Глава 29. Я поднимался по трапу в самолет, как на плаху, хотя мы добрались из гостиницы в аэропорт без всяких приключений

Я поднимался по трапу в самолет, как на плаху, хотя мы добрались из гостиницы в аэропорт без всяких приключений. Не знаю, что творилось в душе у Антона. Со стороны он выглядел безупречно: спокойный, собранный, предупредительный. Когда самолет взлетел, я немного расслабился и осмотрелся. Все окружающее меня было очень странным. Англичанин бы сказал weird.

Начать с маршрута: Лима – Милан – Москва. Пассажиры, измученные трансатлантическим перелетом, вроде были не хаты, но и на нормальных людей не походили: индеец, завернутый в пончо, опустил свое огромное сомбреро даже не на глаза, а чуть ли не на усы. Небольшая группа католических монахинь – все в черном, у всех руках черные деревянные четки: не то спали, не то молились. Что им, бедным, в делать в православной Москве, я не въехал. Скорее всего, они летели дальше. В какую-нибудь Индию. Толстая рыжая женщина с грудью какого-то невероятного размера в кожаных сапогах сильно выше колен и в рыжих колготках уставилась в какую-то книгу, но явно забывала перелистывать страницы.

Я выпил виски и начал приходить в себя. Сухой самолетный воздух. Все время сохнет горло. Кто-то мне рассказывал, что влажность в самолете падает чуть ли не до 10% при квартирной норме в 50%, поэтому пить в самолете – противопоказано: алкоголь связывает воду в организме. Но не пить в моем положении было бы совсем странно. Виски снимал стресс, возвращая бодрость и присутствие духа. Я сделал еще глоток и запил виски колой. Огляделся. Справа от меня спал Антон, сохраняя странно-мужественное выражение лица, как римлянин после смерти.

Слева сидел молодой человек весьма необычной наружности – большие влажные глаза, черные длинные усы, черные же длинные вьющиеся волосы. На его узкие плечи было накинуто что-то, напоминающее гусарскую венгерку. Пальцы бегали по клавиатуре ноутбука, но клавиш не касались. Они только отбивали ритм музыки, которая доносилась до меня сквозь гул самолета. На экране крутился вижуалайзер. Из динамиков доносился непонятный рок: вроде бы хорошо знакомый White Dove – один из хитов Скорпионс (white dove, fly with the wind, take our hope under your wings etc.). Но это были не Скорпионс. Я вслушивался изо всех сил, но все-таки не понимал, кто и на каком, собственно, языке это поет. Поломав голову, я не выдержал и спросил гусара:

– Простите, а что это за песня?

– Gyongyhaju Lany.

– Очень интересно (я ни хрена не понял). А кто поет?

– Омега.

– А Скорпионс?

– Украли песню. И изуродовали.

Гусар отвечал коротко, лениво и неохотно. Я понял, что у меня остался последний вопрос.

– А что это за язык?

Гусар посмотрел на меня, как будто я спросил его, откуда он взял деньги на билет до Москвы. Потом покачал головой и процедил медленно и доступно:

– В-е-н-г-е-р-с-к-и-й.

Ближе к Москве гусар обратился ко мне, чтобы узнать, как заполнять имиграционную карточку и сколько стоит такси до центра. Я объяснил, что такси лучше заказывать по телефону: пока пройдем выгрузку, границу, получение багажа и таможню, оно как раз подъедет, – и пообещал помочь. Тут гусар подобрел, объяснил, что песня – 1968 года. А суки-скорпы взяли и нагло передрали ее. Но Омега отстояла свои права и поставила скорпов на приличные бабки.

Я дипломатично заметил, какое это замечательное время было – поздние Sixties, если Rock& Roll'ная волна не просто докатилась до красной Венгрии, а еще и поднялась там на такую высоту. От этого гусар совсем расстрогался, вытащил диск из ноутбука и подарил его мне. Без коробки. Я взял его в руки. На нем по кругу было выведено: Tizezer Lepes. Совсем непонятный язык.

Igen, j? tt egy gy? ngyhaj? l? ny

? lmodtam, vagy igaz tal? n

Igy lett a f? ld, az? g

Z? ld meg k? k, mint r? g

Тут выяснилось, что Антон вовсе и не спит.

– Давай обсудим дальнейшую стратегию поведения.

Мне чертовски не хотелось думать.

