РИКЕР (Ricoeur) Поль (р. в 1913) — французский философ, профессор Сорбонны (1956), Страсбургского и Чикагского университетов, почетный доктор более чем 30 университетов мира.

РИКЕР (Ricoeur) Поль (р. в 1913) — французский философ, профессор Сорбонны (1956), Страсбургского и Чикагского университетов, почетный доктор более чем 30 университетов мира. В 1952 возглавил кафедру истории философии в университете Страсбурга. Уче­ник Марселя. Также особо отмечал влияние на собст­венное профессионально-нравственное становление Мунье и Гуссерля. Основные сочинения: " Карл Ясперс и философия существования" (1947), " Габриэль Мар­сель и Карл Ясперс. Философия таинства и философия парадокса" (1948), " Философия воли" (" Воление и без­волие" — 1950, " Конечность и виновность" — 1960, позже вышли в двух томах: " Человек погрешимый", " Символика зла. Об интерпретации. Очерки о Фрейде" — 1965), " История и истина" (1955), " Конфликт интер­претаций. Очерки о герменевтике" (1969), " Живая ме­тафора" (1975), " Теория интерпретации. Дискурс и из­быток значения" (1976), " Бытие, сущность и субстан­ция у Платона и Аристотеля" (1982), " Время и повест­вование" (в трех томах, 1983—1985), " От текста к дей­ствию. Очерки по герменевтике" (1986), " Школа фено­менологии" (1986), " Я — сам как другой" (1990), " Кни­га для чтения: 1. О политике" (1991), " Книга для чте­ния: 2. Страна философов" (1992) и др. Согласно Р., фундаментальной категорией философии выступает личность, являющая собой место порождения значе­ний, обусловливающих смысл человеческой культуры. Предлагая осмысливать феномены и явления мира в контексте их движения от прошлого — через настоя­щее — в будущее, Р. стремится вскрывать " археоло­гию" субъекта — его телеологию. Ориентируясь в про­цедурах постижения человека на (главным образом) психоанализ Фрейда, Р. интерпретирует последний как герменевтику, направленную на реконструкцию исход­ных желаний и влечений индивидуального " Я" посред­ством уяснения форм их сублимирования в культуре. Нижним пределом редуцирующего анализа природы индивида Р. полагает " изначальную волю" человека к бытию, фундированную переживанием осуществимос­ти не-бытия. Феноменологический анализ воли Р. осу­ществляет в модусе решения, действия и сочувствия.

Структура же " воления", по Р., предстает как индиви­дуальный проект, фундированный ответственным ре­шением. Мотивы же последнего коренятся, согласно Р., в изначальном, " безвольном" существовании. По мыс­ли Р., воля и " безволие" взаимно обратимы: желания и влечения осмысливаются исключительно через их со­прикосновение с волевым началом человека, которое они различным образом " тревожат" и " распаляют". Во­ля же, в ответ, вскрывает их смысл, адаптируя его для осуществления. Подобная динамика мотивации — ре­шения задает в схеме Р. основополагающий дуализм между телом-объектом и телом-субъектом (см. Тело). С точки зрения Р., существование индивида оказывается " диалогом многоформного безвольного начала — с его мотивами сопротивления, необратимыми ситуациями, на которые воля отвечает выбором, усилием и согласи­ем". Как полагал Р., мы подчиняемся телу, которым уп­равляем. При этом, как полагает Р., воля " по определе­нию своему" грешна и склонна заблуждаться: " сказать, что человеку свойственно ошибаться, значит сказать, что собственные границы ему не ведомы, что сущест­вует изначальная слабость, откуда зло и берет начало". Человек слаб именно в диапазоне собственной приро­ды — от конечности к бесконечности: " человек — это радостное " да" в рутине бесконечного". Осмысление же зла, порождаемого слабостью людей, возможно, по Р., только посредством покаяния в свете словесных ар­тикуляций. Согласно Р., человеческий опыт изначально принадлежит сфере языка, поэтому культурное творче­ство необходимо символично по форме своей (ср. символотворящее либидо у Фрейда, трансформирующее человека из биологического существа в " генератора" культурных значений). Символ, по Р., суть иерархия значений, в границах которой первичный смысл (до­полнительно " нагруженный") проясняет иносказатель­ный, вторичный смысл, могущий быть эксплицирован лишь в контексте смысла исходного. (" Символом я на­зываю любую сигнификативную структуру, прямой, из­начальный, литературный смысл которой отсылает к другому смыслу, непрямому, фигуративному, прибли­зиться к которому можно лишь через первый".) В дей­ствительности символа Р. видит два сопряженных век­тора его истолкования: телеологический (обращенный в будущее — функция " духа") и археологический (функция бессознательного). По мысли Р., "...есть ли хоть один сон, который хоть намеком не пророчил бы какой-нибудь разворот в наших конфликтах? И, наобо­рот, есть ли хоть один великий символ в искусстве и ли­тературе, который бы не погрузил нас в пучину архаи­ки конфликтов и драм, индивидуальных или коллектив­ных, нашего младенчества? Не в том ли истинный

