Западная Рыцарская повесть на Русской почве

(«ИСТОРИЯ СЕМИ МУДРЕЦОВ», ПОВЕСТИ О БОВЕ-КОРОЛЕВИЧЕ, ПЕТРЕ ЗЛАТЫХ КЛЮЧЕЙ, ЦЕСАРЕ ОТТОНЕ, МЕЛЮЗИНЕ, ВАСИЛИИ ЗЛАТОВЛАСОМ, БРУНЦВИКЕ, АПОЛЛОНЕ ТИРСКОМ)

Одной из самых популярных в древности и в средние века книг была «История семи мудрецов», в большом количестве переводов и переделок распространившаяся как на Востоке, так и на Западе и известная у нас в значительном количестве списков. Родиной «Семи мудрецов» была Индия, где, однако, эта книга не сохрани­лась, но возникновение её на индийской почве подтверждается её персидским и арабским переводами. В восточных версиях она фи­гурирует под именем Истории мудреца Синдбада, или Синдабаба. В дальнейшем книга была переведена на сирийский, еврейский, гре­ческий и другие языки. С еврейского языка, вероятно, не позднее XIII D. был сделан латинский перевод, озаглавленный «Historia septem sapientum Romae» и лёгший в основу многочисленных евро­пейских обработок на разных языках, причём варьировались и са­мый состав сборника и имена действующих лиц. В первой трети XVI в. был напечатан польский перевод (с латинского) «Семи мудрецов», принадлежащий бакалавру Краковского университета Jan'y z Koszyczek. Детальный анализ языка русских списков «Се­ми мудрецов» дал возможность проф. Мурко, исследователю судь­бы этой книги в славянских литературах, обосновать догадку Пы-пина о том, что книга переведена была на русский язык с польско­го, причём, судя по двум ошибкам, повторяющимся во всех (очень разнообразных) русских списках «Семи мудрецов», перевод был всего лишь один. Впрочем, о переводе в буквальном смысле речи быть не может, — это была скорее переработка польского текста, притом не обычного печатного, восходящего к переводу Jana z Ko­szyczek, как догадывается Мурко, а какого-то другого, вероятно ру­кописного, восходившего ко второму польскому переводу. От этого предполагаемого польского рукописного оригинала необходимо ве­сти и заглавие русских списков — «История», «Книга» или «По­весть» семи мудрецов вместо стоящего в польских старопечатных изданиях «Historya... о Poncyanie, cesarzu rzymskim...», имя царя — Елиазар вместо Понциан и иное, по сравнению с теми же старо­печатными польскими текстами, звучание имён семи мудрецов, а также некоторые другие особенности.

Количество русских списков «Истории» — свыше семидесяти.' Старейшая её рукопись, принадлежавшая проф. Баузе и погибшая во время московского пожара 1812 г., датируется 1634 г. Можно предполагать вслед за Мурко, хоти и без достаточно солидных оснований, что перевод книги относится к ещё более раннему вре­мени — к концу XVI в.— и сделан был, как показывает анализ языковых особенностей некоторых рукописей «Истории», в Бело­руссии, откуда получил доступ через Новгород в Москву и далее на север.

В русских списках «История семи мудрецов» в своей основе состоит из пятнадцати новелл, соединение которых мотивировано в двух вступительных главах к «Истории», где рассказывается сле­дующее. В Риме был царь Елиазар, у которого от его жены родился сын Диоклетиан. Королева внезапно заболела и, умирая, попросила мужа всячески оберегать сына, не давать его в обиду новой жене и послать его в науку в дальние страны. По совету бояр он отдаёт сына в учение на семь лет римским мудрецам. Через некоторое вре­мя, по настоянию вельмож, Елиазар женится вторично. Новая жена, узнав, что у царя есть сын, посланный в науку в дальние страны, впала в большую печаль и стала помышлять о том, чтобы самой родить сына, который станет наследником Елиазара, а сына царя, находящегося в учении у семи мудрецов, уморить. И вот од­нажды влюблённого в неё мужа она попросила вернуть царевича из дальних стран, потому что она пока бездетна, а глядя на него, будет радоваться и в этой радости зачнёт. Царь соглашается ис­полнить просьбу жены, тем более что прошло уже семь лет с тех пор, как он расстался с сыном, и посылает посла за Диоклетианом. Гадая по звёздам, мудрецы узнали, что, как только Диоклетиан явится к царю и произнесёт первое слово, он умрёт злою смертью. Запечалились мудрецы и, хотя им угрожала смертная казнь в слу­чае неповиновения, предпочли умереть, чем обречь на смерть царе­вича. Увидев своих учителей опечаленными и узнав о причине их скорби, Диоклетиан сам стал смотреть на звёзды и высмотрел в них, что он уцелеет, если в течение семи дней не промолвит ни слова. Семь дней его будут вести на казнь, и каждый раз в свой день мудрецы своими речами избавят его от смерти, а в восьмой день он сам заговорит и всех их в свою очередь также избавит от казни. Диоклетиан видит сон, который ему предвещает, что угроза его жизни идёт от мачехи.

