Постмодернизм и право

Из сказанного выше уже можно себе представить отноше­ние постмодернистов к юриспруденции. Не оставляя камня на камне от всего нашего мира и мировоззрения, они, естествен­но, крайне критически относятся и к традиционной теории права*. А именно, предлагается ее полная деконструкция. Тра­диционная теория права — это типичный метанарратив, про­явление доминирующего дискурса. Необходимо подорвать до­минирующий дискурс, освободить подавляемые дискурсы и голоса.

Под деконструкцией права понимается обнажение его фраг­ментарности, отсутствия в нем целостности и последовательно­сти. Как и все остальное, право должно изучаться в социальном контексте, должна быть показана историческая и культурная

* Надо отметить, что существуют два очень близких постмодернизму направления в современной философии права — это так называемые «кри­тические правовые исследования» и феминистская юриспруденция. Они имеют ряд сходных черт с рассматривавшимся уже нами юридическим реа­лизмом, а также с марксистской теорией права.

специфика права. Постмодернистские правоведы пытаются продемонстрировать, что современное законодательство не есть нечто нейтральное (как оно пытается представить себя), но яв­ляется феноменом позднего капитализма. Соответственно, пра­во должно подвергнуться критическому анализу, который про­демонстрирует классовый характер права, откроет защиту им капиталистических ценностей.

Постмодернизм также ставит задачу изучения того, как уча­стники правового процесса конституируются дискурсом пра­ва. Одобряя те тенденции в развитии традиционной филосо­фии права, которые подчеркивают интерпретативный характер правовой деятельности («внутренняя точка зрения» Г. Харта, интерпретативная модель Р. Дворкина), они призывают пойти дальше и проанализировать все факторы, влияющие на интер­претацию юридических текстов. Прежде всего, это социаль­ные роли, определяющие интерпретацию.

Интерпретация является проявлением власти, судьи и адво­каты выступают как представители элиты. На интерпретацию права влияют их моральные и политические убеждения. Ак­тивное и неизбежное участие в интерпретации принимает по­литическая идеология. Поэтому нужна не «внутренняя точка зрения», а критическая точка зрения.

Некоторые постмодернисты утверждают, что необходима перестройка всего правового порядка. Фрагментарной, множе­ственной и нестабильной реальности нашего времени должно соответствовать такое же право — плюралистическое, приме­няемое по-разному множеством различных «интерпретатив-ных сообществ».

Постмодернисты призывают обратить внимание на субъект права в контексте дискурса права. Они говорят о смерти «субъ­екта права». В соответствии с модернистской концепцией субъ­екта, у человека отсутствует индивидуальная целостность, нет выбора, свободной воли, невозможны такие вещи, как «согла­сие» или «намерение».

Для участников судебных процессов характерна множест­венная, меняющаяся идентичность. В качестве примера приво­дится «постмодернистский процесс» в Висконсине в 1991 г. Подсудимый обвинялся в изнасиловании женщины, страдаю­щей раздвоением личности, точнее, наличием множества «личностей» в одном теле.

Причем об изнасиловании можно было говорить только в отношении одной из этих «личностей», остальные дали бы согласие. Более того, изнасилованная «личность» вообще-то тоже согласилась на секс, но утверждалось, что она была слишком незрелой, или не вполне здоровой, чтобы ее согласие могло считаться подлинным. Традиционные юридические по­нятия «личности», «признания», «истинных показаний» были поставлены под сомнение.

Кроме того, истерия в СМИ вокруг этого процесса — тоже.одна из тем, которой уделяют большое внимание постмодер­нисты. Для постмодернизма в целом характерно представле­ние об' огромной роли средств массовой информации, которые по сути и создают нашу картину мира. Постмодернистские те­оретики права уделяют большое внимание взаимодействию права и СМИ, тому, как последними создается наш образ пра­ва, который потом влияет на правосудие (шоу-право).

