Пояснения и методические рекомендации. При изучении текста «Песни о Роланде» следует: обратить внимание на художественные средства, используемые в жесте; исследовать гиперболы

При изучении текста «Песни о Роланде» следует: обратить внимание на художественные средства, используемые в жесте; исследовать гиперболы, повторы, переносы места действия, характер течения художественного времени, описание героев, вооружения, природы, изображение борьбы, боя спора.

Главным методологическим принципом анализа является проведение грани между фольклором и литературой.

М. М. Бахтин выделял три основных отличия эпопеи от романа:

1. Предметом эпопеи служит национальное эпическое прошлое, «абсолютное прошлое», по терминологии Гёте и Шиллера;

2. Источником эпопеи служит национальное предание (а не личный опыт и вырастающий на его основе свободный вымысел);

3. Эпический мир отделен от современности, т. е. от времени певца (автора и его слушателей), абсолютной эпической дистанцией. (1)

Эпическое произведение фольклора (героический эпос) и литературы (например, роман) стоят на совершенно разных законах и должны по-разному изучаться.

Главным отличием фольклорного и литературного эпических произведений является проблема авторства. Группа зарубежных исследователей во главе с французским академиком Ж. Бедье пытались доказать единоличное авторство «Песни о Роланде». Но большинство ученых отвергли такой подход, они говорят о «коллективном авторе», о «полуличном певце старой эпопеи» и т. д.

Из этого следует, что патриотизм и другие идейные достоинства «Песни о Роланде» не принадлежат отдельному автору. В «Песни о Роланде», как и вообще в героическом эпосе, представлена общественная оценка, не личный, а общенародный суд, при этом суд не столько современников певца, сколько народа легендарных времен, суд праотцов, поддержанный всеми последующими поколениями. Это вечный и абсолютный суд в восприятии средневекового человека, вот почему даже эпические герои страшатся его (см. стихи 1013-1014, 1466, 1515-1517).

Однако было бы ошибкой делать вывод о нетворческом характере деятельности певца. Сказителю не разрешалась вольность (т. е. Авторское начало), но зато и не требовалось точность. Фольклор не заучивается наизусть, поэтому отступление от услышанного воспринимается не как ошибка (так было бы при передаче литературного произведения), а как импровизация. Импровизация – обязательное начало в героическом эпосе. Выяснение этой его особенности приводит к выводу о том, что в эпосе иная система художественных средств, чем в литературе. Она определяется принципом импровизации и первоначально выступает не как художественная, а как мнемоническая система, позволяющая удерживать в памяти огромные тексты и, следовательно, строящаяся на повторах, постоянных мотивах, параллелизме, схожих образах, действиях. Позже выявляется и художественное значение этой системы, ибо постепенная универсализация музыкального мотива (речитатива) приводит к перестройке прозаической речи в стихотворную, систематизация ассонансов и аллитераций порождает сначала ассонансное созвучие или аллитерационный стих, а потом и рифму. Повтор начинает играть большую роль в выделении важнейших моментов повествования.

В «Песни о Роланде» повторяемость затрагивает все уровни (от звукового, словесного, композиционного до сюжетного, идейного). Повторяемость есть общий закон поэтики «Песни».

Исследуя вопросы поэтики «Песни», следует остановиться не на эпитетах, метафорах и других средствах, характерных для литературы, а на различных повторах – подленном поэтическом языке устных форм эпоса. Рассматривая образные средства, нужно выявлять, чем их использование отличается от употребления их в литературе. Возьмем один пример. В «Песни о Роланде» 16 раз встречается словосочетание зеленая трава. В литературном произведении слово «зеленая» нельзя было бы даже считать эпитетом. Но в фольклоре постоянный эпитет служит не для выделения предмета, а является способом усугубления, концентрация его родового качества, т. е. выступает в функции, прямо противоположной функции литературного эпитета. Трава может быть только " зеленой" и не как не высохшей, прямой, как лес может быть только темным, а не редким, гора высокой, ущелье глубоким и т. д.

Обнаруживаются две основные тенденции в изображении действительности, преломленной через древнее сознание: тенденцию симметричности и тенденцию несимметричности, неоднородности эпического мира.

Симметричность связана с эпико-импровизационной поэтикой «Песни о Роланде», построенной на вариативных повторах. Примеры симметричности мы находим в одинаковом устройстве двора Карла и Марсилия, одинаковом вооружении враждующих сторон, сходной организации советов, посольств и т. д., в общем языке противников, позволяющем понимать друг друга и на переговорах, и на поле битвы.