– А зачем нам стратегия? У тебя есть план. Будем действовать по нему, а по ходу дела импровизировать.

– Плана нет. Но в аэропорту нас встретит человек, у которого этот план есть.

Я пытался взбодриться и представил себе маленькую чашку дымящегося кофе.

– Знаешь, я сейчас плохо соображаю. А что за человек?

– Девушка. Твоя, кстати, знакомая. Ты даже пытался ухаживать за ней.

Я немного взбодрился безо всякого кофе.

– Финдиректриса что ли?

– Интересно. А ты, что, пытался за ухаживать за финдиректрисой?

– Нет. Скорее она за мной. В тюрьме.

– Это не финдиректриса.

– А кто?

– Увидишь. Осталось меньше часа. У тебя будет приятный сюрприз.

Самолет приближался к земле и вибрировал, как стиральная машина перед оргазмом. Раньше от такой тряски я бы страшно испугался, а теперь ощущение того, что меня ведет что-то высшее, совершенно лишило меня страха. Мы сели, как ни в чем не бывало.

Перед самой границей я вспомнил про хатов, про свой фальшивый паспорт и забеспокоился, однако сонные пограничницы в Шереметьево-2 мрачно и лениво его проштамповали. Судя по всему, Антон был прав, взяв билеты на такой идиотский рейс. И про итальянца – тоже был прав. А про француженок – не прав. И вполне возможно, что жучок в номере – гостиничный стандарт итальянской полиции для борьбы с Cosa Nostra.

В таможенной зоне на меня вяло зевнула овчарка. Мы прошли через расступающуюся цепь темно-коричневых таксистов и вышли на улицу. Пять утра. Серый рассвет. Трудно придумать время хуже. Для чего бы то ни было.

Зона парковок быстро кончилась, и мы ступили на порог Новотеля – серо-зеркального параллелепипеда с неуклюжим сервисом и каменными лицами портье. Мне всегда казалось, что ее построили специально, чтобы запугать иностранцев. Если уж в отеле международного аэропорта, в двух часах полета от Европы, начинается такая подозрительная смесь варварства и цивилизации, то о том, что творится в 10 километров от нее, и подумать страшно. А чтобы понять, что нет, не страшно – надо во-первых, преодолеть эти 10 километров, а во-вторых, знать русский. Или чтобы тебя ждали русские друзья. Москва – не лучшее место для одиноких иностранцев.

***

Мы прошли через холл в ресторан. В самом дальнем углу, действительно, сидела девушка с русой косой. И действительно, эту косу я определенно где-то видел… Когда мы прошли пол-дороги, девушка обернулась, и я ахнул. Медсестра Аня. Агент израильской спецслужбы. Кое-что начинает проясняться. Например, мое чудесное спасение из-под колес Мерседеса. Но как эти спецслужбы что-то пронюхали? Ведь мы создали концессию «Одиночество 12» за день до моего отъезда в Тель-Авив… Мы подошли к Ане. Длинный бежевый свитер. Черные джинсы. А где же ямочки на щеках, которые чуть не свели меня с ума в Израиле? Нет ямочек. Взгляд – усталый, как будто она три дня и три ночи провела над штабными картами.

Мое «Здравствуй, дорогая» осталось вызывающе безответным. Антон сказал «Привет» довольно нервно, в ответ на что мы услышали:

– У нас мало времени. Вы будете строго следовать моим инструкциям. Вы не будете задавать лишних вопросов. Вы будете строжайшим образом подчиняться моим инструкциям. Пока понятно? Наш план состоит из двух…

– Аня, а может сядем за столик и закажем кофе? Выслушаем твой план. Мы все-таки с ночного рейса… И у меня тоже есть вопросы.

Я совершенно офигел от того, как встречает нас родина. Аня не сказала в ответ ни слова. Даже не пожала плечами. Молча села за столик. Я заказал три эспрессо.

– Я надеюсь, Иосиф, что ты перебил меня в первый и последний раз. Наш план состоит из двух частей. Часть первая – мы освобождаем Матвея. Часть вторая – мы вывозим вас троих из страны.

Она так и сказала – «из страны».

– Но…

– Нет никаких «но». Или вы соглашаетесь с этим или мы расстаемся прямо сейчас.

Антон как-то очень сурово молчал. Я решил, что если и скажу что-то вразрез с его стратегией, то он меня поправит.

