Детский хор

Алеша Бельский -- 9 лет, Аня Богуш -- 10 лет, Наташа Дворецкая -- 16

лет, Лена Жудро -- 15 лет, Юра Жук -- 15 лет, Оля Звонак -- 10 лет, Снежана

Зиневич -- 16 лет, Ира Кудрячева -- 14 лет, Юля Каско -- 11 лет, Ваня

Коваров -- 12 лет, Вадим Красносолнышко -- 9 лет, Вася Микулич -- 15 лет,

Антон Нашиванкин -- 14 лет, Марат Татарцев -- 16 лет, Юля Тараскина -- 15

лет, Катя Шевчук -- 14 лет, Борис Шкирманков -- 16 лет.

" Я лежала в больнице...

Мне было так больно... Я просила маму: " Мамочка, я не могу терпеть.

Лучше убей меня! "

" Такая черная туча... Такой ливень...

Лужи стали желтые... Зеленые... Как будто в них налили краски...

Говорили, что это пыльца от цветов... Мы не бегали по лужам, только смотрели

на них. Бабушка закрывала нас в погребе. А сама становилась на колени и

молилась. И нас учила: " Молитесь!! Это -- конец света. Наказание божье за

наши грехи". Братику было восемь лет, а мне шесть. Мы стали вспоминать свои

грехи: он разбил банку с малиновым вареньем... А я не призналась маме, что

зацепилась за забор и порвала новое платье... Спрятала в шкафу...

Мама часто надевает черное. Черный платок. На нашей улице все время

кого-то хоронят... Плачут. Услышу музыку -- бегу домой и молюсь, читаю " Отче

наш".

Молюсь за маму и папу..."

" За нами приехали солдаты на машинах. Я подумал, что началась война...

У солдат на плечах висели настоящие автоматы. Они говорили непонятные

слова: " дезактивация", " изотопы"... В дороге приснился сон: произошел взрыв!

А я живой! Нет дома, нет родителей, нет даже воробьев и ворон. В ужасе

просыпался, вскакивал... Раздвигал шторы... Смотрел в окно: нет ли в небе

этого гриба кошмарного?

Помню, как солдат гонялся за кошкой... На кошке дозиметр работал, как

автомат: щелк, щелк. За ней -- мальчик и девочка... Это их кошка... Мальчик

ничего, а девочка кричала: " Не отдам!! " Бегала и кричала: " Миленькая,

удирай! Удирай, миленькая! "

А солдат -- с большим целлофановым мешком..."

" В доме мы оставили, закрыли моего хомячка. Беленького. На два дня ему

еды оставили.

А уехали насовсем"...

" Я впервые ехала в поезде...

Поезд был набит детьми. Маленькие ревут, выпачкались. Одна

воспитательница на двадцать человек, а все плачут: " Мама! Где мама? Хочу

домой! " Мне -- десять лет, такие девочки, как я, помогали успокаивать

маленьких. Женщины встречали нас на перронах и крестили поезд. Несли

домашнее печенье, молоко, теплую картошку...

Нас везли в Ленинградскую область. Там уже, когда подъезжали к

станциям, люди крестились и смотрели издали. Боялись нашего поезда, на

каждой станции его долго мыли. Когда на одной остановке мы выскочили из

вагона и забежали в буфет, никого туда больше не впустили: " Тут

чернобыльские дети едят мороженое". Буфетчица кому-то по телефону говорила:

" Они уедут, мы помоем пол с хлоркой и прокипятим стаканы". Мы слышали...

Встречали нас врачи. Они были в противогазах и резиновых перчатках...

Забрали у нас одежду, все вещи, даже конверты, карандаши и ручки, сложили в

целлофановые пакеты и закопали в лесу.

Мы так напугались... Долго потом ждали, как начнем умирать..."

" Мама с папой поцеловались, и я родилась.

Раньше я думала, что никогда не умру. А теперь знаю, что умру. Мальчик

лежал вместе со мной в больнице... Вадик Коринков... Птичек мне рисовал.

