Шесть проповедей

(«VOLKSSTAAT» 1870—1875)

[12—17] Любезные сограждане! Принципы социал-демокра-
тии содержат в себе материал для новой религии, которая, в от-
личие от прежних религий, желает быть постигнута и понята
не только чувством и сердцем, но и умом...

«Бог», т. е. Добро, Красота, Святыня, станет человеком,
снизойдет с небес на землю, но не как в старину, с помощью чуда,
а естественным, земным путем...

До сих пор религия была делом пролетариата. Теперь же,
наоборот, дело пролетариата начинает становиться религиозным,
т. е. таким, что оно захватывает верующих всем сердцем, всей
душой, всеми чувствами и помыслами...

Наши противники — книжники и фарисеи старого завета —
приходят и уходят вместе с догмами своей веры; они не способны
к действительному освобождению, они бесповоротно осуждены.
Тот же, кто стоит на почве науки, подчиняет свое суждение
фактам; он ученик нового евангелия. Противоречие между верой
и знанием, между старым и новым заветом существует не только
с времен социал-демократии...

«Даже в цепях рожденный — свободен человек». Ну, нет!
В цепях рождается человек, но свободу он должен себе завоевать.
Самые тяжелые цепи, самое сильное ярмо наложила на него
природа. Против ее невзгод человек борется с начала дней своих.
Он должен отвоевать у нее одежду и пищу. С плетью потребно-
стей стоит природа за его плечами, и ее милостью и немилостью
создается и рушится все его величие. И только потому религия
могла получить такое влияние, что она обещала освобождение
от этого рабства...

Религия культивировалась и освящалась с таких давних
времен, что даже те, кто давно отказался от веры в некоего
персонифицированного бога, некоего верховного хранителя рода
человеческого, все же не желают оставаться без религии. В угоду

этим консерваторам оставим старое название за новой сущностью.

Это не только уступка, которую мы делаем предрассудку для
того, чтобы легче побороть его, но название, оправданное самой
сущностью. Религии не более и не менее различаются между
собой, чем все они, вместе взятые, отличаются от антире-
лигиозной демократии. Все они имеют одно общее стремление —
освободить страждущее человечество от его земных печалей,
привести его к пониманию добра, красоты, права, божества.
Да, социал-демократия постольку истинная религия, единая
дарующая блаженство церковь, поскольку она стремится к общей
цели не фантастическими путями, не мольбами, желаниями,
вздохами, а реальным, деятельным, действительным и истинным
путем, путем общественной организации физического и умствен-
ного труда...

Речь идет об освобождении рода человеческого в самом по-
длинном значении этого слова. Если вообще есть что-нибудь
святое, то здесь перед нами — святая святых. Это не фетиш,
не ковчег завета, не святилище и не чудовище, но настоящее,
осязаемое благо всего цивилизованного человечества. Это благо,

или святыня, не выдумано, не явилось откровением, оно выросло
из накопившегося труда истории. Как из грязи мастерской, из
затраченного материала и пота рабочего создается, сверкая и
блистая великолепием, новый продукт, так из тьмы варварства,
из рабства народа, невежества, суеверия и нищеты, из плоти и
крови людской, сверкая и сияя светом познания и науки, выросло
богатство настоящего. Это-то богатство и составляет прочный
фундамент для социал-демократической надежды. Наша надежда
на избавление построена не на мистическом идеале, а на проч-
ном материальном основании...

Что дает народу право не только верить в освобождение от
тысячелетних мучений, но и видеть его, деятельно стремиться
к нему — это феноменальная продуктивная сила, удивительная
производительная способность его труда...

[19] Справедливо, что человек и ныне еще находится в зави-
симости от природы. Не все еще препятствия преодолены. Куль-
туре все еще остается много дела, можно даже сказать, что ее
задачи беспредельны. Но в известной мере мы уже господа по-
ложения: мы знаем оружие, которым можно победить, мы знаем
метод обращения дикого зверя в полезное домашнее животное.
От молитвы и долготерпения мы перешли к мышлению и созида-
нию...

[21—22] Конечно, все еще открываются новые заводы и пол-
ным ходом работают существующие, конечно, все еще строятся
железные дороги, возделывается земля, открываются пароход-
ные линии, каналы, новые рынки сбыта. Истина скрывается
еще под личиной своей противоположности. Волк рядится в овечью

шкуру. Но тот, кто имеет глаза, чтобы видеть, тот замечает
общую тенденцию, несмотря на отдельные противоречия, тот ви-
дит перепроизводство, видит перебои в работе промышленности,
несмотря на все еще дымящиеся трубы. Что не идет тем темпом,
каким оно по своей природе должно идти, то хромает. И кто мог
бы отрицать, что налицо есть потребность и сила удвоить, ут-
роить, удесятерить производство? Пусть тут и там улучшается
земледелие, совершенствуется какая-нибудь машинка, но в об-
щем и целом развитие останавливается перед проблемой по-
требления...

