Почвенническая» критика Н.Н. Страхова.

Идеологию «почвенничества» в первой половине десятилетия раз­рабатывал Ф. М. Достоевский, который вместе с братом М.М.Достоевским в 1861 г. собрал небольшой круг относительных единомыш­ленников и организовал журнал «Время». Позиция нового движения была определена уже в объявлении о подписке на издание, публико­вавшемся на страницах газет и журналов в 1860 г.: главной целью об­щественной деятельности автор «Объявления», Достоевский, считает «слитие образованности и ее представителей с началом народным», точнее, содействие этому процессу, который естественно совершается в обществе.

Огромную роль в деле единения русского общества Достоевский отводит отечественной литературе, которая в лучших своих образцах демонстрирует глубинное постижение национальной духовности. Самобытный художественный талант Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Островского, Тургенева, Салтыкова-Щедрина проявляет богатство творческого мировосприятия русского народа, и здесь Достоевский категорически не соглашается с К. С. Аксаковым, считавшим, что до Гоголя русская литература носила исключительно заимствованный характер.

Защиту философско-эстетических пристрастий «Времени», вы­сказанных в статьях Достоевского, взял па себя Николай Николае­вич Страхов (1828—1896), в будущем — авторитетный публицист «неославянофильства», а в эти годы — начинающий журналист и кри­тик. Однако и в его работах присутствует стремление, избегая крайно­стей, содействовать сближению несходных литературных и общест­венных программ. В статье Страхова об «Отцах и детях» Тургенева (1862), вышедшей после двух нашумевших отзывов «Современника» и «Русского слова», которые поразили противоположностью оценок романа, отчетливо просматривается намерение критика обнаружить в суждениях предшественников зерно истины или, во всяком случае, объяснить их точку зрения. Искренняя позиция Писарева, лишенная тактической предвзятости (громкий разрыв Тургенева с «Современни­ком» безусловно повлиял на пафос статьи Антоновича) показалась Страхову достовернее, более того, статья «Русского слова» стала для критика еще одним косвенным подтверждением тому, что «базаровщина», «нигилизм» действительно присутствуют в реальной общест­венной жизни. Заслугой Тургенева критик посчитал понимание чая­ний молодого поколения, новейших проявлений общественного соз­нания, которые в романе отразились даже более последовательно, чем в статье Писарева. И в этой статье «Времени» искусство признается более совершенным средством познания глубинных проблем общест­венной жизни, чем самые «прогрессивные» публицистические опыты.

15.Толстой Подавляющая масса критических суждений Толстого рассеяна в его письмах, дневниках, частных беседах, которые дошли до нас в записях мемуаристов. Все это свидетельствует об особых формах литературной критики Толстого. Учитывать их необходимо. Критика Толстого носила по содержанию и по форме подчас крайне субъективный характер. Толстой издавал в 60-х годах журнал «Ясная Поляна», но журнал имел педагогический уклон и в нем лишь косвенно затрагивались вопросы эстетики и литературы. Участие в издательстве «Посредник» имело чисто пропагандистское значение и целиком проходило под знаком проповеди «толстовства», т. е. наиболее слабых сторон мировоззрения писателя.

И все же в высказываниях Толстого сосредоточивалась высшая мудрость русской реалистической критики. В конце концов, именно через эти письма, дневниковые записи, трактаты, устные суждения проходит полноводная река самых широких обобщений судеб русской литературы, ее тревоги и надежды. Толстой выступает как высший авторитет и судия в делах реалистического искусства, как великий художник-практик, как гениальный, независимый ум, выразитель крестьянских чаяний в период подготовки и в момент «генеральной репетиции» буржуазно-демократической революции в России. Толстой постоянно продолжал разрабатывать самый кодекс критики. «Чтобы критиковать, - говорил он, - нужно возвыситься до понимания критикуемого... У них выходит так, как прекрасно сказал мой приятель Ге: «Критика - это когда глупые судят об умных». Толстой, конечно, прибегает к явному парадоксу, но в нем была своя истина... С годами Толстой все более становился недовольным состоянием современной ему критики. Она деградировала, становилась формалистической, бессодержательной. Толстой верно уловил наступление эпохи декаданса. Критики толковали о внешней писательской технике, фальсифицировали социальные проблемы.. В заключительной части трактата «Что такое искусство?» (1889) Толстой резко осуждал современную критику, у которой нечему поучиться. Растление нравов в критике вело к другой беде: «Всякое ложное произведение, восхваленное критиками, есть дверь, в которую тотчас же врываются лицемеры искусства».