Но более важной, определяющей является тенденция изображать мир несимметричным, неоднородным, т. е. он предстает в освещении с одной позиции, и такой единственной точкой отсчета является позиция самого народа – создателя эпоса. Заметим, что силы в борьбе почти всегда не равны, героям приходится сражаться с превосходящими силами, с более мощным противником. 20 тысяч французов во главе с Роландом сражается против 400 тысяч мавров; Карл ведет 10 полков, в которых 350 тысяч воинов, на 30 полков язычников, в которых свыше 1.5 миллионов человек; Роланд в одиночестве сражается с 400 сарацинами; худощавый Тьерри бьется с огромным Пинабелем. Но сохраняющее естественные человеческие пропорции герои неизменно оказываются победителями или (если это второстепенные герои), погибая, наносят врагу большой урон.

Другое проявление неоднородности эпического мира – разная материальная плотность людей и предметов. Можно заметить тенденцию: тело француза обладает большой плотностью, чем тело араба. Мавр как бы пуст внутри, поэтому копье легко проходит через него и даже вышибает спинной хребет, меч разрубает мавра пополам (см. тирады 93, 94, 95, 97-100, 104, 106, 107, 114, 119, 124, 145, 259 и др.). Напротив, тела французов сравнительно непроницаемы. Неуязвимость тела героя и проницаемость тела его врага – очень древняя черта эпического мира (ср. бой Ахилла и Гектора, Кухулина и Фердиада). Особенно важен в этом отношении образ Роланда. Его тело как бы заколдованно для врагов (см. стихи 2155-2160).

Предельной материальной плотностью могут обладать и предметы (например, меч Роланда Дюрандаль).

В описании гибели героев вскрывается еще одна сторона неоднородности эпического мира, а именно аксиологическая неоднородность. Оливье был убит в спину, Готье и Турпен - брошенными в них копьями, в Ролана мавры мечут копья и стрелы. Итак, происходит разделение ударов на благородные (сверху и спереди) и неблагородные (сзади и издалека). Другой пример: мавры избирают для боя неблагородную позицию (ущелье дает им преимущество), войска же Карла ведут бой с войсками Балигана на огромном плоском пространстве. Неоднородность эпического мира выражается в том, что удар не равен удару, право – праву, бог – богу, все должно быть испытано на истинность. Гибнущие французы не отрекаются от своего бога, гибнущие арабы свергают своих богов. Два внешне равноценных права (вассальное и право на усобицу, государственное и родовое) испытываются божьим судом, и он показывает превосходство одного права над другим. Здесь обнаруживается источник победы героев над сильнейшим противником – правота (см. стихи 3366-3367).

В эпическом мире правота – не столько сознание верности своих действий, сколько материализованное качество, сросшееся с физической силой, с характером. Или, по-другому, правота – это само героическое состояние человека, именно поэтому даже все религиозные мотивы сосредоточены не на небе, а на состоянии правоты. Человек не зависим в эпическом мире от неба. Напротив, божество и природа подвергаются испытанию, играя зависимую (не от человека, а от его правоты) роль. Следует обратить внимание на образ природы. Она или испытывает героев (не равноценностью позиций в ущелье), или помогает им (день наступает, что бы начался правый бой, ночь – всегда как способ остановить бой), или скорбит о героях (см. тираду 110). Природа не отделена от человека.

Обратить внимание на различие эпического гиперболизма и литературной гиперболы. В литературе гипербола обычно служит для выделения какого-либо предмета, явления, характера, в народном же эпосе все гиперболизировано, и отдельная гипербола ничего не выделяет, она является лишь знаком общей концепции гиперболизированного мира.

Все особенности и свойства эпического мира «Песни о Роланде» (симметричность и неоднородность, гиперболизм и т. д.) наиболее ярко проявляются в сценах борьбы, битвы, поединка, спора. В «Песни о Роланде» борьба выступает как перманентное состояние эпического мира. Ни один из персонажей не участвует в бою впервые. До боя герой может жить сколько угодно (Карлу за 200 лет, Балиган старше Гомера и Вергилия и т. д.). В бою же мгновенно решается, жить ему или погибнуть. Конкретный персонаж часто не хочет сражаться, бороться: Марсилия не хочет биться с Карлом, Карл – с Марсилием, Ганелон боится опасного поручения, Роланд считает назначение его в арьергард изменой Ганелона, Оливье предлагает трубить в рог, чтобы избежать побоища, Карл в финальной сцене снова должен воевать (см. стихи 3999-4001). Персонаж вовлекается в бой становиться героем или врагом героя, выходит из боя, победив или погибнув, но бой продолжается.

