Глава 34. Мы сели на скамью где-то в верхних ярусах амфитеатра

Мы сели на скамью где-то в верхних ярусах амфитеатра. Я сказал, что хочу прояснить кое-что, если Дина, конечно… Дина не возражала.

Ничего особенно интересного я не узнал. В 16 лет, за год до встречи с Антоном, после случайного залета Дина сделала аборт. Калипсоловый наркоз ее вставил. Она попробовала его еще несколько раз, сначала с помощью того же гинеколога, а потом с помощью какого-то мутного мужика, тусующегося в районе Аптеки №1, на Лубянке. Мужик в определенный момент не пожалел денег, хотя времена были очень тугие, и отправил ее в турпоездку в Египет, где прямо на ступенях храма Хатшепсут в Дейр-Эль-Бахри Дину окончательно завербовали. Вскоре они с Антоном переехали в Израиль, где Дина сделала карьеру в Братстве и сразу после ее возвращения в Москву она была избрана Джессер Джессеру.

– Поговорим о настоящем. Ты замужем за моим другом.

– Я не люблю Антона. Я вышла за него замуж, когда еще мало что понимала и плохо чувствовала.

– А разве хаты умеют чувствовать?

– Сильные люди – сильно чувствуют.

– А уплощение эмоций?

– Это относится не к переживаниям, а к сопереживанием.

– То есть хатов может плющить и колбасить, если им плохо, но не может плющить и колбасить, если плохо другим?

Дина поджала губы. Слово «колбасить» ей не понравилось.

– Я чувствую свое предназначение – в жизни с тобой. В разделении жизни с тобой. В детях, которые продолжат наш род. И это вызывает сильное чувство.

– А почему я этого раньше не замечал?

– Потому что ты, как большинство мужчин, ничего не замечаешь. А я тебя люблю.

Маша, отмечая эту мою особенность, называла меня бесчувственной скотиной. Я задумался. «От любви бывают дети, ты теперь один на свете…» Любовь? Ладно, любовь, но секс? Секс с родной сестрой? Бр… Я, конечно, на многое готов. Еще большее – я могу вообразить… Но с Диной?

В детстве я с друзьями на даче пытался подсматривать за ней и еще двумя ее дачными подругами, когда они полезли в русскую баню. Сцена мытья трех молодых девушек потрясла нас до глубины души. Полутемная баня. Пар. Запотевшие маленькие окна. Белые груди, засасывающие взгляд. Нежные, подрагивающие. И темные вишневые соски. Вот она повернулась спиной. Вот плеснула водой на камни. Черт, облако пара. Я ничего не вижу. Что это? Кто-то идет сюда? Сейчас, бежим! Секунду! Только пар рассосется. Сейчас… Пар не рассосался, друзья утянули меня, а второго случая увидеть Дину такой у меня не было. Да и первый случай мое сознание постаралось запрятать поглубже. Стоп. Я вдруг вспомнил, что на следующий день Дина подарила мне розу. Просто розу, сорванную в цветнике. А почему? Это был первый и последний раз, когда женщина дарила мне цветы… Но в любом случае это было давно. Очень давно.

Ты дарила мне розы

Розы пахли полынью,

Знала все мои песни,

Шевелила губами.

Исчезала мгновенно,

Не сидела в засаде…

А может… Может, я не напрасно всю жизнь собачился с Диной? Может, я просто старался ее не замечать? Да… Родная сестра… Вот ведь Фрейд… Но. В конце концов, чем я хуже фараонов? Дине показалось, что я начал колебаться. И она решила меня подтолкнуть.

– По-моему, в твоем положении выбор очевиден.

А вот эта фраза была лишней. Совсем лишней. И я сразу пришел в себя. И понял, что, во-первых, все блага обоих миров не стоит одной слезинки из глаз Маши, во-вторых, отказываться от друзей в подобной ситуации – безвкусно, если не сказать безнравственно. К тому же мне не очень нравился запах духов Дины

– Понимаешь, Дина. Странная история. Чем женщина умнее – тем она глупее. И кстати, наоборот.

– Что ты имеешь в виду?

– Чем выше у женщины официально признанный интеллект, тем глупее ее поведение в личной жизни. И тем хуже эта личная жизнь складывается. Наверно, это оттого, что умная женщина слишком полагается на свой ум, а он в решении целого ряда вопросов не помогает. Даже может помешать. Не то, чтобы я хотел обидеть всех женщин в твоем лице. Разумеется, бывают исключения. Но ты к ним не относишься.

– И поэтому?

– Поэтому, исходя из того, что ты хочешь меня мозгами, а не душой, я вынужден отказаться от твоего, действительно, лестного для меня предложения. И попробовать договориться, но как-то по другому.

– Договориться по другому – значит выбрать смерть.

– К сожалению, у меня осталась совесть. Поэтому если я соглашусь жить, то у меня будет плохой сон. Зачем мне это?

