Глава 30. Сауна в подвальных помещениях Новотеля

Сауна в подвальных помещениях Новотеля. Ледяной бассейн. Какая-то новорусская еда начала 90-х. Типа креветок и стейков с салатами. Пиво. Мы сидим, завернутые в огромные простыни по римскому образцу. Римская империя времени упадка. Вместо бронзовой застежки – узел. Вместо кожаных сандалий – тряпичные тапочки. Мы уже не римляне, а варвары, расселившиеся по империи. Портим язык. Коверкаем обычаи. И как варвары, больше всего хотим быть похожими на уходящих, поэтому подражаем, подражаем, подражаем…

Но какая к черту разница, кто мы, если это мы? Какие есть. Других нас – не будет.

– Ну, хорошо, – добродушно заявил Мотя, когда ему надоело слушать про антоновские изыскания и мои приключения. – Я все понял. Концессия Одиночество-12 восстановлена. Мы круты, как сваренные яйца динозавра. А что дальше?

– Аня вот предлагает скрыться на время.

– На какое время? Кто, в конце концов, эта Аня? Что в ней хорошего, кроме того, что мне хочется ее трахнуть? И зачем ей надо нам помогать?

– Обо этом, думаю, есть смысл спрашивать у нее.

– Ясно, как Божий день, – просветленным голосом сказал Антон, – что Аня и хаты хотят одного и того же. Только с разными знаками.

– Чего же?

Я потянулся за тарелкой с креветками.

– Не чего. А кого.

Моя рука зависла в воздухе.

– Неужели меня?

– Тебя, Иосиф. Тебя.

Антон был тверд. Даже непреклонен. Во взгляде Матвея появилось любопытство. Мне уже пришла пора что-то сказать.

– Хм! То есть ммм… То есть кхм-кхм… Даже если в тактическом плане ты, Антон, и прав… Допустим. По каким-то странным причинам дело уперлось в меня. Но давайте посмотрим шире. Стратегически. Если мы сведем два известных нам факта, то получим очень интересный результат.

– Вперед, – ободрил меня Мотя. – Своди факты. А то нам придется разводить руки. Или, прости Господи, раздвигать ноги.

– Если я прав, то двигать ни руками, ни ногами нам не придется.

– Потому что нас порубят в лапшу?

– Потому что перед смертью у нас вырвут и руки и ноги.

– Говори, не томи! Мы сами у кого хочешь что хочешь вырвем. А то и откусим. Да, Антон?

– Короче, насчет отрывания и откусывания я ничего не знаю. А вот насчет того, что хатам не хватает энергии в их параллельном мире – это факт. Который собственно, открыл Антон. Войн мало. Одними землетрясениями и цунами энергией Ка параллельный мир не накормишь. Это первый факт.

– Антон, ты согласен?

– Да. К глубокому прискорбию.

– А второй факт – еще проще. Хаты через меня, то есть я думаю, что не только через меня, но и в том числе через меня, несколько месяцев назад начали активный набор кадров. Что получается на выходе?

– Что хаты затевают что-то серьезное.

– Пять с плюсом, Матвей. А израильские спецслужбы, а может и не только они, знают об этом и пытаются им помешать.

– Значит, хаты готовятся к большой атаке?

– Да, Матвей. У нас есть все основания думать именно так.

– А почему они решили атаковать из России?

Я все-таки развел руками. Благо на них пока никто не покушался.

– А откуда им атаковать? Из Габона? Из Никарагуа? Запад более защищен и менее коррумпирован. Дальний Восток вообще хатам не отдался. А в России, между прочим – ядерное оружие. Которого хватит, чтобы истребить население Земли раз двадцать пять. Или сто двадцать пять. Как использовать…

– Н-да… Весело.

Матвей как-то неожиданно сделался серьезным. Антон молчал. По нему было видно, что мои слова для него не новость. Кажется, недоговаривать важные вещи входит у него в привычку. А если спросить «Какого черта?!» – скажет, что не хотел пугать, тем более, что пока сам всего до конца не понимает… Впрочем, сейчас Антон явно обдумывал нечто, не связанное с моими рассуждениями.

– Антон, тебе, кажется, мало скорого конца света? Тебя что-то еще беспокоит?

– На конец света мне плевать. Ну… Почти плевать. А на нас нет.

– А мы что, в сильно большей опасности, чем остальное человечество?

– Боюсь, что да. У меня появилось подозрение.

– Неприятное? – осторожно поинтересовался Мотя.

– Очень. А во время водных процедур я его рассмотрел, и теперь скажу вам, что мне одна вещь совсем, ну вот совсем не нравится.

– Что тебе не нравится, Антоша?

– Мне не нравится, как освободился Матвей.

– Что?! – спросили мы с Мотей возмущенным хором.

