БУНТУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК (1943—1951, опуб­ликована в 1951) — книга Камю

" БУНТУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК" (1943—1951, опуб­ликована в 1951) — книга Камю. Цель " Б.Ч." автор формулирует так: " Осмыслить реальность логического преступления, характерного для нашего времени, и тщательно изучить способы его оправдания. Это по­пытка понять нашу современность". По мысли Камю, выбор современного человека таков: " либо соответст­вовать эпохе убийства, либо отвернуться от нее". Проблематизируя суть современной эпохи посредством по­нятия " абсурд", Камю отмечает: "...когда пытаешься извлечь из чувства абсурда правила действия, обнару­живается, что благодаря этому чувству убийство вос-

принимается в лучшем случае безразлично и, следова­тельно, становится допустимым... Добродетель и злой умысел становятся делом случая или каприза". При этом, разграничивая логические и этические соображе­ния, Камю приходит к выводу, что " последним итогом абсурдного рассуждения является отказ от самоубийст­ва и участие в отчаянном противостоянии вопрошаю­щего человека и безмолвной вселенной". Раскрывая суть понятия " Б.Ч.", Камю пишет: " Это человек, гово­рящий нет", который " отрицая, не отрекается"; " это человек, уже первым своим действием говорящий да". Данное нет утверждает существование границы, за ко­торой лежит " область суверенных прав, ставящих пре­граду всякому на них посягательству". Или: именно подобным образом выясняется, что " в человеке есть нечто такое, с чем он может отождествлять себя хотя бы на время". Тем самым нередко сознание рождается у человека " вместе с бунтом". Полемизируя с сартров­ским тезисом о том, что у человека нет природы, неко­ей предустановленной сущности (" существование предшествует сущности"; проект человека, акт его вы­бора определяют его), Камю постулирует: " Анализ бунта приводит по меньшей мере к догадке, что чело­веческая природа действительно существует, под­тверждая представления древних греков...". Бунт взла­мывает бытие и помогает выйти за его пределы (разви­тие этой темы в философии постмодернизма — см. Трансгрессия). Согласно Камю (использующего так­же выкладки Шелера), бунтующий дух " с трудом нахо­дит свое выражение" в обществах, где неравенство слишком велико (касты Индии), либо в социумах, где равенство близко к абсолютному (первобытные племе­на). Его почва — общество, где " теоретическое равен­ство скрывает огромные фактические неравенства", т.е. общество западного типа. Общество, где человек твердо осознает свои права и — одновременно — где " фактическая свобода развивается медленнее, чем представления человека о свободе". Бунт — удел чело­века, живущего " до или после священного", требующе­го разумно сформулированных, а не мифологических ответов на свои вопросы. Камю констатирует: для че­ловеческого духа доступны только два универсума — универсум священного (или " благодати" в христиан­ской лексике) и универсум бунта. (По Камю, " возник­новение христианства отмечено метафизическим бун­том, но Воскресение Христа, провозвестие его второго пришествия и Царствия Божия, понимаемое как обе­щание жизни вечной, — это ответы, которые делают бунт бесполезным".) Внутреннее противоречие бунта в том, что " для того, чтобы жить, человек должен бунто­вать, но его бунт обязан уважать границы, открытые бунтарем в самом себе, границы, за которыми люди,