– Калипсол избавит тебя от плохих снов. Ты забудешь все, что с тобой было. Мы сделаемся первыми людьми на Земле. У нас будет невиданная власть. После нас, наши дети будут править этим миром. А мы будем наслаждаться друг другом в параллельном мире, принадлежащим нам обоим. Только нам двоим. А для оставшихся жителей Земли мы станем Авраамом и Саррой нового времени.

– Поскромнее, Дина, поскромнее. Авраам и Сарра основали два великих народа. Хотя, конечно, не без Агари. А ты всего лишь надеешься основать династию. И управлять эта династия будет мутантами, выжившими после ядерной катастрофы.

Я отвернулся от Дины и увидел караван из четырех верблюдов. Он идет где-то в районе трассы Иерусалим-Эйлат. Скалистая пустыня. Синее небо, белые облака. На первом верблюде сидит Авраам. У него смуглое лицо в глубоких морщинах. Изрядно поседевшая борода. Но семьдесят пять лет ему не дашь, как ни старайся. Максимум – пятьдесят. К седлу приторочено длинное копье с темным наконечником. На поясе – короткий бронзовый меч. Или длинный нож. За ним, на втором верблюде, едет Сарра. Лица ее не видно, оно закрыто накидкой от пыли.

На остальных двух верблюдах навьючено все их имущество: на третьем – выцветший полинялый льняной шатер, весь перештопанный, но еще очень крепкий, один центральный длинный шест и четыре коротких боковых – из окаменевшего дуба, огромный темный медный котел размером с горб верблюда, внутри него звякают несколько котлов поменьше.

К упряжи привязано несколько старых ковров, тюк с запасной шерстяной одеждой, из которой главные – белая длинная накидка, почти белая и шитое золотом покрывало для головы. На четвертом верблюде – небольшой тюк с каменной и деревянной посудой, ступкой, мешалкой, светильниками, и прочей кухонной утварью, а также два бурдюка – один огромный с водой, другой, поменьше – с вином. И, конечно, два холщовых мешка с пшеницей и один кожаный – с вяленым мясом. Благовония, приправы, трава для заварки и прочие мелочи хранятся в ларце из слоновой кости, который запрятан под остальные мешки.

За верблюдами покорно бредут двенадцать овец и две лохматых собаки. Время от времени одна из овец начинает тревожно блеять. Караван движется в Египет. Авраам спасается от голода, поразившего землю, которую Господь обещал отдать ему и его потомству.

Авраам думает, что когда-нибудь все это имущество – целое состояние по мерками пустыни – включая несколько золотых и медных украшений, которые сейчас на Сарре, отойдут к его наследнику. Почему-то Авррам знает, что сколько бы у него не было сыновей, но наследник будет один. Но когда? Аврааму в голову не приходит, что ждать еще двадцать пять лет, но все равно он знает, что его главная задача – дожить до того времени, когда сын сможет владеть всем его имуществом, имуществом, которое он еще надеется приумножить, разбираться в овцах, баранах и ослах, потому что это будет его хлеб насущный, в звездах, чтобы отыскивать путь в пустыне от колодца до колодца, в населяющих пустыню и окружающих ее семьях и народах, чтобы избегать опасности и правильно торговать, в хитросплетениях родственных связей Авраама, чтобы хранить историю рода. Он научит наследника, как и где ставить жертвенники, что и зачем приносить в жертву. Потом наследник должен будет научить этому своего наследника. А потом начнется чужая жизнь. Жизнь потомков. Она будет не сладкой. Да и вообще жизнь – не мед. И не молоко. У Авраама она, что – лучше?

Авраам думает о последнем разговоре с Богом, в котором Бог сказал ему уходить из Харрана.

«И Я произведу от тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твое и будешь ты в благословление… и благословятся от тебя все племена земные».

Он не то, чтобы колеблется, нет. Он выполняет все распоряжения Бога медленно и спокойно. Но он чувствует, что этот разговор будет не последним. Что Бог еще будет говорить с ним, будет говорить неоднократно – и это большая честь, но это и большая ответственность. Авррам не помнит, чтобы Господь говорил напрямую с кем-то из его знакомых. Да и вообще хоть с кем-то, память о которых дошла до него…

Авраам думает о Сарре. Слишком она красива. А вдруг какой-нибудь знатный египтянин влюбится в нее, а Авраама захочет убить… Не назвать ли ее сестрой? Так будет гораздо спокойнее. Назвать ее сестрой… Назвать ее сестрой…

***

Назвать жену сестрой, – это я еще понимаю. Но мне предлагалось что-то совсем обратное. Нет… Да и в любом случае, на Авраама и Сарру мы с Диной не походили, о чем я и сообщил ей в самых мягких, даже теплых выражениях. Я считал правильным щадить ее самолюбие. Вообще обижать Дину мне не хотелось. Дина, как любая женщина, восприняла мягкость за слабость и продолжала настаивать.

– Такого брака на Земле не было со времен Хатшепсут.

– Хатшепсут была хорошей, – зачем-то сказал я. – А ты, Дина… Нет, ты не плоха. Я тебя не осуждаю. Просто ты выполняешь свою функцию. А я люблю, чтобы все развивалось… Ну, немножко само собой.

