IV. ОСЕТИНСКО-ГРУЗИНСКИЕ ПАРАЛЛЕЛИ 4 страница

Основную массу традиционных осетинских кушаний составляли блюда, приготовленные из муки, круп и немолотого зерна злаковых культур. До недавних пор главной пищей осетин считался чурек, из ячменной, просяной или кукурузной муки (кæ р-дзын). К. Л. Хетагуров писал по этому поводу: «Такая лепешка с куском сыра или с чашкой сыворотки, хлебного кваса, а то и просто ключевой воды составляла обыкновенно обед и ужин взрослого осетина» (52, с. 243). Нечто подобное сообщает и Вахушти: «Вода, хлеб и сыворотка являются каждодневной пищей осетин» (28, с. 43).

Аналогичное кушанье под названием «мчади» известно в Грузии. Сам факт этот хорошо известен, и его можно было опустить. Однако в горных районах Грузии, в частности, в Мта-Рача, Хеви и Сванети, хлеб, выпеченный в золе, известен под названием «карджина/ кырджин». В кавказоведческой литературе неоднократно подчеркивалось, что данная номинация проникла в быт рачинцев и сванов именно из осетинской среды (4, с. 19; 6, с. 117; 31, с. 184). Важно подчеркнуть, что в сванских фольклорных текстах, записанных Г. Нижарадзе, этот вид хлеба определяется именно как осетинский и ему противопоставляется сванский хлеб «шапат» (42, с. 91). Данный вид хлеба хорошо известен в Ксанском ущелье, где грузины живут дисперсно с осетинским населением (53, с. 208). О. Г. Тедеева оспаривает вышеуказанную точку зрения и считает, что все было иначе (9, с. 83–85).

В горах были широко распространены древние кушанья из зерен злаков. Это различные виды каш и похлебок из предварительно сваренных зерен овса, смолотых на ручной мельнице. По словам К. Л. Хетагурова, из этой муки готовились три наиболее распространенных в народе «бламыхъ», «хомыс» и «къалуа». Последнее, под названием «кумэли», было известно и грузинам (52, с. 243; 53, с. 210). К названным кушаньям по способу приготовления и пищевкусовым качествам примыкает ряд блюд, приготовленных из муки предварительно поджаренных зерен ячменя. В Осетии это — «хару» и «дыбса», в Сванети — «цар» и «нэмбри», а в Восточной Грузии — «хали». Названные блюда были легко приготовляемые и сытные, не требовали термической обработки.

В осетинском фольклоре часто упоминается просьба витязя дать ему в дорогу еды, которая легка в пути и вкусна в еде (хæ ссынæ н æ нцон, хæ рынæ н — адджын). Вероятно, речь в данном случае шла именно о муке, приготовленной из предварительно обжаренных или сваренных зерен злаков. Аналогичные сведения можно найти и на грузинском материале. Названные блюда «удобно было брать с собой в дорогу, так как оно легко усваивалось, одновременно сохраняя у путешествующего легкость и подвижность» (54, с. 8).

В Осетии были распространены кушанья из ячменного солода (зад). Из солодовой муки пекли сладковатые лепешки «за-дын», хорошо известные и в горах Грузии под названием «алао-си». Солод, обладающий необычным вкусом, был одной из древнейших сладостей, что определило его широкое распространение в горской кулинарии. В этой связи замечу, что в Сванети он обозначается не картвельской номинацией «алао», а заимствованным осетинским «зад» (31, с. 183; 53, с. 208).

Из муки готовили большое количество других традиционных блюд типа хлебово. «Похлебки со всевозможными приправами и различные виды киселя «цымгæ», — писал К. Л. Хетагуров, — были в большом употреблении» (52, с. 244). О широком распространении этого сытного кушанья в далеком прошлом может свидетельствовать и тот факт, что в сванском языке обильное угощение именуется не картвельским «пур-марили» (осет. — «цæ хх-кæ рдзын)», а специфической номинацией «чимага/чамага». В данном случае перед нами сванский вариант заимствованного названия упомянутого выше осетинского кушанья (31, с. 184).