объединившись, начинают свое подлинное бытие". Ка­мю продолжает: " В опыте абсурда страдание индиви­дуально. В бунтарском порыве оно приобретает харак­тер коллективного существования [...] Я бунтую, сле­довательно, мы существуем". Осмысливая " метафизи­ческий бунт", автор " Б.Ч." фиксирует, что эго " восста­ние человека против своего удела и против всего миро­здания", такой бунт " оспаривает конечные цели чело­века и вселенной". Бунтующий раб, отрицая свой удел, вовлекает в этот конфликт и потусторонние силы: это не атеизм, это полемика с богами, это желание доказать им собственную правоту, а затем и свергнуть их. Ито­гом подобной социальной процедуры оказывается " ме­тафизическая революция": низложение Бога необходи­мо оправдать, компенсировать в посюстороннем мире. Как правило, новое царство людей без Бога отстраива­ется ценой " ужасающих последствий". В античном ми­ре, по мнению Камю, всегда личностно направленный бунт был невозможен. Мировидение древних греков не было упрощенным: они не усматривали пропасти меж­ду людьми и богами. " Греки никогда не превращали мысль в огражденный воинский лагерь". В западном мире история бунта " неотделима от истории христиан­ства". Причем такой бунт ведет историю от Бога Вет­хого Завета: с точки зрения Камю, " история бунта, ко­торой мы живем сегодня, является историей детей Ка­ина...". У Камю " Христос пришел разрешить две важ­нейшие проблемы — проблемы зла и смерти, а это и есть проблемы взбунтовавшихся". Иисус принял на се­бя и зло, и смерть. Бог Нового Завета, Бого-человек стремился создать посредника между Ним и челове­ком. Гностицизм пытался усилить эту интеллектуаль­ную линию, церковь же " осудила это усилие, а, осуж­дая его, она множила бунты". Камю подчеркивает: " Вплоть до Ницше и Достоевского бунтарская мысль обращается только к жестокому своенравному божест­ву, которое без всякого убедительного довода предпо­читает жертву Авеля дарам Каина, и тем самым прово­цирует первое в истории убийство. Достоевский в во­ображении, а Ницше на деле безгранично расширят поле бунта и предъявят счет самому богу любви...". По мысли Камю, первым бунтарем в интервале от гности­цизма до Ницше и Достоевского был де Сад, вынесший из бунта только " абсолютное нет" (см. Сад), а также Ш.Бодлер. Одна из проблем " Б.Ч." такова: подвергая Бога моральной оценке, человек убивает Бога в самом себе; отрицая Бога во имя справедливости сама эта идея превращается в абсурдную. Человек оказывается вынужден действовать сам. М.Штирнер подчеркивал, что всеобщая история суть многовековое посягательст­во на принцип " единственного", каковым выступает Я. Последнее стремились согнуть под игом таких абст-

ракций, как Бог, государство, общество, человечество. Далее, по схеме Камю, возник Ницше, а также тради­ции нигилизма и марксизма [см. Нигилизм, " По ту сторону добра и зла" (Ницше), " Смерть Бога", Марксизм]. Далее Камю на обширном историческом материале (Великая Французская революция, россий­ский террор конца 19 — начала 20 в., фашистские пе­ревороты в Западной Европе 20 в., социальные следст­вия мессианских пророчеств Маркса, революционный радикализм В.Ленина) анализирует проблему соотно­шения метафизического бунта и революций — человеко-, царе- и богоубийственных. Эти, последние, были обусловлены, по его мнению, творчеством " философов непрерывной диалектики", сменивших " гармоничных и бесплодных конструкторов разума". По мысли Камю, " революция, не знающая иных границ, кроме истори­ческой эффективности, означает безграничное рабст­во. [...] Если предел, открытый бунтом, способен пре­образовать все, а любая мысль, любое действие, пере­шедшее известную черту, становятся самоотрицанием, ясно, что существует некая мера вещей и человека. [...] Выявляя общую всем людям природу, бунт обнаружи­вает также меру и предел, лежащие в ее основании". Как пишет автор " Б.Ч.", " якобинская и буржуазная ци­вилизации полагают, что ценности выше истории: при этом оказывается, что ее формальная добродетель слу­жит основанием для гнусной мистификации. Револю­ция XX века постановляет, что ценности смешаны с историческим движением; таким образом, ее истори­ческий разум оправдывает новый вид мистификации". Как отмечает Камю, " человека нельзя считать полно­стью виновным — ведь не с него началась история; но и полностью невиновным его тоже не назовешь — ведь он ее продолжает. [...] Бунт же, напротив, настаи­вает на относительной виновности человека". Револю­ция 20 в. " не может избежать террора и насилия, тво­римых над действительностью... она моделирует дей­ствительность, исходя из абсолюта. Бунт же опирает­ся на действительность, чтобы устремиться на вечную борьбу за истину". Согласно Камю, " бунт беспрестан­но сталкивается со злом, после чего ему приходится всякий раз набирать силы для нового порыва. Человек может обуздать в себе все, чем он должен быть. И дол­жен улучшить в мироздании все, что может быть улуч­шено. [...] Но несправедливость и страдания останут­ся... искусство и бунт умрут только с последним чело­веком".