– Мы соглашаемся, но хотим объяснений. Зачем нам выезжать?

– Чтобы перестать тратить наши силы на вашу безопасность. У нас сейчас тяжелое время. Попробуйте поверить мне: нам сейчас не до вас.

В это верилось легко. Я кивнул головой, подтверждая удовлетворенность объяснением.

– Как вы узнали о моем приезде в Тель-Авив? Тогда, три месяца назад?

– Как только в прессе и в интернете начали появляться три слова и число, мы немедленно вышли на PR Technologies. Как только ты начал получать израильскую визу по протекции Антона, мы решили вступить с вами в контакт. Мы начали сотрудничество с Антоном еще до того, как ты попал в тюрьму. После твоего побега из монастыря мы начали вам помогать.

– И вы помогли мне спастись из Владивостока, попасть в Японию, а потом найти Машу?

– Именно. Приятно иметь дело с догадливыми людьми. Я повторяю свой вопрос: вы согласны с планом?

– Так мы уже согласились.

– Я хочу услышать Антона.

Пятисекундная пауза. Я понял, что Антон не согласен и сейчас все начнет срываться. Но Антон неожиданно согласился. Просто молча кивнул головой. Мне это все равно не понравилось. Что-то он затаил. Но предвкушение запланированных боевых действий отвлекло меня.

– Хорошо. Приступаем к первой части плана. Мы разработали два сценария. Сценарий А. Благоприятный. Вчера вечером в больницу, в отделение, где содержится Матвей поступила письменная директива с требованием передать в распоряжение судебно-психиатрической лаборатории ФСБ одного из пациентов этого отделения. Но не Матвея. Пока все ясно?

– Ясно.

– В бригаду перевозчиков вхожу я – медсестра и вы – санитары. Соответствующие машина, костюмы и грим – готовы. По прибытии в отделение, где нас ждут, мы предъявляем документы не на указанного пациента, а на Матвея. У персонала нет аргументов спорить с нами. Также у них нет времени предупредить наших противников. Мы сажаем Матвея в машину и уезжаем. Возвращаемся в Новотель и улетаем в Стамбул ночным рейсом. Из Стамбула вылетаем утром.

– В Израиль?

– Да. В Тель-Авив.

Вот тебе и боевые действия… С другой стороны, зачем нам нужны дерзкие ночные похищения пациента через окно или налет на больницу с захватом заложников и перестрелками? Риск провала такой операции в жизни значительно выше, чем в боевике.

Антон наконец решил присоединиться к планированию, о котором он так мечтал.

– Раз есть благоприятный сценарий " А", значит есть и неблагоприятный сценарий " Б"?

– Есть. Он вступит в силу в случае некорректного развития сценария " А". Но в нем вы задействованы не будете.

– Ах вот в чем дело, – задумчиво произнес Антон. – Я тут ломаю голову, зачем нас вообще подключили? Теперь понятно. Все основные людские резервы, которые выделены тебе на эту операцию, должны включиться в случае перехода ко второму сценарию. Понятно…

Аня удостоила рассуждение Антона гробовым молчанием. Я поддержал разговор:

– А что все-таки будет, если нам Матвея просто не отдадут?

– Я скажу, что нам, по всей видимости, перепутали документы, и мы уедем как ни в чем не бывало.

– Без Матвея?

– Да. Без Матвея.

– А если Матвей нас узнает?

Я вдруг представил себя и Антона в роли санитаров. Аня, судя по всему, окончательно устала от разговора с нами. Вместо Ани мне ответил Антон.

– Он сообразит, что громко информировать об этом окружающих не обязательно.

– Когда операция начнется?

– Она уже началась. Вот ключи от моего номера. Третий этаж. Сходите, примите душ и переоденьтесь. Все вещи в номере, в свертках. Я поднимусь через ровно через двадцать минут, чтобы вас загримировать. Машина скорой помощи будет здесь через 38 минут.

Она посмотрела на часы. Большие черные электронные часы. Некрасивые. Но, наверно, функций у них…

– Время пошло.

Мы переглянулись и отправились в номер.

– Вообще-то со мной в Иерусалиме Аня была другой. Мягче, романтичней и загадочней, – пожаловался я Антону.

– Ты бы знал, каких трудов мне стоило убедить ее заниматься Матвеем… Но я сказал, что без этого ни я, ни ты не будем даже начинать разговоров о сотрудничестве.