Горская кулинария широко использовала и такую культуру, как пшеница (мæ нæ у, хорбали), изделия из которой были высокопрестижными, праздничными блюдами, Напомню, что пшеница и ее мука была наделена в традиционном быту двух народов сакральными функциями. Наиболее популярной в Осетии была выпечка из пшеничной муки с начинкой из сыра и рубленого мяса. В предыдущих главах подчеркивалась их высокая культовая значимость и широкое распространение среди всех социальных групп осетин. Об исторической глубине бытования этих блюд говорит и тот факт, что с изменением природных условий жизни осетин заметно расширилась номенклатура продуктов для начинки. Кулинарное искусство осетин творчески использовало знакомство с некоторыми видами овощей и фруктов, в результате чего появились такие пироги, как: «картофджын», «насджын», «къабускаджын», «фæ ткъуыджын», «курагаджын», «балджын».

Пироги с сыром, рубленым мясом вошли в пищевой рацион адыгов, таулу и даже сохранили свои староосетинские названия. В быту горцев Восточной Грузии известны такие пироги, как «кецеула», с начинкой из сыра и зелени. Наряду с «хинкали» этим блюдом угощали почитаемых гостей (8, с. 61–62). Вероятно, не будет большой ошибкой сравнить это кушанье с осетинским «цæ хæ раджын». Другой автор подчеркивал, что у хевсур «лакомым блюдом считаются хинкали и мясные пироги» (14, с 80). По всей вероятности, речь шла о так называемых «када» — выпечном изделии ритуального назначения и гостевого угощения. В частности, Р. Д. Зристов в середине прошлого века отмечал для горцев Тушетии, Пшавети и Хевсурети, что «они на праздниках пекут в золе «када», начиненные салом и кусками копченого мяса» (23, с. 122; 17, с. 89).

Более широкое распространение в Грузии имеют пироги с сыром (хачапури). Из названия видно, что первоначально их готовили с творогом (хачо). Известны и локальные особенности, выражающиеся в форме пирога (ач’арули хачапури) или способах выпечки (имэрули хачапури). Этот вид пирогов отмечен и в Сванети «лэмзир/х’вэлиани».

По оценке дореволюционных авторов Н. Дмитриева, В. Теп-цова и других они были гостевым и ритуальным угощением (17, с. 89; 48, с. 168). В этом смысле они функционально сближаются с осетинскими пирогами. Дополнительным подтверждением может быть то, что номинация «х’вэлиани» является лингвистической калькой осетинского (дигорского) «æ хчин». Аналогично названию «хычын» в языке таулу, которое также является аланским наследием. В дословном переводе они означают понятие «с сыром/сырный», что полностью соответствует характерным особенностям этой выпечки.

В связи с этим обращаю внимание на интересную деталь, сообщаемую Н. Дмитриевым о сванах. На праздники они выпекали «хлебы с творогом» (лэмзир — В. У.) «Количество выпекаемых на этот случай хлебов бывает 1, 3, 5, 6, 7, но никогда не пекут 2, 4, 8. Лучшим считается число 6» (48, с. 177). Таким образом, в Сванети, как и в Осетии, избегали четного числа пирогов на праздничном столе. Что же касается «шести», то это не что иное, как удвоение древнего сакрального числа «три». В Осетии на праздничном столе подают по три пирога старшим и по три младшим. Следовательно, в данном случае отмечается еще одна осетинско-сванская параллель.

Пироги с сыром, специально приготовленные для ритуала, носят название не «уæ либæ х», а заменяются на обрядовые «чъи-ри». Привлекает внимание тот факт, что один факт культуры в зависимости от контекста применения имеет профанное и культовое названия. Вторая номинация явно примыкает к грузинскому ритуальному названию хлебной лепешки «квэри». По предположению В. В. Бардавелидзе, «квэри» связан с названием очага «кэра/кэриа» и «мог быть теофорным названием хлебной лепешки, некогда посвященной божеству Квириа» (13, с. 14).

В быту горцев Грузии к праздникам готовили хлеб (хмиади), украшенный разнообразными фигурами, «которые оттискиваются на нем при помощи специального деревянного штампа «сачврэти». Каждая семья имеет свой штамп с отличительными знаками» (8, с. 61). Подобные факты были известны в прошлом и осетинам. Об этом свидетельствует название одного предмета из кухонной утвари — небольшой дощечки с рукоятью, именуемой «чъирифыссæ н», что дословно означает «то, чем расписывают обрядовые пироги».