– Не бывает «само-собой», если ты добиваешься бессмертия. Иосиф, пойми, я предлагаю тебе вечность!

Мне показалось, что в глазах у Дины стоят слезы.

– Дина, милая, прости! Но люди не влюбляются из благодарности, как говорила доведенная вами до самоубийства Лиля. И потом: какая к чертовой матери вечность? А третий закон термодинамики? Тем более, что если был Большой Взрыв, значит будет и Большое Схлопывание.

– Третий закон термодинамики не применим в биоэнергетике.

– Не применим? Ну… Не знаю… Кстати, ты собираешься отправить в параллельный мир еще 6 миллиардов душ. На них же тоже нужна энергия?

Дина словно махнула на меня рукой. Явно я спрашивал не о том. В ее голосе появилась усталость.

– Принцип Кем-Атефа о канализации энергии. Основная энергия Ка достанется хатам.

– Но хоть что-то вы душам простых людей даете?

Дине показалось, что я готов начать издеваться над ней, но она решила пока не обращать на это внимание.

– Что-то даем. Минимум. Но ты пойми: мы защищаем своих. Мы воюем за своих. Что в этом аморального?

– Методы, – не задумываясь сказал я. – Правила войны. Вы – военные преступники.

– Извини, – сказала Дина уже довольно жестко. – Нам нужна победа – любой ценой. Как и всем остальным сторонам, участвующим в войне. Ты же знаешь: добро всегда побеждает зло. Кто победил, – тот и добрый. Но в человеческой цивилизации все устроено точно так же. Просто я с тобой говорю чуть откровенней, чем это принято в вашем обществе.

Я вдруг подумал, что этические расследования Канта – схоластика вроде средневековой, хотя, конечно, гораздо более продвинутая. С одной стороны – все умно. Но с другой – все ясно. Зло – это просто прямое зло. Боль, кровь, смерть, энтропия. И здесь все просто. И нечего философствовать. И обсасывать особенности зла волка, гоняющегося за полусъеденным зайцем, тем более, что какое там зло – у зверей. Интересней обнаруживать тонкое зло. Спорное зло. Не очевидное зло. И еще я подумал, что зло – некрасиво.

– Знаешь, Дина! Послушать тебя и получается, что хаты тянут на воплощение коллективного Сатаны. Что-то вы, ребята, Бога совсем не боитесь.

– Степень вмешательства Бога в судьбу наших миров, как и вектор этого вмешательства, не кажутся мне ясными и определенными.

Передо мной опять стояла хорошо знакомая Дина. Умная, жесткая, решительная.

– К черту вектора. На самом деле, все довольно просто. Ты предлагаешь мне сменить веру или отдать жизнь. Обычная история. Происходила много с кем. Немного устаревшая, конечно, для 21 века, но в общем не новая. И говоришь, как Генрих IV перед Варфоломеевской ночью, что Париж стоит мессы.

– Этот Париж действительно стоит мессы.

– Дина. Я не хочу менять веру.

– Почему?

Мне показалось, что она действительно меня не понимает.

– Не знаю. Не хочу и все. Это иррационально. И слава Богу, что так. Расскажи лучше, если хаты такие могущественные, зачем убивать Матвея с Антоном?

– Есть правила братства. Есть коллегия хранения знаний. Я не могу действовать против законов, которым три с половиной тысячи лет. И я не одна в братстве. Пойми, я действительно не могу.

– А что скажет мама?

– Почему я должна ставить интересы матери выше интересов братства?

И в самом деле почему, если эмоции у хатов уплощаются?

Мне стало как-то невесело. Дина тоже была грустна. Но у меня, кроме грусти, было желание еще немного побороться. Так, на всякий случай, может, хоть что-нибудь удастся спасти. В настоящую победу я верить перестал.

– Иосиф! Я жду от тебя окончательного решения.

Динина грусть, казавшаяся мне до сих пор довольно светлой, постепенно сменялась черной тоской.

– Ты его услышала.

– Это конец.

Ее черные глаза почернели окончательно.

– Что ты, Дина! Какой конец! Все только начинается.

Дина по степени серьезности напоминала египетскую мумию. Мне даже показалось, что черты ее лица чуть притупились – как у трупа. Это ей не шло.

– Боюсь, что при всей твоей непонятно откуда взявшейся смелости, все уже кончилось.

– Воля твоя. Но в такой опасности, как сегодня, братство хатов не находилось последние три с половиной тысячи лет.

– Дорогой брат! Мне кажется…

– И я, при всей моей смелости, которой успел набраться за эти три месяца благодаря вам, скажу честно, что боюсь только одного.

– Хорошо, хоть чего-то.

– Твоей ошибки.

– Ошибки?

– Да-да. Не успеешь ты нас уничтожить, как достоянием узкой, но высокопрофессиональной общественности станет Великий Секрет. Он же – главная слабость Братства. Он же – подарок от Хатшепсут благодарному человечеству. Он же – смерть Кащея Бессмертного, которая на конце иглы, которая в яйце, которое в утке, которая в зайце, который в сундуке, который на дубе, который на острове, который хер знает где. После раскрытия Великого Секрета вы будете уничтожены в два счета. Не русскими спецслужбами, так американскими.