Приехав к царю, сын на все приветствия отца отвечает молчани­ем, что приводит Елиазара в большое недоумение. Мачеха сама бе­рётся разговорить царевича, ведёт его к себе в палату и, пленив­шись его красотой, пытается соблазнить его, но царевич решитель­но отвергает её настойчивые предложения, после чего она, разорвав на себе платье и изодрав руками своё лицо до крови, громко зовёт на помощь, прося защитить её от насилия со стороны Диоклетиа­на. На крик прибегает царь и, поверив клевете своей жены, велит отправить сына на виселицу. По просьбе вельмож, опасающихся, чтобы царь в гневе не поступил опрометчиво, Елиазар откладывает казнь юноши до утра. Для того чтобы побудить царя скорее раз­делаться с сыном, жена рассказывает ему повесть, смысл которой сводится к тому, что царю следует опасаться, как бы не быть об­манутым и вследствие своей доверчивости не пострадать самому. Убеждённый рассказом жены, царь подтверждает своё решение каз­нить сына, но затем выступает первый мудрец, рассказывающий свою повесть, из которой вытекает, что не следует слишком дове­ряться женщине, и царь откладывает казнь сына. Так в течение семи дней попеременно мачеха и семь мудрецов рассказывают четырнадцать повестей, под влиянием которых Елиазар колеблется в решении участи сына. Наконец, на восьмой день Диоклетиан сам заговорил, изобличил мачеху в любовной связи с юношей, который под видом девушки находился при ней в числе её прислужниц, и рассказал отцу о том, как мачеха склоняла его самого к прелюбо­деянию. Царь после этого решает казнить свою жену. Но предвари­тельно Диоклетиан рассказывает длинную повесть о некоем рыца­ре, который пытался утопить в море своего сына. Эта повесть, ис­пользованная Боккаччо в восьмой новелле десятого дня, своим сюжетом напоминает судьбу самого царевича. Отец отдаёт царство своё сыну, а жену и её любовника велит предать мучительной смерти.

Для образца приведём первую повесть мачехи и повесть пер­вого мудреца.

Был в Риме, рассказывает мачеха, богатый человек, владевший прекрасным садом, и в саду том было большое, красивое дерево, каждый год приносившее плоды. Войдя однажды в сад, хозяин уви­дел, что под тем старым деревом выросло малое, очень хорошее, и, призвав садовника, сказал ему, что малое дерево, когда вырастет, будет лучше старого. Садовник согласился с этим. Придя в другой раз в сад, хозяин распорядился обрубить ветви старого дерева, чтобы они не закрывали солнце от молодого. Затем хозяин велит совсем срубить старое дерево, потому что оно, будучи высоким, не допускало до молодого дерева ветра, и, когда это было сделано, мо­лодое дерево, не получая питания от старого, засохло; убогие же и немощные люди, питавшиеся плодами срубленного дерева, стали проклинать хозяина сада. В толковании мачехи — старое и молодое деревья являются прообразами царя и его сына. Сын покушается на царство отца и злоумышляет на его жизнь. То, что солнце и ве­тер не доходят до молодого дерева, означает, что сын хочет похи­тить славу отца, и когда он это сделает, к нему прилепятся многие сильные и станут думать о смерти царя, и тогда сын сядет на цар­ство, а разумные люди станут проклинать тех, которые помешали царю повесить своего сына. И потому царь должен поспешить с его казнью.

В ответ на повесть царицы первый мудрец рассказывает повесть о царском псе и о соколе.

В некоем месте жил храбрый рыцарь, имевший сына и очень любивший его. К ребёнку приставлены были три няньки. Одна его кормила, другая обмывала, третья качала в колыбели. Были у то­го рыцаря пёс и сокол, к которым он был очень привязан за их не­обыкновенные качества. Однажды рыцарь с женой отправились на пир, оставив сына на попечение нянек, пса и сокола. Укачивавшая ребёнка нянька, когда он уснул, ушла во двор, приставив к колы­бели пса и сокола. Пёс заснул, и в это время к колыбели подполз уж, намереваясь ужалить ребёнка. Сокол разбудил пса, и пёс, всту­пив в борьбу с ужом, загрыз его и его кровью залил всю комнату.

Во время борьбы колыбель сорвалась и накрыла собой спящего ребёнка; пёс же, расправившись с ужом, лёг возле упавшей люльки. Придя в комнату и увидев её всю залитой кровью, а пса лежащим рядом с опрокинутой колыбелью, около которой не видно было ре­бёнка, няньки решили, что пёс съел младенца. Они побежали в тот дом, где были рыцарь с женой, и рассказали жене о несчастье. Же­на рыцаря закричала громким голосом и сообщила мужу то, что сказали ей няньки; рыцарь же взял меч и, придя в свой дом, зару­бил пса, радостно бросившегося ему навстречу. Но, подняв колы­бель, он увидел спящего невредимым ребёнка, а затем обнаружил загрызенного псом ужа и стал горько тужить и плакать о том, что лишился такого верного друга, поверив словам жены. «Так и ты, царь, — заключил мудрец свою повесть, — станешь неутешно пла­кать о сыне своём, если повесишь его, положившись на слова своей жены».

«История семи мудрецов» по своей тенденции совпадала с рас­пространёнными в старой русской литературе словами о «злых жё­нах». Она нашла отражение в народной сказке и в её литературной обработке конца XVIII—начала XIX в.¹.