А.А. Грицанов

БУРБАКИ НИКОЛЯ (Bourbaki Nicolas) (1936)

БУРБАКИ НИКОЛЯ (Bourbaki Nicolas) (1936) — собирательное название группы французских матема­тиков, выпускников университета " Высшая Нормаль-

ная школа" (Париж), выступивших с концепцией (иду­щей от Д.Гильберта) построения математики с точки зрения принципов логики и аксиоматики теории мно­жеств Цермело-Френкеля (в доработке Бернайса и Геделя). Состав и численность группы Б.Н. не известны. Многотомный трактат Б.Н. " Элементы математики" (издаваемый с 1939) развивает аксиоматическую фор­мальную систему, долженствовавшую преобразовать главные направления математических наук в " частные аспекты общей концепции". В изложении давался только логический каркас (абстрактный и формализо­ванный) теорий. В основаниях изложения лежат опре­деляемые посредством аксиом иерархические структу­ры: топологические, порядка, группы и др. По Б.П., " единственными математическими объектами стано­вятся, собственно говоря, математические структуры" (" Архитектоника математики", 1948). М.Клайн о Б.Н. пишет, что " в целом свойственное этой группе стрем­ление рассматривать математику как науку о математи­ческих структурах идет навстречу определенным уст­ремлениям в современной прикладной математике, вы­ражающимся в росте значения математического моде­лирования внематематических феноменов". Классифи­кация математических наук на основе математических структур, данная там же, отличается от стандартной. Способ рассуждений в трудах Б.Н. — только " от обще­го к частному". По Б.Н., Д.Гильберту и А.Черчу, мате­матические понятия и их свойства существуют в неко­тором смысле объективно и потому познаваемы: мате­матическую истину открывают, а не изобретают; по­этому то, что эволюционирует, есть не математика, а лишь человеческое знание математики. При этом для Б.Н. основная проблема мира " состоит во взаимодей­ствии мира экспериментального и мира математичес­кого. То, что между материальными явлениями и мате­матическими структурами существует тесная связь — это, как кажется, было совершенно неожиданным спо­собом подтверждено... открытиями современной физи­ки, но нам совершенно неизвестны глубокие причины этого (если только этим словам можно приписать ка­кой-либо смысл), и быть может, мы их никогда не узна­ем". Согласно М.Клайну, " математику можно пред­ставлять как своего рода хранилище математических структур. Некоторые аспекты физической или эмпири­ческой реальности точно соответствуют этим структу­рам, словно последние " подогнаны" под них". Для Б.Н. логика, подчиненная аксиомам собственно математи­ки, " не определяет ни того, что такое математика, ни того, чем занимаются математики", а представляет со­бой " не больше и не меньше, как грамматику языка, ко­торым мы пользуемся, языка, который должен был су­ществовать еще до того, как могла быть построена

грамматика" (" Журнал символической логики", 1949). Ситуация с бесконечными множествами продемонст­рировала потребность новых модификаций логики при развитии математики. Применяя аксиому выбора и за­кон исключенного третьего, Б.Н. отвергали концепции Д.Гильберта, Рассела, Фреге и др. А по поводу непро­тиворечивости своих построений Б.Н. только лишь по­мечали в них, что все противоречия возможно преодо­леть способом, " позволяющим избежать всех возраже­ний и не оставляющим сомнения в правильности рас­суждений". По этому поводу Б.Н. также полагали, что " как показывает анализ исторического развития мате­матики, было бы неверно утверждать, что математика свободна от противоречий; непротиворечивость пред­стает как цель, к которой следует стремиться, как некое данное Богом качество, ниспосланное нам раз и на­всегда. С древнейших времен критические пересмотры оснований всей математики в целом или любого из ее разделов почти неизменно сменялись периодами не­уверенности, когда возникали противоречия, которые приходилось решать... Но вот уже 25 веков математики имеют обыкновение исправлять свои ошибки и видеть в этом обогащение, а не обеднение своей науки; это да­ет им право смотреть в будущее спокойно" ('Теория множеств"). Направление интуиционизма в математи­ке, о котором, как считают Б.Н., " математики вспоми­нают как о своего рода историческом курьезе", оказало существенное влияние на математические науки хотя бы одним уже только тем, " что заставило своих про­тивников, т.е. подавляющее большинство математиков, яснее осознать причины (одни — логического порядка, другие — психологического) их веры в математику" (" Очерки по истории математики"). По поводу все бо­лее и более нарастающей специализации в математиче­ских науках, Б.Н. писали, что многие из математиков " не в силах даже понять язык и терминологию своих собратьев, специальность которых далека от них. Нет такого математика,...который бы не чувствовал себя чужеземцем в некоторых областях огромного матема­тического мира; что же касается тех, кто подобно Пу­анкаре или Гильберту, оставляет печать своего гения почти во всех его областях, то они составляют даже среди великих редчайшее исключение" (" Очерки по истории математики"). Лидеры Б.Н. всегда деклариро­вали " антиприкладной" характер своей деятельности. Один из лидеров Б.Н., Ж.Дьедонне (Жан Александр Эжен Dieudonne, p. в 1906, окончил Эколь Нормаль в 1927, преподавал в Университетах Франции и США, член Парижской АН с 1968; основные направления на­учных интересов: алгебраическая геометрия, матема­тический анализ, спектральная теория операторов, то­пология, функциональный анализ), считая, что матема-