Один из современных постмодернистских авторов, Пьер Шлаг, анализирует следующий пример, взятый из популярно­го телесериала «Закон в Лос-Анджелесе»*. Некто Стюарт Мар-ковиц, сотрудник небольшой юридической фирмы в Лос-Анд­желесе (и весьма симпатичный персонаж в сериале), арестован за вождение в пьяном виде. У него обнаруживают 0, 9 промил­ле алкоголя в крови. Стюарта в суде будет представлять Майкл Кьюзак, его партнер по фирме и очень компетентный юрист. Происходит следующий диалог между Майклом, Стюартом и его женой Энн:

Майкл. Профессор Хаймсон — лучший токсиколог штата. Если он даст свидетельство в нашу пользу, все будет O'k. Лад­но, к фактам... Итак, ты выпил стакан вина перед тем, как вый--ти из ресторана, не так ли?

Стюарт. Ну, я пил вино за обедом, так что, я думаю... Майкл. Да, но время очень важно. Позволь мне кое-что объяснить. Чтобы алкоголь проник в кровь, должно пройти тридцать минут. Это означает, что, если ты выпил стакан вина как раз перед тем, как сесть в машину, наш свидетель-эксперт сможет показать, что в момент, когда тебя арестовали, алкого-

* Цит. по: Freeman M. D. Op. cit., p. 1179-1189. 249

ля в крови у тебя еще не было... Это очень важно... Итак... Когда, как ты думаешь, ты выпил последний стакан вина?

(Стюарт и Энн понимают, в чем дело).

Энн. Он выпил его как раз перед тем, как мы ушли.

Майкл. Вы готовы показать это в суде?

Энн. Да.

Майкл. Хорошо... Очень хорошо.

Как пишет Пьер Шлаг, Майкл получил именно то свиде­тельство, которое хотел, ни разу ни говоря о правде. Он избе­гает открыто призывать к лжесвидетельству. Но ни закон, ни профессиональная этика не требуют от него знать правду. «Мы начинаем понимать, что будет ли Стюарт осужден или нет, совершенно не зависит от того, был ли он пьян в момент ареста. Это полностью зависит от того, насколько хорошо сыг­рают свои роли различные актеры (прежде всего, Майкл, Стю­арт, Энн, полицейский, прокурор округа и эксперты) <..> Об­раз права, представленный здесь, — это представление, рито­рические ходы в рамках предписанных, стилизованных ролей, которые разыгрываются различными актерами для того, чтобы применить или нейтрализовать институциональную власть»*. В зависимости от того, как актеры применят имеющиеся у них ресурсы власти (влияния), исход дела будет разным.

Майкл разыгрывает свою роль хорошо: Он приготовил сле­дующие аргументы для защиты: Стюарт имел 0, 9 промилле ал­коголя в крови, что едва превышает допустимые в Калифор­нии 0, 8 промилле; два свидетеля покажут, что Стюарт пил вино незадолго до того, как сесть в машину; Главный токсико­лог штата, весьма уважаемый специалист, покажет, что в дан­ной ситуации Стюарт не мог быть пьян в момент ареста.

С этим Майкл идет к прокурору округа, женщине, которую он называет по имени. Он излагает ей свои аргументы, добав­ляя, что дело будет рассматривать судья Мэттьюс — друг на­чальника фирмы Майкла. Майкл просит ее об одолжении. «Майкл и прокурор округа явно состоят в отношениях „про­фессиональной дружбы" — неформальных отношениях, воз­никающих на основе повторяющихся контактов <...> На осно­ве профессиональной дружбы поддерживается сеть неформа-

* Ibid. Р. 1180.

льных связей, через которую длинная рука закона делает боль­шую часть своей работы: сделки с правосудием, согласован­ные приговоры, примирения сторон и т. д. Это сеть права внут­ри права — теневое право <...> Теневое право уменьшает сто­имость трансакций благодаря институту, известному как банк одолжений — огромная, постоянно меняющаяся совокупность связей, лояльностей, долгов и обязательств < •..> Банк одолже­ний — это в значительной части феодальный институт, иерар­хический по структуре и действующий на основе лояльности, чести и профессиональной дружбы...

В конце концов банк одолжений, теневое право и Майкл де­лают свое дело — обвинение заменено на „неосторожное вож­дение". <...> В конце эпизода Стюарт (в своем офисе) < •..> го­ворит: „Я виновен: три стакана вина"»*.

Пьер Шлаг комментирует это так: «Это — великолепная на­ходка сценариста, великолепная, так как подтверждает глав­ную идею, что право — это игра власти и манипуляции [кур­сив мой. — С. М.]. Юристы манипулируют и контролируют. Закон манипулирует и контролирует»**.