О, вы, близорукие и бессердечные, вы, которые
не можете отказаться от своей причуды — размерен-
ного, органического прогресса! Разве вы не видите,
что все ваши либеральные затеи превращаются в ни-
чтожные пустячки, потому что на очереди стоит вели-
кое дело социального освобождения? Разве не можете
вы понять, что миру должна предшествовать борьба,
созиданию — разрушение, планомерной организации —
хаотическое нагромождение вещей, буре — затишье и
общей разрядке — буря? Ни освобождение различных
народов, ни эмансипация женщины, ни переустройство
школы и системы воспитания, ни уменьшение налогов
и армий, ни одно из требований времени не может
быть выполнено раньше, чем падут цепи, которые
приковывают рабочего к бедности, невзгодам, нищете.
История остановилась, потому что она собирается
с силами перед большой катастрофой...

II

[23—28] Мы нашли в социал-демократическом движении
новую форму религии постольку, поскольку она имеет с рели-
гией одну общую цель — освободить род человеческий от нищеты,
с которой, беспомощный, он должен был начать борьбу за свое
существование в мире невзгод...

Религия культивировала дух. Но какой смысл могла бы иметь
подобная культура, если бы она не служила тому, чтобы посред-
ством духа культивировать реальный мир — материю?! Я от-
лично знаю, любезные мои слушатели, что христианство отри-
ца ет этот единственный, истинный, земной смысл своего суще-
ствования; я хорошо знаю, что оно утверждает, будто его цар-
ствие не от мира сего и что его задача в спасении нашей
бессмертной души. Но мы также хорошо знаем, что не всегда
достигаешь, чего хочешь, и действительно делаешь не всегда то,

что предполагаешь. Мы понимаем разницу между тем, кто мы
на самом деле, и тем, кем мы хотим казаться. И особенно матери-
алист-демократ привык к тому, чтобы оценивать людей не по

осколкам их собственных мыслей, а по тому, что они на самом
деле представляют собой в реальной действительности. Дейст-
вительной и осуществленной цель религии становится только
через посредство материальной культуры, культуры материи.
Труд назвали мы спасителем и освободителем рода человече-
ского. Наука и ремесло, умственная и физическая деятельность —
только два различных воплощения одной и той же сущности.

Наука и ремесло, как бог-отец и бог-сын, только два образа
одного целого. Я назвал бы эту истину кардинальной догмой
демократической церкви, если демократию можно вообще на-
звать церковью, а разумное познание — догмами. Наука до
тех пор была пустой спекуляцией, пока она не дошла до созна-
ния, что для мышления, изучения, понимания необходим веще-
ственный объект, осязаемый предмет...

Наука дедов носила в большинстве случаев умозрительный
характер, т. е. они пытались ее создать одним только мышлением
без содействия чувственной действительности, без помощи на-
копленного опыта...

Взаимное проникновение этих двух форм труда в течение сто-
летий привело, наконец, человечество к тому месту, на котором
заложен отныне фундамент храма демократии. Он заключается
в мощи нашего материального производства, в современной про-
изводительной силе промышленности. Но не будем подразуме-
вать при этом только одну духовную силу. Накопившиеся путем
исторического развития до нашего времени результаты труда
состоят не только в духовных или научных приобретениях,
не только в одном умении, но еще больше в наличности матери-
ального богатства, поскольку это последнее является необходи-
мым орудием современного труда...

Однако вернемся к учению нашей социал-демократической
церкви, которая считает накопленные богатства, как матери-
альные, так и духовные, своим краеугольным камнем...

Подобно тому, как различие между единством и разно-
образием в природе вещей фактически объединено в одно целое
и преодолено, — точно так же социальная жизнь будущего
должна дать людям одинаковое общественное положение и зна-
чение, одинаковое право на пользование личной жизнью, не

ли шая их, однако, тех различий, которые каждому укажут его
осо бое пр извание и позволят каждому стать счастливым на свой
собственный лад...

[31—32] Древнее, феодальное и современное бур-
жуазное рабство суть прогрессивные шаги к органи-
зации труда...

Если считать, что религия состоит в вере в над-
или внеземные материальные силы и существа, в вере

в высших богов и духов, то демократия не имеет ре-

лигии...