В Осетии известно несколько разновидностей пирогов с начинкой из сыра. Один из них, отличающийся от обычного значительным количеством свежего сыра, известен под названием «хæ бизджын». Аналогичное название «хæ бизгини» отмечено в грузинском языке, где оно обозначает пирог с сыром, являясь синонимом «хачапури». М. К. Андроникашвили сопоставляет «хæ биз» с грузинским «хавици» и считает, что «первоначально, возможно, «хавициани» обозначало выпечку, а впоследствии это название распространилось и на хачапури» (6, с. 128). Таким образом, она считает это слово привнесенным в грузинский язык.

Это мнение оспаривается О. Г. Тедеевой, которую смущает, что осетинский «хæ бизджын» готовят исключительно с сыром, а в грузинском «хæ вициани» он как ингридиент отсутствует. Вместе с тем, она отмечает тот немаловажный факт, что слово «хавици», помимо основного своего значения «мука, обжаренная в масле», имеет в различных диалектах грузинского языка несколько значений. Одно из них, кажется, отвечает на сомнения О. Г. Тедеевой. В Тушети рассматриваемая номинация соответствует смеси «хачо-эрбо», что означает «творог, поджаренный в топленом масле» (9, с. 147–148). Таким образом, материалы горских диалектов грузинского языка подтвердили высказанное предположение М. К. Андроникашвили.

Определенный интерес представляет и другая разновидность осетинких пирогов — «гуыдын». Но имел сложную начинку из сушеного сыра, варенных нарезанных яиц, копченого внутреннего сала. Этот пирог намного превосходил своими размерами обычный. Готовили его лишь в торжественных случаях, связанных с семейной и календарной обрядностью. В частности, на праздник Нового года выпекался роскошный пирог, декорированный волнистыми линиями из теста, расходящимися от центра. В цикле новогодней обрядности он символизировал солнце, несущее изобилие в начинающемся году. Это предположение подтверждается и его особой номинацией «æ ртхурон», что в дословном переводе звучит как «огонь-солнцевич».

Высокий семантический статус определил специфику его приготоления, в полном молчании, и поедания исключительно членами данного семейства. С ним была связана система гадания о будущей судьбе членов семейства. Помещенные в начинку кусочки ткани, клочки шерсти, монеты, угольки должны были определить основные события года в жизни домочадца, в чей кусок пирога попадал «сюрприз».

Изложенные факты довольно подробно освещены в осетиноведческой литературе (33). Данный вид обрядового пирога хорошо известен горцам Грузии как сугубо осетинское кушанье. В. И. Абаев, ссылаясь на диалектические изыскания П. Умикашвили, приводит слова народной песни: «Осо гудунит назардо, шэ имэрэло г’омита / Осетин, вскормленный гудуном! Ты, имеретин, — мамалыгой» (55, с. 529). Это блюдо с тем же названием «гудуни» отмечено в Мта-Рача, а в Сванети оно называется «кубд». Данные свидетельства представляются убедительными в том отношении, что этнографические группы рачинцев и сванов были хорошо информированы о своих соседях осетинах и не могли путать этнокультурные реалии.

Продолжая данную мысль, замечу и тот важный факт, что в цикле Нового года горцам Грузии хорошо известен вариант осетинского «æ ртхурон». Сошлюсь на материалы С. Макалатия по Хевсурети, который сообщал следующее: «Хозяйки пекут новогодние лепешки, в том числе одну большую, так называемую «самэквлэо», которую дают тому, кто первый поздравит семью с праздником. Он называется «мэквлэ» от слова «квали» — след. На лепешке выводят изображения креста, человека, плуга, быка, коровы, коня, хлебных колосьев» (8, с. 180). После освящения «мэквлэ» она возвращалась хозяйке, делившей ее на части по числу домочадцев. Помимо куска от этого пирога, каждому члену семьи выпекали «бедискзри» (хлебец счастья), соответствовавший осетинским новогодним хлебцам «гуыл» (8, с. 182–183).

В структуре календарной и семейной обрядности отмечены некоторые виды фигурной выпечки. Они бывали антропоморфного и зооморфного вида и выпекались из пшеничной муки. В аспекте этнокультурных контактов любопытны некоторые номинации фигурок из теста. В осетинском языке существует два обобщающих названия «басылтæ /бекъуртæ». Отмечены и более детальные: антропоморфные именуются «дедатæ», а зооморфные — названиями соответствующих животных «фыркъатæ / цæ укъатæ /дзабикъуртæ» и др.