Согласно Шлагу, сериал «Закон в Лос-Анджелесе» говорит нам правду о праве, правду, которую знают юристы и все, кто сталкивался с реальным правосудием. Право — это мир заку­лисных игр, обмана и манипуляций. Истина, рациональность и моральные ценности используются участниками правосудия Только инструментально — если они помогают эффективно манипулировать присяжными. Кому точно нет места в этом се­риале, утверждает Шлаг, так это Рональду Дворкину.

Постмодернисты, а также очень близкие к ним сторонники «критических правовых исследований» (иногда их даже объе­диняют под одним названием «постмодернистская критиче­ская юриспруденция») отрицают возможность истины, объек­тивности и справедливости в морали и праве, возможность основывать право на принципах честности, справедливости, равенства, которые мы все разделяем и которые служат инте­ресам всех. Их представления основаны на идеях морального релятивизма и скептицизма — идеях о том, что нет общечело­веческих ценностей, все ценности относительны.

* Ibid. Р. 1180-1181.

** Ibid.

Опираясь на философскую традицию, идущую еще от ан­тичных софистов, а также Ницше, Маркса и Фрейда, они утверждают, что моральные и правовые ценности — это всего лишь выражение (и прикрытие) политических отношений гос­подства, доминирования. Мораль и право существуют для то­го, чтобы защищать интересы тех, кто господствует в общест­ве, элиту от угнетенных. Мораль и право — это иллюзия, на­правленная на поддержку статус-кво и блокирование перемен в интересах угнетенных.

Кроме того, в обществе с глубоким социально-экономиче­ским неравенством интересы господствующих и подчиненных очень сильно отличаются. В таком обществе не может быть единой, цельной системы ценностей и основанной на ней еди­ной системы моральных принципов в праве (последнюю пыта­ется найти Дворкин, за что его ожесточенно критикуют постмо­дернисты и «критические исследователи»).

Критика постмодернизма

Как следует расценивать постмодернистские идеи в целом и постмодернистскую теорию права в частности? В том и дру­гом много точных наблюдений. Постмодернистами поставле­ны верные и глубокие вопросы. Другое дело, что на них даны очень спорные ответы. Постмодернизм — это по своей сути философия отчаяния. Недаром многие известные постмодер­нисты были участниками революционных событий 60-х гг. прошлого века в Западной Европе и США. Поражение этих выступлений повлекло разочарование ряда их участников в марксизме, в возможности добиться каких-то изменений, а за­тем и вообще разочарование в разуме и человеке.

В целом, постмодернизм — это ложное и по своей сути че­ловеконенавистническое учение. Оно опирается на крайне со­мнительные философские основания, прежде всего моральный релятивизм и скептицизм. Но всякий релятивизм — это само­опровергающееся учение. Если все относительно, то реляти­визм тоже входит в это «все». Значит, относительно и утверж­дение об относительности всего, и у нас нет никаких основа­ний придерживаться именно его, а не, скажем, утверждения о том, что ничего не относительно.

Доводы в пользу морального релятивизма не выдерживают критики. Аргумент: у одних одни моральные представления, у других — другие, значит, нет объективности в морали — ло­жен. Из того, что одни думают, что Земля круглая, а другие — что Земля плоская, еще не следует, что нет истины в геогра­фии. Ссылки на разнообразие нравственных представлений у разных народов и культур тоже не доказывают правоту реля­тивизма.

Как писал Дж. Финнис, современные исследования по антро­пологии показали, что «все человеческие общества демонстри­руют заботу о ценности человеческой жизни; во всех сообщест­вах самосохранение в общем и целом признается как законная мотивация действия, ни в одном убийство других человеческих существ не позволяется без совершенно определенных обосно­ваний. Все человеческие общества расценивают продолжение рода как благо, за исключением особых обстоятельств. Все че­ловеческие общества ограничивают сексуальную активность;