На место религии демократия ставит гуманность...

III

[33—43] В религии, как и в демократии, мы находим общее
стремление к освобождению. Но мы видим, что в этом отношении
демократия идет дальше и ищет освобождения не в духе, но
с помощью человеческого духа собственно в плоти, в реальной,
материальной действительности...

«Имущие и образованные», которые заботятся об истине и
науке только постольку, поскольку они служат накоплению
их сокровищ и сохранению привилегий, представляют собой
действительных мерзких материалистов, которым ничто не до-
рого, кроме эгоистических забот о собственном желудке и
холеном теле...

Однако либерализм так же мало серьезно относится
к вере, как и к неверию. Благодаря своему привилеги-
рованному социальному положению, он осужден на
то противное безучастие, на индифферентизм, который
ни холоден, ни горяч. Их религиозное франкмасонство,
их протест против суеверия — всякая вера есть суе-
верие — не могут быть искренни, потому что религиоз-
ное воспитание народа — могучая поддержка их со-
циального господства...

Если народ ничему не верит, кто же тогда будет
освящать нашу собственность и поставлять пушечное
мясо отечеству?

Ремесленник-мещанин, который замечает и чувст-
вует, как промышленные новшества выбивают его из
седла, ничего не знает и знать не хочет об откры-
тиях и изобретениях науки. То же самое происходит
с «имущими и образованными» в вопросах религии.
Они имеют обыкновение говорить: если нельзя дока-
зать истину религии, то противное доказать еще труд-
нее. Так как их интерес идет вразрез с этой наукой,
они не знают и не хотят знать, что вот уже почти

полстолетия, как Фейербах ясно и окончательно дока-
зал, что всякая религия есть замена человеческого
невежества...

Цель и требования исторического развития заклю-
чаются в стремлении к тому, чтобы предоставить все
наличные материальные факторы и силы на службу
человеческих потребностей, использовать природу, со-
здать в мире стройную систему с помощью нашего

духа...

И тот же естественный инстинкт, который сотворил
мир, исторически создал также его высший продукт —
наделенный разумом genus homo *. Как уже было ска-
зано, развитие это состоит в том, чтобы сделать разно-
образные проявления природы и мира понятными че-
ловеческому разуму...

Не вещи, которые чтит религия, презренны сами
по себе, но презренна религиозная манера, не знающая
границ в своем почптании...

Чем ниже ступень развития идеи божества, тем она
конкретнее, и чем современнее формы религии, тем пу-
танее, тем извращеннее религиозные идеи. Историче-
ское развитие религии характеризуется ее постепенным
распадом...

Для людей просвещенных, прогрессивных, благо-
словенное имя божие право же не более, чем буква А,
начало в азбуке их мировоззрения. Раз перешагнув
начало, мир беспрепятственно и сам по себе движется
равномерно вперед. Все в мире естественно, только
начало мира кажется этим нехристианским христианам
неестественным, или божественным. Поэтому они не хо-
тят отказаться от веры в существование бога, — веры,
которая кстати, как уже было указано выше, имеет
благую цель держать в узде «необразованных»...

Последняя и следовательно самая сильная опора
для непредубежденных в общем умов — не поддаю-
щаяся отр ицанию целесообразность природы, или миро-
здания. Кто станет отрицать удивительный порядок
естественных явлений, их гармонию, организацию или
планомерность? Не говоря уже о бесчисленном ко-
личестве устарелых единичных примеров, вроде тех

N B

* — человеческий род. Рев.

зеленых, голубых и пестрых кукушечьих яиц, всегда
подходящих по цвету и величине к яйцам тех птиц,
которым кукушка их подсовывает, на каждом шагу
сказывается всеобщая разумность, которая всем, что
живет и дышит, ползает и летает, будь то материя,
животное или человек, распоряжается как целесооб-
разным звеном целого...

Существует невежественная манера, от которой,
однако, так бесконечно трудно отказаться, именно —
измерять внешний мир масштабом своего внутреннего
мира. Оттого что человек преследует свои цели с по-
мощью воли и сознания, он предполагает, что и за
всеобщей целесообразностью природы скрывается по-
добное ему существо с сознанием и волей. Там, где
свободомыслие развито настолько, что уж нельзя го-
ворить об олицетворенном божестве, он все же не может
отказаться от философской мистики, которая расска-
зывает сказки о воле и представлении бессознательных
вещей, о философии бессознательного.