– Правильно сделал. Со спецслужбами надо пожестче… Что это, кстати, за спецслужба? Мосад?

– Лишк'a. Полное название Лишкат ha Кешер.

– Первый раз слышу…

Антон ничего не ответил. Через двадцать минут в номер поднялась Аня и загримировала нас. Она приклеила мне редкие темные усы, немного напоминавшие кошачьи, которые пришлись бы впору рахитичному шизофренику. Голова Антона украсилась пышным пергидрольным париком, выбивавшимся во все стороны из под шапочки. Большие дурацкие коричневые пластмассовые очки добавляли отмороженности, которой Антону так не хватало в жизни. В том смысле, что в жизни у него отмороженность была немного английская. Тонкая. А вот теперь все стало, как надо. По-русски. Жестко и дебильно.

Сама Аня превратилась в потасканную женщину-вамп средних лет. Черные круги под глазами, яркая ядовитая помада и непомерной длины сережки. Шапочку Аня надвинула почти на глаза. Под ней угадывалась завернутая, как у Тимошенко, коса.

Ровно в 6.30 мы вышли из пожарного выхода гостиницы, сели в подъехавшую «Скорую» (мне показалось, что рыжие усы шофера я где-то уже видел) и ровно через два часа, по дороге рассказав Ане о некоторых странностях, замеченных нами в Вероне, с невозмутимыми лицами, в шапочках и халатах, входили в приемный покой «Белых Столбов». Аня предъявила охране какие-то бумажки и они махнули нам рукой. Мы поднялись на третий этаж и вошли в отделение. Сердце начало биться со всей силы. Под ложечкой засосало.

В отделении Аня со скучающим видом дала медсестре бумаги и неприкрыто зевнула. Толстая пожилая медсестра немедленно зевнула в ответ и заглянула в бумаги. Лицо у нее вытянулось

– Обалдели вы там в своем ФСБ?! Пациент сбежал позавчера ночью, а вы сегодня хотите его на экспертизу переводить? Мне вообще сказали, что вы за Пронькиным из шестой палаты приедете.

– Как сбежал?

Я не выдержал роли дебила и осторожно взглянул на Аню. Аня не реагировала.

– Говорят, вырезал оба стекла в окне и вылез по простыне. А лучше спросить вчерашнюю смену. Я только сегодня заступила.

Я взял себя в руки и воспроизвел интонацию из известного анекдота «Папа, а ты с кем разговариваешь?»

– Ыыы… а как это? А забор, ыы…?!

Я еще раз бросил взгляд на Аню. Аня не возражала против моих расспросов. Ее безразличный взгляд упирался в стену.

– Разбирайтесь там сами, как он через забор перелез. Ловкий, наверно… Да вчера же ваши люди уже приезжали! Или они из милиции, были, что ли? Бардак! Откуда, скажите, в стране будет порядок, если милиция и ФСБ не могут между собой договориться?

– И не поймали его?

– Да у нас разве кого-нибудь поймают?!

– Ну, короче, нет пациента? Тогда мы пошли. – Аня взяла инициативу на себя. – Вещи его забрали?

– Забрали, голубушка, забрали.

– Извините нас. Бывает!

– Бывает. В нашей стране чего только не бывает!

Мы молча сели в машину и выехали за территорию больницы.

– Аня, как прокомментируют сложившуюся ситуацию представители спецслужб?

Я был горд за нашего Мотю, который смог освободиться сам, без всякой посторонней помощи. Израильская супервумен-суперагент выглядела немного растерянной.

– Думаю, он действительно сбежал. Хаты могли бы его перевезти в любое место самым простым способом. Без лишнего шума

Тут до меня начало доходить самое важное. Если мы срочно не найдем Мотю, то его найдут хаты. Мотя понимает это не хуже нас, поэтому ни к родителям, ни к финдиректрисе, ни в какое-нибудь еще засвеченное место лезть не станет. Ну а где, в таком случае, его искать?

Аня в ответ на мой вопрос покачала головой. Но Антон как будто ждал моего вопроса.

– Нам пора сходить на Mail.Ru.

Письмо, которое мы прочли в первом попавшемся под руку интернет-кафе, было кратким и выразительным:

" Живу на чердаке дома №7 по 4-ому Монетчиковскому переулку. Деньги на исходе. Холодно. Голодно. Вы – козлы.

Матвей."

