Праведники

Тот, кто догадался, что проиграл в царстве вечной Жизни, без устали одержимо стремится отыграться на царстве земном, сокру­шая судьбы людей и уничтожая человеческие жизни и их жилища. И все же слабые, но верующие всей душой в Тебя, Господи, обрета­ют силу. Немые, возлюбившие Тебя, всем сердцем начинают гово­рить слова истины. А слепые, чьи глаза ослепили поборники зла, прозревают духом в Тебе, Сладчайший Иисусе, святым зрением, недосягаемым для сынов тьмы.

Моим сердцем овладело чувство полной оторванности от мира, и только молитва оставалась единственной связью с ним и с Богом.

С февраля в горах слышался вой волков. Моя собака стала вы­бегать на тропу, обнюхивая следы. Иногда за калиткой мелькала и соседская собачонка. Вскоре обе они неожиданно пропали. За­шедший в гости милиционер принес печальное известие: на тро­пе нашли остатки шкуры моей собаки и клочки шерсти соседской дворняжки. Их выманили из дому волки и разорвали тут же, на тропе.

У вас, отец Симон, есть ружье? - полюбопытствовал Валерий.

Было ружье, но мы отдали его покойному Илье, а у него ружье забрали сыновья!

Вы правильно сделали! Теперь за такие вещи сразу убивают, если увидят... Но все же необходимо иметь что-нибудь попроще. Я как-то шел за вами весной по следу, когда вы спускались с гор, и заметил на снегу волчьи следы. Вас долго волк преследовал. Вот, возьмите штык, пригодится!

И он протянул мне штык от автомата. Я осмотрел штык: на нем была даже небольшая пилка. Для движения по лесным дебрям, когда нужно рубить ветки, он бы мне очень пригодился. Я поблаго­дарил за штык, и мне показалось не лишним подарить милиционе­ру несколько духовных книг. Он взял, полистал и ответил:

Ладно, пойдет. Жене отнесу, пусть читает.

Еще одну новость, поразившую все село, принес мне Василий Николаевич - об удивительной, праведной кончине нашей молит­венницы, происшедшей во время сильных снегопадов. Лесничий пытался пробиться на Решевие, но лошади увязли в снегу. Ее по­хоронили без меня. Эта старая женщина в короткий срок получила дар непрестанной молитвы. Она не выпускала из рук четок и всегда находилась в благодушном, доброжелательном отношении ко всем, кто приходил к ней и, бывало, засиживался подолгу. Несмотря на сильную одышку, праведница молилась не переставая, тем самым удивляя всех односельчан. Как в прежние годы она все силы от­давала труду на колхозных полях, так в последние годы жизни она отдавала себя молитве Иисусовой, которая стала для нее великим утешением.

Кончина ее произошла в присутствии всех сидевших рядом. Она была настолько тихой и праведной, что привела женщин, находившихся в комнате, в совершенное изумление. Евдокия си­дела, как всегда, на постели, перебирая четки. Лицо ее внезапно стало светлым и радостным, как будто она увидела нечто прекрас­ное и родное. Праведница издала тихий вздох удивления и с тем же радостным и просветленным лицом скончалась - дыхание ее неслышно остановилось. Присутствовавшие при этом женщины плакали, видя такую безскорбную кончину. Когда я на Псху вновь и вновь во всех деталях слушал рассказы о том, как отошла с мо­литвой Евдокия, мне припомнились жития, повествующие о кон­чине праведников.

Она была тем, что прежде называлось отцами “из простецов”. Ее цельный, простой ум, привыкший сосредотачиваться на работе, целиком погружался в любимое дело - выращивание пшеницы в горной долине Псху, за которое Евдокия получила грамоту “Удар­ница труда”. Когда эта простая женщина услышала об Иисусовой молитве, ее сердце и ум прилепились к этим святым словам и в быстрое время стали с молитвой одним целым. Никакие наши ис­кренние и сосредоточенные усилия не пропадают впустую, если мы в конце концов решимся отдать их Богу. Для таких кротких и чистых душ стяжание Царства Небесного никогда не будет непо­сильной задачей. Легко и просто входят они в жизнь вечную, слов­но малые дети, оставив позади мудрецов мира сего.