– Хотелось бы поконкретней. И поскорей.

– Тогда вернемся к моим друзьям.

– Один на один – страшно?

– Понимаешь, дорогая, у нас – концессия. «Одиночество-12». Поэтому решения принимаются коллегиально.

– Иди. Я должна отдать несколько распоряжений.

Дина подошла к тому, что могло называться кафедрой или алтарем и, наклонившись, начала что-то говорить. Я вернулся к ребятам.

***

– Есть идеи? – дружелюбно спросил Антон?

– Никаких – также дружелюбно ответил я.

– Вот и отлично, – сказал Матвей. – Это я люблю. Круто. И до конца.

Я понимающе посмотрел на Мотю, нашел в iPOD'е Procul Harum и поставил Конкистатодора. Сначала я отдал оба наушника Моте и Антону, но на последнем куплете Антон вернул мне свой со словами «Держи, тебе это полезней, чем нам». Мотя же внимательно дослушал песню до конца.

Conquistador, there is no time, I must pay my respects

And though I came to jeer at you, I leave now with regrets

And as the gloom begins to fall

I see there is no, only all

And though you came with sword held high

You did not conquer, only die

Though I hoped for something to find

I could see no maze to unwind

Да какие мы конкистадоры? Мы что – испанцы в Америке? Разве мы прячемся от правосудия, разве мы ищем золото? У нас же – реконкиста. Настоящая. Честная.

Хотя что плохого в избегании такого правосудия, которое в последнее время становится модным? И что плохого в золоте, как таковом? А главное, какая разница, за кого воевать? Ввязался в драку, так не думай. Дерись изо всех сил… А там – история рассудит.

Через минуту Дина подошла к нам. Руки за спиной. Взгляд сверху вниз. Как у учительницы. А где же вселенская скорбь?

– Так что это за Великий Секрет?

– Присели бы вы, Дина Яковлевна.

– У вас осталось тридцать секунд на то чтобы ответить на мой вопрос.

Интересно, а что вообще хаты знают про время. Меня всегда интересовало время, как некая метафизическая сущность. Точнее, как физическая. Ведь что такое время, ясно ровно до тех пор, пока об этом не задумываешься. А эти суки, конечно, про время кое-что знают… Ведь не случайно три с половиной тысячи лет прожили.

– Да ладно на понт нас брать… Мы, дорогая, через такое прошли… И до сих пор живы!

Матвей выглядел спокойным и рассудительным.

– Я еще не давала приказа о вашем уничтожении.

– Неправда! – Я пришел на помощь Моте. – Не успел я заскочить на три минуты домой, как меня чуть не расстреляли четверо ваших уродов!

– Это была группа быстрого реагирования, вызванная Германом. Я вмешалась позже. Поэтому ты и доехал до своего военного аэродрома.

– А арабский Мерседес в Иерусалиме?

– Должен был только напугать. Как и звонок в гостиницу в Риме.

Я почувствовал, что начинаю входить во вкус беседы с Диной. Что-то на эту тему мне рассказывал Наполеон. Ты должен полюбить противника. Полюбив, овладеть его образом мыслей. Ведь гораздо легче понять то, что любишь. А победить то, что понимаешь. Мне показалось, что Дина расслабилась, и пора атаковать. Но откуда? Чем?

– Дина, а ты никогда не задумывалась, что Кем-Атеф в процессе путешествия в Китай и Японию не только умер, но и расшифровал число 2224612?

– Ты, кажется, плохо усвоил украденные твоей Машей документы мужа. Во-первых не 2224612, а 222461215. Во-вторых не открыл, а объявил непознаваемым.

– Нет Дина! Нет! (Вот она, брешь! Кажется, надо бить сюда со всей дури!). Число звучит «2-2-2-4-6-12». И, кстати, написано было зарубками. Под которыми была нарисована пирамида. А цифра 15 появилось уже в поздем средневековье. Вместо латинской буквы P, которая в том алфавите была пятнадцатой по порядку. Вместо Пирамиды. Кем-Атеф раскрыл Великий Секрет. И закрыл обратно. Потому что он несет смертельную угрозу братству. А для того, чтобы прекратить рассуждения и поиски, он объявил его, подожди-ка, как там говорилось: «вечным, неизвестным и святым». То есть число осталось, а желания его разгадывать исчезло. Понимаешь?

– И что?

Я боковым зрением почувствовал, как Антон расправил плечи.

– А то, что мы его разгадали! Рецепт уничтожения хатов лежит в подготовленной нами почтовой рассылке.

Вот это был блеф! Так хорошо и спокойно я себя не чувствовал никогда.

– Как расшифровывается число?

Дина вдруг сделалась дьявольски серьезна. Надо было продолжать атаку. Но какими ресурсами?

– Дина! Не здесь. Сколько вокруг нас микрофонов и камер?!

– Здесь. И сейчас. Микрофоны выключены. Говори!!