В применении к этой выпечке номинация «басил» известна в Грузии. Она отражает старое конфессиональное наследие в быту двух древнейших христианских народов. Название «дэда» является картвельским заимствованием, семантика которого полностью укладывается в обрядовые реалии. Названия фигурок животных построены по единой модели с добавлением к основе грузинского уменьшительного суффикса «к’а/к’ур» (56).

Аналогичные факты хорошо известны по материалам традиционного быта горцев Тушети, Пшави, Хеви, Мтиулети, Мта-Рача, Сзанети и Имерети. По всей вероятности, горцы Грузии, как и осетины, полагали, что хлеб и хлебные изделия обладают магическим даром предсказания, считая его одной из ипостасей сил природы (30, с. 140).

Значительное место в пищевом рационе осетин и грузин занимали молочные продукты. Важнейшим продуктом обработки молока был сыр (цыхт, х’вэли), из которого готовили различные кушанья. Сыр был представлен несколькими видами, обусловленными разновидностью молока и технологией изготовления.

Одной из разновидностей осетинского сыра был «сылыдзыхт/сулугун», получаемый путем обработки свежей молочной сыворотки (сылы/сулу, шрати). В диалектах грузинского языка: хевсурском, мохевском, тушетском, лечхумском номинация для сыворотки иная — «свэли». На основе этого было предложено считать осетинские слова заимствованными из картвельских языков (9, с. 138). Данная номинация, по мнению В. И. Абаева, восходит к ностратическим формам с основой «влажный», что исключает возможность ее заимствования из одного языка в другой.

В Западной Грузии, в частности в Самегрело, широко известен сыр «сулугуни», в названии которого отложилась осетинская (дигорская) номинация «сулугун». Этот факт подтверждают и изыскания языковедов (6, с. 109). И хотя технология изготовления этого сыра несколько различается у двух народов, данный факт свидетельствует о культурных связях алан-овсов и мегрелов. Любопытно подчеркнуть, что последние столетия непосредственных связей у осетин и мегрелов нет, однако впечатляющие примеры лингвистических встреч подсказывают их интенсивный характер в прошлом (32, с. 323–330).

Дореволюционные исследователи и бытописатели осетинской культуры особенно часто отмечали среди популярных в народе блюд топленый свежий сыр с добавлением муки — «дзыкка». В старину оно считалось почетным угощеньем. В Осетии известно несколько разновидностей этого вкусного и питательного блюда. В частности, различают приготовленную в посуде «дзыкка / аджыдзыкка» и на плите «уæ лкъæ йдзыкка».

Среди горцев Грузии, непосредственно граничащих с Осетией, было распространено аналогичное блюдо из свежего сыра. В Хеви исследователями было отмечено кушанье, которое готовили из свежего сыра, сваренного в масле. Называется оно «аджи-джика». Вместе с тушинской разновидностью «хавици», упоминаемой выше, можно считать, что оба они представляют прямую параллель к осетинскому «аджыдзыкка» (4, с. 19; 55, с. 403).

Аналогичные свидетельства в конце XIX в. сообщил о сванах В. Я. Тепцов. Он писал: «Сванеты умеют приготовлять особый сыр: в котле варится с маслом и сметаной обыкновенный туземный сыр и мешается беспрестанно; при этом смесь посыпается часто мукою; получается весьма вкусное кушанье» (38, с. 55). Из данного описания нам не известно лишь сванское название блюда, а сам процесс его приготовления хорошо известен и полностью совпадает с осетинским. В Мта-Рача отмечено блюдо «джик’а», представляющее «замешанный на молоке хлеб, в который кладется сыр/рдзэши мозэлили х’вэлиани пури» (6, с. 130). Иными словами, рачинское кушанье является варинтом осетинского «уæ лкъæ й дзыкка».

Любопытные сведения можно получить по этому вопросу в словаре Сулхан-Саба Орбелиани: «Джик’а — так черкесы зовут свежий сыр, который они сильно размешивают рукой в куски и эти куски обмакивают в выделившийся из сыра жир; угощают им гостей; хорошее кушанье» (4, с. 19).

Надо полагать, что под «черкесами» автор подразумевал собирательное название «северокавказских горцев». О том, что речь должна была идти и об осетинах, говорит следующий факт. В основе осетинского «дзыкка» лежит слово из «детского языка», означающее «сыр». Например, как в грузинском «х’вэли» заменяется в «детском языке» на «пиа/пиша» (6, с. 130; 55, с. 403).