Собственный критический кодекс, объединяющий эстетические и этические начала, Толстой формулировал следующим образом: достоинства всякого поэтического произведения определяются тремя свойствами: содержанием произведения, чем содержание значительнее, тем произведение выше; внешней красотой, достигаемой техникой, соответственной роду искусства; и, наконец, искренностью.

Толстой приветствовал «содержательность» творчества таких писателей, как Тургенев, Герцен, Чехов. Особенно внимателен был Толстой к писателям, посвятившим себя крестьянской теме, - Кольцову, Никитину.

16. Тургенев и Гончаров Литературно-критическая деятельность Тургенева, продолжавшаяся до самых последних лет жизни писателя, была особенно интенсивной в 1840-х годах. На путь литературного критика Тургенев вступил под воздействием Белинского. В качестве ближайшего друга и идейного соратника Белинского и Некрасова Тургенев с 1847 г. становится фактически одним из организаторов и главных участников обновленного «Современника». одну из основных эстетических проблем — взаимоотношение искусства и действительности — Тургенев решал в эти годы с материалистических позиций.

Единственным источником искусства он считал объективную действительность, а ведущим направлением в русской литературе признавал «натуральную школу», или так называемое «гоголевское направление».

В 1840-е годы Тургенев написал ряд статей и рецензий, которые были не только живыми откликами его на те или иные современные литературные явления, но и отражали подчас более общие его взгляды на роль и задачи искусства. Своеобразие литературно-критической деятельности Тургенева заключалось в том, что она всегда непосредственно была связана с выполнением им творческих задач. Так, например, занимаясь переводами из Шекспира, Байрона и Гёте. Тургенев выступал со статьями, посвященными разбору переводов на русский язык таких произведений мировой классической литературы, как «Вильгельм Телль» Шиллера и «Фауст» Гёте. В них Тургенев не только критиковал тот или иной из конкретных переводов (Ф. Б. Миллера, М. П. Вронченко), но и высказывал теоретические соображения о принципах художественного перевода вообще.

Основой творческих и эстетических убеждений Гончарова являлось стремление к реализму. «Реализм, — говорит Гончаров, — есть одна из капитальных основ искусства» и состоит в том, что художник должен «вносить жизнь в искусство». Гончаров никогда не претендовал на роль профессионального критика, хотя и осознавал свою способность к литературной критике. В «Лучше поздно, чем никогда» Гончаров писал: «Может быть, у меня найдется некоторая доля критического такта — по крайней мере мне случается почти всегда верно определять значение литературных произведений других: почему же я не могу определить верно кое-что и в самом себе?» Но значение критических работ Гончарова вовсе не сводится только к моменту осознания им принципов своего творчества.

В 40-х — 60-х годах Гончаров был поглощен творческой работой и выступал в печати почти исключительно как художник. В дальнейшем он стремился свои эстетические идеи провести в общество иным путем. Своими статьями «Миллион терзаний», «Лучше поздно, чем никогда», «Заметки о личности Белинского», как равно и очерком «Литературный вечер», Гончаров активно вмешался в борьбу литературных мнений 60-х — 70-х годов. Его статьи раскрывают перед нами не только оригинальность и глубину критической мысли романиста. Они вводят нас в круг основных литературно-политических вопросов и проблем 40-х — 70-х годов прошлого века, главным образом проблем реализма. В развитии общественных и эстетических убеждений Гончарова чрезвычайно глубокий отпечаток оставила полоса русской жизни 40-х — 50-х годов, когда отрицание крепостничества и «всероссийского застоя», критика его были одной, общей темой, выросшей из недр самой жизни и роднившей между собою многих русских писателей. В этот период, как и в последующие годы, мы видим Гончарова в западническом лагере. Гончаров понимал и признавал прогрессивность западноевропейской культуры и ее огромное значение для быстро идущей в своем развитии России. Осознавая себя русским человеком и не скрывая своей настоящей любви к родине, Гончаров всегда выступал против ложнонационального и ложнонародного в лице славянофилов, отрицательно относился к их программе. Писатель-реалист придерживался широкого взгляда на наследие прошлых культур, понимая важность освоения их богатств, видя преемственность в культуре. Он считал, что пушкинско-гоголевская школа в русской литературе могла вырасти только на основе всего предшествовавшего опыта литературы XVIII века и первых десятилетий XIX века. Он видел историческую закономерность и в появлении русского классицизма. Говоря, что можно и нужно «кое-что оставить в пользу последнего», он одновременно был против «подавляющего натиска классицизма», против того, чтобы рутина подменяла собою живые традиции русской и западноевропейской литературы.

