Историография.

Зарубежная историография. Начало изучению темы положили зарубежные исследователи. Первым специально обратился к проблемам религии римской армии в Римской империи крупнейший специалист конца XIX века по вопросам военной истории Рима Альфред фон Домашевский. В 1897 г. он опубликовал работу «Религия римской армии»[3]. По мнению А. Домашевского, религия играла значительную роль в жизни армии. Боги и их священные атрибуты сопровождали воинов повсюду: в походах, в бою, во время триумфов и в лагере. Они изображались на знаменах, их статуи, алтари и жертвенники устанавливались в лагерях вместе с aqvila и signa легионов. Для отправления культов воины объединялись в корпорации (scholae). Автор выделяет объединения офицерского состава (scholae principalum), среди которых – группы префектов и трибунов легионов, корникулариев, бенефициариев, знаменщиков, трубачей, хранителей оружия и др., выступавшие как коллективы дедикантов. Существовали также корпорации воинов вспомогательных войск (декурионов, всадников кавалерийских когорт, дупликариев нумеров) и, наконец, scholae speculatorum преторианской гвардии.

Культы армии А. Домашевский подразделял на официальные (dis militaris) и культы вспомогательных войск (перегринальные). К первым он относил богов, почитавшихся воинами легионов и изображавшихся на знаменах. Статуи, алтари и жертвенники этих богов устанавливались в святилищах лагерей (das Fahnenheiligtum) вместе со статуями императоров и знаменами частей. К ним автор относит Юпитера, Юнону, Минерву, Марса, Викторию, Фортуну, Гонорату, Виртуту, Пиэтату, Boni Eventui, Дисциплину. Ко вторым – Геракла, как главного покровителя вспомогательных когорт, Диану, Аполлона, а также культы перегринальных богов (германских, кельтских, восточных, фракийских), почитавшихся, как считал А. Домашевский, воинами вспомогательных войск.

Несмотря на солидные неточности, с точки зрения современных достижений антиковедения, в определении культов, исследование Альфреда фон Домашевского явилось значительным шагом в изучении интересующей нас проблемы. Достаточно отметить, что эта работа явилась первым и долгое время оставалась единственным исследованием подобного рода.

Выступивший следом Х. Ренель свел религию римской армии к почитанию императоров и знаменных символов легионов.[4]

На тех же позициях остался и один из виднейших эпиграфистов XX века француз Рене Канья.[5]

Далее Европа переживала серию революций и войн, в том числе мировых. Поэтому следующее исследование о восточных культах в римской армии осталось незамеченным[6], также как и появившаяся в 1952 году в Великобритании статья А. Нока, [7] исследовавшего военно-религиозные праздники в римском календаре, обнаруженном в одной из римских крепостей на Евфрате.

Новый толчок исследованию темы как зарубежом, так и в нашей стране, дала опубликованная в 1962 году работа опять же английского историка Дж. Ричмонда «Римская армия и римская религия»[8]. Статья посвящена исследованию религиозной ситуации в римском гарнизоне, дислоцированном в Британии. Анализ эпиграфического и археологического материала, обнаруженного при раскопках римских поселений и укреплений на территории Англии, позволил автору утверждать, что официальные культы, отправлявшиеся в армии, были теснейшим образом связаны с выражением лояльности к правящей династии, с культом живых и умерших императоров, с культами, олицетворяющими единство Римской империи.

В 1977 г. за рубежом появилось еще четыре статьи по проблемам религии римской армии. Они были приурочены к восьмидесятилетию выхода работы А. Домашевского и носили фактологический, а также, так сказать, дежурный характер. Так, в публикации М. Шпайделя дана подборка избранных эпиграфических памятников о почитании в армии Юпитера Долихенского без каких-либо концептуальных выводов. Исследование М. Шпайделя и болгарского историка Александры Димитровой-Милчевой вообще выглядит странным, т. к. публикуя открытую археологами Болгарии вотивную надпись, посвященную Гению оружейников, ученые утверждали, что это новое, неизвестное ранее историкам военное божество. Стоило заглянуть хотя бы в религиозные индексы CIL или ILS, чтобы понять, что это не так. Эрик Бирлей дал обзор всех вышеназванных статей, начиная с работы А. Домашевского.

В целом же авторы опять сузили проблему до чисто военных аспектов, не пытаясь связать религиозную ситуацию в армии с религиозной ситуацией в Империи или в конкретных провинциях[9].