В голосе ее была слышна угроза. Вот уж действительно – от любви до ненависти – один шаг. Мне показалось, что мои шансы на выгодный брак растаяли без следа. Сокровенное знание тайной слабости супруга – плохой пункт брачного контракта.

Если Бог хотел нас спасти, то сейчас наступало самое время. Я расслабился и, чтобы показать Дине, до какой степени мне все по фигу, закрыл глаза. И начал думать о Хатшепсут. Она же была хорошей. Она вручила миру тайну спасения от собственных последователей.

– Иосиф!

Голос Антона вывел меня из оцепенения.

– Да?

– Ты помнишь дзенский монастырь? Окам сказал тебе, что ты знаешь все?

– Сказал.

– Знаешь, ты знаешь все. Все необходимое.

– Конечно, знаю.

Мысли понеслись в голове с потрясающей скоростью. Гораздо быстрее, чем речь. Ах, как жаль, что Хатшепсут умерла. А ведь ее похоронили не в пирамиде. Ее похоронили в храме, в Дейр-Эль-Бахри… Найти бы мумию и проверить радиоуглеродным методом. Сколько там изотопа углерода С-14. Стоп.

Стоп. С-14. А нормальный углерод С-12. А 12 – это последняя часть числа. А перед этим стоит 6. Про 6 – не знаю. Что-то знакомое… Протоны? Нейтроны? Но 4 – это валентность углерода. Это я знаю точно. И благодаря этой валентности существует весь наш живой органический мир. А валентность это… Не помню, что это. Что-то электронное. А первые цифры – то же что-то электронное. Уровни? Подуровни? Не важно. Зашифрован углерод. И пирамида на конце.

Но углерод с пирамидой… Все! Я все понял… Пирамида в числе – это не пирамида Хеопса. Это рисунок кристаллической решетки алмаза. Вот что хотела передать нам Хатшепсут. Алмаз!!! Оружие против хатов!!! Yes!!!! Yes!!! Cool!!!!!

– Иосиф, ты что заснул? Что за бесцеремонность! Я в третий раз спрашиваю тебя, что ты знаешь о числе?

Я встал, как на семинаре и произнес тихим, но ясным голосом:

– Дина! Цифры 2-2-2-4-6-12 с латинским P на конце – формула алмаза. Главной угрозы братства хатов в этом мире.

После чего, как ученик, легко и непринужденно сдавший тяжелейший экзамен, я сел на место и как ни в чем не бывало спросил Антона.

– Про 12 и 4 я все помню. Атомный вес и валентность. Напомни, что такое шесть и первые две двойки?

Антон с неизменившимся выражением лица сделал несколько движений пальцем в воздухе, после чего, не глядя на Дину, произнес, как бы в воздух:

– 2-2-2-4-6-12 – электронная формула углерода. Два электрона на первой S-орбитали, два на второй S-орбитали, 2 электрона – начало заполнения следующей P орбитали. Углерод четвертый элемент по счету во втором ряду периодической таблицы. Поэтому его максимальная валентность – четыре. Шесть означает число протонов, т.е. его заряд, двенадцать – атомный вес. Пирамида, как ты уже догадалась – кристаллическая решетка алмаза. Без нее углерод будет обычным графитом. Более просто и красиво электронную формулу углерода – не записать.

Дина все это время стояла, не двигаясь. Она сложила руки, как для молитвы, закрыла глаза и молчала. Что Антон был прав – я не сомневался. Он всегда был отличником. Что Дина в своем физтехе изучала строение атома, мне тоже было очевидно.

Вот теперь я знал, что алмаз работает сам по себе. Без аутотренинга. Но как? «Будете как боги, знающие добро и зло» – пришло мне в голову. Вот мы и стали как боги. Хорошо ли это? Что имел в виду Змей, обещая Адаму и Еве знание, стоящее вечного Рая? И сдержал ли он обещание?

– Антон, (я решил перевести разговор в другое русло, чтобы помочь Дине придти в себя и не совершать скоропалительных решений), а как алмаз может работать?

– Точно не знаю. Но когда я был в Лондоне и смотрел на Кохинор, мне показалось, что он как-то странно отражает лучи. Не как обычная стекляшка. Не как хрусталь. Мне показалось, что кроме обычного спектра, он преломляет что-то еще. Но там было довольно темно и я решил, что это видимость. А теперь, и здесь Дина может нам помочь, учитывая, что ее диплом посвящен тахионам…

– Стоп! Химик мне только что рассказывал про тахионы… Ну, после газовой атаки… Он говорил про тахионные линии…

– Вот-вот, – Антон как-то странно посмотрел на меня, – учитывая все это, возможно, что алмаз с этими линиями что-то делает. Как-то преломляет… Фокусирует… Очень интересно… Как-то это может быть связано и с гравитоном, все еще не открытым… Хм… так ведь покопаться – и единая теория поля может сложиться…

– А откуда Хатшепсут про это знала?

– Ну знаешь… От тахионных линий до машины времени, ну… не один шаг, конечно, но в общем, не так уж далеко… Поэтому Хатшепсут решила передать нам число и как формулу алмаза и как формулу углерода, чтобы хоть кто-то понял про то, как устроена жизнь на Земле.