В конце XVI в. в так называемом «Познанском» сборнике мы встречаемся с переведёнными на белорусский язык с «сербских книг» повестями о Тристане и Анцелоте и о Бове и с переведён­ной с польского повестью об Аттиле. Ещё в конце XVI в. на Руси бытуют личные имена — Бова, Лукопёр, свидетельствующие о том, что повесть о Бове была в это время уже популярна на русской почве, быть может, пока только в устной передаче. Во всяком слу­чае, в первой трети XVII в. повесть известна была у нас и в пись­менном виде, судя по упоминанию о ней в 40-х годах этого века царским стольником Иваном Бегичевым. Итальянский печатный текст её, с которого был сделан белорусский перевод, сохранивший­ся в Познанской рукописи, восходит к французскому тексту, сло­жившемуся в XII—XIII вв. Что касается русских текстов повести, то они ведут своё происхождение от белорусского перевода, пред­ставленного текстом Познанской рукописи. За время от XVI до XIX в. сохранилось около шестидесяти русских списков повести? о Бове, подразделяемых на несколько редакций. В XVIII—XIX вв. на основе рукописных текстов создаются лубочные издания пове­сти (всего свыше двухсот) и лубочные «забавные листы» (свыше шестидесяти изданий). В XIX—XX вв. сделано восемь записей-устных сказок о Бове.

Сюжет повести в русских рукописных текстах в общих чертах сводится к следующему. Король Гвидон, царствовавший в слав­ном городе Антоне, посылает своего слугу Личарду к королю Кирбиту, или Кирбичу, сватать за себя его дочь Милитрису. Милитриса отказывается стать женой Гвидона, потому что она любит короля Додона, но, уступая воле отца, выходит за Гви­дона. Через три года у них родился сын Бова. Спустя некоторое время Милитриса посылает Личарду к Додону, приглашая его прийти с войском в их царство и извести вместе с ней Гвидоиа. Додон убивает Гвидона и становится мужем Милитрисы. Ребёнок Бова пытается спастись бегством, но его настигает погоня; Ми­литриса сажает сына в темницу и решает отравить его хлебцами, которые она сама замесила на змеином сале, но при помощи слу­жанки Бова спасается от отравы, бежит из темницы и прибегает на берег моря, где его подбирают купцы-корабельщики, и он вы­даёт им себя за сына пономаря и прачки. Приплыв в Армейское царство, корабельщики продают Бову арменскому королю Зензе-вею, пленившемуся красотой Бовы, который и ему говорит, что он сын пономаря и прачки. В Бову влюбляется дочь Зензевея Дружневна, лишь впоследствии узнающая о том, что Бова — коро­левский сын. Следует ряд разнообразных приключений Бовы. Он побивает сильные рати добивающихся руки Дружневны короля Макробруна и Лукопёра—богатыря-воина, сына царя Салтана Салтановича, причём Лукопёра в поединке убивает. Попав в руки Салтана Салтановича, решившего наказать смертью Бову за убий­ство им его сына, Бова влюбляет в себя дочь Салтана Мильчигрию, или Малгирию, которая предлагает ему жениться на ней, перейдя предварительно в «веру латынскую» и уверовав в «бога Ахмета». Салтан Салтанович соглашается на брак дочери с Бовой, но Бова отказывается переменить веру и за это посажен в темницу и лишён пищи. Убежав из тюрьмы, он прибывает в царство Маркобруна, похитившего Дружневну, увозит её с собой, а затем разбивает войско Маркобруна, посланное в погоню за ним. Но у Маркобруна есть сильный богатырь Полкан, у которого по пояс пёсьи ноги, а от пояса он таков же, как и прочие люди. Освободив его из темницы, Маркобрун посылает его против Бовы. При первом столкновении с Полканом Бова потерпел поражение, но затем оба они мирятся, братаются и побивают маркобруново войско, осадившее город Костел, куда направились Бова с Дружневной и Полканом. Все трое едут после этого дальше, и по дороге Дружневна родит Двух сыновей. Оставив затем на время Дружневну с сыновьями на попечение Полкана, Бова по возвращении не находит ни Дружневны, ни детей, а Полкан лежит мёртвый, растерзанный львом. Решив, что и Дружневна с детьми погибли, он приезжает в царство Салтана Салтановича, чтобы жениться на Мильчигрии. Но тут происходит встреча Бовы с Дружневной и сыновьями. Вместе с ними он отправляется в город Антон. Додон и Мили-триса наказаны им смертью, и он спокойно зажил в своём цар­стве с Дружневной.

По различным спискам эта повесть варьируется: привносятся новые подробности, переставляются иные эпизоды, вводятся до­бавочные второстепенные персонажи. В большей или меньшей степени повесть русифицируется. Нашими переводчиками не по­няты были отдельные выражения оригинала, в результате чего эпитет матери Бовы—meretrix (блудница) превратился в соб­ственное имя—Милитриса, a castello — замок — в название го­рода— Костел; что же касается особенностей западноевропей­ского рыцарского обихода, то он был переиначен в духе русского богатырского уклада. Герою повести приданы были у нас черты традиционного благочестия, персонажи её, по русскому обычаю, в русских списках стали иногда называться по имени и отчеству (Кирбит Верзаулович, Милитриса Кирбитьевна, Зензевей Адарович, Салтан Салтанович) и удержали при себе постоян­ные эпитеты. Так, Милнтриса, наделённая чертами типичной «злой жены», на всём протяжении повести именуется «прекрас­ной», хотя она неизменно обнаруживает себя отъявленной зло­дейкой.