смысл сублимации, чтобы родить новые смыслы, моби­лизуя древнюю энергию в архаичных одеждах? ". Р. подчеркивает, что если " философ картезианского по­кроя знал, что вещи вызывают сомнения и не всегда та­ковы, какими кажутся... то относительно сознания та­кого сомнения нет; в нем смысл и сознание смысла сов­падают". " Школа подозрения", созданная, согласно Р., усилиями Маркса, Ницше и Фрейда, разрушила веру в сознание: у Маркса сознание обусловлено бытием, у Ницше сознание может быть разоблачено посредством постижения " воли к власти", у Фрейда " сознательное" деформировано " оно", " сверх-Я" и самой действитель­ностью. Р. разработал оригинальный вариант герменев­тический философии, находящейся на пересечении ре­флексивной философии, феноменологии и аналитичес­кой философии языка. Идея достижения абсолютной прозрачности " Я", развивавшаяся рефлексивной фило­софией от Декарта до Канта, должна быть дополнена, по Р., с одной стороны, понятиями интенциональности и жизненного мира (Lebenswelt), а с другой — герме­невтическим вопрошанием: " что значит понимать? ", которое осуществляется до вопроса о смысле текста или иного объекта герменевтического анализа. Кроме того, сама эта возможность взаимодействия показыва­ется Р. в сравнительном сопоставлении герменевтики и феноменологии, вскрывающем их сущностное сходст­во в решении ряда проблем. Так, понятие интенцио­нальности (т.е., в конечном счете, примата сознания о чем-то над самосознанием) приводит феноменологию, по мысли Р., к размыванию проекта радикального само­обоснования и постулированию горизонта " жизненно­го мира", который всегда предполагается и никогда не дан. Но такое основоположение " жизненного мира" оказывается аналогично герменевтическому ходу по переориентации внимания от процесса истолкования к вопросу " что значит понимать? ", т.е. к проблеме само­го понимания. Кроме того, постхайдеггерианская гер­меневтика онтологизирует толкование и трактует ин­терпретацию как прояснение изначального онтологиче­ского понимания, присущего человеческому существу как " брошенному в мир". Таким образом, перед субъ­ект-объектным разрывом существует более фундамен­тальное отношение — онтологическое. Поэтому и фе­номенологическая " редукция" в эпистемологическом плане оказывается производной. Субъект-объектное дистанцирование уже предполагает онтологическую причастность — поскольку человек есть в мире до то­го, как становится субъектом. На такой презумпции первичности " бытия-в-мире" Р. строит " эпистемоло­гию нового понимания", которая выражается в положе­нии о том, что " не существует понимания самого себя,

не опосредованного знаками, символами и текстами. Таким образом, понимание, по Р., должно разворачи­ваться в двух равноправных процессах: восстановле­нии интенции автора как " имени собственного" по от­ношению к значению интерпретированного текста и равного внимания к субъективности читателя, одновре­менно и зависимой от текста, и активной. Учитывая он­тологические претензии такой герменевтики (отказав­шейся от презумпции субъективости), задача теперь ставится как реконструкция внутренней динамики про­изведения, обусловливающей его структурацию и, с другой стороны, — проекции произведения вовне, по­рождения " предмета" текста. Истолкование как диалек­тика понимания и объяснения на уровне имманентного " смысла" текста позволяет, по мнению Р., избежать двух крайностей: 1. Иррационализма непосредственно­го понимания, основанного на романтической иллюзии конгениальности субъективностей автора и читателя; 2. Позитивистского представления о замкнутой тексту­альной объективности, независимой от читательской активности и сводящей интерпретацию к экспликации абстрактных языковых кодов. Эпистемологически спо­соб обитания, бытия-в-мире может быть схвачен, как полагает Р., в языковом опыте через исследования " ре­ференции" метафорических выражений и повествова­тельных интриг, что позволяет придать онтологическо­му ракурсу онтологическую точность. Р. показывает, что метафора основана на действии " семантической инновации" — присвоении логическим субъектом ра­нее несоединимых с ним предикатов. В основании та­кого нового семантического пространства лежит интел­лигибельная матрица " продуктивного воображения". И подобно тому, как на уровне фразы семантическая ин­новация порождает " живую метафору", на уровне про­тяженного дискурса возникает сочиненная " интрига" как разворачивание творческой способности языка и продуктивного воображения в интригообразовании. Понимание поэтому оказывается воспроизведением дискурсивной операции, лежащей в основе семантиче­ской инновации. Объяснение (знаковая комбинация) тем самым основано более фундаментальной способ­ностью дискурса к инновации и продуктивным вообра­жением. Опираясь на теорию " непрямой референции" Р. Якобсона, Р. показывает, что метафора и интрига (по­эзия и история), в своем языковом существовании ос­вобождаясь от функции непосредственного дескрип­тивного описания реальности, тем не менее схватыва­ют более глубокие пласты значений и смыслов посред­ством " упорядоченного сдвига привычных значений слов" и выходят к горизонту " жизненного мира". Ана­лиз референциальных функций метафорических выра-

жений и повествовательных интриг обогащает, тем са­мым, постхайдеггерианскую герменевтику толкования онтологического статуса человека в мире точностью аналитических методов изучения языка. Во время чест­вования Р. в Католическом университете (Nimega) тео­лог-доминиканец Э.Шиллебекс отметил: " Будучи фи­лософом во всей полноте ответственной мысли, Рикер не оставляет за скобками экзистенциал своей веры, ибо для него верить — значит толковать. Но чтобы интер­претировать, следует понимать послание".

В. В. Софронов, A.A. Грицанов