17. Реальная критика и Короленко В период декаданса, реакционной ревизии подлинных ценностей русской передовой культуры, «веховских» настроений среди либеральной интеллигенции важно было даже простое отстаивание старых традиций, напоминание о Н. Гоголе, В. Белинском, Н. Чернышевском, объективная оценка Г. Успенского, А. Чехова. В сложном водовороте толков и кривотолков печати об «учителе жизни» Л. Толстом надо было продолжить рассмотрение вопроса о «деснице» и «шуйце» великого реалиста. И всю эту работу проделал Короленко-критик в специальных статьях, тогда же увидевших свет.

Короленко разъяснял новым поколениям писателей и читателей «трагедию великого юмориста» Гоголя. Ее корни было полезно знать в тот момент, когда символисты по-своему «переписывали» творческий портрет Гоголя.

Вечную жизненность идей Белинского Короленко подчеркнул в юбилейной статье о критике в 1898 году. «Неистовый Виссарион», — писал Короленко, — останется для нас навсегда лучшим воплощением искренности». Короленко только сожалел, что народ еще почти ничего не знает о Белинском и мечта Некрасова о том времени, когда народ с базара понесет «Белинского и Гоголя», еще не сбылась.

Короленко отдал дань современному ему народничеству. С Толстым Короленко встречался несколько раз, с 1886 по 1910 год. Демократ Короленко с захватывающим интересом следил за «великим пилигримом» с мировой славой, за «максимализмом» его отрицания и моральных требований, за возраставшим «государственным» размахом его влияния, потрясавшим всю империю. Короленко изложил свои взгляды на Толстого в ряде статей и заметок, дневниковых записей и писем. В юбилейном 1908 году Короленко захотел трезво разобраться, в чем сила художника, сумевшего поднять печатное слово на высоту, недосягаемую для властей. В статье «Лев Николаевич Толстой» («Русское богатство», 1908) Короленко поставил вопрос о Толстом как о «зеркале» жизни. Отражение действительности не должно быть механическим, мертвым, ибо художник — зеркало, но зеркало «живое», оно должно «верно» отражать реальный мир. Между тем «нынешний период литературы особенно богат искривлениями и иллюзиями». Снова вслед за Белинским, Гончаровым, Л. Толстым Короленко еще и еще раз напоминал, что реализм не простое воспроизведение того, что есть в жизни, а переработка писателем непосредственных впечатлений. Эти впечатления вступают в известное взаимодействие соответственно с лежащей в душе художника общей концепцией мира. Искусство дает «иллюзию мира», в которой мы получаем знакомые элементы действительности в новых, доселе незнакомых нам сочетаниях. Здесь возможны, конечно, самые смелые приемы выразительности, гиперболы, гротеска. Но «процесс новых сочетаний и комбинаций, — подчеркивает Короленко, — происходящий в творящей глубине сознания писателя, должен соответствовать тем органическим законам, по которым явления сочетаются в жизни. Тогда и только тогда мы чувствуем в «вымысле» писателя живую художественную правду». Короленко вспоминал, как молодой Чехов, писавший драму «Иванов», вдруг спросил его при московской встрече в доме на Садовой, что делать: между двумя эпизодами вдруг образовалась пустота. Оба художника поделились опытом: приходится строить мостки не воображением, а логикой. «Формы жизни» — это не только слепки с предметов, образы мира, это и логика жизни.