во всех обществах есть определенные запреты на кровосмеше­ние, запрет сексуальной вседозволенности и изнасилования, и поощрение стабильности и постоянства в сексуальных отно­шениях. Все общества демонстрируют заботу об истине, обучая молодежь не только практическим (например, избежанию опас­ностей), но и спекулятивным и теоретическим (например, рели­гия) предметам. Человеческие существа в детстве могут вы­жить, только если о них заботятся, и они живут в обществе, ко­торое распространяется за пределы нуклеарной семьи. Соответ­ственно, все общества отдают предпочтение ценностям сотруд­ничества, ставят общее благо на первое место по сравнению с индивидуальным благом и ценят справедливость внутри групп. Все знают дружбу. Все имеют концепции «моего» и «тво­его», собственности и взаимности. Все ценят игру — серьезную и формализованную или расслабленно-рекреационную. Все об­ращаются с телами умерших членов группы в соответствии с традиционными ритуалами, отличающимися от процедур вы­брасывания мусора. Все демонстрируют внимание к силам или принципам, считающимися сверхчеловеческими; в той или иной форме религия универсальна»*.

* FinnisJ.Op. cit., p. 164-165.

Другие исследователи указывают и на иные общечеловече­ские ценности. Иначе не может и быть: мы все — люди, и все живем в обществах в условиях нехватки ресурсов, мы все стремимся жить и хотим избежать боли и т. д. (см. «мини­мальное содержание естественного права» Г. Харта). Общ­ность фундаментальных условий существования порождает общие ценности.

Моральный релятивизм выдает себя за высокогуманное и терпимое учение. Если все ценности относительны, то нет ни­каких оснований утверждать, что ценности нашей культуры, лучше, чем ценности других. И мы, соответственно, не имеем права считать другие культуры хуже нашей (более отсталыми, чем наша) и навязывать другим культурам свои ценности. Но, придерживаясь морального релятивизма, можно с такими же основаниями сказать: «Ваши ценности ничем не лучше наших, поэтому возьмем и навяжем вам наши, если захотим».

Основываясь на моральном релятивизме, мы должны тер­петь и одобрять существование чудовищного зла. Мы не име­ем права критиковать нацистскую Германию, осуждать убий­ство миллионов людей в концлагерях, мы не должны иметь ничего против Бен Ладена и Шамиля Басаева, поскольку у них другие ценности, а значит, ничем не хуже наших. Один счита­ет, что надо делать добро, другой — что можно мучить малень­ких детей для развлечения. Согласно моральному релятивизму (и постмодернизму), это всего лишь субъективные взгляды, ни один из них не лучше другого.

Мы также не должны критиковать жизнь своего общества, не осуждать его пороки, не стремиться к исправлениям нравов. Зачем что-то менять? Сейчас одна система ценностей, если что-то изменим — будет другая, но они несопоставимы, ни одна не лучше и не хуже другой. Зачем бороться с расизмом и сексизмом? Ведь получается, что для этого нет никаких объ­ективных моральных оснований. Мы должны признать, что все дискуссии о добре и зле, о смысле жизни и т. д., которые люди ведут на протяжении тысячелетий, — пустое и бессмыс­ленное времяпрепровождение.

Моральные релятивисты должны объяснить, почему язык морали и представления обычных людей о морали таковы, что мораль — это нечто серьезное, что споры о ней имеют смысл,

что могут быть морально правильные и неправильные поступ­ки, одним словом, почему язык морали полностью противоре­чит идеям морального релятивизма. Слишком многое в жизни общества зависит от объективных ценностей, чтобы эту идею было можно с легкостью отбросить.

Сходные вещи можно сказать и о постмодернистской кон­цепции человека. Постмодернисты превращают человека в био­робота, полностью запрограммированного дискурсом, культу­рой, властью и не способного увидеть истину. Если это так, то как вообще возможны разногласия? Как возможны изменения в обществе? Если мы полностью запрограммированы культу­рой, то это ведь относится и к самим постмодернистам. Как же они могут выйти за рамки культуры, чтобы увидеть это?

Любопытно, что постмодернисты столкнулись с тем, что некоторые их идеи противоречат их же собственным целям. Постмодернисты выступают за множественность, различие, освобождение подавленных дискурсов и голосов, а именно:

женщин, негров, сексуальных меньшинств, нелегальных им­мигрантов и т. д. Но если все сконструировано, то, по сути, ни­каких рас, женщин и т. д. нет, кого же тогда защищать? Не слу­чайно некоторые постмодернисты заговорили о «стратегиче­ском эссенциализме», то есть о том, что хотя, например, всякая раса — это фикция, социальный конструкт, но в борьбе против угнетения черной расы надо временно делать вид, что она ре­ально существует.