– Число?

– Именно! Заметь, число, как справедливо заметил Мотя, не просто красиво. Оно указывает не на один алмаз, но и на углерод. Углерод. 2-2-2-4-6-12. Единственный элемент, безусловно лежаший в основе всей жизни… Странно… Я никогда не связывал алмаз, при всех его уникальных свойствах, с углеродом, у которого уникальных свойств еще больше… Странно. А мог ведь связать… И любой мог связать! Это, в сущности, просто, как три копейки… Тогда понятно, почему у хатов – аллергия на алмазы…

– Почему?

– А они вообще жизнь не любят. Шутка. Не знаю точно. Есть у них какая-то генетическая аномалия. Но с другой стороны, не на атомном же уровне…

Я подумал, что вне зависимости от того, наступает средневековье или нет, наука пока открыла не все. И плацдарм для наступления у фундаментальных наук еще есть. И совсем не слабый плацдарм. Но больше меня волновало другое:

– А я хат или не хат?

– Хороший вопрос, – обрадовался Антон. – Черт тебя знает. Ты – странный. Или хат. Или не хат. Но алмаз тебе явно помогает…

– Кто еще, кроме вас, знает про алмазы и число? – сухо и деловито поинтересовалась Дина, прервав нашу беседу.

– Пока никто.

– А эта ваша Аня?

– Мы не сумасшедшие, делиться такой информацией со спецслужбами. По крайней мере, без особой нужды…

– Хорошо. Я хочу увидеть файлы, подготовленные к отправке, чтобы убедиться, что все обстоит именно так, как вы излагаете.

Здесь вмешался Мотя со всей своей бесцеремонностью.

– Дина, а может тебе просто сразу трахнуть нас всех троих? Вот прямо тут. Под факелами?

Трахать нас под факелами Дина явно не собиралась. Она подняла брови и внимательно слушала Матвея. Мотя завелся.

– Извини, дорогая, но придется поверить. Я понимаю, что тяжело. Я понимаю, что ты – на измене. Но секи фишку: не с голой жопой, тьфу, я хотел сказать, не с пустыми же руками мы к вам спускались! А пускать козла в огород, то есть я имею в виду – тебя в наши почтовые ящики – нам как-то не хочется.

Я закивал с солидным видом, означавшим, что и ребенок может записать файл и подготовить его к отправке, указав заданное время. Антон сидел молча и на Дину не смотрел.

– Почему этого не было на вашем диске?

– Потому что диск мог прочесть кто угодно в вашей тусовке. Он нужен был только для начала разговора. И в этом твое счастье.

– Что вы предлагаете делать теперь?

Дина спрашивала нас, что делать! Если это не победа, то, по крайней мере, перелом в войне.

– Договариваться о перемирии.

– Ваши условия?

– Первое: свобода и безопасность каждого из нас. Второе: отмена Армаггедона. Третье: возврат старого правительства.

– Антон, может с правительством не торопиться? Оно как-то не очень… Хохлы вот, сам знаешь…

Правительство, явно, было не очень. Хотя, конечно, мы – не хохлы, хохлы – не мы. Но давящая серость и неприкрытая коррупция даже русским может надоесть. Антон задумался и сказал:

– У нас есть четвертое условие. Мы в течение всего действия перемирия имеем право выдвигать условия по формированию властных структур.

Я чуть не поперхнулся.

– Тогда уж, Антон, и денег проси. Чего стесняться? Мы же – конкистадоры!

– Это наше пятое условие. 300 тысяч долларов сейчас же, наличными. Три миллиарда долларов в течение недели на те счета, которые мы укажем.

– Долларов или евро? – тихо, как бы про себя, пробурчал Матвей. То есть тихо, конечно, но так, чтобы и Дина, и мы это услышали.

Я начал приходить в восторг.

– А зачем тебе, Антоша, наличные?

– Мы должны купить фирмы, на счета которых получить эти деньги.

– Тогда условие номер шесть. Похороните голову Химика, как подобает.

В то время, как ребята озабоченно посмотрели на меня, Дина озабоченно посмотрела на часы.

– Ладно. Три миллиарда для нас – не деньги. Вы также получите все остальное. Хотя это… Неважно… Но в обмен на неразглашение тайны числа. Пугать вас тем, что случится с вами в обоих мирах, если вы нарушите свои обязательства, я пожалуй не буду. С моей стороны на ваши шесть условий – всего одно мое: вы должны сказать, на какое время назначена рассылка ваших писем.

Я попытался определить, который сейчас час. Ошибка на два часа в любую сторону означала смерть. Если письма уже ушли – что с нами церемониться. Если уйдут не скоро – нас начнут допрашивать по всем правилам тайной полиции. Мы переглянулись. Дина повторила свой вопрос:

– В котором часу уйдут письма?

Я понял, что все пропало. Определить время, которое мы находимся здесь, с учетом газовой атаки, трипа и прихождения в себя было невозможно. Но Антон был невозмутим:

– Этого мы тебе не скажем. Боюсь, что очень скоро.