Нельзя отрицать факта, что в мертвой материи жи-
вет животворящее стремление организовываться и что,
следовательно, материальный мир не мертв, а жив.
О его воле и цели можно говорить только сравнительно.
Однако эта всеобщая разумность лишь смутно про-
является в инстинкте животных и получает чистое,
определенное выражение только в функции человече-
ского мозга, другими словами, в нашем сознании.

Точно так же, как нельзя назвать сумерки, сколько бы
при этом ни было света, ясным днем, так же мало вне-
человеческая целесообразность, воля, представление
или разум природы заслуживают этих названий. Если
я позволил себе прежде, уважаемые сограждане, го-
ворить об этом, то только с определенным намерением
дискредитировать в конце концов эту манеру выра-
жения. Без сомнения, разум имеется в естественных

религиозной помощи, мог

вещах.

явиться на свет одаренный разумом человек? Кто
признает разум, этот рычаг всякой системы и целесооб-
разности, за естественный продукт, тот не может не
пр изнать систематическую целесообразность природы.

Но тем не менее дух человека есть единственный дух.
Ни разумность в движении звезд, ни в яйцах кукуш ки,
ни здравый смысл в конструкции пчелиного улья,

головы муравья или обезьяны, — только высшая сила,
сознание, дух или разум в виде функций человеческого
мозга заслушивает этого названия.

Наги дух — высшее духовное существо. Однако не бой-
тесь, благоговейные, т. е. внимательные слушатели,
что мы поставим его на высокий пьедестал религиозного
божества. Высокое и низкое в смысле действительности
значит только более или менее организованное. Чем
менее самостоятельны части какой-либо вещи, чем ин-
тенсивнее они функционируют как органы, сообщаясь
с другими частями целого, тем выше стоит последнее
в естественном порядке вещей. Наше сознание есть
общий центральный орган, универсальное средство об-
щения. Но то, что оно есть, оно есть не само по себе,
как господь бог, но, по демократическому понятию,
только в связи с другими вещами. Ученые а 1а Фогт
много спорят о том, что различно по степени и что
абсолютно различно, о том, составляют ли люди и
обезьяны два мало различных вида, или два совер-
шенно различных рода...

IV

[44—50] Собственно говоря, это поповский прием —
обращаться к вам, мои уважаемые товарищи, с высоты
амвона. Амвон, христианство, религия — все это вещи
и названия, которыми столько уже злоупотребляли,
что правдивому человеку должно быть противно при-
ходить с ними в какое бы то ни было соприкосновение.
Тем не менее необходимо подойти к ним как можно
ближе, чтобы разделаться окончательно со всем этим.
Чтобы выкинуть из храма нарушителя тишины, его
приходится об нимать. Такова уж диалектика жизни...

Пусть даже христианство и социализм имеют до-
вольно много общего, тем не менее тот, кто сделал бы
Х риста социалистом, по праву заслуживал бы на-
зв ания вредного путаника. Не достаточно еще знать
общее сходство вещей — следует также узнать их раз-
личия. Не то, что социалист имеет общего с христиа-
нином, но то, что в нем есть особенного, что его отли-
чает от последнего — вот предмет нашего внимания.

Недавно христианство было названо религией раболе-
пия. Этo действительно самое удачное его обозначение.
Раболепна, конечно, всякая религия, но христианская
религия самая раболепная из раболепных. Возьмем

наудачу какое-нибудь обычное христианское изрече-
ние. На моем пути стоит крест с надписью: «Сжалься,
милосердный Иисусе! Святая Мария, молись за нас!»
Тут пред нами безмерное смирение христианства во
всей его жалкой ничтожности. Ибо тот, кто таким
образом возлагает все свои надежды на жалость, тот
поистине жалкое создание...

Мы, нерелигиозные демократы, имеем то преиму-
щество, что мы ясно сознаем положение вещей...

Разве первые христиане хотели уйти из мира?
Разве не ожидали они скорее, что Христос, как могучий,
победоносный царь, сойдет к ним на землю, чтобы суще-
ствующий дурной земной порядок заменить иным,
лучшим, но все же земным порядком? Так говорит
софист-резонер, которому дола нет до правды, а только
хочется украсить свою свободомыслящую половинча-
тость и трусость звонким именем религии и христиан-

ин не желаем поддерживать трусость, которая хочет
представить отпадение от веры как восстановление
истинного христианства и таким образом не желает
отказаться от имени. Дискредитировать название необ-
ходимо для того, чтобы уничтожить само дело...

