ЧАСТЬ I 7 страница

А Осман-бей продолжал разглагольствовать. Как он упивался своим прошлым! Герой Великой Османской империи!

Мысли Салеха, как и красноречие его хитрого, прикрывшегося радушием хозяина, прервала его дочь. Она вошла в комнату в тонком красивом одеянии, в шароварах и серебристых тапочках с изогнутыми к верху носами. Видно мать поторопилась разбудить ее. Даря гостю лучезарную утреннюю улыбку, забыв об очередной неудаче, она стала складывать на маленький изящный поднос пустые выпитые чашечки. Сверкали черными сапфирами глаза, пронизывали гостя молниями. Тонкую талию под свободными одеждами подчеркивали пышные бедра.

– Она красивая, дочь Осман-бея. – подумал Салех. – Но неужели такая же жестокая, как отец? Чистое молодое лицо, вся нежная, как гурия. Но знает ли она хоть что-нибудь о бурной молодости своего отца, спрашивала ли когда-нибудь? – его интересовало только это.

Осман-бей, увидев с каким восхищением и любопытством смотрит на его дочь этот соседский мальчишка, быстро спросил:

– Ну ты видишь, какая у меня дочь? Жемчужина! Разве ее с кем сравнишь?

Но Салеху уже порядком надоело оставаться и расточать уважение к хозяину, к тому же он несколько отвык от восточного многослойного красноречия.

– Это верно, уважаемый Осман-бей, дочь у вас действительно красивая, ничего не скажешь. Думаю, и сердце ее должно быть таким же большим и добрым. Благодарю вас за гостеприимство. Вы столько рассказывали сегодня, открыли мне глаза на многое, чего я не знал. Но я не за этим пришел. Мой отец перед смертью дал мне расписку на получение второй половины денег за проданный дом.

Недобрым взглядом заблестели глаза хозяина, вмиг налились кровью.

– Сопляк, паршивый щенок. – он не разжимал губ, лишь лицо побагровело, заходили желваки по скулам, да натянулись жилы на толстой шее. – Я думал, что все-таки умнее, а ты еще глупый неразумный щенок. Нет, не дал тебе аллах ума. Босоногим был, им и останешься. За деньгами пришел? Ну как же отдам я тебе вторую половину! Я целый час с тобой говорил, кофе предлагал, выносил твое присутствие, босяк, старался свое расположение и гостеприимство показать. А ты вон как? И дочь моя тебя не стоит? Щенок слепой! Значит захотел деньги получить?

Салех, не слыша его внутренней злобы, продолжал:

– Вы мне отдадите деньги, а я верну расписку. Я уеду скоро и дом вашим будет.

Кисейным голосом, едва сдерживая в себе бурю, готовую прорваться, Осман-бей попросил расписку. Салех не долго думая, отдал. Цепкая рука с толстыми пальцами проворно схватила ее и в мгновение ока бумажка была порвана на мельчайшие кусочки.

– Вот тебе деньги, вот они, бери, давись ими! Ублюдок! Паршивый грязный щенок! Бери, чего сидишь! Бери все и убирайся из моего дома! Вон! Чтобы твоей ноги у меня больше не было! – Он бросил разорванную записку в лицо Салеху. Кусочки плавно опускались на подушки, одежду и пол. – Твой отец, наверное, думал, что мне их девать некуда и я буду раздавать их таким соплякам, как ты? Убирайся, что стоишь? Убирайся, чтобы я тебя никогда больше не видел! Люди, вы слышите? Этот щенок пришел в мой дом вымогать у меня деньги! Я у его отца давно дом купил! Деньги, как честный православный мусульманин сразу же отдал. Вот и расписка у меня есть, а ему мало показалось, видно на рестораны Парижа, да на продажных девок не хватает. Щенок, пришел еще требовать! – брызжал слюной хозяин.

В приоткрытые двери заглядывали испуганные жена и дочь Осман-бея. Ничего не понимая, они только жались друг к другу, не смея войти. Салех встал. Сверху, толстый в широком цветастом халате Осман-бей походил на спелый арбуз. Едва не поддавшись искушению стукнуть кулаком по макушке его лысой головы, он молча вышел из дома.

– Прочь из этого дома! – говорил он сам себе. – Вот она, его порядочность! Но как, как он посмел обмануть вас, отец? – мысленно он обратился Салех к отцу. – Вы еще уговаривали меня жениться на его дочери, чтобы он заменил мне вас, чтобы стал родственником. Пусть останутся у него деньги, но не принесут они ему пользы. А я уйду отсюда.