К глубокой древности относятся способы приготовления сливочного масла и переработка его в топленое. В Грузии известно два способа приготовления масла — раскачиванием и взбиванием. Первый заключается в том, что собранные за несколько дней сливки наливают в деревянную кадку (вариа), добавляют немного горячей воды и, подвесив на веревке к потолку, начинают раскачивать рукой, чем достигается выпадение масла (караки). Другой способ заключается в следующем. Берут деревянную же посуду (чхути) и с помощью мутовки с поршнем на конце (бирнели/брунели) сбивают масло (8, с. 54), Помимо деревянных маслобоек, часто применяли, особенно для способа раскачивания, глиняные. В местах смешанного расселения грузин и осетин использование тех или иных маслобоек выступает этномаркирующим фактором. По материалам, собранным Н. П. Джикия, «грузины, проживающие в Ксанском ущелье, сбивают масло в глиняных маслобойках (садгвэбэли), а осетины — в деревянных» (53, с. 212).

Действительно, осетины для приготовления масла используют деревянные маслобойки (хъуылæ г), в которых с помощью палки с поршнем (бырдан) взбивают сливочное масло (нæ лхæ). Необходимо отметить, что в Центральной Осетии (Туалгом) и в Южной Осетии известен способ получения масла раскачиванием. Для этого отверстие маслобойки плотно завязывают выделанной кожей домашних животных (сера). Их не привязывают к потолку, а укладывают на деревянные качалки, известные в указанных районах под названием «къæ рæ би».

Как видим, в способах изготовления масла отмечены идентичные факты и номинации. В качестве примера назову мутовку для сбивания (бырдан, бирнели), кожаную повязку для отверстия маслобойки (сера). Этот термин с тем же значением «овечья или козья шкура без шерсти» отмечен в мохевском диалекте грузинского языка (9, с. 133). В осетинском языке, особенно в районах, где известен второй способ, распространена номинация «гарачъи». Можно предполагать, что вместе с технологией «раскачивания», широко распространенной в Закавказье, в осетинский язык попала грузинская номинация «к’арак’и».

Определенные факты, свидетельствующие об этнокультурных связях соседних народов, прослеживаются на примере мясной пищи. В первую очередь необходимо отметить общие способы обработки мяса и приготовления из него блюд народной кулинарии. Самым распространенным блюдом было отварное мясо (сурфых, х’аурма). Об этом свидетельствуют и материалы грузинских исследователей (54, с. 11). «Мясо идет в пищу большей частью вареное без приправ. Из мясных блюд готовят каурму» (8, с. 61).

Здесь необходимо отметить некоторые общие вкусы и воззрения на мясную пищу, а именно, запрет на употребление свинины, особенно в праздничные дни (14, с. 19; 17, с. 80; 53, с, 216). Этот факт особенно интересен в том отношении, что горцы Грузии формально считаются христианами, а в Осетии наличие свиней отмечал в свое время Вахушти. Следует отметить, что, по мнению М. К. Андроникашвили, грузинское «хорци / мясо» восходит к скифо-аланскому «хорц/корм, фураж», которое в своей основе связано с древнеиранским «*хвар/ еда» (6, с. 129).

В известном труде Вахушти дает любопытные для данной темы сведения об осетинских напитках, Он упоминает пиво (луди), араку (арах’и) и брагу (бурахи). Детализируя свои сведения, он добавляет, что названные напитки употребляют в ограниченном количестве (хдиан мцирэдс лудсаца) (28, с. 53). Аналогичный набор алкогольных напитков был характерен для горцев Грузии. Обращает внимание, что указанные грузинские названия были известны в Осетии. Более того, два из них являются аланизмами.

В горах Восточной Грузии и Мта-Рача была широко распространена культура пива «луди/алуди», довольно подробно описана технология его изготовления (8, с. 63; 4, с. 19–20). В принципе она соответствует тому способу, которым пользуются в Осетии. Единственно, в чем прослеживается различие в приготовлении, это способ фильтрации ячменного сусла после первичной стадии обработки (осет. — «цъæ лвых»).

Основываясь на этом факте, А. С. Лекиашвили сделал попытку опровергнуть мнение о том, что культура пива в Грузии имеет тесную связь с этой культурой в быту алан-овсов. Ссылаясь на сведения информаторов, он считает, что рачинское название пива «алуд» имеет тюркское происхождение. Данные факты, по его словам, не могут «не затруднить довольно серьезным образом любую попытку установления генетических связей между осетинским и грузинским пивоварением» (57, с. 83).