– Надеюсь, что за козла он ответит лично и немедленно, – пробормотал Антон, вставая из-за компьютера.

Несколько случайных прохожих, проходивших спустя полчаса по вышеуказанному переулку и повернувших свои головы в нашу сторону, могли наблюдать за любопытной сценой «Добровольная эвакуация бомжа с чердака жилого дома двумя санитарами-дебилами под руководством медсестры-вампа».

У Моти отросла рыжая борода, из-за чего смотрелся он немного непривычно. В крошечном пиджаке, откуда по локоть торчали волосатые руки, больничных тапочках и больничных пижамных штанах, Мотя хитро озирался и щурил от света глаза.

У меня отклеился кошачий ус и я был вынужден поддерживать его рукой. Второй рукой я вел под локоть Матвея. У Антона парик сбился на бок, отчего он стал походить казака-блондина. У нашего дебилизма появился отчетливый привкус гебефрении: мы еле сдерживали улыбки.

Аня шла за нами, делая вид, что она не имеет к нам никакого отношения. Ей бы все и поверили, когда б на ней не было такого же белого халата.

Алкаш, сидящий на бордюре и держащий бутылку портвейна у правой ноги, с превосходством посмотрел выцветшими бело-голубыми глазами на Мотю и начал рассуждения на тему, что молодежь совсем жизни не знает, если места себе нормального найти не может. Мы не реагировали. Он покачал головой и обиженно замолчал.

«Живым не дамся!», – многозначительно крикнул он нам, когда мы влезали в Скорую.

Мы улыбнулись, и мне показалось, что шофер, оглянувшись на нас, тоже улыбнулся. И тут я вспомнил, где я его видел: это был шофер такси, подвозивший нас с Аней до ее дома в Иерусалиме.

Кажется, в моей жизни агентов спецслужб было больше, чем я подозревал.

– Лучше поздно, чем никогда – сказал удовлетворенно Матвей, располагаясь на носилках и косясь на Аню. – С такими друзьями по миру пойдешь. Еще полдня, и на Курском вокзале стало бы одним бомжом больше. Я уже решил насобирать милостыней денег на билет в общем вагоне и отправиться к одной знакомой в Сочи.

Мотя скептически осмотрел себя. Мы в восторге смотрели на Мотю и молчали.

– Пацаны, мне как-то неудобно перед девушкой за костюм. Познакомили бы хоть, раз больше ни на что не способны.

– Это Аня. Она из израильской спецслужбы. Помогала нам вытащить тебя.

– Аня, вы в спецслужбе медсестрой работаете, да? Пацаны, а вы че, типа тоже на модную работу устроились? И тачка у вас клевая, кстати. В ней что хочешь можно делать… А куда мы, кстати, едем?

– Отличный вопрос. Аня, а куда мы, кстати, едем?

– В отель. Переодеться и поесть.

– Неплохо придумано!

– Да вообще жизнь налаживается! Мотя, расскажи лучше, как дошел до жизни такой, что бомжевать пришлось? Пиджак, кстати, не жмет? Надеюсь, ты его не с ребенка снял?

– Не. С таксиста.

– Ну? Ты рассказывай, рассказывай.

– А че рассказывать? Упал-очнулся-гипс. Аня, а баньку нам никак нельзя устроить?

– Мотя, а вас разве в психушке не моют?

– Нас, Иосиф, везде моют. Я бы даже сказал, трут. Но хочется иногда помыться самому. Так что, Ань, насчет баньки и обеда? Кстати, и сто грамм не помешают? А, пацаны? Сто грамм-то помогут, да? Какие наши дальнейшие планы?

– Кажется, ночью мы летим в Стамбул.

– О, челночный рейс! Стамбул – это класс. У меня там есть знакомый барыга. Потом можно на недельку в Анталию… А Аня с нами полетит?

Аня с нами летела, и Мотю план Ани полностью устроил. Я, поверив, наконец, что уже завтра днем увижу Машу, почувствовал, как из спины быстро и уверенно растут крылья. Антон никак не отреагировал на слова Ани, из чего мне стало ясно, что он с планом не согласен в самой категоричной форме, но почему-то не хочет это озвучивать.

– Постойте, – сказал вдруг Матвей (мне показалось, что он тоже заметил молчаливый протест Антона). – Так я не понял: мы воюем или прячемся?