Если разум и истина — это фикции, если мы придержива­емся разных и несопоставимых логик, то зачем вообще постмо­дернисты пишут свои книги? Зачем беспокоится о том, чтобы пропагандировать свои убеждения, если нельзя говорить об истине, правильном и неправильном? Для кого все это? Если для тех, кто с ними и так согласен, то это не имеет большого смысла. Если для того, чтобы переубедить тех, кто не согла­сен, то это подразумевает, что с ними можно вести диалог, их можно переубеждать, а значит, у нас есть общее смысловое поле (что как раз отрицают постмодернисты).

Нельзя согласиться и с постмодернистской теорией права. Очень трудно поверить в то, что в праве нет ничего, кроме от­ношений господства и подавления, манипуляции и лжи. Ци­ничный взгляд не обязательно означает истинный. Даже

Маркс и Энгельс, столь чтимые постмодернистами, признава­ли, что государство (соответственно и право) даже в классовом обществе выражает не только классовые, но и общечеловече­ские интересы, например, строя дороги, поддерживая систему образования, финансируя оборону.

Вопреки мнению постмодернистов, право всегда ставило некоторые пределы на пути произвола господствующей элиты и, со времен Хаммурапи, защищало определенные интересы угнетенных классов. Поэтому забота о защите прав женщин, национальных и сексуальных меньшинств и т. д. и одновре­менное разрушение (деконструкция) права, вместо его совер­шенствования -— представляются большой ошибкой постмо­дернистов.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Автор надеется, что текст лекций достаточно ясен и доста­точно краток, чтобы сделать ненужным развернутое заключе­ние, В рамках данной работы было возможно рассмотреть лишь некоторые наиболее важные проблемы и теории совре­менной философии права.

Очень многое осталось за пределами книги. Лишь вкратце были изложены теории принятия судебного решения. Не было ничего сказано о таких интересных и важных темах, как тео­рии конституционной интерпретации, права человека, пробле­ма ответственности и вины и т. д.

Автор не мог, да и не пытался предлагать готовые решения многих проблем. В современной философии права вопросов значительно больше, чем ответов, едва ли не каждая проблема становится предметом оживленных дискуссий, в ходе которых проясняются позиции сторон и тенденции развития конкрет­ных теорий (в частности, усиление позиций современных есте­ственно-правовых теорий). Именно это автор и попытался по­казать в данном пособии. Более же глубокое изучение филосо­фии права должно основываться на вдумчивом чтении источ­ников: текстов классических теоретиков права и работ совре­менных исследователей.

Литература

Алексеев С. С. Философия права. — М., 1997.

Аристотель. Поэтика. Риторика. — СПб., 2000.

Гоббс Т. Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Гоббс Т. Соч.: В 2 т. — Т. 2. — М., 1989.

Кант И. Соч.: В 6 т. — М., 1963-1966.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч.—2-е изд.—Т. 2.

Нерсесянц В. С. Философия права: Учеб. для вузов. — М., 1997.

Платон. Собр. соч.: В 4 т. — М., 1990.

Тихонравов Ю. В. Основы философии права: Учеб. пособие. — М., 1997.

Юм Д. О первоначальном договоре // Д. Юм. Соч.: В 2 т. — Т. 2. — М., 1996.

Юм Д. Трактат о человеческой природе. Книга третья. О морали//Соч.: В2 т.— Т. L—M., 1996.

Austin J. The Province of Jurisprudence Determined. — London: Weidenfeld and Nickolson, 1954.

Bentham J. A Fragment on Government. — Cambridge: Cambridge University Press, 1988.

D 'Amato A. On the Connection Between Law and Justice // J. Feinberg, H. Cross. Philosophy of Law.— Belmont: Wadsworth, 1991.—P. 19-30.

D 'Amato A. The Speluncean Explorers — Further Proceedings // Stanford Law Re­view. — 1980. — 32. — P. 467-485.

Devlin P. The Enforcement of Morals. — Oxford: Oxford University Press, 1965.

Dworkin R. A. Matter of Principle. — Cambridge (Massachusets): Harvard Univer­sity Press, 1985.

Dworkin J. Paternalism // J. Feinberg, H. Cross. Philosophy of Law. — Belmont:

Wadsworth, 1991.—P. 209-218.