– Странная история с передачей стеклореза. Если бы его передала именно Ольга, то логично было бы, чтобы она довершила начатое дело. А Ольга исчезает на полпути. При этом побег проходит, как по маслу. Несмотря на окна, охрану, заборы и прочие препятствия. Окончательно смущает меня то, с какой легкостью Мотя воспользовался нашей секретной электронной почтой.

– Это почему??!!

– Потому что Мотя целый месяц был в отключке. Его пичкали, черт знает чем. Он просто должен был рассказать хатам все. Включая логины и пароли.

– Антон!

– Я всего лишь рассуждаю вслух. У хатов было время, чтобы, прочитав почту, приготовить простую засаду. И взять всех нас на корню. Включая Аню. Тепленькими. А хаты почему-то этим не воспользовались…

– Антон, – сказал Мотя как-то грустно. Но не просто грустно. А с какой-то смесью силы и грусти. – Антон, а ты за базар ответишь?

И Мотя внимательно посмотрел на Антона, а затем опустил голову.

– Мотя, я за все отвечу, – покорно, но твердо сказал Антон.

– Стоп! – вмешался я. – Полный стоп. Все молчат! И дают слово мне. Как лицу честному, независимо мыслящему и находящемуся в связи с этим в розыске по поручению сразу нескольких организаций.

– Нет, пусть сначала предъявит все, как надо.

– Мотя, помолчи! Антон, послушай! Теории до добра не доводят. Ты в своих рассуждениях – отрываешься. Причем не в хорошем смысле. А от действительности. И других пытаешься оторвать.

– Иосиф, нет никакой действительности. Вокруг сплошная фантасмагория. Смесь абсурда с подсолнечным маслом. Этот сюрреализм бесполезно обдумывать. Его нужно чувствовать.

– Вот именно. Чувствовать. А ты, как дурак, думаешь. Давай по пунктам. История с алмазной ручкой странная. Роль Оли не ясна, – здесь я с тобой даже соглашусь. Меня вообще смущает эта Оля.

– Должен же хоть кто-то тебя смущать?

– Вот именно. Но – легкость побега… Это ты красиво сказал. Да ты попробуй спуститься на простыне с третьего этажа в одной пижаме! Ты перелезь в этой пижаме и в больничных тапочках через забор с колючей проволокой с риском пыток в случае неудачи. А ты, Антон, вообще догадываешься о том, как себя чувствует человек, которого пытают?

– Да подожди!

– Нечего тут ждать. Выключи мозги. Включи воображение. И представь себе, как ты, грохнувшись с пятиметрового забора, пробегаешь сколько-то километров. А выбежав на дорогу черт знает в каком виде, и не успев отдышаться, срочно сочиняешь историю для таксиста! Креативную и правдоподобную. Иначе этот таксист пошлет тебя на хер. Или отвезет к ментам. Или обратно в психушку. А последние два варианта, кстати, одинаково ужасны.

– Иосиф!

– Вообрази! Это ведь не кино. Это – жизнь! Это тебе не головоломки в Штатах разгадывать и заниматься аналитикой!

На этом месте Матвей поднял голову и интересом оглядел Антона. Но ничего не сказал.

– Что же касается логина и пароля – продолжал я, вдохновленный собственным пафосом и вниманием окружающих, – тут может быть вообще что угодно. Во-первых, хаты об этом его могли не спросить. Откуда они знают про то, что мы вообще вздумали пользоваться секретной электронной почтой? Во-вторых, Мотя мог логин с паролем и не выдать. В-третьих, они могли не успеть сориентироваться.

Я перевел дыхание и сделал большой глоток пива. Никто не проронил ни слова. Я победно покачал головой и продолжил:

– Ребята! У хатов – такой же бардак, как и везде. Большая бюрократическая организация. С кучей проблем. Мисмеджмент. Лень. Корпоративная бездарность. К тому же, я не уверен, что наш вопрос для них вообще приоритетен. Тем более, если они замышляют что-то крутое. Но самое главное: Мотя-то тут при чем? Даже если его побег инсценирован! Даже если мы под колпаком у хатов! Почему ты решил, что Матвей сделал все это осознанно?!

Антон, убедившись, что я закончил, поднялся со стула.

– Я тебя, Иосиф не перебивал. Ну, почти… Теперь выслушай меня. Я далек от того, чтобы подозревать Мотю в сотрудничестве с хатами. И ничего подобного я не утверждал. Естественно, Мотя мог стать лишь слепым орудием. Но я повторяю, что мне не нравится, как легко это все у нас прошло.

– Антоша! Мы, правда, не в кино. Здесь события развиваются сами по себе. И режиссера, который знает, что будет в следующей сцене, у нас нет. А поскольку его нет, то мы, как зрители, не можем даже попытаться угадать, что будет дальше. Потому что есть слишком много факторов, которых мы не знаем или не придаем им важности. Понимаешь?

