Глава 28. – Повтори, – попросил я, глядя на Антона снизу вверх.

– Повтори, – попросил я, глядя на Антона снизу вверх.

– Маша нашлась.

– Давно?

– Не очень, – уклончиво сказал Антон.

– А почему ты не сказал мне об этом раньше?

Я начал угрожающе подниматься.

– Потому что это не телефонный разговор. А вчера мы были невменяемые.

– Ладно. (Хотя я был совершенно не согласен с Антоном). Где она?

– В Израиле. В киббуце.

– Как она туда попала?

– Когда ты позвонил и сказал, что она исчезла, я задействовал соответствующих людей. Не успела в сети продажи авиабилетов появиться ее новая фамилия, как ней подошли сотрудники безопасности аэропорта и связали ее со мной по телефону. Я убедил ее, что Израиль безопасней Москвы. Встретил в аэропорту. Проводил в киббуц.

– Ты был в Израиле?

– Я много, где был…

Со всех точек зрения, включая обеспечение необходимой конфиденциальности, поведение Антона квалифицировалось мной, как стопроцентное блядство, о чем через минуту молчания я заметил со свойственной мне прямотой.

– Все-таки ты, Иосиф – ненормальный. Сначала посылаешь на хер бабу. Потом друга. Хорошо, что я не беременный. И спокойный, хоть и с похмелья. Пошли лечиться.

– Но все же… Ты мог мне это сказать?

– Когда Маша появилась, ты уже был в монастыре. А потом я не хотел говорить тебе это по телефону, тем более, что мы должны были увидеться через пару дней. Да и Машу ты скоро увидишь. Если все пойдет по плану.

– Я хочу поговорить с ней. Как она?

– Все хорошо. Дойдем до ресторана – позвонишь.

Через пять минут мы добрались до ресторана, до которого я так и не добрался вчера (плющ, крепостная стена, река, лебеди). По дороге я указал Антону улицу, на которой встретил хата. В этот раз нам никто не встретился, хотя я поймал себя на том, что всматриваюсь в лица прохожих значительно внимательней, чем раньше. Мы сели за столик и Антон начал изучать меню. Я не выдержал.

– Дай-ка мне свой телефон.

– Ради Бога. – Антон протянул мне трубку. – Ее номер там записан под именем «Маша». Найдешь? Будешь говорить – говори без подробностей. И не уходи так далеко. Я тебя все равно не слышу.

«Здравствуй, это я»

«А это я.»

«Как ты?»

«Я – хорошо.»

«Я, вроде, тоже…»

Пауза

«Слушай, ты прости меня. Я вообще-то был не очень»

«Да ладно. Ты меня тоже прости. Я тоже была не очень»

Пауза

«Как ты себя чувствуешь?»

«Нормально»

«А это… Ну… Беременность… Как идет?»

«Идет себе потихоньку»

«Какая неделя уже?»

«Восьмая.»

«Я, в общем, хотел тебе сказать… Ну… Мне, в общем, все равно, от кого ребенок. Главное, чтобы от тебя… Ну то есть… Ну ты понимаешь?»

«Я понимаю. Ребенок от тебя»

«Да мне все равно. Я говорю. Все равно».

«А я говорю – ребенок от тебя. Точно. И это – мальчик»

«Ну тогда вообще… Да? Ну тогда… Хотя мне все равно. А откуда ты знаешь, что мальчик?»

«Знаю. Чувствую.»

«С ума сойти! Круто! Да…»

Пауза.

«Маша, Антон говорит, что мы скоро увидимся!»

«Ну если Антон говорит…»

«Нет, серьезно. Мы прилетим на днях. Там еще кое-какие дела осталось доделать и мы прилетим.»

«Не ввязывайся в драки!»

«Нет. Нет. Что ты. Какие драки? А… А ты меня любишь?»

Пауза

«Да… Люблю»

«Вот и отлично! Береги себя. Я скоро приеду».

«Будь осторожен!»

«Конечно! Раз ты говоришь, я буду тебя слушаться. Я же теперь подкаблучник»

«Правильно. Слушайся меня»

«А ты жди меня!»

«Хорошо.»

«Только очень жди!»

«Хорошо!»

«Ну пока!»

«Пока!»

***

Сказать что мне стало легче – это ничего не сказать. На меня нашло просто космическое счастье. Вселенское. И в голове моей зазвучала одна почти забытая песня:

Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души…

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.