Отдельные списки повести о Бове испытали на себе особенно сильное воздействие русского сказочного фольклора. Так, один из них — XVII в.— с самого начала ведёт речь в стиле русской сказки: «В некоем было царстве, в великом государстве, в слав­ном граде во Антоне жил был славный король Гвидон». Обра­щаясь к Личарде, Гвндон говорит: «Ой еси, слуга Личарда, служи ты мне верою и правдою, — поди ты во град Дементиян к доброму и славному королю Кирбиту Верзауловичу посольствовать, а от меня свататца». Личарда «государя своего не ослушался, грамоту принял и челом ударил и поехал во град Дементиян к доброму и славному королю Кирбиту Верзауловичу». Придя к Кирбиту Верзауловичу, Личарда «вшед в королевские хоромы, и грамоту положил перед короля на стол» и т. д. И в дальнейшем рассказ ведётся в том же стиле сказочной напевной речи, с обычными по­вторениями и ретардациями, с народно-поэтическими эпитетами: «чистое поле», «белые руки», «добрый конь богатырский», «чадо милое», «гости-корабельщики», «вострое копьё», «сахарные уста», «дело ратное и смертное» и т. п. От голоса Бовы на море волны встают и корабли качаются. Он сразу побивает, махая метлой, пятнадцать тысяч войска. У богатыря Лукопёра «глава... аки пив­ной котёл, а промеж очми добра мужа пядь, а промеж ушмя калена стрела ляжет, а промеж плечми мерная сажень, и нет ему «противника во всей подселенней». Добрый конь богатырский, на котором Бова выезжает против Лукопёра, «стоит на двена­дцати цепях, по колени в землю вкопан, и за двенадцатью дверь­ми»'; богатырь-чудовище Полкан, скачущий по семь вёрст, до встречи с Бовой сидит в темнице за тридцатью замками и за тридцатью мостами. В повести фигурируют меч-кладенец, вол­шебные зелья. Довольно часто тут находят себе место особен­ности русского бытового уклада и русской обстановки: на пиру «прекрасная королевна лебедь рушела»; отправляясь в сражение, Бова «достал Дружневне песку и к сердцу присыпал»; Зензевей и Маркобрун «выехали с ястребцы на заводи потешитца»; Бова по­шёл «на заводи тешитца и настрелял гусей и лебедей». Женщины, обращаясь с просьбой к мужчине, падают ему в ноги. Неод­нократно Бова обращается за помощью к «милостивому спасу» и «пречистой богородице», король Зензевей в воскресенье стоит «у церковного пения». Действие происходит в «палатах», в «тере­мах златоверхих», в «задних (женских) хоромах», в «земской избе», в которой сидит «посадник-мужик» Орёл (итальянский Orio), употребляющий в своей речи русские пословицы (например, «у всякие жены волосы долги, да ум короток»). При описании жилища упоминаются «кут», «коник», «поставец», люди играют на гуслях и на домрах.

В XVI—XVII вв. повесть о Бове известна была в среде бояр­ской и дворянской. В 1693 г. она упоминается в числе «потешных книг» царевича Алексея Петровича. В дворянской среде в первой трети XVIII в. повесть о Бове приобретает черты авантюрно-га­лантной «гистории». Во второй половине XVIII в. она в той же среде превращается в рыцарско-богатырскую сказку, в которую иногда попадают намёки на политические события эпохи. Парал­лельно с этим уже в XVII в. повесть о Бове бытует в среде купе­чества, мещанства, крестьянства, мало-помалу теряя свою ино­земную окраску и постепенно всё более приобретая черты, под­сказанные фольклором. С начала XVIII в. повесть воспринимается большинством читателей как широко известная русская народная сказка, и в такой функции её используют Радищев и Пушкин, а затем писатели-народники. Русская лубочная сказка о Бове обслуживала не только крестьянство, но и городское мещанство и купечество. Ряд вариантов лубочной сказки (начиная с 50-х годов до 1918 г.) насыщен элементами чувствительной мещанской семей­ной повести. Уже в начале XIX в. появляются «портреты» Бовы в одежде древнерусского витязя; с половины же XtX в. Бова нередко изображается в кругу излюбленных персонажей русского фольклора — Ильи Муромца и Ивана-царевича. Задолго до этого повесть о Бове находит отражение в былинах и в духовном стихе. Широкая популярность Бовы в народной среде как бы оправды­вала заключительные строки повести в списке, из которого извлечены приведённые выше цитаты: «И Бове слава не минетца отны­не и до века» '.

Среди западных переводных повестей на втором месте после повести о Бове по степени своей популярности стояла у нас по­весть о Петре Златых ключей, обычно носившая заглавие «Исто­рия о храбром и славном рыцаре Петре Златых ключей и о пре­красной кралевне Магилене» и восходящая к французскому роману XV в. о Петре, графе Прованском, и о прекрасной Магелоне, дочери короля неаполитанского. Роман обошёл все страны Европы и через посредство польского текста проник в Россию во второй половине XVII в. В 1693 г., он, как и повесть о Бове, упоминается в числе «потешных книг» царевича Алексея Петровича. Общее количество зарегистрированных его русских списков — свыше вось­мидесяти.