Свободу художника в выборе изобразительных средств Короленко понимал очень широко. Отвергая символизм как декадентское течение, Короленко был не против символических образов вообще и сам написал «чисто символический» рассказ «Огоньки». Важно, чтобы символ не искажал действительности, чтобы идея была животворной.

Короленко выразил в своем творчестве героические начала. Он понимал, что старый реализм становится уже недостаточным, возникала необходимость в каком-то качественно новом реализме, чтобы героическое в жизни занимало искусство столь же органически, как и отрицательное. Верно Короленко чувствовал направление, в котором надо искать ответ: «Открыть значение личности на почве значения массы, — писал он в дневнике, — вот задача нового искусства...»

Ростки нового творчества, как слияние реализма и романтизма, Короленко начинал усматривать в произведениях М. Горького. Но до конца раскрыть смысл синтеза романтизма и реализма Короленко не смог. В одном из частных писем 1898 года он высказал ценную мысль: «Несомненно, что они (марксисты)вносят свежую струю даже своими увлечениями и уж во всяком случае заставляют многое пересмотреть заново».

18.Натурализм и Боборыкин На переломе 70—80-х годов в русской литературе отчетливо обозначились довольно сложные, внутренне противоречивые «натуралистические» течения. Одно из этих течений, «золаизм» по крайней мере, в лице главного его представителя П. Д. Боборыкина само себя мыслило как дальнейшее совершенствование реализма. по отношению к Боборыкину русская критика в прошлом, точно так же как и сегодня, не совсем справедлива. Он «фотографировал» много таких тенденций капиталистической русской действительности, которые были очень важны и не были «охвачены» высокохудожественным реализмом. Иногда у автора прорывалось сочувствие демократическим массам, и он выводил героев борьбы. М. Горький отмечал наблюдательность писателя: «Я верил ему, находя в его книгах богатый бытовой материал». Точно так же Чехов в одной из бесед отмечал, что Боборыкин — добросовестный труженик и его романы дают большой материал для изучения эпохи.
Мемуары Боборыкина («За полвека», «Столицы мира»), многочисленные разрозненные воспоминания о Писемском, Гончарове, Герцене, Л. Толстом, о русских политических эмигрантах разных поколений — драгоценные исторические документы. Если их мысленно свести воедино, получается энциклопедия русского и европейского духовного движения 1860—1900 годов, по своему значению занимающая место после «Былого и дум» Герцена, «Замечательного десятилетия» и «Писем из-за границы» Анненкова. Это, можно сказать, третий по счету широкий охват взглядом одного человека целых исторических эпох, когда русские люди чувствовали себя участниками всемирно-исторического движения. Еще во введении к «Европейскому роману в XIX столетии» Боборыкин говорит, что насчет нового термина «натурализм», сложившегося к 80-м годам, «следовало бы столковаться и не придавать ему какого-нибудь особенного руководящего значения». Допускала ли сама теория Золя многие излишества? Оказывается, допускала. Боборыкин решительно оспаривает правомерность применения дарвинизма, теории развития видов в области искусства.
В другом месте своего труда Боборыкин пишет: «Теорией наследственности в применении к созданию характеров в свое время сильно увлекался Эмиль Золя и как романист, и как автор критических статей об экспериментальном романе». А дальше замечает: «Но если она имеет свое несомненное значение вообще, то в деле творческого дарования и развития ее никак нельзя держаться абсолютно». От отца к сыну могут переходить темперамент, чисто физическая, умственная бодрость, но талантливость в узком смысле слова остается всегда делом сугубо индивидуальным.
В заключении книги Боборыкин снова отмечает излишества теории «натурализма». Творчество Золя составляет третью, особую фазу европейского романа после Бальзака и Флобера. Оно, в сущности, прямо вытекало из предыдущих фаз, но принципы творчества здесь были доведены «до слишком прямолинейной односторонности». Это очень знаменательное заявление Боборыкина.