Вслед за ней, недели через две, отошел к Богу наш знакомый Алексей, возлюбивший чтение Псалтири. До последнего дня ста­ричок не оставлял любимую книгу. Сам прибрал свою комнату и койку, предупредив сына:

Сегодня я умру. Приходите прощаться...

Для родственников это было полной неожиданностью. Но мо­литвенник спокойно уверял родню, собравшуюся у его постели:

Как только вода дойдет до сердца, я отойду ко Господу...

Помочь ему никто не мог, фельдшера в эти дни не было на Псху.

Метель замела все дороги. После полудня праведник скончался, словно уснул. Кончина этих людей произвела на всех верующих большое впечатление, а прихожан в молитвенном доме значитель­но прибавилось. Царства Небесного вам, светлые души!

По промерзшей за ночь тропе утром я пришел на Псху для со­вершения панихиды над почившими. Там мы встретились с Алек­сандром, который теперь жил при домовой церкви. Абхазский от­ряд зачислил его в сторожа охранять ящики с боеприпасами.

Слушай, Саша, ты бы лучше уехал в Москву! Сейчас очень пло­хая военная обстановка. Так ты можешь и на фронт попасть! - по­советовал я ему.

Уеду, батюшка, непременно уеду. Только хочется мне пистолет выменять у абхазов на орехи. Мне за работу должны заплатить оре­хами. Достану пистолет и уеду...

Я неодобрительно покачал головой. На панихидное угоще­ние Александр пришел пьяненький и безпрестанно просил у всех прощения.

Ты что это, Сашка, явился на панихиду пьяней вина? - спро­сил у него кто-то из мужчин.

Покаяться пришел!

Присутствующие тактично оставили нас наедине.

Простите меня и вы, батюшка!

За что тебя простить?

За то, что пристрастился к вину...

Бог тебя простит! - с жалостью ответил я. - Только все же тебе лучше уехать в Москву...

Большой радостью стало для меня приобретение старинного Добротолюбия, огромной и увесистой книги на церковнославян­ском языке в переводе преподобного Паисия (Величковского). Ее мне передала с хутора Ригдза православная семья, долгие годы хранившая книгу как великую ценность, оставленную им прежни­ми монахами, погибшими впоследствии от рук НКВД. Такую кни­гу носил когда-то за спиной Странник, как он описывал ее в своих “Откровенных рассказах”. Чтение Добротолюбия на церковносла­вянском языке необыкновенно услаждало душу и сердце. Ее пере­вод не шел ни в какое сравнение с русским текстом Добротолюбия. Но на возвышенных и созерцательных главах я засел, не в силах одолеть мудреный текст.

Весна звала нас на Решевей, куда мы отправились с Василием Николаевичем и его сыном, нагрузив на лошадь плуг и борону. Вдоль реки гулял свежий весенний ветер, сдувая с ольховых де­ревьев, утонувших в весеннем половодье, медовую пыльцу. Золо­тые облака клубами плыли над рекой, словно указывая нам путь в иную землю, где нет ни войны, ни смуты, ни скорбей. Земля словно ждала нас, освободившись от снега и дыша теплом и ароматом пе­репревших за зиму трав. Каждая борозда, поднятая плугом, свер­кала на солнце лоснящимся глянцем пластов земли, окутанных па­ром. После того как мои друзья прошлись бороной по огороду, на­стала моя очередь мотыгой готовить грядки под картофель. Пока я сажал картофель, подошла пора сажать кукурузу, готовить грядки под рассаду огурцов, помидоров, сеять семена свеклы, моркови и зелени. Работая мотыгой, разбивая ею комки земли и утирая ру­кавом пот со лба, поневоле я часто ловил себя на мысли, не пре­вращаюсь ли я из монаха в земледельца. Но успокаивал себя тем, что у меня есть келья в горах и что скоро я уйду туда, подальше от сельской суеты.