Вместе с тем замечу, что изыскания В. И. Абаева установили, что современному осетинскому названию пива — «баганы» в древности соответствовало слово «æ лутон», которое точно сопоставляется с северо-европейскими названиями этого напитка. «Аланы оказались в данном случае в роли культурных посредников культуры пива между народами Северной Европы и своими соседями на Кавказе, в том числе и грузинами» (32, с. 341). Кроме того, в фольклоре осетин имеется отдельное сказание, в котором основным содержанием является факт изобретения пива. По некоторым источникам, под старинным напитком «æ лутон» подразумевалось пиво, сваренное особым образом. «Это было пиво, в котором вываривались бараньи курдюки или целые бараньи туши» (32, с. 339). По любезному сообщению ленинградского коллеги Н. Ж. Шахановой, среди казахов была известна крепленая разновидность бузы, именуемая «сур боза». В готовый напиток опускали бараний курдюк и буза впитывала в себя весь курдючный жир, превращая курдюк в подобие сухожилия. После окисления жира в бузе она становилась такой крепкой, что от одной выпитой чашки наступало сильное опьянение.

Следовательно, можно говорить, что среди казахов сохранился способ изготовления и настойки бузы, в прошлом хорошо известный аланам, обитавшим когда-то в составе сарматского союза в низовьях Волги и южного Урала. Представляется, что зта прямая осетино-казахекая историко-культурная параллель является свидетельством привнесения на Кавказ культуры пива именно ираноязычными предками осетин.

В фольклоре осетин эпитетом для пива являются прилагательные «сау/черный» и «сырсыраг/шипучее». Они очень часто употребляются в народных песнях осетин. В этой связи необходимо отметить любопытный факт, приводимый М. Андроникашвили. В словарной статье «луди», она в качестве иллюстрации цитирует грузинскую народную песню, где говорится именно о «черном пизе» и «красном вине» (шавс лудса, ц’итэл г’виноса гана сул х’вэлас сма унда) (6, с. 96).

Наряду с пивом необходимо отметить другой распространенный напиток — бузу, которая в осетинском именуется «бырагъ». В словаре Сулхан-Саба Орбелиани отмечено подобное слово «бу-рахи», которое толкуется им как напиток из ячменя или проса (кэрп’эт’вта). По мнению М. Андроникашвили, это слово, сохраняющее свое значение в хевсурском диалекте, проникло в грузинский из осетинского языка (6, с. 80).

Вероятность этого факта подтверждается сванскими материалами. В свое время было указано на бытование в сванском термина «уораш», означающего «сусло для араки». Позднее оно было указано с тем же значением и Г. А. Климовым, который связывал его с осетинским (дигорским) «уæ рæ с» со значением «брага/буза» (31, с. 182; 32, с. 298).

В этой связи любопытно привести свидетельство первого русского исследователя Сванети А. Стоянова, который сообщал, что сваны с удовольствием пили пиво, бывая в Осетии, и указывает на его сванское название «ворош» (см. 17, с. 93). В таком случае остается признать, что в Сванети была известна осетинская (дигорская) номинация бузы. Этот факт является косвенным свидетельством распространения в Сванети и самого напитка. Следовательно, среди грузинских горцев хорошо была известна осетинская буза, приготовляемая из проса или ячменя, и обе ее диалектные номинации (бырагъ / уæ рæ с).

Свидетельством этнокультурных связей двух народов является и другой старинный напиток — «ронг». В нынешнее время он фактически исчез из активного употребления, но если судить по фольклору, это был излюбленный напиток нартовских героев. Как теперь известно, приготовление его требует меда, а пчеловодство было одной из древнейших отраслей традиционного хозяйства алан-овсов. О пчеловодстве у осетин писал и Вахушти, отметивший его небольшие масштабы, обусловленные природными условиями горной Осетии (28, с. 46).