– Я все понимаю. Я никого не обвиняю. Я высказываю свои опасения.

– Тогда высказывай их в более корректной форме. Меня совершенно не беспокоит, как все идет. В конце концов, все в руке Божьей.

– Ну вот. А ты говоришь, нет режиссера.

– Ходы этого режиссера у меня разгадывать не получается. Уф… (Я перевел дух). Давай поделимся твоими сомнениями с Аней и послушаем, что она скажет.

– Ну уж это мы сделаем непременно. Она, кстати, скоро будет. Нам пора одеваться.

– Минутку. Еще одну тему надо закрыть. Матвей, прости Антона. Тем более, что он еще не успел тебя толком обидеть.

– Да. Не успел. Повезло Антону.

– Ну хватит, хватит. Все хорошо. Все под контролем. Выпьем за это.

На самом деле я пил за то, что первый раз победил Антона в споре. Странная вещь – мужская дружба. Врывается в нее иногда что-то спортивное. Но это все – глупости. Такие глупости!!!

Стинг, игравший в фоновом режиме, это подтверждал. Я понял, что ни с того, ни с сего опять начал сходить с ума по Маше, сделал музыку погромче и пошел одеваться.

And though you hold the keys of ruin

of everything I see.

With every prison blown to dust

My enemies walk free

Though all my kingdoms turn to sand

and fall into the sea

I'm mad about you, I'm mad about you.

***

Когда я вернулся, Матвей с Антоном сидели перед телевизором и сосредоточенно щелкали каналами.

– Хатов ищете? Меня бы позвали…

– А что их искать? Вон они – в каждом кадре.

– Я не понял, Мотя?

– Смотри.

Я начал смотреть. В ток-шоу по НТВ какой-то штатский с выправкой генерала сообщал, что он только что вернулся из Дейр-Эль-Бахри и что лучше места для отдыха не найти. Расписывал подробности. Я вгляделся в этого человека. Да… Он был, наверняка, хат. Я переключился на СТС. Там шел сериал. От сериала веяло недобрым, но в чем дело, с первой минуты было неясно.

– А в сериале-то что?

– Что? А ты знаешь, как он называется?

– Да откуда? Я их не смотрю. Это же какая-то хрень для домохозяек…

– Эта хрень называется «Одиночество для одиноких».

– Хм…

Я взял пульт и переключился на детский канал НТВ+, после чего сразу же вызвал командную строку меню. Из строки следовало, что нам показывают мультик «Одиссей у нимфы Калипсо». Обдолбанный Одиссей седьмой год сидел на морском берегу и тосковал по жене и детям. Калипсо суетилась вокруг со своими предложениями бессмертия и вечной молодости. Кого-то мне она напоминала из моих близких, даже очень близких знакомых…

– Бля… Что происходит с нашим телевидением?

Я переключился на ОРТ, но тут в дверь постучали, и мы все вздрогнули. Через пару секунд без всякого приглашения с нашей стороны дверь открылась. Матвей потянулся за бутылкой. Я один раз видел, как он делал из бутылки розочку. Крайне неприятное и тревожное зрелище. Но, слава Богу, к нам вошел банщик. Мы уставились на него.

– Я хотел только спросить, вы так и будете в ОДИНОЧЕСТВЕ отдыхать?

Мы уставились друг на друга и замолчали. Банщик постоял, но не дождавшись ответа, скрылся.

– Интересный способ он нашел спросить, не хотим ли мы снять блядей, – довольно жестко прокомментировал Антон.

– Офигеть, пацаны. Офигеть.

У Моти расширились глаза. Не то от злости, не то от удивления. Антон потянулся к телефону, и неожиданно замер с телефоном в руке.

– Что еще, Антоша?

Антон в изумлении качал головой.

– У меня около сотни неотвеченных звонков.

– Сотни? За эти два часа? А кто звонил?

– Не понимаю. Какие-то люди. Все они с именами. Но этих имен никогда не было в моей адресной книжке. Никогда. Они не просто позвонили. Они ухитрились внести свои имена и телефоны в мою адресную книжку. Да… У меня в ней уже новых имен… Боже мой… Сколько…

– Русские имена?

– Русские.

– Эсэмэсок нет?

– Эсэмэсок нет.

– Главное, не перезванивай. А то запеленгуешься.

Услышав мой вполне резонный совет, Мотя резко поднялся:

– По-моему, пацаны, пора сваливать. Здесь потекло такое говно, что мы из него не выплывем. Мне кстати, сегодня ночью на чердаке сон приснился. Я не хотел рассказывать. Я вообще в сны не верю. А мне они, главное, и не снятся. Но тут, блин, раз пошла такая тема… Короче… Приснились пирамиды. Подземные. Каменные.