Содержание повести вкратце таково. Пётр, сын французского князя, рыцарь, непобедимый в турнирах, отправляется в Неапо­литанское королевство, где обитает несравненная красавица ко­ролевна Магилена. В Неаполе он, не открывая никому своего име­ни, побеждает в турнире всех своих противников и получает прозвище «Златых ключей рыцарь», так как к своему шлему он — для отличия от своих соперников — приделал два золотых ключа. Храбрость Петра и его красота побеждают Магилену, и она влюб­ляется в него. Мамка Магилены, сначала отговаривающая её от брака с Петром, впоследствии, когда Пётр открыл Магилене и ей своё происхождение и она убедилась в том, что оба стремятся к «честному законному браку», содействует их сближению. Пётр дарит троекратно Магилене драгоценные перстни, она же дарит ему золотую цепь с дорогими камнями. Следует второй победо­носный турнир Петра, после которого он сообщает Магилене о желаний поехать к своим родителям, чтобы получить от них благо­словение. По просьбе Магилены, которой огорчительно было рас­ставаться с Петром, Пётр решает взять её с собой, и они тайно уходят из Неаполитанского королевства. На морском берегу утом­лённая Магилена крепко уснула на коленях Петра, который, забыв своё обещание хранить девственную чистоту королевны, помыслил нечисто о ней и, расстёгивая её платье, снял с её шеи узелок с тре­мя подаренными им перстнями, положив его около себя. Проле­тавший мимо ворон, приняв узелок за мясо, похитил его. Петру показалось, что ворон уронил узелок на остров, и он на лодке поплыл к острову, но бурей был унесён в море и подобран кора­бельщиками, которые привезли его к турецкому султану. В боль­шой чести долго Пётр жил у султана, никогда не оставляя мысли о Магилене и мучаясь разлукой с ней. Он молится за неё и молит­вы свои подкрепляет милостыней нищим христианам. Между тем, пробудившись от сна и не найдя около себя Петра, Магилена после долгих поисков его в глубокой печали отправляется одна в странствие, в конце концов попадает в страну, где жили родители Петра, и строит там монастырь, церковь во имя Петра и Маги­лены и больницу, где она ухаживает за мореплавателями, забо­левающими морской болезнью. Дни свои она проводит в молитве и посте. Однажды рыбаки поймали Щуку, в которой нашли узелок с перстнями, подаренными Петром Магилене. Перстни приносят родителям Петра, решающим, что их сын съеден морскими рыбами, и сообщающим об этом Магилене, узнающей перстни Петра. А сам Пётр, добившись от султана разрешения поехать на свидание с ро­дителями и получив при этом в подарок много драгоценностей, после ряда приключений, измождённый и больной, попадает в монастырь Магилены, которая, первая его узнав, ухаживает за ним. После выздоровления Петра в присутствии его родителей и нескольких заморских королей происходит торжественное сва­дебное пиршество, длящееся целый месяц. Турецкий султан осво­бождает Петра от обещания вернуться в Турцию и посылает ему богатые дары. В любви и согласии с Магиленой Пётр прожил до восьмидесяти лет. После его смерти княжил его сын с такой же славой, как и отец.

Следы польского оригинала в русском переводе немногочис­ленны; иногда в переводе выступает народный склад речи. В на­чале XVIII в. повесть о Петре Златых ключей дважды подверг­лась драматической обработке, один раз прозаической, вошедшей в репертуар театра царевны Наталии Алексеевны и дошедшей до нас лишь в незначительном отрывке, другой раз — стихотворной. Такое внимание к сюжету о герое, отправляющемся за границу, между прочим, для усовершенствования в науках, объясняется, видимо, и тождеством его имени с именем русского царя, симво­лическим ключом открывшего России путь для общения с Евро­пой. С началом XVIII в. идёт также несколько лубочных изданий повести и народных картинок на её сюжет. В конце XVIII в. по­весть переводится у нас с французского. В XIX в. записана сказочная обработка её'.

В нескольких списках дошла до нас и популярная в европей­ских литературах повесть о римском цесаре Оттоне, через поль­ский перевод восходящая также и к французскому роману XVI в. Русский перевод повести сделан был в 70-х годах XVII в. В ней рассказывается о том, что цесарь Оттон, по наговорам своей матери заподозрив свою жену Олунду в неверности, изгоняет её с сыновья­ми-близнецами. В лесу во время сна Олунды одного сына у неё похищает обезьяна, а другого — львица. Но оба сына оказываются спасёнными. Одного из них, названного Лионом, потому что его похитила львица, мать сама находит, и он впоследствии освобож­дает брата, названного при крещении Флоренсом, и своего отца, захваченных египетским султаном. Оттон примиряется с Олундой, Лион женится на дочери испанского короля и становится его наслед­ником, а Флоренс, ставший английским королём, женится на дочери султана, которая предварительно вместе с отцом принимает кре­щение.

Повесть об Оттоне очень обширна и содержит в себе много эпи­зодов рыцарско-авантюрного характера. Она известна у нас по рукописям XVII—XVIII вв. и в сокращённом изложении, без упоминания собственных имён, большею частью под заглавием «Повесть зело душеполезна и умилению достойна о царице и о двух сынох ея и о львице». Эта редакция повести была напечатана у нас с иллюстрациями в 1847 г. с рукописи 1720 г. В начале XVIII в. повесть дважды переделана была в драму. Одна из переделок, вос­ходящая к полной редакции повести, была представлена в театре царевны Наталии Алексеевны, другая, использовавшая редак­цию краткую, входила в репертуар школьного театра петровской эпохи '. Повесть послужила также основой для нескольких устных сказок.

Обычно в рукописях, заключающих в себе повесть об Оттоне. помещается и «Повесть правдивая о княгине Альтдорфской», ро­дившей сразу двенадцать сыновей и решившей утопить одинна­дцать из них. Детей спасает князь, отдаёт их на воспитание, а за­тем родным своим, в том числе жене, представляет их. Княгиня раскаивается и получает прощение².