Домики. Он умер. Умирать не страшно.. Будешь долго-долго спать, никогда не

проснешься. Вадик мне говорил, что когда он умрет, будет долго жить в другом

месте. Ему об этом сказал кто-то из старших мальчиков. Он не боялся.

Мне снился сон, как я умерла. Я слышала во сне, как плакала моя мама. И

проснулась..."

" Мы уезжали...

Хочу рассказать, как прощалась с нашим домом моя бабушка. Она попросила

отца вынести из кладовой мешок пшена и разбросала его по саду: " Божьим

птичкам". Собрала в решето яйца и высыпала во дворе: " Нашему коту и собаке".

Нарезала им сала. Вытряхнула из всех своих мешочков семена: морковки, тыквы,

огурцов, лука-чернушки... Разных цветов... Рассыпала по огороду: " Пускай в

земле живут". А потом поклонилась дому... Поклонилась сараю... Обошла и

поклонилась каждой яблоньке...

А дедушка, когда мы уходили, снял шапку..."

" Я был маленький...

Шесть, нет, восемь лет, кажется. Точно, восемь. Посчитал сейчас. Помню

много страхов. Боялся бегать босиком по траве. Мама напугала, что умру.

Купаться, нырять -- всего боялся. В лесу рвать орехи. Взять в руки жука...

Он же по земле ползает, а она зараженная. Муравьи, бабочки, шмели -- все

зараженные. Мама вспоминает. Что в аптеке ей посоветовали давать мне йод по

чайной ложке! Три раза в день. Но она испугалась...

Мы ждали весну: неужели снова вырастет ромашка? Как раньше? Все у нас

говорили, что мир поменяется... По радио и по телевизору... Ромашка

превратится... Во что она превратится? Во что-то другое... А у лисы вырастет

второй... хвост, ежики родятся без иголок, розы без лепестков. Появятся

люди, похожие на гуманоидов, они будут желтые. Без волос, без ресниц. Одни

глаза. А закаты станут не красные, а зеленые.

Я был маленький... Восемь лет...

Весна... Весной из почек, как всегда, раскрутились листья. Зеленые.

Зацвели яблони. Белые. Запахла черемуха. Раскрылись ромашки. Они были такие

же. Тогда мы побежали на речку к рыбакам: у плоток по-прежнему голова и

хвост? И у щуки? Проверяли скворечни: прилетели скворцы? А будут ли у них

дети?

У нас появилось много работы... Мы все проверяли..."

" Взрослые шептались... Я слышал...

С моего года рождения (с восемьдесят шестого) -- ни мальчиков, ни

девочек в нашей деревне нет. Я -- один. Врачи не разрешали.... Пугали

маму... Что-то такое... А моя мама сбежала из больницы и спряталась у

бабушки. И тут я... Нашелся... Ну, родился, значит. Я все это подслушал...

Братика и сестрички у меня нет. А я очень хочу. А откуда дети берутся?

Я бы пошел и разыскал себе братика.

Бабушка мне по-разному отвечает:

- Бусел в клюве приносит. А то, бывает, на поле девочка вырастет.

Мальчиков в ягодах находят, если птица кинет.

Мама говорит иначе:

- Ты мне с неба упал.

- Как?

- Дождь пошел, и ты мне прямо на руки упал.

Тетя, ты писательница? Как это меня могло не быть? А где бы я был?

Где-то высоко, на небе? А может, на другой планете..."

" Раньше я любила ходить на выставки... Смотреть картины...

В наш город привезли выставку о Чернобыле... Бежит по лесу жеребенок,

он из одних ног, их восемь-десять, теленок с тремя головами, сидят в клетке

лысые кролики, ну как пластмассовые... Люди гуляют по лугу в скафандрах...

Деревья выше церквей, а цветы, как деревья... Я до конца не досмотрела.

Наткнулась на картину: мальчик тянет руки, может, к одуванчику, может, к

солнцу, а у этого мальчика вместо носа... хобот. Захотелось плакать,

кричать: " Не надо нам таких выставок! Не возите! И так вокруг все говорят о

смерти. О мутантах. Не хочу!! " Первый день на выставке были люди, пришли, а

потом ни одного человека. В Москве, Петербурге, писали в газетах, на нее

ходили толпами. А у нас -- пустой зал.