– В Тоскане? – осторожно поинтересовался я.

– Ну да.

Мотя начал смотреть на меня как на фокусника.

– Ты беспокоился о сохранности фресок? Боялся грунтовых вод?

– Да!!! Откуда ты знаешь?

– Это из анекдота.

Мотя чуть не задохнулся от ярости.

– Из какого на хрен анекдота? Я не знаю такого анекдота. А если это, блин, анекдот, а не страшный сон, то откуда он такой взялся? Может, сам анекдот оттуда?

Антону эта мысль понравилась.

– Хм… Оттуда? Придуман специально…

– Ребята! Смотрите!!!

По ОРТ уже несколько минут шел рекламный блок и тут рекламу чипсов сменил очень странный ролик: каменная темная скульптура лица женщины с закрытыми глазами в фас на еще более темно-коричневом каменном фоне. Музыка, сопровождавшая ролик, не то что завораживала, а просто сводила с ума. Справа и слева от женщины было написано по два слова. Точнее три слова и число. Калипсол был написан так: КА****ОЛ. Все остальные слова – как обычно. ДЕЙР-ЭЛЬ-БАХРИ, ОДИНОЧЕСТВО и, разумеется, 222461215. Голова не двигалась. Слова не двигались. Вообще ничего не происходило. Только играла сумасшедшая музыка. С завываниями, перезвонами, плачем и черт знает каким ритмом. После обычной рекламы этот ролик выглядел, как послание пришельцев.

Мы смотрели в телевизор, как зомби. Я рефлекторно по старой привычке прикидывал хронометраж ролика. 20 секунд. Нет изменений. 40 секунд. Все то же самое. Голова, три слова и число. Но где-то на 50-й секунде голова медленно открыла каменные глаза. Открыла и через несколько секунд закрыла.

Лучше бы она этого не делала. Лучше бы картинка висела, как заставка. Глаза были настоящие. И глаза были страшные. На темно-коричневом фоне скульптуры, постепенно раскрывались абсолютно белые склеры, зеленая радужка и черные зрачки. Мне, например, стало конкретно плохо. Мотя схватил бутылку, стоявшую на столе и метнул ее в телевизор.

«Не попадет с такого расстояния», – почему-то подумал я, но Мотя попал. Телевизор хрустнул, рассыпался в трещинках, но не погас. Совершенно озверевший Мотя направился к нему, но Антон взял у меня пульт и просто переключил программу. Мотя остановился и оглядел сауну совершенно звериным взглядом.

Я посмотрел на растрескавшийся экран. По РТР шли «Вести». Репортер докладывал об успешной встрече большой восьмерки. На экране знакомые фигуры президентов в рубашках и галстуках, без пиджаков, пожимали друг другу руки на фоне какого-то дворца.

– Антон, – сказал я. – Кто-то из них точно хат. Я это чувствую. Я в этом уверен. А может, там он и не один. А может…

– Пошли, – ответил Антон. – Аня ждет.

К нам вошел банщик и начал смотреть на изуродованный телевизор. Я молча, ничего не объясняя, положил перед ним пятьсот долларов и, не дожидаясь его реакции, прошел мимо. Мотя и Антон, осторожно обходя его, чтобы не коснуться, прошли за мной.

Мы сидели в том же ресторане Новотеля, что и утром. Антон протянул Ане свой телефон.

– Аня, это что?

– Я знаю, – очень хмуро ответила Аня. – Мне уже сообщили.

– Так это не у одного меня высвечиваются имена людей, которые мне не звонили?

– Нет. У многих. Это такой вирус.

Телефон мне казался ерундой по сравнению с телевизором.

– А по ящику что?

– Они готовятся к атаке.

– Готовятся? Да они атакуют! Ты знаешь, что сегодня будет у людей с неустойчивой психикой после такой рекламы?

– Иосиф! Поверь мне! Они пока не атакуют. Атаковать они будут по-другому.

С выходом на белый свет и появлением Ани мы стали чувствовать себя лучше. Уверенней. Вокруг нас кипела взлетно-посадочная жизнь аэропорта и я даже попытался найти самолет, на котором мы улетим через какой-то час, но большинство самолетов скрывалось за зданием аэропорта. В процессе прояснились некоторые темные места истории с освобождением Матвея.

Алмаз Моте отправила она. Через Олю. Он был частью плана " Б", который так и не пришлось задействовать. Несколько раз она проверяла наш почтовый сервер. Никто, кроме нас, в наши ящики не заходил. Ответ на вопрос, зачем ее организация с нами связалась и чего от нас хочет взамен за помощь, оказался расширенной версией теории Антона.

