Счастливые окончания

Через пару дней, после того, как его сюда бросили, сразу напротив поставили виселицу. Её было видно из маленького окошка камеры, если взобраться на нары и прижаться к прутьям лицом. Кто-нибудь удивился бы, почему узник изводит себя, подвергаясь таким волнениям, но ему почему-то именно так было надо. Может, такова и задумка. Там был большой деревянный помост с перекладиной и четырьмя петлями. В полу вделаны люки, так что им надо было только пнуть по рычагу, что бы вздёрнуть за раз четыре шеи, легко, будто выдернуть прутик. Вещь. У них есть машины засевать поля, и машины печатать бумаги, и, видать, заодно появились машины убивать людей. Может, об этом-то и говорил Морвеер, когда вещал про науку, все те месяцы назад.

Некоторых повесили сразу после падения крепости. Кого-то работавшего на Орсо, совершившего какие-то проступки, за которые кому-то потребовалось мстить. Заодно и парочку бойцов Тысячи Мечей, должно быть ступивших на конкретно тёмный путь греха, ибо во время грабежа существовало не так много правил, чтобы их нарушить. Но вот уже долгое время больше никто не болтался. Недель семь или восемь. Может ему стоило считать дни, только какая разница, если он их и будет считать? Уже скоро, по-другому никак.

Каждое утро, когда в камеру вползал первый луч света и Трясучка просыпался, он раздумывал - не этим ли самым утром его повесят. Порой ему хотелось, чтобы он не предавал Монзу. Но лишь потому, что всё вышло так, как вышло. Не потому, что хоть отчасти раскаивался в своих поступках. Пожалуй, отец его бы не одобрил. Пожалуй, брат бы поржал, и сказал бы, что он так и знал. Безусловно, Рудда Тридуба покачал бы головой и сказал бы, что за такое полагается ответить по справедливости. Но Тридуба мёртв, вместе со своей справедливостью. Брат Трясучки был подонком в геройском обличии, и его насмешки ничего больше не значат. А отец вернулся в грязь и оставил его жить и выкручиваться как знает. Хорош с него уже хороших людей, с правильными поступками вместе.

Время от времени, он гадал, выбралась ли Карлотта дан Эйдер из каши, куда её по идее должен был загнать его провал, и не добрался ли до неё Калека. Гадал, довелось ли Монзе прикончить Орсо, и единственным ли её чаянием это являлось. Гадал, кто был тот гад, что вышел из ниоткуда и ударил его так, что он пролетел через весь зал. Похоже, едва ли он когда-нибудь узнает ответы. Но такова жизнь. Все ответы даются далеко не всегда.

Он стоял наверху у оконца, когда в коридоре послышался звон ключей, и почти что улыбнулся, облегчённо сознавая, что пришёл его час. Он спрыгнул с нар, до сих пор слабо чувствуя правую ногу, куда Дружелюбный всадил нож. Выпрямился и повернулся лицом к железной решетке.

Он не думал, что она придёт сама, но был рад, что пришла. Рад за возможность ещё раз заглянуть ей в глаза, пусть даже им составляли компанию тюремщик и полдюжины стражников. Бесспорно, она выглядела прекрасно - не столь костляво, как раньше, не столь сурово. Чистая, гладкая, ухоженная и богатая. Царственная. Трудно представить, что ей вообще приходилось иметь с ним дело.

- Ты только посмотри на себя, - сказал он. - Великая герцогиня Монцкарро. Как же ты, твою волю, сумела так ловко выбраться из всей заварухи?

- Везёт.

- Это точно. В отличие от меня. - Тюремщик отпер решетку и со скрипом сдвинул её. Двое стражников шагнули внутрь и защёлкнули на запястьях Трясучки кандалы. Он не видел особого смысла сопротивляться. Только кругом бы опозорился. Его вывели в коридор и подвели к ней.

- Прямо как в наших путешествиях, так ведь, Монза, ты и я?

- Прямо как в наших путешествиях, - проговорила она. - Ты потерял себя, Трясучка.

- Нет. Я нашёл себя. Ты собралась меня повесить? - Он не слишком-то радовался при этой мысли, но и не слишком расстраивался. Всяко получше, чем гнить в той камере.

Она долго рассматривала его. Голубыми, холодными глазами. Смотрела на него, как в первый раз при их встрече. Словно заранее знала всё, что он мог сделать. - Нет.

- А? - Такого он не ждал. И даже почти что разочаровался. - И что тогда?

- Можешь идти.

Он моргнул. - Чего я могу?

- Идти. Ты свободен.

- Не думал, что я всё ещё тебя волную.

- Кто сказал, что хоть когда-то волновал? Ты здесь не причём. Уже хватит с меня возмездия.

Трясучка презрительно усмехнулся. - Ебать, ну кто бы мог подумать! Мясник Каприла. Талинская Змея. Добрая женщина, куда деваться. Я-то думал, от правильных поступков толку нет. Я-то думал, пощада и трусость - одно и то же.

- Тогда обзови меня трусихой. Ничего, переживу. Только никогда сюда не возвращайся. У моей трусости есть предел. - Она скрутила с пальца кольцо. То самое с большим кроваво-красным рубином, и швырнула ему под ноги, на мокрую солому. - Возьми.

- Ладно. - Он нагнулся и выудил его из грязной жижи, обтёр об рубаху. - Я не гордый. - Монза повернулась и пошла прочь, к ступенькам, к сочащемуся с них свету ламп. - Так вот как всё заканчивается? - крикнул он ей вслед. - Вот так - и всё?

- Ты считаешь, что заслужил нечто лучшее? - И она ушла.

Он надел кольцо на мизинец и полюбовался, как оно переливается. - Нечто худшее.

- Тогда пошёл, мудило, - прорычал один из стражников, замахиваясь обнажённым мечом.

В ответ Трясучка ухмыльнулся. - О, иду-иду, за меня не переживайте. Я вашей Стирией сыт по горло.

Он улыбался, когда из тьмы тоннеля ступил на мост, ведущий прочь от Фонтезармо. Поскрёб чешущееся лицо, глубоко вдохнул холодного, вольного воздуха. Всё утряслось, и сильно вопреки ходу везения. Он решил, что неплохо отделался. Пускай он потерял здесь внизу, в Стирии, глаз. Пускай уходил не богаче, чем сошёл сюда с корабля. Но зато начал новую жизнь, тут уж никаких вопросов нет. Стал лучше, мудрее. Перестал быть злейшим врагом самому себе. Теперь он стал им всем остальным.

Он уже смотрел вперёд - как вернётся обратно на Север и найдёт себе какое-нибудь подходящее занятие. Быть может, заедет в Уффрис и ненадолго навестит своего старого друга Воссулу. Он начал спускаться с горы, прочь от крепости, под сапогами хрустела серая пыль.

Позади разгоралась заря цвета пролитой крови.