Dworkin R. Law's Empire. — Cambridge: Harvard University Press, 1986.

Dworkin R. Natural Law Revisited // University of Florida Law Review. — 1982. — 34.—P. 165-188.

Dworkin R. Taking Rights Seriously. — Cambridge: Harvard University Press, 1977.

Dworkin R. What is Equality? Part 4: Political Equality //University of San Fran­cisco Law Review. — 1987. — 22, N 1. — P. 1-30.

Eskridge W. N. et at. The Case of the Speluncean Explorers: Twentieth Century Sta­tutory Interpretation in a Nutshell [and] Contemporary Proceedings // George Washington Law Review. — 1993. — 61. — P. 1731-1811.

Feinberg J. Harmless Wrongdoing: The Moral Limits of Criminal Law. -^-Oxford:

Oxford University Press, 1988. — Vol. 4.

Fuller L. The Case of the Speluncean Explorers // Harvard Law Review. —1949. — 62, N4.—P. 616-645.

Feinberg J., Cross H. Philosophy of Law. — Belmont: Wadsworth, 1991. Feinberg J. Social Philosophy. — Englewood Cliffs: Prentice Hall, 1973.

Finnis J. Natural Law and Natural Rights. — Oxford: Oxford University Press, 1980.

Freeman М. D. Lloyd's Introduction to Jurisprudence. — London: Sweet and Max­well, 1996.

. Fuller L. Positivism and Fidelity of Law — A Reply to Professor Hart // Harvard

Law Review. — 1958. — 630. — P. 630-672. Fuller L. The Morality of Law. — New Haven: Yale University Press, 1964. Hampton J. Political Philosophy. — Boulder: Westview Press, 1996. Hampton J. The Moral Education Theory of Punishment // Philosophy & Public

Affairs. — 1984. — 13. — P. 208-238.

Hart H. L. Are There Any Natural Rights? // The Philosophical Review. — 1955. — 64.—P.175-191.

HartH. L. Law, Liberty and Morality.—London: London University Press, 1963. Hart H. L. The Concept of Law. — Oxford: Oxford University Press, 1961. KingM. L. Letter From a Birmingham Jail // P. R. Struhl, K. J. Struhl. Philosophy

Now. An Introductory Reader. — N. Y.: Random House, 1972. — P. 560-574. Kymlicka W. Contemporary Political Philosophy: An Introduction. — Oxford: Ox­ford University Press, 1990.

Locke J. Two Treatises of the Government. — Cambridge: Cambridge University Press, 1988.

McTaggart J. E. Hegel's Theory of Punishment // International Journal of Ethics. —

1896.—6.—P. 482^99. MillJ. St. On Liberty. — London: Everyman, 1972.

Morris H. A Paternalistic Theory of Punishment // American Philosophical Quater-ly.-1981.-18.

Murphy J., Coleman J. Philosophy of Law. — Boulder: Westview Press, 1990. Murphy J. G., Hampton J. Forgiveness and Mercy. — Cambridge: Cambridge Uni­versity Press, 1988.

NozickR. Anarchy, State and Utopia. —Oxford: Blackwell, 1974. NozickR. Philosophical Explanations. — Oxford: Clarendon Press, 1981. Rachels J. The Elements of Moral Philosophy. — N. Y.: McGrawHill, 1993. Rawls J. Two Concepts of Rules // The Philosophical Review. — 1955. — 64. — P. 3-32.

Rawls J. A Theory of Justice. — Oxford: Oxford University Press, 1972. Shafer-Landau R. Retributivism and Desert // Pacific Philosophical Quarterly. — 2000.—81.—P. 189-214.

Shafer-Landau R. The Failure of Retributivism // Philosophical Studies. — 1996. — 82.—P. 289-316.

Shapiro D. L. et al. The Case of the Speluncean Explorers: A Fiftieth Anniversary

Symposium // Harvard Law Review. — 1999. — 112. — P. 1834-1923. Stephen J. F. Liberty, Equality, Fraternity. — London: Smith Elgard & Co., 1874. Skinner В. F. Beyond Freedom and Dignity. — N. Y.: Knopf, 1971.

Suber P. The Case of the Speluncean Explorers: Nine New Opinions New Jersey:

Routledge, 1998.

Tebbit M. Philosophy of Law. An Introduction. — London and N. Y.: Routledge, 2000.