Подобный напиток был известен горцам Западной Грузии. В частности, в Мта-Рача, Самегрело был известен хмельной напиток «ранги», а в Сванети — «ронг» (4, с. 20; 6, с. 105, 17, с. 89; 32, с. 351). Судя по материалам грузинского языка, напиток, приготовленный из меда (таплисаган дамзадэбули сасмэли), был в прошлом распространен в Грузии значительно шире, о чем свидетельствует его картвельское название «таплучи». Вопрос этот детально разработан В. И. Абаевым. Отмечу лишь, что название «ронг» известно рачинцам, сванам и мегрелам, которые «соседят или соседили в прошлом» с алано-овсами (32, с. 352).

Интересные параллели выявляются и на примере домашней утвари, связанной с приготовлением и употреблением пищи. Особое внимание обращает на себя посуда, связанная с традиционными напитками. Д. Маргиани писал о сванах, что столовая посуда у них вся деревянная. «Напитки пьют из бычьих рогов (к’арасх), из деревянных, похожих на большие рюмки, стаканов (катх) с ножками» (42, с. 74). Подобное положение было характерно и для осетин. Араку пили из рогов (сыкъа), а пиво предпочитали пить из деревянных бокалов (нуазæ н) или чаш (кæ хц).

Как было сказано в предыдущих главах, «почетный бокал» играл в застольной обрядности осетин важную роль. Подобный застольный обычай известен в Грузии под названием «сирча», что означает «бокал» или «катха», то есть деревянный бокал или сосуд для питья. В обиходе грузины называют этот обычай «осу-ри сирча», то есть «осетинский сирча». Если вспомнить, что «катха» употребляется в основном в горных районах Западной и Восточной Грузии, то можно говорить еще об одном факте осетинско-грузинских этнокультурных контактов, тем более, что грузинское название этого деревянного бокала следует сопоставить с осетинским «кæ хц / кæ хцæ» — большая деревянная чаша, миска, в которой преподносили пиво или другой напиток.

Все это позволяет полностью разделить мнение о том, что связь грузинского «катха / сирча» с осетинским «кæ хцæ», принадлежавшим к исконному словарному фонду осетинского языка, лишний раз подтверждает самобытность осетинского обычая «нуазæ н», проникшего в быт многих других кавказских народов (см. 58).

Приведенные выше свидетельства позволяют говорить о глубине и широте происходивших процессов этнокультурного обмена. Единые факты культуры можно принять за конвергентно возникшие в силу единых историко-культурных и экологических условий. Однако привлечение материалов языкознания отчетливо продемонстрировало, что речь может идти именно об этнических контактах. Довольно часто общие факты культуры жизнеобеспечения у двух народов имеют общие названия.

Естественно предполагалось, что отдельные из приведенных выше свидетельств очень точно соответствуют механизму культурной передачи между народами, когда инновации определяются не столько своим утилитарным, сколько престижным уровнем. Б истории этнокультурных контактов осетин и грузин выделяется несколько периодов, когда направление и интенсивность этих контактов менялись. Этот любопытный факт является отражением престижного уровня культуры, определяемого внутренними и внешними факторами.

Именно эти факторы способствуют активному продолжению осетинско-грузинских этнических и культурно-бытовых процессов и в XX столетии. Когда я впервые увидел в горах Южной Осетии деревянные дома под скатной крышей из дранки, у меня не было сомнений в том, что это довольно поздний тип жилища. Обилие лесов в горах Южной Осетии исключало наличие других вариантов жилья. Много позже, во время полевой работы в верховьях р. Б. Леуахи (Урстуалта), я узнал, что все эти постройки возведены в 1920-е годы.

По словам старожилов, до этого здесь были обычные горские сакли из камня под плоской крышей. Одна из первых построек — деревянный дом с резным балконом-террасой и скатной крышей из дранки — сохраняется до сих пор. Речь идет о доме Джатиевых в Сба, который построили рачинские отходники. Дома такого типа являются в горах Южной Осетии преобладающими. О бытовании здесь плоскокрыших каменных построек помнят лишь по рассказам отдельных стариков.

Материалы, изложенные в главе, отчетливо свидетельствуют о тесных этнокультурных связях с такими этническими группами, как мегрелы и сваны. Как правило, свидетельства этих контактов восходят к периоду, охватывающему время до монгольского нашествия. Достаточно много свидетельств подтверждают былые контакты с хевсурами и другими горцами Восточной Грузии. По всей вероятности, они относятся к указанному периоду. Фактически не прерываются связи с мохевцами, мтиулами, картлийцами и имеретинцами. Однако характеристика их сегодняшнего состояния представляет самостоятельную тему и выходит за рамки этой книги.