Если бы Дина была кошкой, она бы зашипела. Тем не менее она отошла к кафедре и опять наклонилась над ней, заговорив в невидимый микрофон. Мне показалось, что факелы стали светить ярче. Матвей расправил плечи:

– Пацаны, сдается мне, что мы их сделали? Скоро научимся путешествовать по времени и воскресать из мертвых? К тому же с деньгами…

Матвей, конечно, был совсем в другом месте, когда Наполеон учил меня не предвкушать победу. Но мог бы и сам сообразить… Крайне обидно пропадать, когда шансы на успех стали по-настоящему высоки, и я с опасением взглянул на Антона. Антон молчал, темный, как мавзолей Ленина изнутри.

– Давай договариваться, Дина! – сказал я. – Не осложняй жизнь. Убить вы нас всегда успеете. Не исключено, что вы сможете придумать какое-нибудь противоядие против алмазов. Соглашайся на перемирие!

– Я этого не хотела, – каким-то отстраненным голосом сказала Дина. – Но вы не оставили мне выбора…

Дина пошла к кафедре третий раз.

– Что она задумала?

Матвей озадаченно обратился к Антону, как к эксперту по Дине. Антон помедлил с ответом, а потом вдруг сказал, причем сказал, обращаясь исключительно ко мне:

– Помнишь, что спел Иуда в конце «Jesus Christ Superstar» перед тем, как повеситься?

– Нет.

– Я имею в виду, что он спел очень важного? Кажется, уже ни Тим Райс, ни Веббер не помнят…

– Нет. Я тем более не помню.

Антон иногда умеет сводить с ума своими вопросами.

– Он спел: «God I'll never ever know why you chose me for your crime.»

– При чем тут это?

– Заметь: МЕНЯ для СВОЕГО преступления…

– Антоша, ты достал!

Антон понимающе кивнул:

– Дина проверила свою почту. И прочла мое письмо. Прощальное письмо. Я же не знал, что она…

– И что?

– Там нет ни слова про алмазы. И ни слова про разгадку числа.

Сердце мое опустилось.

– И что она задумала?

– Что-нибудь ужасное, – медленно сказал Антон.

***

Антон никогда ничего не предсказывал. Ни спорт, ни погоду, ни ужасы. А тут вдруг…

– Умеешь ты сказать, чтобы подбодрить… И что?

– Судя по тому, как моя жена (в этот раз «бывшая» она не сказал) бодро разговаривает с микрофоном, она все поняла. Высшее образование. Мехмат…

Мотя был по-римски мрачен и спокоен:

– Нам уже нечего терять.

– Нет, Мотя! – задумчиво сказал Антон. – И нам, и всем остальным, к сожалению, есть что терять. Мы слишком далеко продвинулись за свои пять тысяч лет. Слишком далеко зашли.

Дина второй раз посмотрела на Антона понимающим взглядом мясника и обратилась ко мне голосом злой учительницы:

– Иосиф, подойди к монитору.

Без всякого «пожалуйста».

Я испытал ровно то чувство, что испытывал в школе при команде «Мезенин, к доске» в том совершенно нередком случае, когда не выучивал урок.

За кафедрой оказался небольшой жидкокристаллический монитор со встроенными динамиками и черный фаллический микрофон, рядом с которым стоял сходного вида джойстик. Не успел я заметить маленькую черную клавиатуру, лежащую чуть в стороне, как посмотрел на монитор и вздрогнул. На мониторе была – Маша. Она сидела в саду или в парке на скамейке и читала.

– Это – реальность, – сказала Дина, – веб-камера. Назови какую-нибудь часть тела.

– Зачем? – спросил я, подумав, что она сейчас прикоснется к ней курсором джойстика.

– Назови! – повторила Дина и я назвал ногу.

– Правую или левую?

Я не знаю. Мне надоело. Мне страшно.

– Ну, правую.

Дина наклоняется над кафедрой и говорит «правая нога». И на мониторе Маша бросает книгу и неуклюже хватается за ногу.

Дина быстро чертит джойстиком вокруг ноги квадрат. Крупный план камеры: из ноги, чуть ниже колена, прямо из под руки Маши течет кровь.

– Ты видишь, что ваши хваленые спецслужбы ничего не могут?

Она легко бьет по клавише Esc безымянным пальцем, будто сгоняя с клавиатуры таракана. Снова средний план камеры. К Маше подбегает человек, наклоняется, смотрит на ее ногу, потом берет на руки и несет куда-то.

– Ты понимаешь, что это не видеомонтаж? Понимаешь? А может, ты хочешь поговорить с Машей? Я могу соединить тебя с ней? Спросишь у нее – не больно ли ей! Не случился ли выкидыш?

Дина не дожидается моего ответа. Она опять щелкает клавишами у кафедры и на весь зал раздаются гудки. Сначала долго никто не берет трубку, а потом мужской голос что-то говорит. Гортанные отрывистые слова. Иврит.

