Лас-Пальмас

Утром меня вызвали к капитану «Бродницы»:

— Вас ждет директор, поспешите.

Заинтригованная, что за директор собирается любезно морочить мне голову, я влетела в салон. Спутник капитана представился:

— Ежи Щенснович. Вы помните Ядвигу Левандовскую? Это моя жена.

Так я познакомилась с Юреком[5]Щенсновичем — первой из многих заботливых нянек «Мазурки» на ее двухлетней трассе. Помнила ли я Ядвигу? Хотя женщинам не полагается считать годы, — нам всегда самое большое двадцать один, но с Ядвигой мы были знакомы примерно столько. На старшекурсниц Ядзю и Данку я, свежеиспеченная студентка, смотрела с обожанием: они уже два года мужественно справлялись с дифференциальными уравнениями, редуцированными напряжениями и теорией корабля. А он спрашивает, помню ли я!

Выгрузка «Мазурки» прошла гладко. Занималась этим испанская бригада, но весь экипаж «Бродницы» был на местах. На всякий случай: вдруг оказалось бы, что местные докеры — стажеры и выполняют такое задание впервые.

Мачту поставили на место силами экипажа, и инженеры-гаранты принялись за дело. «Бродница» вечером отчаливала, поэтому к вечеру «Мазурка» должна была стать у буя в «Реал Клуб Наутико». Испанский яхт-клуб по просьбе Юрека согласился принять к себе польскую яхту и одиночную яхтсменку. Это был широкий жест — место в подобном аристократическом клубе стоит целое состояние. Позже я оценила гостеприимство испанских яхтсменов, всюду вытаскивая кошелек. Меня приняли в Лас-Пальмасе как гостью, хотя «Мазурка» была неизвестной яхтой, а ее капитан надеялся прославиться только в будущем.

Поздно вечером «Мазурка» с поставленной мачтой и такелажем пришвартовалась в клубе, оторвавшись от последнего кусочка Польши. Оставалось сделать немного — превратить плавучий склад в действующую океанскую яхту. Это «немного» заняло у моих гарантов десять рабочих дней. Работали они по двенадцать часов, но зато при этом отлично загорели. Говорят, что загар лучше пристает при движении.

Я жила в доме Щенсновичей, на «Мазурке» жить было невозможно. Непонятно, как помещались под палубой Тарнацкий и Моравский — оба довольно рослые. На ночь они выбрасывали на палубу часть парусных мешков и инвентаря, а на оставшихся устраивали себе ложе. Но зато они ежедневно могли принимать в клубе горячий душ — редкая в Лас-Пальмасе роскошь. В частных домах водой без ограничения можно было пользоваться три дня в неделю. В остальные дни нужно было укладываться в норму, ограниченную баком, приписанным к каждой квартире, или же мыться минеральной водой.

В клубе можно было также пользоваться баром, рестораном, парикмахерской и купаться в прекрасном бассейне. Можно, если бы у нас было время. Мы начинали работу в семь утра. На цыпочках я выходила из комнаты, тщетно пытаясь не поднимать на ноги семейство Щенсновичей, и отправлялась в еще пустынный город на поиски срочно требуемых мелочей, заказанных мне накануне. Я еще не выработала умения, это придет позднее, за один день найти в незнакомом городе место, где можно подешевле купить батарейки, трос, зубную щетку, груши или апельсины, перочинный нож и десятки других мелочей, или быстро разыскать и привести на яхту нужных специалистов и уговорить их взяться за работу немедленно, а не в туманном будущем. На собственной шкуре познавала я значение слова «маньяна», так же, как в дальнейшем поняла, что означает выражение «саут пасифик тайм».[6]Никакой разницы, независимо от океана и географической широты, — только языки разные.

Ядвига охотно выполняла роль переводчицы и экскурсовода. После обеда ее сменяла двенадцатилетняя Ивонка. Вечером я возвращалась к ним домой. Жизнь в Лас-Пальмасе била ключом. На улицах и возле домов до позднего вечера играли дети. Очевидно, здесь такой стиль: поздно вставать и долго не спать вечером, независимо от возраста. Я предпочитала вечерний Лас-Пальмас. Пустынные улицы по утрам, дома с вечно опущенными жалюзи действовали на меня угнетающе.