Я ездила в Австрию на лечение, там есть люди, которые могут повесить

такую фотографию у себя дома. Мальчика с хоботом... Или вместо рук у него

ласты... И каждый день на нее смотреть, чтобы не забывать о тех, кому плохо.

Но когда живешь тут... То это не фантастика и не искусство, а жизнь. Моя

жизнь... Если мне выбирать, то лучше повешу в своей комнате красивый пейзаж,

чтобы все там было нормальное: и деревья, и птицы. Обыкновенное.

Радостное...

Хочу думать о красивом..."

" В первый год после аварии...

У нас в поселке исчезли воробьи... Они валялись всюду: в садах, на

асфальте. Их сгребали и вывозили в контейнерах с листьями. В тот год листья

не разрешали жечь, они были радиоактивные. Листья хоронили.

Через два года воробьи появились. Мы радовались, кричали друг другу: " Я

вчера видел воробья... Они вернулись..."

Пропали майские жуки. Их до сих пор у нас нет. Может, они вернутся

через сто или тысячу лет, как говорит наш учитель. Даже я их не увижу... А

мне девять лет...

А как моя бабушка? Она же старенькая..."

" Первое сентября... Школьная линейка...

И ни одного букета. В цветах, мы уже знали, много радиации. Перед

началом учебного года в школе работали не столяры и маляры, как раньше, а

солдаты. Они косили цветы, снимали и увозили куда-то землю на машинах с

прицепами. Вырубили большой старый парк. Старые липы. Баба Надя... Ее всегда

звали в дом, когда кто-нибудь умирал. Поголосить. Почитать молитвы. " Молния

не ударила... Сушь не напала... Море не залило... Лежат как черные гробы...

-- Она плакала над деревьями, как над людьми. -- А, мой ты дубок... Моя ты

яблонька..."

А через год нас всех эвакуировали, деревню закопали. Мой папа -- шофер,

он ездил туда и рассказывал. Сначала вырывают большую яму... На пять

метров... Подъезжают пожарники... Из брандспойтов моют дом с конька до

фундамента, чтобы не поднять радиоактивную пыль. Окна, крышу, порог - все

моют. А потом кран стягивает дом с места и ставит в яму... Валяются куклы,

книжки, банки... Экскаватор подгребает... Все засыпают песком, глиной,

утрамбовывают. Вместо деревни -- ровное поле. Там лежит наш дом. И школа, и

сельсовет... Там мой гербарий и два альбома с марками, я мечтала их забрать.

Был у меня велосипед... Его только мне купили..."

" Мне -- двенадцать лет...

Я все время дома, я -- инвалид. В нашем доме почтальон приносит пенсию

мне и дедушке. Девочки в классе, когда узнали, что у меня рак крови, боялись

со мной сидеть. Дотронуться. А я смотрела на свои руки... На свой портфель и

тетрадки... Ничего не поменялось. Почему меня боятся?

Врачи сказали: я заболела, потому что мой папа работал в Чернобыле. А я

после этого родилась.

А я люблю папу..."

" Я никогда не видела столько солдат...

Солдаты мыли деревья, дома, крыши... Мыли колхозных коров... Я думала:

" Бедные звери в лесу! " Их никто не моет. Они все умрут. И лес никто не моет.

Он тоже умрет".

Учительница сказала: " Нарисуйте радиацию". Я нарисовал, как идет желтый

дождь... И течет красная река..."

" С детства любил технику... Я мечтал... Вырасту - буду технарь, как

папа, он технику обожал. Мы вместе с ним все время что-то конструировали.

Строили.

Папа уехал... Я не слышал, как он собирался. Я спал. Утром увидел

заплаканную маму: " Наш папа -- в Чернобыле".

Ждали папу, как с войны...

Он вернулся и снова стал ходить на завод. Ничего не рассказывал. А в

школе я всем хвастался, что мой папа приехал из Чернобыля, он -- ликвидатор,

а ликвидаторы -- это те, кто помогал ликвидировать аварию. Герои! Мальчишки

мне завидовали.

