Утопическая инЖенерия Платона

Проанализировав платоновскую социологию, не­трудно представить его политическую программу. Ос­новные требования Платона можно выразить одной из следующих формул, первая из которых соответствует его идеалистической теории изменения и покоя, вторая — его натурализму. Идеалистическая формула такова: «Задержите все политические перемены!» Перемены — зло, покой божественен. Задержать все перемены можно в том случае, если государство создано как точная копия его оригинала, т.е. фор­мы или идеи города-государства. Если бы нас спросили, как этого достичь, мы могли бы ответить натуралистической формулой: «Назад к природе!» Назад к подлинному государству наших праотцов, самому древнему государству, построенному в соответствии с человеческой природой и потому стабильно­му. Назад к родовой патриархии времен, предшествовавших упадку, назад к естественному классовому господству немногих мудрых над многими неве­жественными.

Я полагаю, что из этих требований можно вывести все элементы полити­ческой программы Платона. Эти требования основаны на историцизме Пла­тона и их следует соединить с его социологическими учениями, касающи­мися условий стабильности правящего класса. Я имею в виду следующие основные элементы политической программы Платона:

(A) Строгое разделение на классы, т.е. правящий класс, состоящий из пас­тухов и сторожевых псов, следует строго отделить от человеческого стада.

(B) Отождествление судьбы государства с судьбой правящего класса. Ис­ключительный интерес к этому классу и его единству. Содействие этому единству, жесткие правила взращивания этого класса и получения им обра­зования. Надзор за интересами членов правящего класса, коллективизация, обобществление этих интересов.

Из этих основных элементов могут быть выведены остальные, например, такие как:

(C) Правящий класс обладает монополией на такие вещи, как военная доблесть и выучка, право на ношение оружия и получение любого рода об­разования. Однако он совершенно устранен из экономической деятельнос­ти и, тем более, не должен зарабатывать деньги.

(D) Вся интеллектуальная деятельность правящего класса должна подвер­гаться цензуре. Непрерывно должна вестись пропаганда, формирующая со­знание представителей этого класса по единому образцу. Все нововведения в образовании, законодательстве и религии следует предотвращать или по­давлять.

(E) Государство должно быть самодостаточным. Его целью должна бытьэкономическая автаркия: ведь иначе правители или будут зависеть от торгов­цев, или сами станут торговцами. Первая альтернатива подорвала бы ихвласть, вторая — их единство и стабильность государства.

По-моему, эту программу вполне можно назвать тоталитаристской. И, ко­нечно же, она основывается на историцистской социологии.

...В свете этой критики сторонник утопической инженерии, по-видимо­му, согласится с необходимостью основывать социальную инженерию на практическом опыте. Однако он будет утверждать, что мы никогда не узна­ем об обществе ничего нового, если будем испытывать отвращение к соци­альным экспериментам, так как только они могут наделить нас необходимым практическим опытом. Он может также добавить, что утопическая инжене­рия — это не что иное, как применение к обществу экспериментального ме­тода. Эксперименты нельзя проводить, не производя решительных перемен. Они должны быть широкомасштабными, так как одной из особенностей современного общества является огромная масса составляющих его людей. Поэтому, например, эксперимент по построению социализма не дал бы вер­ной информации, в которой мы так нуждаемся, если бы его ограничили рам­ками завода, деревни или даже района.

Подобные аргументы в поддержку утопической инженерии демонстри­руют предрассудок, столь же распространенный, сколь и порочный — что социальные эксперименты должны быть «широкомасштабными», что они должны затрагивать все общество, если мы хотим, чтобы условия экспери­мента соответствовали действительности. Однако частичные эксперименты можно проводить в соответствующих действительности условиях, в гуще общества, не выходя за рамки «узкого» масштаба, т.е. не революционизируя все общество. На самом деле мы постоянно проводим такие эксперименты. Введение новой формы страхования жизни, новых налогов, новой реформы системы уголовного права — все это социальные эксперименты, влияющие на все общество, но не перекраивающие его. Небольшой социальный экспе­римент проводит даже тот, кто открывает новый магазин или заказывает билет в театр. Все наше знание социальных условий основано на опыте, по­лученном в результате таких экспериментов. Сторонник утопической инже­нерии прав, когда настаивает на том, что эксперимент по построению соци­ализма не будет иметь большой ценности, если провести его в лабораторных условиях, например в отдельной деревне, так как он хотел бы знать, что при этом будет происходить со всем обществом. Однако даже этот пример пока­зывает, почему сторонник утопической инженерии ошибается. Он уверен, что, экспериментируя над обществом, мы должны перестроить всю его струк­туру, поэтому скромный эксперимент, по его мнению, означает полную пе­рестройку структуры маленького общества. Однако наиболее информативны такие эксперименты, которые проводят поэтапное изменение социальных институтов. Ведь только так мы можем выяснить, как вписать одни соци­альные институты в рамки, задаваемые другими социальными институтами, и устроить их так, чтобы они служили нашим намерениям. Только в этом смысле мы можем совершать ошибки и учиться на них, без риска того, что последствия тяжелого положения дел отобьют у нас желание будущих ре­форм. Утопический метод, далее, с необходимостью приводит к опасной догматической приверженности к схеме, ради которой приносятся бесчис­ленные жертвы. С успехом эксперимента могут оказаться связанными круп­ные личные интересы. Все это может лишить эксперимент свойств научной рациональности. Однако метод частных социальных решений позволяет проводить эксперименты вновь и вновь, допускает все новые реорганизации. Этот процесс, в конечном счете, может привести к разумному положению дел, когда политики начнут выискивать свои собственные ошибки — вмес-

то того, чтобы пытаться оправдаться или доказывать, что они всегда правы. Именно так, а не путем утопического планирования или исторических про­рочеств сфера политики сможет обогатиться научным методом, так как тай­на научного метода состоит всего лишь в готовности учиться на ошибках.