Юрек настоял в воскресенье сделать перерыв и отправиться на экскурсию. На Канарах до сих пор мы познакомились только с территорией клуба и дорогой к дому Щенсновичей. На большее не хватало времени. Отдых был нам необходим, к тому же вокруг были прекрасные виды. Однако свободное от работы время расхолаживало меня. Вместо того чтобы любоваться красотами Гран-Канарии, я стала огорчаться по поводу будущего рейса. Справлюсь ли я? Исчезла уверенность в себе, словно я никогда и не плавала на яхте. Столько яхтсменов пытались проплыть в одиночку вокруг света, но получилось не у всех, а для некоторых это плавание оказалось последним. Почему оно не удалось ни одной женщине? Ведь попытки были или хотя бы намерения? Здесь есть какая-то тайна. И именно я должна найти к ней ключ? Предшественницы были не хуже меня, возможно, даже лучше. И сделать это можно — немало мужчин уже сделали. А может мое нахальство выше моих возможностей: разве я плавала в одиночку, разве у меня есть океанский опыт? Тут я посмотрела на Ядвигу, вспомнила Асю и других своих подруг по институту. Мы пробивались к нашей профессии судового инженера по пути, тоже не устланному розами. И уже позже, когда мы начали работать по специальности, на нас все еще смотрели косо, хотя свои дипломы мы заработали честно. Каждую из нас подозрительно «обнюхивали»: а действительно ли есть в наших головах знания, о которых свидетельствовали корочки диплома Гданьской политехники. Именно в головах. Я решила, что в оснащении «Мазурки» этот инструмент имеется. Нужно только умело им воспользоваться. Я должна разработать технологию мероприятия под названием «женский одиночный кругосветный рейс».

С утра дуло все сильнее, прямо во вход яхтенной гавани. В клубе мне посоветовали отойти в закрытый угол — там было безопаснее. Настала пора харматана, а с ним шутки плохи. Хозяйкам он надувает в дома, даже через плотно закрытые окна, толстые слои рыжей пыли. На рейде может стащить с якоря судно. Лучше от него спрятаться. Мы перешли на двигателе в указанное место. Якорь на длинном канате зацепился за грунт. Оставалось ждать, когда ветер успокоится. На палубе работать было невозможно, а чтобы делать что-то внутри яхты, следовало выбросить все ее содержимое на палубу.

Мы коллективно скучали и ждали лучших времен. Каждые два-три часа я проверяла якорь: держал он некрепко, и «Мазурка» медленно перемещалась с ветром. Мои товарищи уговаривали меня не расстраиваться — места за кормой было предостаточно, и мы могли в любое время переставить яхту. Это было верно, но меня охватило смутное беспокойство. Яхта должна стоять на якоре как вкопанная, а она не стояла. Не думала, не гадала я, что в первую половину рейса проблема якоря станет для меня главной, сколько хлопот и забот доставит мне это устройство. За пределами Европы я потом редко где могла пришвартоваться к бую в клубе или к причалу. Бесчисленные якорные места подтвердили старую истину моряков Тасмании: якорное устройство тогда хорошо, когда позволяет спокойно спать.

Харматан по-прежнему неистовствовал, но следовало приступать к работе. Мужчины отправились на сушу на резиновом надувном плоту. Грести против штормового ветра было очень тяжело. Зато на яхту я вернулась с ветром молниеносно и с глубоким убеждением, что связь с сушей у меня обеспечена. О, дамская наивность! По сигналу возвратившихся товарищей я бодро собралась на берег. Отчаянно молотила веслами по воде, но плот не продвигался ни на метр в нужном направлении. Хуже того, он стал менять курс и дрейфовать с ветром в сторону пляжа и груды камней у волнолома. Я-то собиралась в рейс вокруг света, а сама не могла одолеть на веслах двухсот метров, отделявших меня от набережной! Сверчок — Моравский — увидел, что делается, быстро вскочил в тузик с английской яхты и помчался на помощь. Плот с мечущимся капитаном он догнал почти у камней и отбуксировал к «Мазурке». Все-таки две пары рук — не одна. У меня зародилась неясная тревога, что в дальнейшем связь с сушей будет доставлять мне затруднения, и с этим нужно что-то делать. Пока же, во избежание подобных неожиданностей, я решила после отъезда моих помощников стать у набережной.

Осталось привести в порядок еще радиотелефон. Мы полагали, что настроить антенну лучше всего сумеет сервисная служба фирмы-изготовителя. В нашей стране таковой не имелось, поэтому на верфи мне подготовили три антенны разной длины и еще несколько метров антенного провода — на случай, если вдруг выйдет из строя главная антенна. Специалисты фирмы должны были выбрать из них наиболее подходящую. Я разыскала представителя фирмы. На следующее утро в гавань явились два пана. Вроде бы на одного больше, чем нужно, учитывая габариты яхты и объем предстоящей работы, но что поделаешь. Панов перевезли плотом на «Мазурку». Они посидели минутку возле радиотелефона и на этом закончили в тот день работу. Выполнять служебные обязанности им якобы мешала слишком сильная качка.