Среди этих работ весьма интересен подход к религии римской армии Джона Хелгеланда. В отличие от других авторов, Дж. Хелгеланд утверждает, что религия римской армии хотя и имела строгую регламентацию, все же не носила пропагандистского характера, то есть была направлена не на перевоспитание перегринов, а на решение внутренних задач армии, идеологическую подготовку воинов, воспитание идеального солдата – дисциплинированного, бесстрашного, преданного Риму и императору. Этот тезис конечно верен, если рассматривать чисто военные аспекты религиозной практики воинов в отрыве от её контактов с окружением. Но в реальности армия была основной школой воспитания, в том числе и для новобранцев-перегринов, которые осваивали в армии азы обращения не только с новым вооружением, но и с новыми богами-покровителями.

Ему же принадлежит исследование о христианах в римской армии. Тщательный анализ нарративных источников позволил автору выявить лишь пять неоспоримых случаев присутствия христиан в римской армии, относящихся к концу II - началу IV вв. н. э[10].

Отечественная историография. В 1963 году Г.А. Кошеленко опубликовал рецензию на статью Дж. Ричмонда, отметив важность поднятой проблемы для исследования социальной роли римской религии в период Империи. Вместе с тем он отметил как недостаток работы «нарочитую абстрактизацию религиозных верований в армии от идеологических представлений и идеологической борьбы вне ее», а также недостаточное привлечение сравнительного материала по другим частям империи[11].

Рецензия Г.А. Кошеленко на исследование Дж. Ричмонда долгое время являлась единственной в советской историографии публикацией, непосредственно касающейся данной проблемы.

В 1982 г. доктор исторических наук, профессор Геннадий Андреевич Кошеленко предложил заняться проблемами религии римской армии автору данной работы.

За прошедшие с тех пор годы на основе анализа нарративных и эпиграфических источников по этой проблеме опубликован ряд научных статей и две монографии.

В 1989 г. доцент кафедры всеобщей истории Барнаульского государственного педагогического института С.М. Рубцов опубликовал статью о культах римской армии в Верхней Мезии, в которой утверждал, что факторы, определявшие религиозные предпочтения воинов в исследуемой провинции, были теми же, что и выявленные нами на материалах Нижней Мезии и Фракии[12].

В 90-х гг., вышли в свет посвященные проблемам религии римской армии статьи профессора Магнитогорского государственного института М.Г. Абрамзона[13]. Его работы базируются на изучении данных нумизматических источников. Выводы к которым пришел автор, в основном совпадают с нашими, сделанными на основе анализа сведений эпиграфических памятников. К тому же при характеристике особенностей культов воинов он опирался на наши исследования.

На рубеже XX-XXI вв. вышли в свет статьи А.В. Колобова.[14] Его работы базируются в основном на археологических материалах, артефактах, обнаруженных в предполагаемых местах дислокации войск. Видимо поэтому автор полностью игнорирует исследования Н.И. Соловьянова, М.Г. Абрамзона и С.М. Рубцова по затронутым им проблемам[15]. Как будет показано ниже свидетельства анэпиграфичных памятников не могут являться основными для исследования религиозных предпочтений воинов, поэтому концептуальные выводы А.В. Колобова о греческих и восточных влияниях на религиозные предпочтения римских воинов, несших службу на Балканах, не совсем соответствуют действительности. Формально Геракл конечно греческий бог или герой, но в частях римского гарнизона он почитался в романизированном аспекте только под именем бога Геркулеса. Тоже можно сказать и о восточных культах, проникавших в армию не напрямую с Востока, а через Рим. Статья же о римской армии и христианстве с выводами о подавляющем присутствии христиан в римских легионах со II в., основанная на сведениях религиозных трактатов христианских апологетов III-IV вв., вообще не подлежит критике.[16]

В конце первого десятилетия текущего века на страницах Интернет изданий развернулась дискуссия о массовом присутствии христиан в римской армии с середины II в.[17] Эти исследования с одной стороны нельзя принять безоговорочно из-за их сомнительной источниковой базы, с другой - невозможно подвергнуть научной критике из-за чрезмерной гипотетичности концепций: поскольку Отцы церкви не запрещали христианам служить в римской армии, значит они служили, т. е. раз так могло бы быть, значит так и было. Отсутствие достоверных массовых исторических источников авторов не смущает. К тому же, авторы лишь констатируют факты почитания тех или иных богов воинами, но не задаются вопросом о факторах, определявших религиозные предпочтения военнослужащих.