– Дело в том, что вам каким-то образом удалось несколько раз переиграть хатов. При нормальном развитии событий, вы все уже несколько месяцев назад должны были бы стать покойниками. А вы еще живы. Иосифа во время посвящения в братство зомбировали с применением самых передовых методик. А ему это как с гуся вода. Матвея тоже допрашивали первоклассные специалисты. И опять – ничего. Все это нам абсолютно не понятно. Возможно, вы сами того не зная, открыли способ побеждать хатов. По крайней мере, наше начальство сочло вас достойным самого пристального внимания и наблюдения. И помощи, разумеется. Что вы думаете, мы всем подряд помогаем получить фальшивые документы? Нет. Это происходит только в исключительных случаях.

– Аня, а надолго ли нам надо уезжать?

– На несколько месяцев. За это время, думаю, мы сможем решить вашу проблему.

– Как, интересно?

– Люди из Братства, которым поручено заниматься вами, будут нейтрализованы.

– Убиты?

– Нейтрализованы. Выведены из игры.

Аня сказала это немного поморщившись, как мама, которая оказалась вынужденной объяснить любопытному ребенку, что перед тем как съесть говядину, надо убить корову.

Интересно… Вроде бы люди из спецслужб сделаны из той же плоти и крови, что и мы. Только вот отношение к причинению смерти другим людям у них слишком спокойное. Как у мясников. А что, мясники – не люди? Я откинулся на спинку кресла. Мотя расслабленно улыбался, предвкушая пляж и дискотеки. Антон, как всегда, о чем-то думал.

– Ну, что, ребята, полетели?

Это так просто получилось у Ани, так легко, как будто мы летели на средиземноморский курорт. Хотя, собственно, именно туда мы и летели. Море, солнце, сосны.

Понт шумит за черной изгородью пиний.

Чье-то судно с ветром борется у мыса.

На рассохшейся скамейке – Старший Плиний.

Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.

Мне было интересно сравнить северное японское небо с южным. Я был готов рассказывать Маше, как называются созвездия, тем более, что мы с ней вместе никогда на небо не смотрели. Поэтому слова Антона прозвучали таким выстрелом в спину, такой матерной руганью в церкви…

– Аня, к сожалению, я лететь не могу.

Немая сцена. Три пары глаз смотрят на Антона. Антон молчит.

– Дорогой Антон! А почему бы тебе было не сказать нам об этом полчаса назад?

Матвей прав. Абсолютно. Такие вещи в присутствии посторонних людей не обсуждают. Я офигеваю и решаю не вмешиваться. Аня расстроена, но не удивлена. Похоже, Антон это с ней предварительно обсуждал.

Через некоторое время выясняется, что Антон не хочет оставлять Дину в Москве. Аргументы, что хаты не тронули ее до сих пор, его не убеждают. Он засветился. Он снова в игре. И теперь отвечает за жизнь Дины. Он предлагает нам лететь. А сам присоединится к нам вместе с Диной через пару дней.

Я ничего не понимаю. В конце концов, в Москве остаются его родители. Не говоря про родителей Дины, которые по совместительству являются и моими. Не говоря про родителей Матвея. И что теперь? Устраивать семейную эмиграцию в рекордно сжатые сроки? Я не против, но почему бы об этом не договориться заранее?

– Антон, звать Дину, делать ей совершенно неожиданное предложение – не просто опасно. Это еще и глупо. Представь себе, что она начнет с кем-то советоваться? А ваши телефоны – сам понимаешь – прослушиваются. А если она вообще откажется? Она же у тебя… ну как это… непредсказуемая!

– Аня! Я же сказал, что этот вопрос улажу сам. Вывози ребят.

– Ну ребята, допустим, без тебя не поедут. Уж раз у тебя такая любовь с интересом… – В словах Матвея звучала и растерянность, и досада, и гордость. Вот такая странная смесь. Я тихо офигевал, но Матвея, разумеется, поддержал.

– Друзья, как ты знаешь, познаются в неверном деле, Антон. Дело твое – неверное. И вот мы – познаны. Мы остаемся. Аня, ты сможешь как-то это разрулить?

Аня вытащила из чехла на поясе телефон. Довольно странный и большой. Причем предназначение нескольких кнопок было мне совершенно непонятно. Она набрала номер и заговорила на иврите. Антон делал вид, что это его не касается, хотя мне было ясно, что он все слушает.

Договорив, Аня очень озабоченно изложила новый план. Вылет переносится на поздний вечер. За это время нам успеют подготовить документы и на Дину.

Дина около девяти пойдет на улицу гулять с собакой. Выйдя из подъезда, она найдет звонящий сотовый телефон. За пять секунд до этого Антон получит команду от Ани позвонить на него. На дисплее определится, что звонит Антон и Дина, естественно, возьмет трубку.