Сначала эту песню пела мне бабушка. Когда я подрос и прочел Симонова, то почти согласился с ней, что это лучшие стихи о войне. А может и не почти. Бабушка была права. Она ждала деда и дед вернулся. Я же, в свою очередь, вернулся к Антону.

– Все хорошо?

– Все отлично!

– И слава Богу!

Антон наелся, выпил пива и стал совсем благодушным. Я, после разговора с Машей почувствовав как несколько Эверестов свалились с моих плеч, стал рассказывать Антону про число. Указал на его высокую, с моей и Доминика точки зрения значимость, а также на то, что в более древней интерпретации оно выглядело по другому: 2-2-2-4-6-12. Число «15» появилось, как замена латинской " P", в свою очередь поставленной вместо значка правильной пирамиды. Я объяснил, почему, с моей точки зрения, число не может означать ни расстояние, ни время, ни слово на одном из древних языков. Расстояние – непонятно откуда считать и в каких единицах. Со временем – та же проблема. А если бы это было слово на каком-нибудь языке, вроде коптского или древнеегипетского, то в Ватикане его бы давно расшифровали.

– А что оно тогда означает?

– Некоторое универсальное понятие. Какое-нибудь довольно простое. И конкретное. То есть не любовь и не дружба. Конкретное, потому что действенное и опасное. А универсальное, потому что расшифровка заложена в нем самом.

– Может, в нем заложено настоящее имя Бога?

– И при произнесении его мир переворачивается?

– Например.

– Вряд ли… Слишком пафосно. Опять же, тогда не ватиканские инквизиторы, так израильские каббалисты бы давно разобрались.

– А я думаю, что это – время. С единицами все относительно просто. Это могут быть только астрономические универсальные понятия. А именно, дни или астрономические часы. А вот откуда считать – тоже более-менее понятно – от смерти Хатшепсут или от ее рождения.

– Антоша! В этом случае ты получишь очень приблизительные результаты. Не думаю, что они тебя устроят.

– Значит, надо найти мумию и применить радиоуглеродный метод. Посчитать количество изотопа углерода С14. С каждым годом его число в мертвом органическом веществе уменьшается из-за радиоактивного распада. А в живом, за счет обмена веществ, остается неизменным.

– Найти мумию? Хорошее решение! Просто вот так – взять и найти! Да ладно. Бог с ним, с С14.

Я взял сотовый телефон, выбрал в нем калькулятор, набрал 2224612 и начал считать.

– Если это дни, то их хватает на шесть с небольшим тысяч лет. Не интересно. Учитывая, что число «12» копты относили к отдельному регистру, можно рассмотреть число 22246, как число лунных месяцев. Минуточку… Это интересней. Выходит примерно 1853 год. Но это не точно, потому что я делил на 12, а в году не двенадцать лунных месяцев, а… сейчас… примерно 12, 6. Тогда получается 1765 лет. Хотя, насколько я помню, в хронологической таблице Германа на этот период истории хатов ничего интересного не приходится. Тогда «12» может указывать на полдень или на полночь. Или на полнолуние. Или на новолуние. Сам черт не разберется. Знаешь, кстати, почему двенадцатиричная система пользовалась таким спросом в древнем мире, что слово «дюжина» почти во всех индоевропейских языках звучит примерно одинаково, а месяцев, часов в дне и ночи, колен израилевых, апостолов, знаков зодиака и не знаю, кого еще, у нас строго по двенадцать? Словом, божественное число со всех сторон. Взять хоть нашу концессию.

– Потому что «12» делится на 2, 3, 4 и 6. А «10», например, только на 2 и 5. Поэтому дроби для последующих действий с ними гораздо более удобны, если их записывать через 12. Две двенадцатых плюс три двенадцатых равно пяти двенадцатым. И это мы сложили одну с шестую с одной четвертью.

– Да. Но это ничего не меняет. Для применения радиоуглеродного метода надо заняться археологией и найти мумию.

– Честно говоря, я не уверен, что нам следует так уж далеко ходить. К чему зацикливаться на этом числе? Во-первых, в семи цифрах много не зашифруешь. Во-вторых, в Ватикане на эту тему хорошо поработали. Мы же знаем. В-третьих, я не уверен в твоей теории, что число расшифровывается без ключа.