С какой радостью я вновь увидел свою крохотную церковь Пре­святой Троицы! Несмотря на все наше плотницкое неумение, она получились стройной и изящной. Один крупный недостаток, если внимательно приглядеться, выдавал неумение - большое количе­ство щелей по углам из-за неудачного расчета угловых чашек. Но для меня эти недостатки не казались неудачей. Отыскав спрятан­ную под камнем веревку, я взялся конопатить все оставшиеся ще­ли. Каждую дыру я забивал паклей и заклеивал замазкой. В полу и потолке образовалось особенно много щелей, и там я засел на­долго. Чистый аромат сосновых бревен, какая-то благодатная уют­ность церкви-кельи постепенно вытеснили из души военные скор­би и горести. А когда я соорудил иконный уголок, зажег лампадку и ее розовый мягкий свет озарил келью, сердце само устремилось в молитву, заливая лицо слезами благодарности Богу. Лик Спасите­ля кротко и ласково светился в углу, как бы говоря, что все устроит­ся и утихомирится...

В пятом часу утра, когда по лесу только-только поплыл слабый утренний свет, я проснулся от сильного свиста: чистое, ясное и не­обыкновенно сильное пение соловьев заполнило окрестности. Я выглянул в окошко: казалось, все горы ожили и соловьиные рула­ды больше принадлежали им, а не этим сотням маленьких пичуг, прятавшихся в ветвях. Вслед за соловьями затенькали синички, из ущелий приплыло зовущие кукование далеких кукушек. И все же, как только начинались оглушительные трели соловьев, лес умол­кал, потрясенный силой и чистотой соловьиного концерта. Пре­красная музыка гор не мешала молитве, а лишь усиливала ее, за­ставляя трепетать и петь мою душу...

Больше месяца провел я в своей церквушке среди пения соло­вьев и весенних грохочущих гроз, растягивая запас продуктов как можно дольше. Мне удалось законопатить все щели, оставалось сделать престол и жертвенник. Приближалась Пасха, продукты за­кончились, пора было идти вниз. Под гул орудий я пришел на Псху. Люди были озабочены: перевалы очистились от снега и теперь все ожидали новых диверсий или нападения со стороны грузин. По всем главным тропам работали минеры, устанавливая дополни­тельные мины. Одни из них назывались “лягушки”, потому что при нажатии ногой выпрыгивали из земли и разрывались на уровне пояса. Другие были рассчитаны на массовое поражение. Эти мины, взрываясь, рассеивали огромное количество металлических шари­ков, уничтожая все живое в радиусе ста пятидесяти метров. Какие же дьявольски лукавые головы трудились за плату над изобрете­нием этих изощренно придуманных смертельных устройств? Вряд ли у них осталось человеческое сердце...

Нашего обаятельного светловолосого паренька на Псху уже не оказалось. С ним случилась неприятная история, и его было ис­кренне жаль. Александр постепенно пристрастился к местному

виноградному вину и часто сиживал за бутылкой с солдатами из абхазского отряда. Приметив в ящиках автоматы, он соблазнил­ся украсть один автомат и спрятал его в лесу. Пропажа быстро обнаружилась и после жесткого допроса Александр указал ме­сто, где спрятал оружие. В наказание его отправили на фронт, где бедняге пришлось хлебнуть всякого. Тем не менее Бог сохранил его во всех злоключениях и оставил в живых. В дальнейшем, как я слышал, Александр стал хорошим монахом в одном из москов­ских монастырей.

А на фронте, на побережье, тем временем постепенно происхо­дили существенные перемены. Абхазское ополчение, с помощью казаков и добровольцев из Северного Кавказа, набирало силу. Вместо охотничьих двустволок у абхазских бойцов появилось со­временное вооружение. К тому же абхазы оказались более стойки­ми и умелыми в боевой обстановке, чем грузины. Так как первая волна грузинского наступления состояла в основном из уголовни­ков, выпущенных из тюрем, все они полегли в первых же боях под Сухуми. Второй призыв в слабеющие грузинские части состоял из крестьян различных провинций, для которых война в Абхазии была совершенно чужда и непонятна. В своем большинстве гру­зинский народ, обманутый холодным расчетом безжалостных по­литиков, не хотел войны.