– Похоже, что прячемся, Мотя – сочувственно сказал я. – Мы пообещали Ане полное подчинение в обмен на помощь в освобождении тебя. А она хочет, чтобы мы прятались.

– Ну тогда у нас есть все права извиниться перед Аней. Освободился-то я сам…

Мне очень не понравилась тема ответственности перед Аней, и я решил немедленно прервать ее.

– Расскажи, лучше, Мотя, как у тебя это получилось?

– Ха… Получилось. Откуда рассказывать?

– Рассказывай сначала.

– А вот начало я помню плохо. Меня месяц или около того пичкали какой-то дрянью через капельницу. Так что мне ни вставать, ни думать не хотелось. В голове было какое-то марево. Кто-то со мной о чем-то говорил… Хотя я тогда все больше спал. Потом капельницу сняли. Перевели на колеса.

– Но ты их, конечно, не жрал?

– Только пару дней. Потом стало легче и я начал соображать, что к чему. Зажимал колеса за верхней губой (под языком они проверяли), делал вид, что глотал, а потом в туалете выплевывал. Тут ко мне начал приходить твой кореш. Низкий такой. Ушастый. Неулыбчивый. С монотонным голосом и залысинами.

– ФФ?

– Он самый. Федор Федорович. Которого я в Риме на хер послал. Но он не обиделся. Рассказал, что ты от них сбежал, но что они тебя найдут. Обещал, что тебе ничего не будет. Что тебя простят. Просто ты им нужен по какому-то важному делу. И несколько раз по-хорошему спрашивал, не хочу ли я им, а заодно и тебе, помочь?

– А ты его опять, как в Риме?

– Нет. Я ему так культурно говорю – «не могу». А как бы я мог? Откуда я знал, где ты?

– Ценю твою несообразительность.

– Ну а как же… Но он тоже так вежливо говорил, что они вынуждены меня тут держать, пока тебя не отловят. Вроде как я у них – заложник. Но обращались они со мной отлично. Книги, кассеты, DVD, телевизор, прогулки (правда в сопровождении двух жлобов), спортзал, передачи от родителей.

– Как они, кстати?

– В порядке. До сих пор думают, что я в блатной клинике от белой горячки лечусь, а курс лечения такой, что встречи с близкими – крайне нежелательны, чтобы опять на старое не потянуло.

– Гуманно.

– Очень. Твои хаты – нормальные ребята. Жаль, что враги. Да… Так вот, лежу я, значит, жду, что вы меня вытащите. Вас, козлов, как второго пришествия Христа – нет и нет. Натурально, начинаю скучать. Думаю, пора сваливать самостоятельно. Но тут две проблемы. Первая так себе: ФФ сказал, что за попытку побега мне будет устроен фармакологический ад. Который хуже настоящего. А вот вторая – посерьезней: видеокамера в палате, небьющиеся окна, двор 24 часа патрулируется и забор пятиметровый с колючей проволокой. И денег у меня – ни копейки. Предки мне как-то пытались сто баксов в передачу засунуть – вышел скандал. ФФ пригрозил за вторую попытку весь кайф отменить и сделать из одиночной палаты одиночную камеру. Без сортира.

– Так тебя серьезно в оборот взяли. Кнутом и пряником. Как же ты все-таки сбежал?

– Оля помогла.

– Финдиректриса? У вас наладились отношения? Поздравляю!

– Не в этом смысле. Она мне прислала видеокассету с Джеки Чаном. И ручку. Чтобы я, мол, мемуары писал. Тетрадь кожаную, красивую тоже, кстати, прислала. Но ее хаты три дня мусолили, искали в ней тайные надписи.

– Ручку-то шариковую?

– Перьевую. Не в этом дело. На кассете перед фильмом идут рекламные ролики. Штук пять.

– Ну, естественно.

– А один из роликов был как раз про мою ручку. Из него следовало, что перо у ручки золотое, а кончик колпачка – алмазный. Видно хаты рекламу просматривали невнимательно. Или не сообразили. Я потер кончик – он был чем-то черным замазан – и точно – алмаз. Потом перо попробовал на ощупь. Мать твою… Да оно не золотое никакое, а стальное. Или титановое.

– Оружие, значит.

– Вот именно. Ну а дальше было дело техники. Я вам всегда говорил, ребята: «Спортом надо заниматься».

– Подожди со спортом. А видеокамера? А небьющиеся окна? А охрана? А забор? А проволока?