19.Критика рубежа 19-20 в. Конец XIX — начало XX вв. стали временем яркого расцвета русской культуры, ее " серебряным веком" (" золотым веком" называли пушкинскую пору). В науке, литературе, искусстве один за другим появлялись новые таланты, рождались смелые новации, состязались разные направления, группировки и стили. Вместе с тем культуре " серебряного века" были присущи глубокие противоречия, характерные для всей русской жизни того времени.

Русская литература XX века была представлена тремя основными литературными направлениями: реализмом, модернизмом, литературным авангардом. Схематично развитие литературных направлений начала века можно показать следующим образом:

Представители литературных направлений

Старшие символисты: В.Я. Брюсов, К.Д. Бальмонт, Д.С. Мережковский, З.Н. Гиппиус, Ф.К. Сологуб и др.

Мистики—богоискатели: Д.С. Мережковский, З.Н. Гиппиус, Н. Минский.

Декаденты—индивидуалисты: В.Я. Брюсов, К.Д. Бальмонт, Ф.К. Сологуб.

Младшие символисты: А.А. Блок, Андрей Белый (Б.Н. Бугаев), В.И. Иванов и др.

Акмеизм: Н.С. Гумилев, А.А. Ахматова, С.М. Городецкий, О.Э. Мандельштам, М.А. Зенкевич, В.И. Нарбут.

Кубофутуристы (поэты " Гилеи"): Д.Д. Бурлюк, В.В. Хлебников, В.В. Каменский, В.В. Маяковский, А.Е. Крученых.

Эгофутуристы: И. Северянин, И. Игнатьев, К. Олимпов, В. Гнедов.

Группа " Мезонин поэзии": В. Шершеневич, Хрисанф, Р. Ивнев и др.

Объединение " Центрифуга": Б.Л. Пастернак, Н.Н. Асеев, С.П. Бобров и др.

Одним из интереснейших явлений в искусстве первых десятилетий XX века было возрождение романтических форм, во многом забытых со времен начала прошлого столетия. Одну из таких форм предложил В.Г. Короленко, чье творчество продолжает развиваться в конце XIX и первые десятилетия нового века. Иным выражением романтического стало творчество А. Грина, произведения которого необычны своей экзотичностью, полетом фантазии, неискоренимой мечтательностью. Третьей формой романтического явилось творчество революционных рабочих поэтов (Н. Нечаева, Е. Тарасова, И. Привалова, А. Белозерова, Ф. Шкулева). Обращаясь к маршам, басням, призывам, песням, эти авторы поэтизируют героический подвиг, используют романтические образы зарева, пожара, багровой зари, грозы, заката, безгранично расширяют диапазон революционной лексики, прибегают к космическим масштабам.

Особую роль в развитии литературы XX века сыграли такие писатели, как Максим Горький и Л.Н. Андреев. Двадцатые годы — сложный, но динамичный и творчески плодотворный период в развитии литературы. Хотя многие деятели русской культуры оказались в 1922 году выдворенными из страны, а другие отправились в добровольную эмиграцию, художественная жизнь в России не замирает. Наоборот, появляется много талантливых молодых писателей, недавних участников Гражданской войны: Л. Леонов, М. Шолохов, А. Фадеев, Ю. Либединский, А. Веселый и др.