Одновременно с повестью об Оттоне у нас переведена была и повесть о Мелюзине, восходящая к французскому роману XIV в., также широко распространившаяся по Европе. С немецкого её пере­вода был сделан польский, а с польского — русский. В повести речь идёт о волшебнице Мелюзине, за непокорность отцу наказанной тем, что каждую субботу она должна превращаться в получеловека, полузмею. Она могла избавиться от такого превращения, только найдя себе мужа, который решился бы жениться на ней, зная об этом её свойстве. Таким человеком оказывается граф Раймунд из Пуату, согласившийся не видеть жены по субботам. Мелюзина при­несла Раймунду удачу и богатство. Но, по подстрекательству брата, нарушив обещание и подсмотрев за Мелюзиной в субботу, когда она делала таинственные омовения, Раймунд лишился её навсегда. Она с печальным возгласом покинула дом мужа, и с того времени прекратилось благополучие Раймунда. Предание добавляет, что с тех пор, когда потомкам Раймунда грозила какая-либо беда, Мелюзина за три дня до этого появлялась на башне замка в Пуа­ту, построенного Раймундом.

В основе повести лежит широко распространённый народно­поэтический мотив о связи человека с женщиной-феей, знакомый и русским сказкам. Повесть известна у нас больше чем в два­дцати списках, и она вызвала к жизни, как и повесть об Оттоне, драматическую обработку в театре Наталии Алексеевны и лубоч­ную картинку '.

К XVII в. относится и перевод повести «о Василии королевиче Златовласом чешския земли и о Полиместре ево, прекрасной кра-левне франчюжской»².

В повести рассказывается о том, что в древние времена в не­мецких «режих» (очевидно, чешское rise — государство, царство), в Чешской земле, в городе Праге царствовал король Мечислав (далее он зовётся Мстиславом и Станиславом), который имел сына Василия. Был Василий «зело добродетелен и прекрасен зело, а власы у него аки злато сияют, и таковыя ради красоты его прозва отец его Златовласом». Когда пришло время, отец Василия стал искать ему невесту, но Василий от купца, тоже звавшегося Васи­лием, узнал, что во Франции у короля Карлуса есть дочь, прекрас­ная Полиместра, красотою превосходящая Василия Златовласого, а разумом равная ему. Сын просит отца отправить «поликсарей, сиречь сватов», к королю Карлусу, но отец отговаривает Василия от его намерения свататься к Полиместре, потому что французское королевство велико, славно и богато, а чешское — мало и убого и ничего, кроме срама, от этого сватовства не выйдет. Однако Василий настаивает на своём, отец уступает, и во Францию отправ­ляются послы «с великими дарами» и с предложением сватовства. И Полиместра и её отец с гневом выслушивают сватов. Дочь даже в крайнем раздражении разбивает на мелкие куски драгоценную чашу, посланную ей Василием, на дне которой было написано его предложение Полиместре выйти за него замуж. При этом она произносит следующий «выклад»: «Не тёрт-де калач, не мят-де ремень, не тот-де сапог, не в ту-де ногу обут: садится лычко к ремешку лицом, понять-де хочет смердов сын кралевскую дщерь; никогда-де того не будет, еже смердову сыну кралевскую дщерь понять». Огорчённый Василий стал после этого думать, как бы отомстить королевне и вместе с тем добыть её. Получив благосло­вение у отца и у матери, он, взяв с собой драгоценности, на ко­рабле отправляется во Францию. В дальнейшем в повести подробно рассказывается о том, как Василий, пленивший короля, королевну и всех окружающих своей искусной игрой на гуслях, красотой и богатством, в конце концов, унизив и осрамив разборчивую невесту, побив её плёткой и, таким образом, отомстив ей за пре­небрежение к себе, соглашается — теперь уже по её настойчивой просьбе и по просьбе короля — жениться на ней. Жили они в любви и согласии. По смерти Карлуса и своего отца Василий становится королём французским и королём чешским. У него родятся два сына, из которых один получает королевство французское, другой — чешское. Умирают Василий и Полиместра в глубокой старости, оставив по себе добрую память у своих подданных.

Оригинал повести до сих пор не обнаружен. Судя главным обра­зом по содержанию, повесть возникла скорее всего в Чехии, но нет оснований думать, что она пришла к нам через польский перевод, как думал издатель её А. И. Шляпкин и как повторяют вслед за ним почти все, кто так или иначе высказывается о повести: явных полонизмов в русском её тексте, вопреки утверждению Шляпкина, нет. Зато слово «режи», скорее всего восходящее к чеш­скому, rise, заставляет предполагать чешский оригинал. Правиль­нее общая характеристика повести, сделанная Шляпкиным во вступительной заметке к изданию: «Повесть, отличаясь бойкостью изложения, носит в себе следы общеэпического творчества... Самый сюжет отыскивания невесты — один из излюбленнейших в народ­ном творчестве вообще... Вследствие этого и повесть, будучи близ­кой и по вымыслу и по приёмам к складу русской народной фан­тазии, легко могла воспринять чисто русские обороты речи и целую русскую пословицу. Само нравоучение, с коего повесть начинается, носит на себе отпечаток народного юмора».

В русских народных сказках существует ряд параллелей к по­вести. Некоторыми своими мотивами повесть о Василии Златовла­сом соприкасается с былинами о Соловье Будимировиче и Васи­лии Окульевиче, что заставляет предполагать воздействие русского народного творчества на русскую обработку повести.

