Праязык и прародина

Праистория бурлила гигантскими миграциями, начиная с расселения Homo sapiens в верхнем палеолите. Пространственно-обширные культуры каменного века существовали благодаря постоянной коммуникации — не разовой миграции и даже не серии миграций, а движению как системе, в которой импульсы расселения и локальной адаптации сочетались с поразительной контактностью, сохранившей единство человечества как вида. Эпоха неолита тоже представляется временем больших передвижений: допускается также возможность увязать с неолитической революцией «лавинообразное распространение» ностратических языков и говоривших на них древнейших земледельцев, и скотоводов Переднего Востока. По другим глоттохронологическим расчетам, примерно в то же время, около 7 тыс. л. н., три основные североевразийские языковые семьи — индоевропейская, уральская и алтайская — существовали в виде праязыковых общностей (пранародов), которые вскоре начали распадаться то ли в ходе, то ли вследствие, то ли независимо от технологических преобразований неолита.

У многих народов выявляется несколько прародин или существенных связей с различными территориями. Если прародиной Homo, включая sapiens, была Восточная Африка, то общей прародиной народов Северной Евразии можно считать евразийскую горную цепь от Пиренеев до Хингана (Китай), с глубокой древности служившую главной магистралью переселений и контактов. Естественными пределами перемещений оказывались Европа и Восточная Азия.

Считается, что на этнической карте мира различаются две обширные зоны расселения народов «западного» и «восточного» происхождения.

Западная: европейское население, говорящее на нострических диалектах. К «западным» относятся языки Африки (банту и суданские), семито-хамитские, индоевропейские и другие, включенные в ностратическую надсемью, распространенную в Передней и Южной Азии, Европе и Северной Евразии.

Восточная: монголоидное население, относившееся к тихоокеанскому языковому стволу. «Восточная» языковая общность (тихоокеанский ствол) представлена сино-тибетскими, аустро-азиатскими (мунда и мон-кхмерскими) и аустронезийскими (малайско-полинезийскими) языками

Три основные семьи Северной Евразии — алтайская, индоевропейская и уральская — признаются отдаленно родственными на ностратической основе. Если понимать под родством не только генетическую кровную связь, но и стратегию близости (в том числе символическое родство как практику реального взаимодействия), то праистория этих семей может быть представлена не постепенным распадом на языки, а ритмом схождений и расхождений. В самом общем виде этот ритм определялся пиками динамики и статики: миграция вызывала интеграцию, оседание — ветвление языков.

Прародину индоевропейцев исследователи отыскивают по всему пространству западной Евразии, в том числе в Индии, центре Европы, на севере Европы, Балканах, в Передней Азии, Анатолии, европей ких степях, циркумпонтийской области. Каждая из основных версий — переднеазиатская, европейская и степная — по-своему убедительна и имеет веские основания.

1. Локализация индоевропейской прародины в Передней Азии соответствует реконструируемому в праязыке горному ландшафту, южной флоре и фауне, связям с семитскими и южнокавказскими языками, близости к древнейшим упоминаемым в источниках индоевропейским сообществам (хеттам, крито-микенским грекам), географически срединному положению между западными и восточными индоевропейцами. Именно здесь, согласно гипотезе, развивались выраженные в пра языке ранние технологии земледелия, пастушеского скотоводства, колесного транспорта.

2. Европейская версия исходит из факта заселенности континента народами индоевропейской семьи (за исключением уральцев на крайнем северо-востоке и загадочных басков на западе) с соответствующими топонимическими, археологическими, физико-антропологическими подтверждениями. Поиск эпицентра внутри Европы привлекает внимание к горным странам от Пиренеев до Альп, стойкому влиянию севера и юго-востока. Европа представляется исходным очагом древних культур, сыгравших заметную роль в распространении индоевропейцев от Атлантики до Азии.