То, что христианство имеет истинного, например,
умерщвление плоти как хорошее противоядие против
внебрачных вожделений, или стоящую выше национа-
лизма любовь ко всему человечеству, этого социал-демо-
кратия не хочет отрицать. Наоборот, она твердо дер-
жится этого, если бы даже остальной мир озверел от
ненависти к французам. Она не желает только, по-
добно христианству или вообще религии, выдавать
мирскую истину за небесную святыню...

Мы также хотим любить врага, делать добро тем,
кто нас ненавидит, но только тогда, когда враг,
безвредный, повержен во прах. И мы скажем вместе
с Гервегом:

Одна любовь нас не спасет,
Не принесет нам счастья, —
Пусть ненависть своим мечом
Разрубит цепи рабства.

Довольно нам уже любви!
Она нас не избавит:
Мы с ненавистью на врага
Должны свой меч направить.

[51 —56] Научная свобода, которая все вещи л все ка-
чества подчиняет благу человека, есть вполне антирели-
гиозная свобода. Религиозная истина в том именно и
заключается, что она какое-либо естественное, мирское
качество неестественно возвышает до небес, вырывает
его из живого потока жизни и обрекает его на застой
в этом религиозном болоте.

Таким образом, уважаемые товарищи, когда я
простую истину часто называю «научной», то этим
самым я лишь хочу сказать, что научная истина также
называется мирской, или простой. В этом пункте необ-
ходима ясность потому, что научная поповщина серьез-
нейшим образом стремится пособить религиозной по-
повщине. С самым грубым суеверием мы бы очень
скоро справились, если бы уродливая половинчатость
не старалась всюду заполнять собой пробелы науки.
Прежде всего таким пробелом является незнакомство
с теорией познания, непонимание человеческого духа.
Как грозные явления природы делают лапландца или
жителя Огненной Земли суеверным, так и внутреннее
чудо нашего мыслительного процесса скручивает про-
фессора в бараний рог суеверия. Самые просвещенные
вольнодумцы, которые отказались уже от религии и от
имени христианина, все еще вязнут в болоте религиоз-
ного невежества, пока они не отличают ясно религи-
озную истину от простой, пока познавательная способ-
ность, этот орган истины, для них темная область.
После того, как все небесное было материализовано

наукой, профессорам не оставалось ничего больше,
как возвести до небес свою профессию — науку. Ака-
демическая наука должна, по их мнению, быть иного
свойства, иного характера, чем, например, наука кре-
стьянина, красильщика, кузнеца. Научное земледелие
только тем и отличается от обыкновенного крестьян-
ского хозяйства, что его приемы, его знание так назы-

ваемых законов природы обширнее и полнее...

Мы до глубины души презираем напыщенную фразу
об «образовании и науке», речи об «идеальных благах»
в устах дипломированных лакеев, которые сегодня
так же оглупляют народ вымученным идеализмом, как
к огда-то языческие священники морочили его первыми
п ознанными ими тайнами природы...

N B

Опутанные религией профессора превращают царство
божие в царство научного духа. Как у боженьки ан-
типод — дьявол, так у поповского профессора — ма-
териалист.

Материалистическое мировоззрение так же старо,
как и религиозное неверие. В наш век, развиваясь из
самых примитивных форм, они постепенно достигли
научной ясности. Но этого не желает признать акаде-
мическая ученость, потому что заключенные в мате-
риализме демократические выводы угрожают ее почет-
ному социальному положению. Фейербах говорит:

«Характерная особенность профессора философии в том,
что он но философ, и наоборот, характерная черта фило-
софа в том, что он не профессор». Сегодня мы ушли
еще дальше. Не только философия, но наука вооб-
ще опередила своих прислужников. Даже там, где
подлинная материалистическая наука завладела ка-
федрой, к ней в виде идеалистического остатка про-
должает липнуть ненаучный религиозный вздор, подоб-
но скорлупе, еще не отставшей от уже вылупившегося
птенца...

Социалистическая потребность справедливого на-
родного распределения продуктов требует демократизма,
требует политического господства народа и не терпит
господства клики, которая с претензией на разум за-
бирает себе львиную долю.

Чтобы поставить разумные пределы этому дерзкому
корыстолюбию, необходимо ясно понять соотношение

между духом и материей. Философия таким образом
становится совершенно близким делом для рабочего
класса. Однако, уважаемые товарищи, я этим отнюдь
не хочу сказать, что каждый рабочий непременно
должен сделаться философом и изучать соотношение
между идеей и материей. Потому, что все мы едим хлеб,
еще не требуется, чтобы все мы умели молоть и печь.
Но так же, как рабочему классу необходимы мельники
и пекари, ему нужны глубокие исследователи, которые

выслеживали бы тайные пути служителей Ваала и
раскрывали их уловки. Огромное значение умственной
работы часто еще недооценивается работниками физи-
ческого труда. Верный инстинкт подсказывает им, что
задающие тон бумагомаратели нашего буржуазного
времени — их естественные противники. Они видят,
как ремесло мошенничества прикрывается законной
вывеской умственного труда. Отсюда весьма понятное

стремление недооценивать умственны й и переоцени-
в ать физический труд. Этому грубому материализму
нужно противодействовать...