Thoreau H. D. Walden and Civil Disobedience. —N. Y. and London: Penguin Pub­lishers, 1983.

Waldron J. Rights and Majorities; Rousseau Revisited // Majorities and Minorities / Ed. by J. W. Chapman, A. Wereheimer. — N. Y.: New York University Press, 1990.—P. 44-75.

Wolfenden Committee. Report of the Committee on Homosexual Offences and Pro­stitution. — London, 1957.

WolffJ. An Introduction to Political Philosophy. — Oxford: Oxford University Press, 1996.

WolffR. P. In Defense of Anarchism. —N. Y.: Harper& Row, 1976.

Рекомендуемая литература

Берлин И. Философия свободы. Европа. — M., 2001.

Берман Г. Западная традиция права. — M., 1994.

Боботов С. В., Жигачев И. Ю. Введение в правовую систему США. — M.,

1997. Бурханов Р. А. Практическая философия Иммануила Канта. — Екатеринбург,

1998.

Вольф Р. О философии. — M., 1996.

Гаджиев К. С. Политическая философия. — M., 1999.

Козловски П. Культура постмодерна. — M., 1997.

Кузнецов Э. В. Философия права в России.—M., 1989.

Кунцман П., Буркард Ф., Видман Ф. Философия: dtv-Atlas. — M., 2002.

Лейст О. Э. Сущность права. Проблемы теории и философии права. — M., 2002.

Медушевский А. H. Демократия и авторитаризм: Российский конституциона­лизм в сравнительной перспективе. — M., 1998.

Царский И. С. Западноевропейская философия XVII века: Учеб. пособие. — М„ 1974.

Никулин С. И. Нравственные начала уголовного права. — M., 1992.

О свободе. Антология западноевропейской классической либеральной мыс­ли.—M., 1995.

Поздняков Э. А. Философия государства и права. — M., 1995.

Поупкин Р., Строл А. Философия. Вводный курс. — M. - СПб., 1997.

Право XX века: идеи и ценности. — M., 2001.

Семитко А. П. Развитие правовой культуры как правовой прогресс. — Екате­ринбург, 1996.

Скирбекк Г., Гилье H. История философии: Учеб. пособие для студентов ву­зов. — M., 2000.

СморгуновЛ. В. Основные направления современной политической филосо­фии: Учеб. пособие. — СПб., 1998.

Современная западная философия: Словарь. — M., 1991.

Современный либерализм: Ролз, Берлин, Дворкин, Кимлика, Сэндел, Тейлор,

Уолдрон.—-M., 1998. Тейчман Длс., Эванс К. Философия. Руководство для начинающих. •— M.,

1998.

Философия эпохи ранних буржуазных революций. — M., 1983. Философские сказки и притчи: новый смысл старых истин. —Харьков, 2000. Фуко M. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. — M., 1999. Четвернин В. А. Современные концепции естественного права. — M., 1998. Шрейдер Ю. А. Лекции по этике. — M., 1994. Штраус Л. Введение в политическую философию. — M., 2000.

ФИЛОСОФИЯ ПРАВА

КУРС ЛЕКЦИЙ ДЛЯ ЮРИДИЧЕСКИХ И ФИЛОСОФСКИХ ФАКУЛЬТЕТОВ ВУЗОВ

• Соотношение права, морали и принуждения

• Влияние законодательства на объем наших свобод

• Нормы и принципы права: состоит ли право только из норм

• Повиновение закону: следует ли подчиняться аморальным законам

• Надо ли судить не по закону, а по справедливости

• Использование закона для укрепления морали в обществе

• Принудительное применение закона во благо людей

• Цели и эффективность наказания по закону

• Соотношение конституционного надзора и принципов демократии

Моисеев Сергей Вадимович - выпускник гумани­тарного факультета Новосибирского государственного университета и факультета политической науки Центральноевропейского университета (Венгрия). Проходил научные стажировки на факультете философии университета Канзаса (США) и в Центральноевропейском университете.

Преподаватель философии, социологии, правоведения. Автор двух учебников и множества публикаций по темам:

современная социальная и политическая философия, философия права, теоретическая социология, политические и культурные процессы в современной России. Участник ряда международных исследовательских проектов.

ISBN 5-94087-300-6

9" 785940" 873006