3. Степная (курганная или древнеямная) гипотеза основана на интерпретации археологических культур больших пространств, прежде всего ямной в степях Европы, как полигона мощных миграций, благодаря которым индоевропейцы сумели столь широко расселиться и распространить свое влияние. Предполагается, что 6 тыс. л. н. скотоводы-протоиндоевропейцы начали походы из южнорусских степей в Европу и Переднюю Азию. Им «понадобилось менее одного тысячелетия, чтобы завоевать или ассимилировать ряд сельскохозяйственных балканских и центральноевропейских культур, а также подчинить своему образу жизни североевропейские племена охотников и рыболовов».

Как видно, три гипотезы по-разному мотивированы и выстроены: одна ищет южных ближневосточных корней, другая — оснований европейского долгожительства, третья — истоков экспансии и могущества. Парадокс научного поиска состоит в том, что исследователи пытаются максимально сжать прародину в пространстве и во времени. По распространенному убеждению, родство индоевропейских языков может быть объяснено только тем, что восходит к одному праязыку и единой прародине, где жили праиндоевропейцы до распада их языкового единства. Этот миг единства искусственно обособляется как точка отсчета, до и после которой все было иначе: до момента единства происходило его складывание, после — распад. Следуя нормам глоттохронологии, исследователи определяют возраст индоевропейского праязыка 7–8 тыс. лет.

12. Осёдлые и кочующие

Если Homo mobilis (человек движущийся) — явление изначальное, то человек оседлый — следствие поздней адаптации и культурной специализации. Однако именно оседлое земледельческое «возделывание» (cultura) приобрело значение «развития» и «культуры», придав всему неоседлому смысл дикого и враждебного. О. Шпенглер полагал, что «беспорядочные метания» скифов и других неисторичных племен столь же малозначительны и зоологичны, как поведение газелей в степях.

В каменном веке оседлость была отклонением от нормы. В соотношении «схемы зверя» и «схемы венеры» кочевание связано с мужскими стратегиями охоты и освоения пространства, оседание — с женскими стратегиями материнства и домашнего быта. Мужское поведение универсально в ориентации на внешнее пространство, женское — на дом, а их сочетание создает пульс жизнедеятельности каждой культуры. Амплуа мужчины в древности ассоциируется с охотой на крупных зверей, женщины — с собирательством, с чем связаны гендерные различия в пространственном мышлении и способности ориентации на местности. Становление земледелия как «собранного собирательства» было во многом развитием «схемы венеры», даже при условии соучастия мужчин. Мотивационно и технологически земледелие — искусственно локализованное собирательство, пространственное сближение промысла и быта, слияние в единый комплекс поля и дома. Возможно, первоначально точкой опоры этого комплекса был дом, в который собирался с округи урожай.

В исходных очагах земледелия люди обитали как в пещерах, так и на открытых стоянках. Если эмбрионом города считать пещеру, а истоки поведенческой модели горожанина видеть в «схеме венеры», то естественными признаками оседлости и крупных собирательско-земледельческих селений представятся фигурки пышнотелых женщин неолита, быстро расцветающая посудно-керамическая индустрия, растущие в размерах хранилища. В любом случае, живым богатством каждой «крепости» были женщины, которые копили и хранили все остальные богатства. По прихоти женщин, для женщин и во многом руками женщин строилась оседлая городская культура. Разумеется, она предполагала соучастие мужчин в качестве, с одной стороны, мужей–вождей–воинов–жрецов–торговцев, с другой — работников.

Оседлость по-своему способствовала развитию движения: многолюдные и зажиточные селения стали пунктами притяжения кочевых групп, создали вокруг себя новую географию миграций и контактов. В конкуренции за большие пространства по-прежнему соперничали маневренные группы охотников-воинов, но с появлением городов возникли «горячие точки» этой конкуренции, расширились и усложнились схемы движения. Если раньше охотники «выпасали» бродячих собирателей, то отныне появились их постоянные резиденции, которые было удобнее контролировать, но труднее оберегать от соперников.