Освобождение рабочего класса требует, чтобы он
полностью овладел наукой нашего века. Одного чувства
негодования против испытываемых несправедливостей
еще недостаточно для освобождения, несмотря на наш
перевес в количестве и физической силе. На помощь
должно прийти оружие разума. Среди разнообразных
средств этого арсенала теория познания, или учение

о науке, т. е. понимание метода научного мышления,
является универсальным оружием против религиозной

веры, которое выгонит ее из последних, самых укром-

ных тайников.

Вера в бога и в богов, в Моисея и пророков, вера
в папу, в библию, в императора с его Бисмарком и его
правительством, словом вера в авторитеты, может быть

окончательно уничтожена лишь наукой о духе...
Уничтожая таким образом дуализм духа и материи,

эта наука отнимает у существовавшего до того двой-
ственного деления на господствующих и подчиненных,
на угнетателей и угнетаемых последнюю теоретиче-
скую опору...

Дух не призрак и не дыхание божие. Идеалисты и
материалисты сходятся в том, что он принадлежит к
категории «земных вещей», живет в голове человека

и есть не что иное, как абстрактное выражение, соби-
рательное имя для одновременно и друг за другом
следующих мыслей...

Как линия и точка есть только математические
понятия, так и противоположности представляют собой
не реальность, а только логические понятия, это значит,
что они существуют только относительно. Только
относительно большое мало и малое велико. Точно так
же тело и дух суть только логические, а не действитель-
ные прот ивоположности. Наше тело и наш дух так
тесно связаны между собой, что физический труд
абсолютно немыслим без участия умственного труда;
самый простой ручной труд требует участия рассудка.
С другой стороны, вера в метафизику пли бестелесность
нашего умственн ого труда есть бессмыслица. Даже са-
мое отвлеченное исследование есть некоторое усилие все-
го тела. Всякий человеческий труд есть одновременно

A NB

N B

N B

N B

труд физический и умственный. Кто хоть сколько-
нибудь понимает в науке о духе, тот знает, что мысли
исходят не только из мозга, следовательно субъективно

из материи, но что они должны иметь всегда своим
предметом или содержанием какой-нибудь материал.
Мозговое вещество — это субъект мысли, а ее объект —

N B

это бесконечная материальность мира...
[58—59] Подобно тому как машинист заботливее сохраняет
маленький гвоздик, чем большое колесо, точно так же мы тре-
буем, чтобы продукт нашего труда распределялся по потреб-
ностям, чтобы сильный и слабый, ловкий и медлительный, ум-
ственная и физическая силы, поскольку они человечны, —
чтобы все они в гуманном общении трудились и пользовались
приобретенным.

Против этого требования, уважаемые товарищи,
восстает религия. И не только всем известная, настоя-
щая, обыкновенная религия попов, но и очищенная,

возвышенная профессорская религия опьянелых идеа-

листов...

Христианство хочет властвовать над миром в силу
своей божественности. Тщетное стремление! Бессозна-
тельно и против воли оно само подчиняется природе
вещей...

Простая, научная истина основывается не на лично-
сти. Ее основания находятся вне *, в материале ее, она
есть объективная истина...

Будем чтить великих людей, освещающих наш путь
светом познания, но только до тех пор будем опи-
раться на их слова, пока они основываются на мате-
риальной действительности.

[60—67] Подобно тому, как мы имеем общую прак-
тическую потребность достигнуть власти над вещами
мира, точно так же всеобщая наша теоретическая по-
требность систематически обозревать их. Мы хотим
знать начало и конец всего. В основании диких криков
о всеобщей, непреходящей, не избежной религии лежит
нечто правильное. Нелепое отрицание этого было бы

* Приводя в«Материализме и эмпириокритицизме» это место, В. И. Ленин
поясняет в скобках: «т. е. вне личности» (см. Сочинения, 5 изд., том 18,
стр. 238). Ред.

русским нигилизмом, который с полным правом выбро-
шен за двери Интернационалом²⁰⁵...