У Антона будет две-три минуты, чтобы убедить Дину лететь с нами. Для этого она должна прямо с собакой пойти в ближайший супермаркет, откуда мы вывезем их в аэропорт. Если он не сможет ее убедить (в чем я лично был почти уверен), он должен взять с нее слово не говорить об этом разговоре никому на свете. Ни родителям, ни подругам. Потому что от этого зависит и жизнь и безопасность многих людей. Собака полетит с нами. Я вспомнил их ньюфаундленда и поежился.

Антон полностью согласился с планом. Я увидел в нем лишь один изъян: Дина никогда на такую авантюру не пойдет. Я хорошо знал свою сестру. Событие в ее жизни, которое не было запланировано как минимум полгода назад – не происходило. Но в этом случае Антон был готов лететь без Дины.

«Неужели эта Одиссея так никогда и не кончится», – думал я. Мне хотелось домой. Я соскучился по моей квартире. Одна мысль о том, каким слоем пыли покрыты мои гитара и кофейник, расстраивала меня чуть не до слез. Обещание Ани вскоре все расставить на свои места, было для меня серьезным, важным и волнующим, как ожидание дня рождения в далеком детстве. С утренними подарками от родителей и вечерними от гостей. Но в конце концов я подумал, что воспоминаниями делу не поможешь и решил переключиться на что-то более позитивное.

– Аня, а что за телефон такой?

– Это наша армейская разработка. Умеет делать много всего, чего не умеет простой мобильный. Но если тебе надо позвонить, ты звони по нему, как по обычному. Лишних кнопок лучше не нажимай.

Аня протянула мне телефон и я стал осторожно его рассматривать.

– Да мне особо некому звонить. Мама знает, что я в бегах, ее лучше не расстраивать тем, что я в двух шагах, а увидеть меня нельзя. Маше лучше не говорить, что я в Москве. Она будет волноваться. Расскажи лучше, какие у него функции?

– Он может подключаться у чужим телефонным разговорам (к обычным, к сотовым, и к спутниковым) ну и, естественно, записывать их. Может работать без сети в любой местности через спутник. В нем есть видеокамера с функцией ночной съемки в инфракрасных лучах на 10 часов записи. При этом он является прибором ночного видения. Кстати, разговор по нему не пеленгуется ни одним прибором. Он автоматически распознает любые взрыватели с часовым механизмом. И умеет стрелять.

– Ни фига себе. Серьезно умеет стрелять? А если я случайно застрелюсь?

– Не волнуйся, он на предохранителе.

– А откуда он стреляет? – изумился я пытаясь найти в нем хоть одну дырку

Антон посмотрел на меня утихомиривающим взглядом. Он, похоже, уже знал про эту игрушку:

– Иосиф, ты сейчас напоминаешь мне человека из анекдота про колобка в публичном доме. Помнишь? «Откуда ты это сказал? Откуда ты это сказал?». Он стреляет из того места, про которое ты думаешь, что оно – антенна.

– Да, забавно, – сказал я, – красивое имя – Антенна – и заказал на всех кофе.

***

Рыжий шофер сменил Скорую Помощь на Газель с надписью «Хлеб», сидеть в кузове которой было значительно менее приятно, но не успели мы проехать и пару километров, как еще до въезда в Москву я через маленькое окошко заметил рекламный щит, на котором крупными темно-желтыми буквами на темно-коричневом фоне было написано: Дейр-Эль-Бахри, Ка*****ол, Одиночество и стоял телефон 2224612 доб.15

– Везде, – сказал я – Везде.

– Да, – отозвалась Аня. – Сегодня с трех часов. И по радио и по интернету. И судя по нашей информации, завтра будет во всех ведущих газетах.

– Аня! Народ ведь рехнется на это все смотреть?

– Через несколько дней мы это прекратим.

– Что, кстати, эти слова означают? А то я в психушке за новостями как-то не следил.

Мотя выглядел озадаченно. Я, без большого желания глубоко погружаться в этот бред, коротко объяснил:

– «Дейр-Эль-Бахри» – хатское тусовочное место. «Калипсол» – способ проникновения в параллельный мир. «Одиночество» и число мы так и не разгадали. Но про число хоть известно, что оно крайне важно и опасно для хатов. А вот с «Одиночеством» – просто беда.

У Ани была некоторая версия ответа:

– Мы считаем, что это – приманка. Приманка болью. В некоторые периоды своей жизни почти каждый человек чувствует, что он – одинок. Безнадежно и страшно одинок. И живет один на один с предстоящей ему смертью. Братство предлагает ему спасение от одиночества и от смерти одновременно.

Матвей поддержал Аню:

– Я согласен. Если ты проблемы с зарабатыванием денег как-то там решил, то одиночество вставляет тебя по полной.

