочешь, великого армянского композитора. Он еще жив. Хотя лучше, если бы он умер. Никому я не пожелаю такой жизни. На его глазах истребляли армянский народ, к которому он принадлежал всем своим существом, начиная с грудных детей, которым отрезали ручонки и головы. Убийцы потешались, слыша истошные крики матерей. А он не смог вынести боль народа, не смог перенести увиденное, хотя на себе и не ощутил страха перед занесенным ятаганом. Он впитал в себя страдания своего народа, который находился на грани полного уничтожения. Его увезли из твоей страны. Нашлись порядочные люди, которые не могли предать забвению его необыкновенный талант. Имя его – Комитас. Не думаю, что тебе приходилось слышать о нем, но было время, когда его дарованию рукоплескала вся музыкальная Европа. Спроси меня, где он сейчас? – не дождавшись вопроса, она сама на него и ответила. – Он доживает свои дни в больнице Виль-Эврар. Знаешь, – она понизила голос.– Он был предан своему народу так же сильно, как и музыке, которую творил. А как он пел! Его голос – чистый и новый для Европы, разбивал все границы и расстояния. По всему свету разносились его грустные песни, в которых жила душа народа. В тот роковой год, когда он уходил со своим народом в неизвестность, имя которой смерть, его спас принц из Константинополя, он спас тело, но душу спасти было уже невозможно. Удивительным было бы то, если бы он не сошел с ума. Он жив сейчас… Ты даже можешь увидеть гения. Не сложно, к тому же ты врач. Будущий. – поправила она сама себя. – Но поймешь ли? Это главное. – она тяжко вздохнула.

Он смотрел на нее, пытаясь осмыслить услышанное, понять, разобраться, изменить, подыскивая нужные слова. Но она не дала ему времени. Глаза, такие любимые, заблестели от накопившейся влаги в уголках.

– Мне будет трудно не видеть тебя. Но я должна так поступить. Разрываться между тобой и совестью я не могу. Я хочу быть честной. Мне обидно то, что у себя на родине ты вряд ли узнаешь подлинную и настоящую правду, а значит мои слова окажутся пустым звуком для тебя. Кстати, мой отец родом из тех мест, откуда и ты. Всю его семью вырезали. Он уцелел только потому, что выехал в это смутное время из страны к родственникам жены в Париж. Все остальные погибли, но не в сражениях, как ты думаешь. Такова история, через которую я не могу себе позволить переступить…

– Она ушла, отец. Я хотел броситься за ней, вернуть, но понял, что это уже ничего не изменит. Я потерял ее. Я должен был смириться, забыть, но это оказалось выше моих сил. Что бы я ни делал, куда ни шел, на меня везде с осуждением смотрели ее глаза. Она ушла, но я не смог забыть ее, выбросить из сердца ее образ. Все, что мне осталось, это воспоминания. Я все рассказал вам, отец. У меня на всей земле нет никого ближе и роднее вас. Так что никакие деньги не помогут мне. А жениться на другой…

– Знаешь, нас раньше и не спрашивали. Я не себя имею в виду. У меня по-другому жизнь сложилась. После свадьбы молодые знакомились, ну а потом и привычка и любовь приходили, дети…