Я полагаю, что эти взгляды можно подкрепить, сравнив социальную ин­женерию, например, с технической. Сторонник утопической инженерии может заявить, что инженеры иногда планируют в целом очень сложные механизмы, и что их схемы порой затрагивают и заранее проектируют не только определенный вид механизма, но даже целый завод для его производ­ства. Я ответил бы на это, что в сфере техники инженер может все это делать потому, что располагает достаточным опытом, т.е. теориями, построенны­ми на основе метода проб и ошибок. Это означает, что он способен проекти­ровать, лишь уже совершив и исправив все возможные ошибки, или, иначе говоря, полагаясь на опыт, приобретенный благодаря применению частич­ных методов. Его новый механизм — это результат внесения в первоначаль­ный проект огромного количества небольших уточнений. Обычно сначала строится некая модель, и лишь после множества переделок различных ее частей инженер переходит к стадии, на которой составляются окончатель­ные планы для производства. Эти планы производства машины включают в себя огромное количество данных опыта, а именно — частичных улучшений, произведенных на старых заводах. «Оптовый» или широкомасштабный ме­тод срабатывает только тогда, когда мы располагаем огромным количеством экспериментальных подробностей, полученных благодаря применению ча­стичного метода, и он срабатывает только в пределах сферы этого опыта. Не многие фабриканты будут готовы перейти к производству нового двигателя на основе одной лишь схемы, даже если ее представил величайший эксперт, без того, чтобы предварительно создать модель и затем по возможности «усо­вершенствовать» ее с помощью мелких переделок.

Можно сопоставить мою критику платоновского идеализма с марксовой критикой того, что он называет «утопизмом». Общее в нашей критике — то, что мы оба требуем большего реализма. Мы оба полагаем, что утопические планы невыполнимы в том виде, как они задуманы, так как вряд ли какое-нибудь социальное действие может в точности привести к ожидаемым резуль­татам. (По-моему, это не обесценивает частичный подход, так как, применяя его, мы можем или, точнее, должны учиться и в процессе обучения менять свои взгляды.) Однако в марксовой и моей критике есть много различий. Маркс, выступая против утопизма, на деле обвиняет всю социальную инженерию — этого обычно не понимают. Он отвергает веру в рациональное планирование социальных институтов, считая ее в целом нереалистичной, так как общество должно развиваться в соответствии с законами истории, а не с нашими раци­ональными планами. Он утверждает, что мы можем лишь ослабить боль, со­провождающую рождение исторических процессов. Иначе говоря, он прини­мает радикально историцистскую установку, противоположную всей социаль­ной инженерии. Тем не менее, утопизм характеризуется одной особенностью, имеющейся и в платоновском подходе, — особенностью, против которой Маркс не выступает, хотя, быть может, именно она наименее реалистична из всего, что я здесь критикую. Я имею в виду не оставляющий камня на камне утопический размах, попытку перестроить общество в целом. Этот размах проистекает из убеждения, что надо дойти до самых корней социального зла,

что недостаточно тех мер, которые не распространяются на всю порочную социальную систему, если мы хотим «внести в мир порядочность» (по выра­жению Р. Мартена дю Гара). Короче говоря, это — бескомпромиссный ради­кализм. (Читатель заметит, что этот термин я использую не в привычном те­перь смысле «либерального прогрессизма», а в исходном и буквальном смыс­ле, — т.е. для того, чтобы охарактеризовать установку «копания до корня проблемы»). И Платон, и Маркс мечтают об апокалиптической революции, которая радикально преобразит весь мир.

Я полагаю, что этот размах, этот крайний радикализм платоновского и марксова подхода связан с их эстетизмом, т.е. с желанием построить мир, который не просто немного лучше или рациональнее нашего, но который свободен от всех его безобразий, не стеганка, кое-как залатанная одежка, а совершенно новое одеяние — действительно прекрасный новый мир. Их эс­тетизм вполне понятен. Я думаю, большинство из нас в действительности немного страдает от таких мечтаний о совершенстве. (Я надеюсь, некоторые причины этого станут яснее из следующей главы). Однако этот эстетический энтузиазм имеет ценность только в том случае, если его сдерживает разум, чувство ответственности, гуманное стремление помочь тем, кто нуждается в помощи. В противном случае это — опасный энтузиазм, способный пере­расти в форму невроза или истерии.

Сокращено по источнику: Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1: Чары Платона/Пер с англ. под ред. В.Н. Садовского. М.: Феникс, 1992. С. 123-160.

РАЗДЕЛ IV