Антон пробурчал, что одиночество отражает нашу общую непринадлежность никому: ни семье, ни обществу, ни клубам, т.е. виртуальность наших общностей. Мы одни перед вечностью. Мне пришла в голову другая идея:

– Раз сами хаты не знают, что такое одиночество, значит это тоже оружие. Как и число. Причем, в отличии от числа, которое направлено строго против хатов, одиночество – оружие обоюдоострое. С одной стороны, мы знаем про отшельников, достигавших высот сознания, просветления и святости. Причем примеров сколько хочешь – как на Западе, так и на Востоке. С другой стороны, одиночество – одно из самых страшных наказаний. Одиночка, карцер.

Я вспомнил тюрьму и поежился.

– Нет у вас, ребята, согласия в интерпретации названия вашей собственной концессии.

Аня покачала головой. Я тяжело вздохнул.

– А с числом у нас тоже нет согласия. Антон считает что в нем заложен некий метафизический смысл, чуть ли не мистический, а я считаю, что смысл числа совершенно реальный и конкретный.

– Скорее всего, вы оба правы, – улыбнулась Аня.

– Мы оба правы, но я правей.

Эта тема показалось мне такой важной, что я даже не улыбнулся ей в ответ.

– Нет. С числом правее всех я.

Мотя сидел с важным невозмутимым видом и смотрел на Аню.

– Мотя! А ты на эту тему ничего не говорил.

– А теперь скажу. Мне нравится это число.

– Чем нравится Мотя? Тем, что это средство по борьбе с хатами?

– Тем, что оно – структурное. И красивое.

– Мотя! Да ты – эстет. Аня, как ты думаешь, эта рекламная кампания – ответ хатов на освобождение Матвея?

– Нет… Вряд ли. Слишком уж, ребята, вы о себе возомнили! Идет, потому что должно идти. Я же рассказывала вам. Хаты готовятся к атаке.

– Как же вы будете воевать без нас? Мы же такие крутые и неуязвимые?

– Матвей! Ты задолбал! Ты хочешь нас сглазить?

***

Через два часа мы сидели в Газели у служебного входа в Динин супермаркет в двух минутах ходьбы от дома Антона. Час назад Антон позвонил Дине и она, по его словам, согласилась ехать. Но потребовала час на сборы. В план это не входило, но что сделаешь?

Сам разговор я не слышал, потому что Антон вылез из машины, пока убеждал Дину. Расспрашивать его ни Мотя, ни я, не рискнули. Согласилась Дина, и слава Богу.

Рядом с нами разгружали молоко и памперсы две таких же, как наша, Газели. На молочной Газели было написано «Молоко». На памперсной не было написано ничего. Все немного нервничали и я решил отвлечься разговором:

– Аня, а почему бы хатам, если они такие всемогущие, не осуществить какой-нибудь мировой кризис. Например устроить ядерную катастрофу? Или отравить всех жителей Москвы каким-нибудь токсином через водопроводную воду? Или еще что-нибудь придумать?

– Современный мир – довольно устойчив. Не так просто осуществить серьезный теракт с большим количеством жертв. Спроси у Бен-Ладана, если мне не веришь. Требуется много ресурсов для практического осуществления такого плана. А если в процессе разработки теракта что-нибудь пойдет не так, то очень велик риск раскрытия самой организации. Но это с одной стороны. А с другой, по нашим данным, хаты сменили тактику. Они отказались от стратегии мелких катастроф. При этом они уделяют самое пристальное внимание России. Но осуществить глобальные злодеяния не так уж просто. Ядерные боеприпасы в России охраняются достаточно надежно. Президент. Чемоданчик. И многое другое. В конце концов, и я же здесь не просто так сижу. Да и политическая ситуация в России улучшается с каждым месяцем…

– Что улучшается? Я не понял. Скажи еще раз, что?

У иностранцев такое бывает. Неожиданные заскоки в отношении России.

– Я – серьезно. Не сегодня, так завтра у вас кончится Гражданская война. Которая длилась без малого сто лет.

– Я не понял.

– Красные и белые скоро объединятся.

– Против кого?

– Против серых.

– А…

– Я пошел, – неожиданно сказал Антон. – Пора!

Он пытался сдерживаться, но я понимал, каково ему сейчас.

– Антон! Мы договорились, что ты не вылезешь из машины, пока Дина не войдет в магазин. А сигнала пока нет. Дина еще не вышла из дома.

– Может она не хочет ехать с собакой? И ищет, куда бы ее пристроить?

– Типун тебе на язык, Матвей. Ну что ты, правда?

Матвей устыдился и решил защитить Дину.

– Она должна была выйти десять минут назад, и не выйдет раньше, чем через двадцать. Мне можно верить. Я знаю женщин.

– Женщина женщине рознь, – задумался я. Дина последний раз опаздывала во время собственных родов. И то – по рассказам родителей – на полчаса.

Тут зазвонил Анин мобильник. Аня ответила на иврите. Я вопросительно посмотрел на Антона. Он прислушался и совсем помрачнел.