тика развивается в силу внутренних побудительных мотивов, на предупреждения " о гибельных последст­виях, которые математика неминуемо навлечет на себя, если откажется от применений к другим наукам", отве­чал, что " даже если бы математика насильно была от­резана от всех прочих каналов человеческой деятель­ности, в ней достало бы на столетия пищи для размы­шлений над большими проблемами, которые мы долж­ны еще решить в нашей собственной науке" (" Совре­менное развитие математики", 1964); впрочем, он здесь говорил только о чисто абстрактных областях, близких его научным интересам. Выражая полную уве­ренность в том, что любые возникающие проблемы ло­гики непременно когда-нибудь будут разрешены, Дьедонне утверждал, что " если когда-нибудь будет доказа­но, что математика противоречива, то скорее всего ста­нет какому правилу следует приписать полученный ре­зультат. Отбросив это правило или надлежащим обра­зом видоизменив его, мы избавимся от противоречия. Иначе говоря, математика изменит направление своего развития, но не перестанет быть наукой. Сказанное не просто умозаключение: нечто подобное произошло по­сле открытия иррациональных чисел. Мы далеки от мысли оплакивать это открытие, потому что оно вскрыло противоречие в пифагорейской математике, а, напротив, сегодня мы считаем его одной из великих побед человеческого духа". В докладе " Абстракция и математическая интуиция", сделанном Дьедонне на коллоквиуме " Математика и реальность" (1974, Люк­сембург), в традициях Б. на первый план были выведе­ны математические структуры, и большое внимание было уделено взаимопроникновению алгебры, арифме­тики и теории функций. Дьедонне также говорил там, что в математике нет одной интуиции (т.к. в больших математических конструкциях могут объединяться не­сколько интуиции), а в математике есть спектр разно­образных взаимодействующих между собой устано­вок. Математические интуиции не постоянны, т.к. " почти каждый год появляется незаурядный молодой математик, показывающий новый способ перенесения интуиции из одной области в область, совершенно от нее отличную... Прогресс интуиции... идет рука об ру­ку с прогрессом абстракции. Чем более абстрактно яв­ление, тем больше оно обогащает интуицию... Потому что абстракция удаляет из теории все несуществен­ное... Остался скелет, и в этом скелете вам иногда уда­ется увидеть структуры, которые иначе вам увидеть бы не удалось... Возможно, это мучительно для лиц, жела­ющих ее /интуицию — C.C.I постичь, но я не думаю что кто-то может этого избежать". Один из лидеров Б.Н., А.Вейль (Андре Weil, p. в 1906, окончил Эколь Нормаль в 1928, профессор Принстонского института

перспективных исследований, член Парижской АН с 1982; основные направления научных интересов: тео­рия непрерывных групп, абстрактная алгебраическая геометрия; ввел понятия " абстрактное алгебраическое многообразие" и " равномерное пространство") напи­сал математический раздел " Математическая теория брачных союзов" диссертации антрополога и филосо­фа Леви-Стросса " Элементарные системы родства" (1949). А.Вейль, утверждая, что " математика уже не есть то прежнее величественное творение человечес­кой мысли", однако полагал, что " для нас, чьи плечи ноют под тяжестью наследия греческой мысли, кто идет по стопам героев Возрождения, цивилизация не­мыслима без математики. Подобно постулату о парал­лельности, постулат о том, что математика выживет, утратил свою " очевидность". Но если первый постулат перестал быть необходимым, то без второго мы жить бы не смогли".

С.В. Силков