– В Политбюро не дураки сидят. Сделал из одеял и книг куклу да сполз под кровать. Подождал час. Пока лежал там, свил веревку из простыни. Никакой реакции. Вылез осторожно. Вырезал алмазом одно стекло. Затем другое. И спустился по веревке. А на веревке сделал специальный узел. Дергаешь за нее три раза – сильно-слабо-и опять сильно – он и развязывается. Веревку бы заметили сразу… А дырку в окне – вряд ли.

– Круто! А патруль во дворе?

– Так его за сто метров видно. Фонари же горят. Дождался, пока они повернутся спиной – и в кусты.

– Ни хрена… А забор?

– А вот опять ручка помогла. Я подпрыгнул и воткнул ее в забор. Он же мягкий. Бетонный. Потом подтянулся на ней и ухитрился встать на ручку ногой.

– Эквилибристика!

– А то! Дальше закинул веревку с камушком на конце. Зацепил ее за проволоку. И по ней уже добрался до верха забора.

– Офигеть… Ручку не забыл?

– Не… Вытащил, конечно. Ну и все. Спустился по той же веревке, ободрался только очень об кусты – и огородами к дороге.

– В пижаме?

– А в чем? Ловлю тачку. Останавливается мужик. Спрашивает: «Ты ваще, кто такой?». Я ему: «Мужик, личная драма. У меня любовница – жена мента. Прикинь! Она думает, что он в командировке в Туле, а он тут как тут – в дверь… Она мне – беги, потому как он тебя прямо сейчас убьет и ему за это ничего не будет. Ну я с третьего этажа – в кусты. Ничего, ободрался вот только…»

– Поверил таксист?

– Еще как. Впечатлился. Говорит: «Да, такие дела… на твоем месте мог бы быть каждый».

– Ну, допустим, не каждый, – Антон казалось думал о чем-то своем.

– Видишь ли Антон, – ответил вдумчиво Матвей. – Тебя этот таксист не знает. А второго такого, как ты, на свете нет.

Антон не стал отвечать. Тогда я продолжил свои расспросы.

– А денег он с тебя взял?

– Нет. Потому что у меня их, как я уже говорил, не было. Я думаю, куда ехать? К предкам – нельзя. К Ольге – тоже. Говорю таксисту: довези до центра Москвы, дай денег, еды, одежды и возьми взамен замечательную ручку.

– Добрый ты, Мотя. Мог бы его и на хер послать.

– Мог. Но, во-первых, он мне доброе дело сделал, а во-вторых, он бы шум поднял. А зачем мне шум плюс испорченная карма?

– Иш как заговорил. У Антона научился? Ладно. И что таксист?

– Купил мне молока, хлеба. Дал старый пиджак, в котором он под машину залезает и триста рублей.

– Невыгодная какая-то сделка. Надо было ручку в залог дать. У меня была подобная исто…

– Ты, Иосиф, мне расскажи про товарно-денежные отношения в эпоху стресса! Поучи меня бизнесу!

– Ну и что дальше?

– Дальше? Сначала я присмотрел себе чердак поуютней. Выбирал, между прочим. Чтобы улица просматривалась. И вообще, чтобы потеплей. Потом таксист довез меня до круглосуточного интернет-кафе на Павелецкой.

– И как там на тебя посмотрели?

– Плохо. Но я им сказал, что меня выгнали с вечеринки, дал сто рублей и сказал, что на пять минут. Они растерялись и пустили. Я отправил вам письмо и тут же смылся. И очень вовремя. Потому что эти козлы все-таки вызвали ментов. Хотя за что? Я ничего не украл, никого не убил, расплатился с ними…

– А что менты?

– Да ничего. Они, по-моему, даже не погнались. Я перебежал Садовое кольцо и ушел подворотнями. Ну добрался до своего чердака. Вот и все. А что, мы уже приехали?

Я посмотрел в окно. Наша Скорая Помощь остановилась перед служебным входом в Новотель. К Ане вернулся ее командирский голос:

– Сейчас 11.55. Можете отдохнуть, поесть и сходить в сауну. Счет запишите на номер. Самолет в 01.30 ночи. Встречаемся в лобби в 16.00. Мне надо с вами поговорить. Особенно о том, что происходило в Вероне. Вопросы?

– Сейчас мы, Аня, все обсудим. А потом у нас могут появиться вопросы, – спокойно и грустно сказал Антон.