Тем не менее зверства со стороны мародеров вызывали всеобщее негодование - безчисленные пытки пленных и местного населе­ния, издевательства и грабежи превосходили все понятия о челове­ческой нравственности. Вопль “на чьей земле живешь? ”, раздавав­шийся при захвате сел и деревень, сопровождался немедленным расстрелом при неправильном ответе. Поскольку путаница в рас­познавании своих и чужих усиливалась одинаковой военной фор­мой без знаков отличий, а также рейдами абхазских добровольцев в тыл противника, то местным жителям приходилось очень плохо. Не помогали даже уклончивые ответы: “Живу на Божией земле...”

Это вызывало озлобление и у той, и у другой стороны, сопрово­ждавших свои допросы расстрелами на месте. Если перепуганные крестьяне отвечали: “Живем на абхазской земле! ”, то грузины рас­стреливали их сразу же, а когда следовал ответ: “Живу на грузин­ской земле! ”, то от абхазов не было пощады. В ходе войны грузин­ские части начали применять пули со смещенным центром тяже­сти израильского производства, что приносило страшные увечья и являлось безчеловечным отношением к противнику.

В этот период военного противостояния продолжалось массо­вое крещение в рядах абхазского ополчения, и здесь заслуга отца Виссариона, несомненно, заслуживает доброй памяти. Бойцы вы­страивались вдоль реки рядами, и священник неустанно проводил крещение, сопровождая его поучительными вразумлениями. Стра­дания и мучения войны многим открыли глаза на удивительный Промысл Божий. Очень многим, в том числе и мне, стало ясно, что ни одна пуля на поле боя не летит зря. В отличие от ложного изо­бражения войны в романах и кинофильмах, где давалась невеже­ственная оценка самого характера войны неверующими людьми, не видящих за событиями руки Божией, реальная жизнь на опыте показала, что в критических ситуациях не пропадает ни один до­брый поступок, слово и даже мысль. Добрые дела и поступки стоят рядом с каждой душой и становятся самыми лучшими ее защит­никами, когда она ищет опору в Боге, а не в хитрости человеческой. Трусы, предатели и жестокосердные люди находили свою пулю, добрые и мужественные оставались жить.

Нам всем становилось понятно, что пули больше всего охотятся за безнравственными и жестокими людьми, а также за теми, кто больше всего боится за свою шкуру. Те, которые искали прибежища в наркотиках или устремились на войну как на средство для грабе­жа и мародерства, искатели кровавых приключений, а также же­лающие спрятаться за спину ближнего лежали штабелями на поле сражения. Их находила смерть даже в мирной обстановке и после окончания войны. Смелые и нравственно чистые парни оставались живыми там, где гибли остальные. Для таких чистых и стойких сердец кошмар войны хотя и был страданием, но в то же время он становился необходимым испытанием для поисков истинных ори­ентиров в защите своей Родины и близких. Тем, кто не имеет в себе Бога, на войне делать нечего.

Стремись стать из дурного добрым, бойся стать из доброго дур­ным. Стремись стать из грешника святым, еще больше бойся стать из Святого грешником. Хорошо стяжать умение не допускать па­дений в духовной жизни, но еще лучше научиться умению быстро после них вставать.

Славлю, Боже, сердца девственников Твоих, возлюбивших чи­стоту Твою. Восхваляю, Боже, души мудрых Твоих, черплющих мудрость свою из Твоей премудрости. Безконечно люблю святость избранных Твоих, вошедших в святую славу Преблагословенной Троицы. И все же во всем этом лишь отблеск сокровенного бытия

Твоего, и в нем душа моя жаждет упокоиться от всех дел своих, что­бы вечно жить делами Твоими, видеть все очами Твоими и пости­гать все безмерной непостижимой сутью Твоей!