К чешскому источнику восходит и очень популярная у себя на родине повесть о Брунцвике, переведённая у нас во второй поло­вине XVII в., несомненно, с чешского оригинала. В основе её лежит немецкая повесть XIII в. о Рейнфриде Брауншвейгском, перело­женная в XIV в. в Чехии в стихи, а затем, в следующем столетии, со стихов в прозу, образовав две народные книги — о Штильфриде и его сыне Брунцвике. На русский язык переведена была лишь книга о Брунцвике. Повесть изобилует разнообразными чудесами и приключениями, выпадающими на долю Брунцвика. Став после смерти отца чешским королём, он из жажды рыцарских подвигов отправляется с тридцатью спутниками на семь лет в морское стран­ствие, оставив дома молодую жену. В море он терпит кораблекру­шение, постепенно лишается всех своих спутников, которые поги­бают; зашитый дядькой в конскую шкуру, он переносится птицей «ногом» (грифом) в далёкие страны. Странствуя по горам, Брунц­вик помогает встретившемуся ему льву одолеть десятиглавого огнедышащего змея. С того времени лев не покидает Брунцвика. Вместе со львом Брунцвик отплывает в некий город, населённый чудовищами — людьми одноногими, одноглазыми, пёсьеглавцами и т. п. У тамошнего царя Олимбриуса глаза спереди и сзади, на руках же у него по восемнадцати пальцев. Царь обещает Брунцвику помочь вернуться в его отечество, если он освободит царскую дочь Африку, похищенную драконом-василиском. Победив при помощи льва чудовищ, охранявших ворота сказочного по богатству и кра­соте города, в котором жил василиск, Брунцвик побил затем при содействии льва несметное количество гадов и змей, населявших город, а затем и самого василиска с восемнадцатью хвостами. После этого он увозит к её отцу красавицу Африку, имеющую два змеи­ных хвоста вместо ног и превращающуюся днём в змею, а ночью принимающую человеческий облик. Против своей воли Брунцвик берёт себе в жёны Африку, но затем, найдя меч-кладенец, посе-кает им всё царство Олимбриуса, его самого и его дочь Африку и вместе с львом на корабле уплывает к себе на родину. По пути Брунцвик испытывает ряд приключений, видит много чудесного, жизнь его часто подвергается опасностям, но его выручает меч-кладенец. В свою землю Брунцвик попадает после того, как про­шло семь условленных лет, в течение которых его должна была ждать жена, готовящаяся теперь к новому браку. Переодетый в каличье платье, Брунцвик, неузнанный, попадает к себе в дом и видит там свою жену рядом с женихом. Бросив в кубок с вином перстень жены, который он получил от неё при отъезде, он уда­ляется с пира. По перстню и по надписи, сделанной Брунцвиком на воротах дома, узнают, кто был удалившийся незнакомец. Жених пускается вдогонку за Брунцвиком, но вместе со своими спутниками гибнет, сражённый мечом-кладенцом и растерзанный львом. Через некоторое время Брунцвик вновь возвращается в свой дом и со­единяется с женой, устроив пир на весь город и всех щедро одарив. На королевском гербе, на котором ранее было изображение орла, теперь рядом с орлом по повелению Брунцвика изображён был и лев. Прожив после этого в полном благополучии тридцать лет, Брунцвик умирает. Наследниками его становятся двое его сыновей. Лев не мог пережить своего господина и в тоске по нём, придя на его гробницу, умер'.

Возвращение мужа к своей жене после условленного срока в образе странника, когда жена собирается выйти замуж за дру­гого, узнавание мужа женой по перстню, опущенному в кубок с вином, наконец, расправа мужа с женихом — все эти мотивы при­сутствуют в широко распространённом сюжете — муж на свадьбе своей жены. В частности, эти мотивы налицо в многочисленных вариантах былины о Добрыне Никитиче и Алёше Поповиче.

Очень популярна у нас была известная в большом количестве; отдельных списков повесть об Аполлоне Тирском, восходящая к не дошедшему до нас тексту древнегреческого романа III в., подверг­шегося затем латинским обработкам, от которых ведут своё проис­хождение западноевропейские и славянские версии повести. Сюжет её был использован Шекспиром и Лилли. Текст её, находящийся в польских «Римских Деяниях», был переведён с чешского языка. С чешского же, возможно, был сделан и русский перевод, распро­странявшийся в отдельных списках.

Повести об Аполлоне Тирском присущи все особенности, ти­пичные для старинного греческого романа. Любовная интрига соединяется в ней с авантюрной фабулой; мотив узнавания ведёт х необходимой развязке и сводит концы с концами.

Повесть начинается с рассказа о том, что король Антиох, цар­ствовавший в построенном им городе Антиохин, после смерти жены влюбился в свою дочь, которая одна среди всех женщин была равна красотой его умершей супруге. Несмотря на сопротив­ление дочери, Антиох вступает с ней в любовную связь. Чтобы отвадить от неё женихов, он ставит условием брака разгадку за­гадки. Не отгадавший загадку подвергается смерти. Так обезглав­лено было много царевичей и королевичей, претендовавших на руку дочери Антиоха, потому что никто не мог отгадать заданную отцом загадку. Отгадал её лишь Аполлон, король тирский. Смысл загадки был тот, что король сожительствует со своей дочерью. Разъярённый Антиох отрицает правильность разгадки. Аполлону грозит смерть, и он спасается бегством. За его голову назначена большая цена. Он удаляется в город Таре, где снискивает себе расположение граждан за помощь, которую он оказал им во время голода. Но не чувствуя себя в безопасности в Тарсе, он уплывает оттуда, терпит кораблекрушение и, спасённый рыбаком, попадает в Кипрскую землю. Там в него — за его игру и пляску — влюбля­ется дочь короля Лучница. Он становится её учителем, а затем она, предпочтя его другим искателям её руки и узнав, что он король тирский, выходит за него замуж.