На современном этапе в разработке интересующей нас проблемы наметилось три направления. Во-первых, изучение отдельных культов, почитавшихся воинами в пределах всей империи или отдельных провинций, во-вторых, исследование комплекса культов римской армии в конкретных провинциях и, в-третьих, исследование религии римской армии на одном типе источников.

Особняком стоят появившиеся в конце XX – первом десятилетии XXI вв. работы доктора исторических наук, доцента кафедры истории древнего мира и средних веков ННГУ им. Н.И. Лобачевского А.В. Махлаюка, посвященные ментальности и идеологии Римской империи в целом и римской армии в частности. Судя по названиям, они целиком и полностью должны были перекрыть проблему исследований религии римской императорской армии. Однако его штудии более посвящены изучению роли культов богов-воителей в идеологической жизни империи, а не особенностей культов в армии. Скорее это переосмысление римской социально-политической и военной истории с позиций историко-антропологической методологии. Конкретно-исторические же выводы автора по религии армии сводятся к следующим утверждениям: «Римские военные традиции были в значительной степени пронизаны религиозными представлениями. Выражением профессионально-корпоративной идентичности воинского сообщества являлась religio castrensis, которая выделяется как таковая с появлением профессиональной армии. Достойная служба отечеству и императору, воинская доблесть и честь были неотделимы от pietas. Воины напрямую связывали с божественным покровительством свои успехи в военной карьере, победы римского оружия, благополучие соратников и императора. Религиозно-культовая практика армии была пронизана не только формализмом и формальной рутиной, но также искренней индивидуальной верой простых солдат. Это особенно хорошо видно на примере того почитания, каким в императорской армии были окружены военные знамена. Играя большую роль в управлении войсками в бою и на марше, signa militarí a наглядно воплощали индивидуальность воинских частей и подразделений, являлись символами победоносной мощи легионов, олицетворением воинской славы и чести. Их присутствие в боевых порядках служило действенным моральным стимулом доблестного поведения солдат на поле сражения. Анализ нарративных и эпиграфических источников показывает, что в основе такого отношения римлян к военным знаменам (которое по своей интенсивности практически не имеет аналогий у других античных народов), лежали сакральные представления о сущности signa. Они были окружены настоящим культовым почитанием: в их честь приносились жертвы и свершались другие обрядовые действия, они имели специальные святилища, могли выступать как священные гаранты клятвы, с ними связывались разного рода знамения. Вероятно, почитание знамен было связано с культом Гениев воинских формирований и культами других римских божеств, в том числе Юпитера. Сакральная сущность signa, судя по всему, близка к понятию «нумена» - особой божественной силы, присущей предметам и лицам. Следует признать правоту тех исследователей, которые подчеркивали божественную природу римских signa militaria, указывая на действительно религиозный характер их культа. В целом же religio castrensis успешно формировала наиболее значимые ценностные приоритеты воинской жизни, эффективно помогала сохранять исконные римские традиции, психологически облегчала бремя тягот и опасностей, придавала определенный смысл солдатской службе, а порой и воодушевляла солдат на героические деяния»[18].

Опять, как видим, все та же, так называемая «религия лагерей», кругом которой ограничивалось большинство предшествующих исследователей. А это далеко не соответствует действительному положению религиозных дел среди воинов.

Нельзя не отметить, что столь важная проблема не затронута в общеисторических и даже учебных работах. Но в них вопросы о культах, почитавшихся воинами, рассматриваются в двух аспектах.

Во-первых, в исследованиях, касающихся религиозной жизни провинциального мира Римской империи, распространение среди местного покоренного населения римских, греческих, восточных и перегринальных культов связывается, как правило, с присутствием оккупационных войск и наличием в их составе выходцев из тех частей античного мира, где они широко почитались.

Во-вторых, при изучении этнического состава частей римских гарнизонов наличие посвящений воинов греческим, восточным, кельтским, германским, фракийским и другим местным божествам рассматривается как дополнительное свидетельство, подтверждающее присутствие в их составе выходцев из соответствующих регионов римского государства.

Однако при отсутствии специальных исследований о характере культов в армии и этнической принадлежности дедикантов-воинов применение вышеназванной методики не всегда возможно.

Впервые это было убедительно показано в монографии болгарского исследователя Маргариты Тачевой-Хитовой «История восточных культов в Нижней Мезии и Фракии V в. до н. э. – IV в. н. э.», в которой автор доказывает, что далеко не всегда проникновение восточных культов в провинции было связано с деятельностью римских гарнизонов, и присутствием в них восточных элементов, как обычно утверждалось в литературе прошлых лет[19].