Салех зашел домой, собрал в сумку свои вещи, взял пестрый мешочек с деньгами и вышел. Плотно прикрыл за собой дверь. Прижался лбом к деревянному косяку.

– Прощайте, дом, детство… Вернусь ли сюда? Помните меня! Не забывайте, как и я вас никогда не забуду. – он провел рукой по стене и не оглядываясь, ушел.

Его путь лежал к кладбищу. Здесь, как всегда было тихо. Салех присел возле свежевырытой могилы. Руки поправляли неровности, убирая мелкие камешки с мягкой поверхности.

– Отец, я пришел попрощаться. Я решил уехать отсюда. Мне очень будет не хватать вас, ваших советов, вашей любви. Вы были хорошим отцом и моим учителем. Я всегда был спокоен, зная, что вы у меня есть. Все проходит в жизни и однажды наступает момент, когда человек должен сам выбирать себе дорогу, сам решать свои проблемы. Я решил уехать, отец. Там, вдалеке, буду устраивать свою жизнь. Я благодарен вам за все, что вы для меня сделали, за то, что не бросили меня умирать, за то, что помогли мне встать на ноги, за то, что у вас хватило мужества не унести в безмолвие тайну моего рождения. Даже уходя навсегда, вы вы остались верны правде, чести. Вы дали мне вторую жизнь, понимая, что когда-то мне придется выбирать, как и с чем мне дальше жить. Но и даже здесь вы предоставили выбор только мне самому, понимая, может быть, даже лучше меня, что именно я выберу. Вы умирали спокойно, понимая, что выполнили свой долг, а не унесли с собой, боясь в ином мире остаться вне моей памяти. Хотя это было невозможно. Я ухожу, отец. Думаю, и вы этого хотели, хоть и больно нам расставаться. В мыслях, до последнего часа моей жизни я буду вспоминать вас и делать все так, чтобы не стыдно было перед вашей памятью. Отец, я хочу найти свою сестру, хочу пойти к могиле матери, той, которая меня родила, передать все, что вы просили вашему сыну, ну а потом я уеду. Мне трудно будет возвращаться сюда. Кроме могил моих близких меня здесь никто не ждет.

Салех встал, провел еще раз рукой по влажной земле и ушел.

Теперь ему надо было найти расколотое молнией ореховое дерево на краю села, возле дороги. Все вокруг было до боли знакомым. Мальчишкой он бегал тут в теплые дни босиком, купаясь в теплых лучах солнца. Однажды наступил на острый камень и порезал ногу. Было не столько больно, сколько страшно от обилия крови. На одной ноге он проскакал до дома. Там отец взял его на руки и промыл ногу чистой родниковой водой. От холода нога онемела, боль притупилась. Когда грязь с кровью смешанная смылась, было видно рванную рану с розовато-красным мясом.

– Тебе совсем небольно. – не спросил, сказал отец и он, мальчишка, не посмел перечить или жаловаться. Вскоре кровь свернулась. – Обопрись, я тебе помогу. – руки отца всегда были рядом, готовые помочь, поддержать.

Уже дома отец насыпал на ранку мелко растертые листья травы и перетянул ранку сухой чистой тряпкой.

Сейчас он шел к могиле своей матери. Что делать, если вместо живых людей у него оставались холодные безмолвные могилы? Он нашел сразу то, что искал. Салех и раньше замечал, как отец, проходя мимо замолкал, а если было время, то подходил, с нежностью касался розовых бутонов, что-то шептал губами. Салех никогда не спрашивал его, лишь молча, затаив дыхание, смотрел на отца, который в эти недолгие минуты отрешения удалялся в свое невозвратное прошлое. Казалось, позови его, он и не услышит. Не смея оторвать отца от священного таинства, сын стоял и ждал. Кто же знал, что он разговаривал с сыном, которого так поздно заимел и так так рано потерял. Рядом была другая могила.

– Моя мать. – подумал Салех. – И все годы я не мог приблизиться к ней, пролить капельки слез, погладить руками землю, которая ее накрывала. Как же, наверное, ей было тяжко видеть своего ребенка, который не догадывался, что у его ног лежат останки матери. Лежит женщина, которая его кормила грудью, лелеяла, целовала, прижимая к себе и, которая умерла может быть от того, что взяв в руки чужого мертвого ребенка, она не смогла больше вынести испытаний жестокой судьбы. Он стоял возле святого для него места.