Через год папа заболел...

Мы ходили по больничному скверу... Это было после второй операции... И

он первый раз заговорил со мной о Чернобыле...

Работали они недалеко от реактора. Тихо-мирно, вспоминал, красиво. А в

это время что-то происходит. Сады цветут. А для кого? Люди из деревень ушли.

Ехали через город Припять: на балконе висит белье, горшки с цветами. Стоит

под кустом велосипед с брезентовой сумкой почтальона, набитый газетами и

письмами. И на ней птичье гнездо. Как в кино, я видел...

Они " чистили" то, что надо было бросить. Снимали грунт, загрязненный

цезием и стронцием. Назавтра -- все снова " щелкало."

" На прощание нам пожали руки и вручили справки с благодарностью за

самоотверженность"... Отец вспоминал и вспоминал. В последний раз вернулся

из больницы и сказал нам: " Если останусь жив, никакой химии, никакой физики.

Уйду с завода... Только в пастухи..."

Мы с мамой остались вдвоем. Я не пойду в технический институт, как

мечтает моя мама. В тот, где папа учился..."

" У меня есть маленький брат...

Он любит играть в " Чернобыль". Строит бомбоубежище, засыпает песком

реактор... Или нарядится пугалом, бегает за всеми и пугает: " О-о-о! Я -

радиация! О-о... Я - радиация! "

Его еще не было, когда это случилось".

" По ночам я летаю...

Летаю среди яркого света... Это не реальность, и не потустороннее. Это

и то, и другое, и третье. Во сне я знаю, что могу войти внутрь этого мира,

побыть в нем... Или остаться? Мой язык неповоротлив, дыхание неправильное,

но мне не надо там ни с кем разговаривать. Что-то похожее со мной когда-то

уже случалось. Но - когда? Я не помню... Меня распирает желание слиться, но

я никого не вижу... Только свет... Ощущение такое, что я могу его

потрогать... Какой я -- огромный! Я со всеми, но уже в стороне, отдельно.

Один. В самом раннем детстве я видел некоторые цветные изображения так, как

вижу сейчас. В этом сне... Наступает момент, когда я ни о чем другом уже не

могу думать. Только... Вдруг откроется окно... Неожиданный порыв ветра. Что

это? Откуда? Между мной и кем-то устанавливается связь... Общение... Но как

мне мешают эти серые, больничные стены. Как я слаб еще... Свет я закрываю

головой, потому что он мешает видеть... Я тянулся, тянулся...... Стал

смотреть выше...

И пришла мама. Вчера она повесила в палате икону. Что-то шепчет там в

углу, становится на колени. Они все молчат: профессор, врачи, медсестры.

Думают, что я не подозреваю... Не знаю, что скоро умру... А я по ночам учусь

летать...

Кто сказал, что летать легко?

Когда-то я писал стихи... Я влюбился в девочку, в пятом классе... В

седьмом открыл что, есть смерть... Мой любимый поэт Гарсия Лорка. Вычитал у

него: " темный корень крика". Ночью стихи звучат иначе. По-другому... Я начал

учиться летать... Мне не нравится эта игра, но что делать?

Моего лучшего друга звали Андрей... Ему сделали две операции и

отправили домой. Через полгода ждала третья операция... Он повесился на

своем ремешке... В пустом классе, когда все сорвались на урок физкультуры.

Врачи запретили ему бегать, прыгать, он считался лучшим футболистом в школе.

До... До операции...

У меня здесь было много друзей... Юля, Катя, Вадим, Оксана, Олег...

Теперь -- Андрей... " Мы умрем, и станем наукой", -- говорил Андрей. " Мы

умрем, и нас забудут", -- так думала Катя. " Когда я умру, не хороните меня

на кладбище, я боюсь кладбища, там только мертвые и вороны. А похороните в

поле..." -- просила Оксана. " Мы умрем..." -- плакала Юля.

Для меня теперь небо живое, когда я на него смотрю... Они там..."