– Подозрительная машина у входа в супермаркет.

– У нас проблемы? – деловито поинтересовался Матвей.

– Сейчас она договорит, и поймем, – сказал я.

Аня дала отбой телефону.

– Все идет по плану. Просто подозрительная машина.

– Где?

– Прямо сзади нас. Черный Гелентваген.

– Он заблокировал выезд?

– Нет. Пока все ОК.

В это время у Ани еще раз зазвонил телефон и она опять заговорила на иврите. В этот раз разговор длился дольше.

А через примерно тридцать секунд ее разговора Антон вскочил и попытался вырваться из машины. Аня одернула его со всей силы и заорала «Шеф!». «При чем тут шеф?» – подумал я.

Аня наклонилась к шоферу и что-то быстро ему сказала. Шофер врубил по полной, так что Газель взревела, развернулась почти на месте и ее на полном ходу вынесло со двора. Мы все, включая Аню, попадали со своих скамеек. Я рефлекторно подтянулся к заднему окошку, и увидел, что за нами рванулся черный Гелентваген. Не успел я подумать, что это значит, как Гелентваген подскочил метра на два и, освещенный яркой огненной вспышкой изнутри, сопровождаемой тяжелым низким грохотом, буквально рассыпался на куски.

«Ни фига себе у нас Газель. А Джеймс Бонд на какой-то фигне ездит» – почему то пришло мне в голову. Через секунду я подумал, что Газель ни при чем, а в Гелентваген стреляли из гранатомета те же люди, которые предупредили нас о подозрительной машине. Аня скомандовала «Всем лечь и не подниматься!» Мы понеслись по городу. Я обратился к Антону, голова которого упиралась мне в живот.

– Что там?

– Дину похитили!

– Кто?

– Что кто?!

– Как?

– Запихнули в машину прямо у подъезда.

– А собака?

– Что собака?!!

– Кошмар!

Несколько минут мы тряслись молча.

– Они еще поплатятся, – вдруг каким-то очень низким голосом сказал Мотя. – Они еще за мою больницу мне заплатят!

– Я прошу всех молчать! – голос у Ани был ледяной. Она пыталась набирать чей-то номер, но, очевидно, связи не было.

И зачем-то мне в голову влезла песня, да и не песня даже, а кусок музыкального проекта на стихи Генделева, который пытался в качестве хобби маркетировать Антон, то ли с Макаревичем, то ли с Алибасовым.

Вот мы и дотанцевались

доктор Лето

доктор Лето

в польку-бабочку с музычкой инвалидной полковой

как нелепо как нелепо

так нелепо

как еврей на Первой Мировой

Я попытался лечь поудобней и задумался. Конечно, и у спецслужб бывают проколы. Но скорее всего, виновата сама Дина. Она не послушала Антона и позвонила кому-нибудь со своего мобильника или с домашнего телефона. Бедный Антон…

И, кажется, зря я обвинял хатов в бардаке. Действуют они быстро и безупречно. Хотя… Что значит безупречно? Мы же смогли от них уйти. Кажется. И я поднялся на локтях, чтобы посмотреть, куда мы едем. Мы свернули с трассы и вокруг нас были какие-то склады и гаражи. Через минуту Газель остановилась. Аня села на свое место и полезла в сумку.

– Иосиф – на выход. Вот адрес. Вот мобильник. В адресную книжку занесены номера Антона и Матвея. И мой. Это дача. Ты садишься прямо здесь в электричку на платформе Москва-Сортировочная. Дальше все прочтешь. Телефонами пользоваться только в самых исключительных случаях и не больше, чем по одной минуте. Ни на какие номера, кроме ваших, не звонить. Другими телефонами не пользоваться. Деньги есть на всякий случай?

– Денег полно. Я их, как взял из дома, так толком и не тратил. Тысяч десять долларов.

– ОК. Без инструкций ничего не делать. Вообще ничего. Вопросы есть?

– А ребята?

– Каждый будет жить на своем месте. У каждого будет такой же телефон.

– А что с Диной?

– Мы будем разбираться. Поторопись, если у тебя нет вопросов.

– Пока ребята, – растерянно сказал я. – Будьте здоровы. Созвонимся.

– Будь здоров, – отозвались мне Мотя с Антоном. Я подумал, что иногда обычное прощание восстанавливает утраченный за долгое время использования смысл.

Почти стемнело. Я вылез из Газели, увидел платформу, сереющую между гаражами и заборами. Я оглянулся на отъезжающую Газель, подумал, что оглядываться не стоит и уныло побрел на платформу.

В голове у меня продолжало звучать:

Доктор Лето

сердце это или это канонада

это наших глаз секрет или уже горчиный газ

георгинов августейших посылаю

с клумбы ада

с нарочным

от имени всех нас