Я поднимаю голову и прошу Антона, чтобы он спросил, что с Машей и понимаю, что не узнаю собственный голос. Антон подходит ко мне и о чем-то спрашивает его. Голос отвечает. Я чувствую, что тот человек в отчаянии.

– Она ранена, – говорит Антон.

– Пусть передаст, что я люблю ее. Скажи ей, пусть ждет. Только очень ждет!!

Антон переводит.

– Она не дождется, – говорит Дина и связь обрывается.

Антон уходит к Матвею и садится рядом с ним. Я остаюсь на кафедре и начинаю сходить с ума.

– А знаешь, где Аня? Хочешь взглянуть на Аню? Если еще не поздно… Смотри!

Дина еще раз наклоняется над кафедрой и что-то говорит. И я вижу кладбище. Кажется военное. Перспектива ряда одинаковых могильных камней уходит в бесконечность. Справа стоит взвод солдат с М-16 в руках. Слева – открытая могила. В центре экрана на лафете лежит тело в саване.

– Что ты хочешь? – спрашиваю ее я и хрипа в моем голосе больше чем слов.

– Тебя. Я хочу тебя.

– Зачем?! Зачем, Дина, зачем??!!!

– Потому что мы будем в вечной безопасности только тогда, когда управлять этим миром будут наши потомки.

***

Дина покачала головой, словно удивляясь моей непонятливости. Я в отчаянии посмотрел на Мотю с Антоном и задрожал. По направлению к ним спускались шесть человек в серых пиджаках, застегнутых на все пуговицы. Я видел эти пиджаки у собственного подъезда, когда впервые в жизни вступил перестрелку. Но тогда меня спасла Маша. А сейчас Маши не было.

– Мотя, сзади! – закричал я, но было поздно.

Через несколько секунд и Мотя, и Антон стояли с заломленными руками, на которых поблескивали наручники.

Все, что происходило дальше, происходило автоматически и помимо моего желания. Меня словно вынесло какой-то внутренней волной из-за кафедры и донесло до жирандолей, в которых стояли факелы. Я выдернул одну из них из стены. У нее оказался вполне острый конец. Достаточно острый для того, что я задумал.

– Дина, – заорал я. – Я сейчас убью себя, слышишь? Я сейчас себя убью.

Жирандоль была приставлена к моей груди острым концом. Я держал ее обеими руками. Все, что мне было надо сделать – это отступить на два шага назад и броситься на пол, упираясь ею в сердце. Кажется, так покончил с собой Саул. Дина поняла, что я в совершенном остервенении, поэтому закричала: «Всем стоять!»

И все замерли.

– Я хочу, чтобы все остались живы, Дина! – продолжал орать я. – Слышишь?!! Я хочу, чтобы все остались живы! Отмени все!! Отпусти всех или я убью себя!

Дина прошлась вдоль кафедры, посматривая то на меня, то на серых пиджаков, то на ребят. Я сжимал жирандоль и внимательно следил за происходящим, понимая, что может произойти что угодно. Наконец Дина подошла ко мне. В глазах у нее горело принятое решение.

– Хорошо, дорогой брат! Я не ожидала от тебя такой сообразительности. И такой решимости. Хорошо. Ты ухитрился не проиграть. Ты добился ничьей. За тебя я отменю ядерную катастрофу, и мир сохранится. Хотя кое-что в нем изменится. Ради тебя я не трону Машу. Пусть рожает, кого хочет. Больше того: ради тебя я готова отпустить Антона с Матвеем. Разумеется, после некоторых операций над их мозгами. Это щедрое предложение. Это самое щедрое предложение в моей жизни. Потому что, делая его, я рискую жизнью. Более того, я подвергаю риску Братство. Но я знаю, что иначе ты не согласишься. А ты очень нужен мне, мой единственный брат. Ты согласен?

– Мне нужны гарантии!

– Гарантии? – нараспев произнесла Дина. – Гарантии? Да ты же всегда сможешь повторить свой фокус с жиранадолью…

– Учитель приказал всем радоваться, потому что страшные события еще только наступают…

Я посмотрел на Антона. Мне показалось, что вокруг его головы появился нимб. И вокруг головы Моти – тоже. Наверно, от факелов расположенных прямо за их головами. Или у меня что-то случилось с глазами.

– Что это, Антон?

– Старинная израильская песня.

– Да какая разница? – лениво вмешался Матвей. Слишком лениво для человека, которому заломали руки. – Мы дрались, как могли. И рано или поздно мы все равно победим.

Я обреченно кивнул. Дина улыбнулась и достала шприц. «Сестричка, да ты – хищница!» Я вдруг перешел на английский и я почти закричал: " Nail me to your cross and break me, bleed me beat me kill me take me now before I changed my mind ". Дина покачала головой: «Я не Бог. Ты не к тому обращаешься». Она уколола меня в открытое плечо одной рукой. Очень выверенное движение. Очень тонкое. Грациозное. «Музыку, – пробормотал я, – тогда включи музыку, раз ты не Бог. Классическую». И отрубился.

…Учитель приказал всем радоваться…

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке RoyalLib.ru

Написать рецензию к книге

Все книги автора

Эта же книга в других форматах