– Если бы к числу был ключ, Кем-Атеф не стал бы так старательно прятать концы в воду. Я убежден, что в числе скрыта очень важная, возможно – смертельно-важная тайна хатов.

– Даже если так… Ключ мог быть утерян уже после Кем-Атефа. А что до важности… Ты был убежден, что в дзенском монастыре тебя ждут какие-то откровения… А в результате?

– Все не просто так. Может, из-за этого поста и молитвы я и научился видеть хатов насквозь.

– Да. Сильное просветление на тебя нашло.

Прямо вот – просветление? Сегодня никаких подтверждений моему дару еще не потступало. Может, он исчез? Растворился. Бывают же всякие чудеса. Роковые совпадения. Пророчества. Телепатии. Вещие видения, и прочие глупости. Как только их носители доходят до настоящих ученых, все тайным образом рассасывается. По крайней мере, я во всю эту мистику верю с трудом. В какие-то биополя я еще верю, а вот дальше… Извините! Хотя нет… В роковые совпадения и в тайный смысл событий тоже верю. Но не важно. Я вернулся к разговору.

– Понимаешь, по-моему, это не дар. Это просто усиленное восприятие. Вот Роза Кулешова видела предметы закрытыми глазами, выставляя на них руки, как локаторы. Она воспринимала их инфракрасное излучение. То есть тепло, исходящее от предмета. А сейчас тот же фокус показывает тебе любой прибор ночного видения. Да что там прибор. На хороших любительских видеокамерах есть функция съемки в инфракрасном диапазоне.

– Думаешь, можно прибор по выявлению хатов изобрести? Типа детектора лжи? Полиграфа?

– Не знаю. Если понять, как это все работает… Но это потом. Когда-нибудь. Я просто хочу сказать, что ты тоже можешь это почувствовать. Может, не так тонко, но можешь. От этих людей веет каким-то холодом. Мраком. Серостью. Они какие-то неприятные. Как будто злые. Некрасивые. Я думаю, что если тебе показывать фотографии и говорить: хат-не хат-хат-не хат-не хат-не хат-хат, ты бы тоже скоро научился. Это не третий глаз. Не шестое чувство. Просто более тонкое восприятие действительности. Я думаю, что я довольно глубоко погрузился во все эти дела и поэтому оно у меня появилось… Ну вот ты встречал когда-нибудь людей, которые были бы тебе подсознательно неприятны? Безотчетно. Так вроде бы они нормальные, улыбаются, хотят понравиться тебе, а тебе от них как-то плохо. Что-то вроде энергетического вампиризма, но другое. Немного другое. Меньше вампиризма, больше серости и злобы.

– Конечно, встречал. Они что – хаты?

– Я не знаю. Или хаты, что вряд ли. Слишком уж их много. Или нормальные люди, предрасположенные к хатству. Это скорее. Тогда на них эта вербовка, которую у меня ФФ заказывал, и рассчитана. Вот вчерашний человек – был явно хат. Стопроцентный. У меня даже тени сомнений не было. Но хаты – не обязательно люди. Скажем, есть силы, на стороне которых ты готов выступить, интересы которых тебе близки, которым сочувствуешь, которых ты иногда смутно и интуитивно, а иногда ясно и осознанно поддерживаешь. А есть, наоборот, силы, которые тебе чем-то неприятны, от которых веет отрицательной энергией, которые даже если и увлекают тебя, то вызывают чувство обеспокоенности. Понимаешь?

– А ты, после изучения бумаг Германа и ватиканской рукописи, склонен объяснять историю последних трех-четырех тысяч лет хатским заговором?

– Да нет, конечно. Я вообще не склонен объяснять историю, но уж если ты настаиваешь, то и гумилевской пассионарностью, и ролью личности и марксистской классовой борьбой и случайностью, и еще много чем. Но – в том числе – и деятельностью хатов. Хаты – лишь одна из сил, влияющих на мир. Не самая позитивная, согласен. Но не единственная из негативных. Если уж так все упрощать.

– Тогда ключом к оружию против них должно быть что-то абстрактное. Любовь. Дружба. Вера.

– Или, наоборот, что-то конкретное. Пулемет. Штык. Граната. Слушай, Антон! А ты не хочешь, наконец, рассказать мне о наших планах?

– Мы летим в Москву сегодня поздно вечером.