На следующий день ситуация повторилась — на моем судне опять чересчур качало. Лишь на третий день паны приступили к делу. Поглядели на радиотелефон, открыли чемоданчик с инструментами и попросили инструкцию. Инструкция у меня была, даже две — для передатчика и приемника. Паны посмотрели инструкции и пришли в отчаяние: они на английском языке, а им желательно на испанском. К сожалению, на испанском у меня не было. Паны дали понять, что на время возьмут инструкции с собой. Шеф их фирмы знает английский и все прекрасно переведет. После этого они незамедлительно приступят к работе. У меня волосы встали дыбом. В двух тетрадях было около 250 машинописных страниц плюс несколько десятков схем. Стоянка грозила затянуться до осени.

Тогда я посетила шефа лично. Мне удалось убедить его не делать перевода всего текста. Я показала, что операции настройки в обеих инструкциях посвящена всего одна страничка — так это просто, с нашей точки зрения. Однако шеф выразил сомнение в том, что польские специалисты подошли к этому вопросу с должным вниманием — настолько он сложен и серьезен. Затем он рассказал мне о своих вояжах в Англию и Данию и вручил визитную карточку, из которой я узнала, что ничто электронное и навигационное фирме не чуждо. Расстались мы почти друзьями. Еще один день был потерян.

Назавтра сервисные паны действительно явились. Стояла солнечная, тихая погода и для отказа от работы причин не было. Они распотрошили радиотелефон и приступили к настройке. Антенна № 1 не подошла. Сверчок залез на мачту и сменил ее. Опять безрезультатно. Поочередно он сменил все три антенны, и ни одна из них не подошла по длине. Паны покопались в аппарате и беспомощно развели руками. Казалось, что проблема неразрешима.

Примерную длину антенны мне рассчитали еще на верфи. Сервисная служба должна была только ее проверить и настроить. Следовало отыскать наши расчеты. Я показала на пальцах, что теперь мы берем руководство на себя. Сверчок втянул запасной антенный провод на топ. Паны обрадовались новой идее. Провод оказался слишком длинным. Мах ножницами, и новая попытка. Стало лучше. Так, методом последовательных приближений мы установили нужную длину. Ту же, что мне рассчитали на верфи. Сверчок закрепил провод на топе, довольные паны сложили инструменты и обещали прислать счет. В таком виде запасной антенный провод прошел вокруг света в качестве главной антенны.

Мои товарищи готовились к отъезду. Было начало марта. Благодаря Юреку возрастала моя популярность в Лас-Пальмасе. Канарские и испанские газеты опубликовали интервью и фотографии — одна хуже другой. Я скалила зубы и умничала в телеокошке. Юрек выступал в качестве переводчика, импрессарио, организатора и собкора. Из Польши ежедневно требовали по телефону и телексу безотлагательных разговоров со мной, расспрашивали о физическом и моральном самочувствии, о планах на ближайшее и далекое будущее. Ядвига объяснила мне, что такую лавину интереса вызвал приближающийся Международный женский день — отличный повод раз в году повосхищаться прекрасным полом. Возросшая популярность сильно осложняла жизнь. К телефону меня требовали в самое разное время суток. Он находился в пяти километрах от «Мазурки». Бег от яхты до аппарата, несомненно, улучшал мое общее физическое состояние, однако не ускорял подготовку к рейсу.

После отъезда гарантов верфи я осталась одна. Моравский и Тарнацкий подготовили яхту с большим знанием дела — как инженеры и как опытные яхтсмены. Я это хорошо знала, однако плыть на «Мазурке» предстояло мне, и последнее слово оставалось за мной. На яхте я должна была уметь найти любую вещь, куда бы ни упаковали ее мои товарищи.

Мир тесен, и в этой истине я начала убеждаться уже здесь. Познакомилась с Рысем, стажером Юрека. Он с энтузиазмом подключился к конечной фазе подготовки рейса. Мы вместе откалибровали лаг, пополнили запасы воды и топлива. И выяснили, что давно знаем друг друга и у нас много общих знакомых: мы учились на параллельных курсах в политехническом институте. Как-то я обнаружила на «Мазурке» забавное письмо. Второй помощник капитана «Кузницы», стоявшей тогда в Лас-Пальмасе, приглашал меня на судно, подписавшись «соседом с первого этажа» с изображением бородача. Я воспользовалась приглашением и явилась на судно с хронометром и моими сомнениями насчет сигнала времени. Два симпатичных радиста отрегулировали мой измеритель времени, а я познакомилась с «соседом с первого этажа» — мы жили с ним в одном доме более десяти лет. Гданьск, хотя и далекий, опять был рядом.

Я должна была отплыть 8 марта. Какой прекрасный заголовок для газет! Но начинать рейс в понедельник? Как можно пренебречь морским обычаем! Кроме того, мы с Ядвигой хотели купить свежие фрукты, а привоз намного лучше во вторник. Так что выход из порта я перенесла на среду.