Дерево, расколотое молнией, раздвоенное, продолжало зеленеть, оберегая от жгучих лучей южного солнца куст розы, который благоухая, наполнял ароматом воздух. Едва заметны глазу были два пригорка. Время и дожди почти выровняли их с землей. Салех присел на корточки возле ближнего. Судя по размерам, это и была могила его настоящей матери.

– Здравствуй, мама. – он стал говорить вслух. Так ему было легче. – Это я, твой сын пришел. Вот мы наконец и встретились. Прошло так много времени, пока я нашел тебя. Как бы я хотел, чтобы ты услышала меня и обрадовалась тому, что я жив, что я здесь, рядом с тобой. Я уже все знаю, все, что произошло в ту страшную ночь, когда ты потеряла всех, вернее ты так думала. Я остался жив. Меня забрал к себе Канид, учитель. Он спас меня и заботился, как если бы я был его родным сыном. Я похоронил его недавно. За несколько часов до смерти он мне все и рассказал. Теперь я знаю эту давнюю историю, в которой так сложно переплелись людские судьбы. Рядом с тобой лежит его сын. Судьба тогда поменяла детей и родителей, сама распределяя роли. Теперь я знаю, что мой настоящий отец – Арам-эфенди и я хочу быть достойным памяти моих отцов. Каждый из них по-своему дал мне возможность жить. Твоя кровь и кровь моего отца, как и доброта и порядочность Канид-аги будут гореть во мне факелом, не давая возможность солгать или опуститься до подлости или злобы.

Мама, мне так хочется тебе многое рассказать. Но главное – это то, что твоя дочь тоже жива. Я не один остался в этом мире. У меня есть сестра. Она жива, мама. Радуйся! Я не нашел ее правда, пока, даже имени ее не знаю, как, впрочем и твоего, и своего тоже. Но когда найду, мы сядем и будем говорить о тебе, об отце, о нашей семье. Она старше меня, и наверное, помнит все. Что случилось с отцом? Жив или нет? Я ничего не знаю, но я так хочу найти ее. Это мое самое большое желание. Мама, я не знаю, вернусь ли я сюда когда-нибудь, поэтому и рассказываю все, чтобы ты знала, чтобы ты была спокойна. Я буду врачом, мама. Видишь, как во мне заговорили гены моего отца?

Как я рад, мама, что нашел тебя, пусть даже так. Меня душат слезы. Но они смывают боль с моей души, очищают от злобы и обиды. Но нет, мама, нет, ты не бойся, я не буду злым и жестоким. Твой сын не сделает ни одного поступка, не подумав о тебе. Спи спокойно. Может спустя двадцать лет ты наконец-то обретешь покой, который необходим человеку, уходящему в другой мир. Ты ушла туда в слезах, с криком на устах, с болью в душе, с мертвым ребенком на руках, думая, что это и есть твой сын. Но я жив. Вот он я, посмотри, я рядом. Мама, моя хорошая, как много я отдал бы, чтобы увидеть тебя, услышать твой голос, поцеловать твои руки… Ты слышишь, меня, мама?

Я найду сестру. Она, мне сказали, на тебя очень похожа. Я буду смотреть на нее и думать о тебе.

Он трогал бархатные лепестки роз, смотрел на колючки, оберегавшие нежный цветок от варварских рук. Прошло двадцать лет, а что изменилось? Не осужденный миром геноцид 1915 года не стал уроком. Уже над Европой, развевая черными крыльями, клокочет птица войны, выискивая новую добычу, новую кровь, новые жертвы для своей ненасытной утробы. Еще не стихли рыдания, не высохли слезы тех, кто пережил трагедию начала века, как опять матери начнут оплакивать своих потерянных и убитых детей, а дети – родителей. Сколько же это будет продолжаться?

– Я врач, – подумал Салех. – это только я могу пролить кровь человека в экстремальной ситуации, если, я знаю, что это ему будет на благо, если это спасет его жизнь, но никакой другой случай не может быть оправданием никому. Человеку выпадает один шанс – прожить на этом свете, дышать смеяться, радоваться и никто не в праве отнять его. Нет такой силы, не должно быть…

– Мама, мне грустно расставаться, ведь я по сути, только нашел тебя, а уже надо уходить. Но ты простишь меня, т.к. я горю от нетерпения увидеть свою сестру, заглянуть в ее голубые глаза и в их глубине найти твой образ, мама.