Человек требует разумной последовательности

в своей голове, для того чтобы иметь возможность
провести разумную последовательность в жизнь. Мы,
демократы и защитники Парижской Коммуны, также
имеем эту потребность. Раболепные посредники и пу-
стомели могли бы на этом основании приписать нам
религию. Мы решительно отклоняем это слово. Не по-
тому, что мы не признаем, что между религиозной и
социал-демократической мудростью есть что-то общее
или родственное, по потому, что мы хотим подчеркнуть
разницу, потому, что не только внутренне, но и с внеш-
ней стороны, в поступках и в названии, мы не хотим
иметь ничего общего с поповским делом...

Первобытная религия каннибалов превратилась в христиански просвещенную религию; философия развивала культуру и после многих неустойчивых, преходящих систем добилась, наконец, непреложной системы науки, с истемы демократического мате риализма...

Мы называем себя материалистами. Как религия есть общее

название для разнообразных исповеданий, так и материализм
есть растяжимое понятие...

Философские материалисты характеризуются тем,

что они ставят в начале, во главе телесный мир, а идею
или дух рассматривают как следствие, — тогда как про-
тивники на манер религии выводят вещи из слова («и
сказал бог, и стало»), выводят телесный мир из идеи.

Серьезного научного обоснования до сих пор недоста-
вало и материалистам. Теперь мы, социал-демократы,
называем себя материалистами — название, которым
противники хотели бы нас унизить, зная, что это запят-
нанное имя снова в почете. Мы с таким же точно пра-
вом могли бы называться идеалистами, так как наша
система основана на общих результатах философии,
на научном исследовании идеи, на точном познании
природы р азума. Как мало противники способны нас
понять, видно из противоречивых названий, которые
они нам дают. То мы грубые материалисты, которые
стремятся только к материальным благам, то мы, ког-
да речь идет о коммунистической будущности, неиспра-
вимые идеалисты. В сущности, мы то и другое вместе.
Чувственная, настоящая действительность наш идеал.
Идеал социал-демократии материален...

Итак, мы начинаем над чем-нибудь размышлять,
но мы никогда не размышляем над самим началом.
Мы раз навсегда знаем, что мышление должно исходить
из данного начала, земного явления, и что, следо-
вательно, вопрос о начале начала есть бессмыслен-
ный вопрос, который противоречит общему закону
мышления. Кто говорит о начале мира, предполагает
начало мира во времени. Тут можно спросить: что же
было до начала мира? «Было ничто» — вот два слова,
из которых одно исключает другое...

Вся метафизика, которую Кант обозначает как
вопрос о боге, свободе и бессмертии, в нашей системе
получает свою окончательную отставку благодаря

познанию, что рассудок и разум суть абсолютно индук-
тивные способности. Это значит, что мир становится

совершенно понятным, если мы разместим и разделим
изученные вещи, сообразно их общим свойствам, на
классы, виды, понятия, роды. Это такая банальная
истина, о которой не стоило бы даже говорить, если бы
вера в чудеса, или суеверие, не болтала бы все еще о де-
дукции...

Светила философии один за другим настолько по-
двинули дело, что мы, социал-демократы, стоящие на
их плечах, совершенно ясно понимаем механическую
природу всякого познания — религиозного, спекуля-
тивного и математического. Представление, будто по-
добный научный результат имеет партийную окраску,
хотя и кажется противоречивым, однако, легко понятно,
так как социал-демократия есть партия, которая защи-
щает не узкопартийные, а общие интересы...

Философская мистика — это непереваренный оста-
ток религиозной веры. Чтобы покончить радикально
с обеими, необходимо убедиться, что факты покоятся
не на логических основаниях, а наоборот, последнее
основание всякой логики — факт, дело, бытие.

Я должен извиниться перед товарищами, что утру-
ждаю их такими подробностями; я знаю, что только
немногие пожелали бы углубиться в эти подробные
объяснения, но немногие — этого уже достаточно.
Как излишне, чтобы каждый рассчитывал движение
планет, так необходимо, чтобы некоторые из нас предло-
жили высоким представителям официальной профес-
суры тот материал, о который они могли бы поломать
свои головы...

Когда народ собирается и высказывает свои чувства и мысли, —
на него натравливают жандармов. Это ли система, логика или по-
следовательность? Да, все-таки! Это система подлости. Все,
что они [идеологи «существующего порядка». Ред. ] делают и го-
ворят, сводится к логической идее: мы сливки общества и хо- |

тим оставаться ими вечно...