– В Москву? За Мотей?!

– За Мотей. И не только…

Я начал приходить в восхищение.

– А потом?

– Потом в Израиль. К твоей Маше.

Я подумал, что не помню в своей жизни дня лучше этого. Даже день, когда я уводил Машу от Германа, был не таким. Там я психовал, стрелял, убивал людей, уходил от погони. А сегодня было голубое небо и белые облака. Антон сохранял некоторую настороженность:

– Иосиф! О наших планах не знает никто. Даже Дина. Она думает, что я до сих пор в Штатах.

– Это – прогресс. Ты начал обманывать жену?! Поздравляю.

– В ее собственных интересах.

– Разумеется. А в чьих интересах обманывают жен? Я не собираюсь рассказывать о наших планах ни Маше, ни маме, ни Дине. Ты это хотел от меня услышать?

– Да.

– Послушай, а почему ты назначил свидание в Вероне, а не в Иерусалиме?

– Все спецслужбы одинаковы. Излишне любопытны. Хотел обойтись без жучков, запрятанных в столиках и лазерных микрофонов, наведенных на оконные стекла.

Я огляделся. Наш столик стоял на открытом воздухе. Со стороны реки беззаботно цвели ромашки. Микрофоны на окнах нам вроде бы не грозили. Антон заказал счет.

– Ладно. Пошли в гостиницу.

– Я хотел показать тебе город. Арена ди Верона – римский амфитеатр – не уступает Колизею, акустика – сумасшедшая, здесь выступают Доминго и Паваротти. В городском кафедральном соборе – тицианово Вознесение Мадонны. От средневековой крепости ты обалдеешь – копия московского Кремля, точнее, наоборот – Кремль ее копия. Правда, увеличенная. Аристотель Фиораванти сначала потренировался на Вероне, а потом уже поехал в Москву. Есть еще много забавных мест. Домик Джульетты с одноименным балконом, например.

– Зачем мне домик Джульетты, когда я счастливо женат?

– Не беспокойся. Она давно умерла. Точнее, ее придумали англичане. Но это не помешало местным властям устроить из средневековых двориков центр влюбленного паломничества. Вся подворотня расписана сверху донизу всеми видами красок и баллончиков, а от японских туристов глаза слезятся. Хотя мне они теперь, как родные. Аригато!

Но Антона обуяла жажда деятельности.

– Когда-нибудь потом. Нам нужно перевести все наши знания и умозаключения в цифровой формат. Точнее, даже не наши, а твои. Свои я еще в Израиле забил. Заодно посмотришь их.

– Куда мы денем этот файл?

– Отдадим специалистам. Израильским, например.

– Не люблю я спецслужбы. Почему ты выбрал израильтян?

– Во-первых, я их не выбирал. Они сами ко мне обратились. А во-вторых, хаты с евреями что-то не поделили.

– Да. Я про это читал в германовской бумажке. Интересно, что именно. Что говорят спецслужбы?

– Отшучиваются. Говорят, что два избранных народа на одной земле не уживаются.

– Надоела пурга про избранные народы. Ты надеюсь, в это не веришь?

– Я не верю. Хаты верят.

– Ммм…

– Я расплатился. Пойдем.

В номере Антон открыл ноутбук.

– Интересно тебе, как специалисту по древней и средневековой истории хатов, посмотреть, что они сделали в 20-м веке?

– Войны?

– В том числе. Назови какое-нибудь из десятилетий 20-века. Лучше самое спокойное. С точки зрения военных конфликтов, восстаний и прочих поводов для уничтожения человека человеком. Просто в качестве примера.

– Я думаю, шестидесятые… Хотя нет, там был Вьетнам. Пятидесятые? Тоже нет. Там Корея и много революций… Мне кажется двадцатые. Первая мировая кончилась. От нее все устали. К новой готовиться еще не начали. Да, я думаю, что самые спокойные годы в двадцатом веке были именно двадцатые годы.

– Двадцатые годы говоришь?

Антон открыл Excel и немного поводил пальцем по тачпаду.

– Смотри! Вот список мероприятий, проспонсированных хатами в двадцатые годы. Строго говоря – это просто таблица из hrono.ru. И это было, действительно, самое спокойное десятилетие века. Не вчитывайся в список! Он длинный. Просто посмотри.

Я взял ноутбук и увидел длинную таблицу.