Прости меня, мне страшно больно сознавать, что я и раньше приближался к тебе, но не мог склонить голову и преклонить колени перед твоим последним пристанищем. Я же так часто бывал здесь… А теперь, когда узнал, вынужден уходить. Как удивительно и странно сложилась моя судьба. Но человек, который мне заменил отца, не мог солгать в последнюю минуту своей жизни. Он и так ходил согнутый от тяжести раздумий, которые всю жизнь носил в себе. А я считал его замкнутым и даже немного странным. Он боялся лишних разговоров, в которых ненароком мог проговориться. Но перед смертью, уже глядя ей в лицо, он не выдержал. Да еще я ему рассказал, что люблю девушку-армянку, а ее родители, узнав, что я турок, не разрешили нам обвенчаться. Это оказалось последней каплей. Он больше не мог молчать. И вот я здесь, с тобой, моя мама. Я с радостью произношу это слово, оно охлаждает мою пылающую душу. Последние дни мне казались наполненными ядом – столько нервов и переживаний везде, где бы я не был, но здесь, в тишине я чувствую, что успокоение и разум опять возвращаются ко мне. Ты незримо будешь присутствовать во всех моих делах и мыслях, помогая и радуясь успехам, переживая мои неудачи. Мы будем всегда вместе, пусть и на расстоянии, но наши души отныне неразлучны. Не знаю, как сложится жизнь дольше, что предстоит мне, но если моя нога ступит вновь на эту землю, то только для того, чтобы придти к тебе, поговорить, помечтать, поделиться наболевшим.

Мама, ты не думай, учитель Канид не хотел твоей смерти, когда поменял детей. Я – живой, спал на кровати, на которой не оставалось просто места для его мертвого ребенка, а ты решила, что это я умер. Ужас одиночества, потеря детей, родных и близких затмили твои глаза. Твое нежное сердце не выдержало последнего подлого удара судьбы. Не рука убийцы, а провидение, подталкиваемое его гнусным, лживым голосом выискивало очередную жертву, чтобы потом все отрицать. Я еще многого не знаю, но рассказ отца, как и разговоры и откровения соседей постепенно прояснили картину трагедии.

Мама, я обещаю тебе, что постараюсь узнать всю правду и рассказать об этом всему миру. Раз такое уже случилось, то не наказав преступление, не осудив злодеяние, мир обречен на повторное зверство. Все повторяется. Главное – успеть предотвратить зло. Двадцать лет не возраст для истории человечества, чтобы этот факт предать забвению. Наоборот, об этом надо говорить, кричать, чтобы всем было слышно. Люди должны понимать, что преступление, совершенное руками человека, если он только не душевно-больной, должно быть наказуемо и предано анафеме. Наказывать надо всем миром, сообща, чтобы потенциальный преемник подобного злодеяния мог осознать заранее на что он идет и что его ждет.

Не религия, a человеческая совесть должна управлять мыслями и поступками людей.

Твоя кровь, как фильтр очищала меня от накипи жестокости и злобы. Как не взял я, голодный, грудь другой женщины, так и не принял преступную философию хозяев этой страны. Мне повезло в том, что я учусь в Европе и таким образом, смог преодолеть стандартное и несокрушимое влияние и учение …Я живу гуманными законами человечества, неприемля другого бога, кроме совести. Учитель Канид, мама, пошел против закона своей страны, но не пошел против правды и чести. Он пытался исправить ошибку его соотечественников.

Мама, я жил двадцать лет под чужим именем. Салех – так звали сына Канид-аги, так звали посланца аллаха, который призвал свой народ поклоняться аллаху, как единому богу на земле. Я отдам взятое напрокат имя тому, у кого одолжил его; я хочу узнать свое настоящее, данное мне в святой миг рождения тобой и моим настоящим отцом.

Я ухожу, мама, мне пора. Отныне, ты можешь спать спокойно. Твои дети живы и ты будешь жить в их памяти. Прощай, мама, хотя нет, я задержусь еще. Мне надо сказать несколько слов тому ребенку, который лежит рядом с тобой.

Салех, твой отец пошел к тебе. Вы скоро встретитесь. Он спешил к тебе всю жизнь. Это он мне дал твое имя и не растраченную отцовскую любовь. Прости его. Твое имя я верну тебе, как только узнаю свое, настоящее. Ну вот и все. Прощайте оба…