VI

[67—70] Время приносило все новые и новые явле-
ния, новый опыт, новые вещи, которые не были пре-
дусмотрены. Они не соответствовали существующей
системе, и потому каждый раз приходилось создавать
новую, пока наконец мы, социал-демократы, не ока-
зались настолько умны, чтобы иметь систему доста-
точно обширную для всех настоящих и будущих яв-
лений...

Вся наука не может сконцентрироваться в отдельной
личности и еще менее в каком-нибудь отдельном поня-
тии. Однако же я утверждаю, что мы обладаем подоб-
ной концентрацией. Разве в понятие материи не вхо-
дит вся материальность мира?

Таким образом, всякое познание имеет одну общую
универсальную форму, именно — индуктивный метод...

Индукция — знакомая вещь в естествознании; но
что в ней заключается систематическая мировая муд-
рость, призванная к тому, чтобы изгнать всякое легко-
мыслие — религиозное, философское, политическое —
это уже достижение социал-демократии.

Дарвин учит, что человек произошел от животного.
И он также различает животное и человека, но только
как два продукта одной и той же материи, два вида того
же рода, два результата той же самой системы. Подоб-
ное систематическое разъединение в последовательном
проведении так же незнакомо нашим противникам, как
и разумное единство. Как тут не похвалить старое

религиозное благочестие! Там была хоть система.

Земной и загробный мир, господа и рабы, вера и зна-
ние — все находилось под единым управлением того,
кто говорит: «Я господь бог твой»...

Дьявол тогда был лишь орудием, земное существование —
только преходящим испытанием перед вечной жизнью. Одно
было подчинено другому, был центр тяжести, была система.
По крайней м ере в сравнении с современной половинчатостью
и франкма сонством тогда во всем замечалась известная
Цельность...

Реакционная злоба пронюхала революционные по-
следствия индуктивной системы. Уже учитель Гегель
засыпал пеплом зажженный им самим огонь...

По религиозной системе господь бог является «пер-
вопричиной». Идеалистические масоны думают дока-!
зать все разумом. Завзятые матери алисты ищут в скры-

тых атомах причины всего существующего, тогда как
социал-демократы доказывают все индуктивно. Мы идем
принципиально индуктивным путем, т. е. мы знаем, что
дедуктивно, из разума, нельзя извлечь никакого по-
знания; только посредством разума, из опыт а можно

по лучить знания...
75] На место религии социал-демократия ставит систе-

матическую мировую мудрость.

Эта мудрость находит свое обоснование, свою «первопричину»
в фактических обстоятельствах. Мудрость других прогрессистов
точно так же пос тупает в естествознании, в семейной и деловой
среде она так же рациональна. Только когда речь идет о госу-
дарственных делах, она старается доказывать, если уж не сло-
вом божьим, то все же откровениями разума...

Употребление одного и того же слова усыпляет
рассудок, как «Отче наш». Поэтому для разнообразия
я хочу назвать нашу систему «системой эмпирической

истины». Пустомели других партий говорят еще о бо-
жеской, нравственной, логической и других истинах.
Но мы не знаем ни божеской, ни человеческой истины,
мы знаем одну эмпирическую истину. Мы можем при
помощи специальных названий классифицировать ее,
но общий для всех признак остается. И стины, как бы
они ни назывались, основаны на физическом, реаль-
ном, материальном опыте...

Как бы различны они пи были, — велики или малы,
весомы пли невесомы, духовны или т елесны — все

вещи мира сходны тем, что представ ляют эмпириче-
ские объекты нашей познавательной способности, эм-

пирический материал интеллекта...

Что же может помешать нам подвести все вещи под
понятие «эмпирическая истина» пли «эмпирическое
явление»? А уж затем мы можем подразделять их на
органическое и неорганическое, физическое и мораль-
ное, доброе и злое и т. д. и т. д. Благодаря общему
роду все противоречия примиряются и соединяются,
все живет под одной крышей. Различие только в форме, а

по существу — все это явления одного и того же по-
рядка. Последнее основание всех вещей — эмпириче-
ское явление. Эмпирическим материалом зовется об-
щее первовещество. Оно абсолютно, вечно и вездесуще.
Где оно кончается, кончается также всякий рассудок.

Индуктивную систему с полным правом можно
называть также диалектической системой. Здесь мы
находим то, что все более и более подтверждается
естествознанием, именно — что и существенное отли-
чие есть лишь различие в степени. Как бы резко ни
определять признаки, которые отличают органическое
от неорганического, царство животных от царства
растений, природа, однако, показывает, что границы
исчезают, что все различия, все противоположности
сливаются. Причина действует и действие причиняет.
Истина является и яв