Через некоторое время Аполлон от проезжавших мимо Кипр­ской земли корабельщиков узнаёт, что Антиох и его дочь убиты молнией. Он собирается в своё отечество—в Тир, намереваясь беременную уже жену временно оставить у её отца, но любящая Лучница настаивает, чтобы муж взял её с собой. «О великий кралю Аполлоне! —говорит она, — о возлюбленный, всего света дражайший мне!., с тобою хощу везде быти: аще ли будет ра­достная, купно возвеселимся; аще ли будеши в злополучии, купно претерпим; готова еемь с тобою и умрети». Аполлон уступает жене, и они вместе уезжают в Тир. По дороге, на корабле, Луч­ница в больших страданиях родила дочь, а затем тело её совер­шенно оцепенело, и её сочли умершей. Между тем на море под­нялась сильная буря, и корабельщики, полагая, что этому причи­ной мёртвое тело на корабле, стали упрашивать Аполлона спустить умершую в море. С большой скорбью Аполлон принуждён подчи­ниться просьбам корабельщиков, и его жену в драгоценном наряде опускают в лодке в море, положив ей под голову две тысячи золотых и записку, в которой было написано о том, что «сия кра-левна есть дщи короля великого, о ней же премного слез пролися и ныне есть печаль многим». Лодку с женой Аполлона прибило к городу Эфесу. Там её оживляют, и она становится жрицей в язы­ческой «божнице», непрестанно сокрушаясь о разлуке с Аполлоном. Дочь свою, названную Тарсией, Аполлон привозит в Таре, где отдаёт её на воспитание. Воспитательница Тарсии, позавидовав её красоте, намеревается убить её, но Тарсию похищают морские разбойники и продают в публичный дом, из которого её освобожда­ет князь того города, в который она привезена была разбойниками. Через двенадцать лет после странствия по морю, в неутешной пе­чали по жене, Аполлон прибывает в Таре, где ему сообщают о смерти его дочери. Новое горе побуждает Аполлона пуститься в дальнейшее странствие, причём он даёт себе обет десять лет не сходить с корабля. Но тут происходит узнание им Тарсии, которая выходит замуж за своего освободителя — князя, затем в Эфесе Аполлон встречается с женой. Все отправляются в Тир. Жители Антиохии умоляют Аполлона стать их царём. Король тирский половину своего царства отдаёт дочери Лучнице, а другую — внучке Тарсии. У Аполлона родится сын, которому он, дожив счаст­ливо до глубокой старости, передаёт своё царство.

Изложение повести насыщено патетическими диалогами, вло­женными в уста главным образом Аполлона, его жены и дочери. Повесть перешла и в лубочную литературу ^l.

Охарактеризованная выше светская повесть, пришедшая к нам с Запада в XVII в., по своему характеру отличалась значитель­ными особенностями сравнительно с русским традиционным по­вествовательным материалом. Прежде всего это была повесть, проникнутая земными интересами и чаяниями. Любовная интри­га является неотъемлемой её принадлежностью. В большинстве этих повестей герой добивается руки и сердца своей возлюблен­ной лишь после того, как он совершает ряд рыцарских подвигов.; Для любящих любовь — не только радость, но и страдание. На пути к их счастью и благополучию стоят всевозможные препят­ствия, которые они преодолевают. Жизнь их наполнена неожи­данными катастрофами и злоключениями, они надолго разлу­чаются без надежды встретиться, но, претерпев ряд лишений и опасностей, соединяются, чтобы уж никогда потом не расста­ваться. Постоянство в любви—отличительная черта героев запад­ной рыцарской повести, с которой познакомился русский читатель XVII в. Это постоянство отличает Бову и Дружневну и особенно Петра и Магилену и Аполлона и Лучннцу. Его обнаруживает и Василий Златовласый, несмотря на крутую расправу с оскор­бившей его Полиместрой. Преданная любовь торжествует в пове­стях и об Оттоне, цезаре римском, и о Брунцвике. Пётр и Маги-лена, Аполлон и Лучница говорят о своей взаимной любви так, как никогда об этом ещё не говорилось в старой русской литературе, которая вообще избегала долго задерживаться на романических ситуациях, в лучшем случае лишь упоминая о них. Новостью было и то, что любовь и любовная удача становились целью жизни героя и осмысляли её.

Вместе с тем поведение влюблённых не расходилось с тради­ционной моралью, узаконенной старорусским патриархальным укладом: сердечное влечение увенчивалось «законным» браком, за которым следовала долгая, счастливая и согласная супружеская жизнь. Персонажам западных повестей нередко присуща благочестивая настроенность, как например Петру и Магилене; в других случаях, как в повести о Бове, благочестие придаётся герою уже на русской почве. Элемент чудесного, сверхъестествен­ного, присутствующий в ряде повестей, также был привычным для нашего читателя; он перекликался с тем чудесным, которое было в изобилии и в старой переводной повести, и в житийной легенде, и в былине, и в сказке, и это располагало к его усилению в русской обработке, как это обнаруживается в той же повести о Бове. И потому в новизне порой узнавалась и обжитая старина, веками бытовавшая в нравственном и художественном сознании русского любителя занимательного чтения.