Итак, борьба как перманентное состояние эпического мира, проявляясь только через человека и подвластные ему сферы. Не зависит ни от конкретных участников, ни от средств ее выделения, она носит неопределенно-личный характер. Этим можно объяснить мало понятную последнюю тираду «Песни о Роланде», которая противоречит как идее победы христианства над язычеством, так и сюжету, согласно которому бой велся со всеми силами языческого мира. Появление каких-то новых язычников, опять угрожающих христианам, объяснимо неустранимым, вечным состоянием борьбы в эпическом мире «Песни о Роланде» и неопределенно-личным характером этой борьбы.

Перейдем к проблеме героя и обратим внимание на то, что художественные средства в обрисовки отдельного человека еще не развиты, портрет не выделился из описания и оценки, обычно внешность героя слита с его вооружением его действием (облачение в доспехи), и в целом характеры главных героев представляют собой вариации общего типа эпического героя в его идеальном звучании. Герой еще не выделился из массы людей, его эмоциональная жизнь носит публичный характер (герои на глазах у всех плачут, рвут волосы, падают в обморок, гневаются, оскорбляются и т. д.), не предполагающий внутренних скрытых переживаний. Личное начало не признается. Герой (особенно король) редко принимает решение без совета (отсюда большая роль совета как элемента эпического повествования). Личное начало (как злое начало) торжествует в Ганелоне, однако он не утрачивает и внеличного, общественного начала. Двойственность поведения Ганелона во время посольства объясняется совмещением двух функций образа (как посол он должен провести переговоры, как изменник – изменить).

Обратимся к проблеме заменяемости героев. Функции и атрибуты даже важнейших героев передаются другим. После гибели Роланда Карл назначает на его место Гинемана. Однако со вступлением в битву Карла функция Роланда переходит к нему. Поэтому Гинеман уходит из повествования (гибнет – тирада 250), вся полнота героизации полководца и храбрейшего воина переходит к Карлу. Аналогично Марсилий замещается Балиганом и т. д.

Итак, неопределенно-личный характер эпического мира координируется с заменяемостью героев при сохранении их функции. Парадоксальный выход вытекает из фольклорного подхода к «Песни о Роланде»: этот памятник начал складываться задолго до битвы в Ронсевальском ущелье 778 г. Исторические события, люди, отношения накладывались на уже созданный эпический мир. Речь идет не о подстановке исторических имен в готовую поэму, а о том, что даже первый певец, начавший воспевать Роланда, не был автором поэмы, ибо вводил героев в существовавший уже в устном народном творчестве эпический мир, наделял песню уже существовавшей идеей, использовал систему художественных средств, позволявшую лишь варьирование, а не оригинальное творчество. Иначе говоря, до гибели Роланда уже сложилась опора для импровизации. Эта опора далеко не во всем совпадала с историческими событиями, но они не меняли ее, а сами подчинялись ей. Эпический мир древнее героев и уходит корнями в незапамятные времена. Естественно, необходимо учитывать развитие самого эпического мира за много вековую историю создания «Песни о Роланде».

Эпическое время выступает как «будущее в прошлом». Этот тип времени показывает огромное влияние не только на структуру, но и на саму логику эпоса. Причинно-следственные связи играют в ней незначительную роль. Главным принципом эпической логики является «логика конца» (обозначим ее термином «логическая инверсия»). Согласно логической инверсии, не Роланд погиб потому, что его предал Ганелон, а, наоборот, Ганелон предал Роланда потому, что тот должен погибнуть и тем навеки обессмертить свое героическое имя. Карл посылает Роланда в арьергард, потому что герой должен погибнуть, а плачет, посылая его, потому что наделен знанием конца.

Нужно особо отметить, что логическая инверсия полностью снимает тему рока. Не роковое стечение обстоятельств, не власть рока над человеком, а строгая закономерность испытания персонажа и возведение его на героический пьедестал или изображение его бесславной гибели – таков эпический подход к изображению действительности в «Песни о Роланде».