20.Айхенвальд и Розанов. Снижение уровня критики в 1890-1900 годах наблюдалось не только в реалистическом, но и в противоположном ему консервативно-декадентском лагере. В первом случае понижение было вызвано тем, что позднее народничество представляло собой выдыхающееся разночинское движение, не способное уже играть главенствующую роль в освободительной борьбе и слиться с новым классом, пролетариатом, который выступал в России гегемоном буржуазно-демократической революции. Во втором случае снижение было связано с судьбами русской либеральной буржуазии, с потерей ею способности правдиво изучать действительность, с все большим превращением ее под влиянием деятельности пролетариата в контрреволюционную силу.
Наблюдалось сближение разнообразных субъективистских теорий, имевших различное историческое происхождение. Все они приходили к одному результату - агностицизму, интуитивизму, мистицизму и объединялись на общей для них основе неприятия художественного реализма, подлинного прогресса и марксизма. Розанов прямо говорил, что дети имеют право отрицать отцов, что «смена зеленого убора» - закон жизни, что мы ищем «другой правды». Прошлые поколения верили в торжество разумных, демократических начал общественной жизни, а Розанов в них уже не верил. В статье «Три момента в развитии русской критики» Розанов считал, что не Белинский и не Добролюбов, а Ап. Григорьев и Н. Страхов являются ее подлинными представителями и выразителями. Розанова привлекали «поздние фазы славянофильства», а не демократические течения в России. Все в статьях Розанова готовит «веховский» дух, либеральное ренегатство.
В книге «Легенда о великом инквизиторе» Ф. М. Достоевского» (1906) Розанов очень отвлеченно истолковал идеалы автора «Братьев Карамазовых» как «жажду земного бессмертия». Розанову было важно доказать, что «человеческое существо иррационально», только религия и страдание облагораживают его.
Шумно и скандально обсуждалась в то время теория «интуитивной критики» Айхенвальда. В издававшейся пять раз книге «Силуэты русских писателей» (первое изд. в 3-х выпусках, 1906-1910) Айхенвальд собрал в подобие некой теории буквально все, что до него говорили различные критики-субъективисты. Тут мы встречаем и шеллингианское учение о бессознательности творчества, и славянофильский тезис о перевесе в искусстве чувства над разумом, и григорьевское органическое слияние автора со своим произведением, и символистскую неизъяснимую многозначность образа, и шопенгауэровскую переоценку своеволия писателя. Со всеми видами ненавистного ему детерминизма Айхенвальд ведет борьбу, ратуя за полное раскрепощение личности художника, ибо она есть «сама по себе ценность». Силуэты писателей набросаны импрессионистски, без учета конкретно-исторической обстановки и лишь во внешней хронологической последовательности от Батюшкова до Чехова. Главное в литературе - иррациональная сила талантливой личности. Нет направлений, есть только писатели. Сколько писателей, столько и направлений. Только личность и ее воля - факт, все остальное сомнительно. Для понимания писателя совсем не обязательно знать его эпоху, даже его биографию, важно знать только то, что дает его произведение. Только связь с вечным, а не с временным определяет истинную силу писателя.
Классическая критика XIX века, по мнению Айхенвальда, испортила наши вкусы навязчивой общественностью, ограничила круг интересов, «отняла у нас чувство красоты».

21.Фельетонная критика Формирование жанра в России связано с деятельностью писателей Сенковского, Бестужева, Белинского, Добролюбова и др. Политический фельетон стал одним из ведущих жанров 2-й половины 19 века (Искра, Гудок, Будильник). Фельетон являлся актуальным жанром советской печати. Среди его представителей – Горький, Маяковский, др. Особенности жанра. Ф. жанр художественной публицистики, который отличает комическое начало и злободневность. Ф. призван оказать на читателя эмоционально-образное воздействие. Ф. с самого начала был актуален и неофициален, а отсюда преобладание оценки и интерпретации актуальной информации (а не изложение ее), комическая (сатирическая) направленность в ее подаче, “второй план”, расширяющий описываемое до размеров общественно значимого явления, и непременно мастерское владение фельетонистом всеми средствами языка и речи, проявляющееся в особом фельетонном стиле. Главными критериями оценки являются его актуальность, узнаваемость героев и ситуаций. Для автора ф. х-но - открытость выражения авторского отношения к предмету, построение с использованием приемов заострения, гиперболизации, обобщения и типизации исходных событий.

В ф. реализуются все основные функции речи: информационная (информирует о событиях, фактах реальной жизни, на основе которых и строится фельетонное повествование); эстетическая (фельетон оценивает происходящее с эстетических позиций и стремится оказать образно-эстетическое воздействие с помощью речи); экпрессивная (автор выражает свое отношение к описываемому); познавательско-просветительская; гедонистическая (развлекательная функция речи).

Одна из составляющих ф. - образ автора. Он может совпадать с образом рассказчика или существенно отличаться от него. Но всегда автор несколько возвышается над изображаемым, видя происходящее значительно шире и глубже, чем даже читатель.

Предмет ф. - факт или ряд фактов, содержащий в гипертрофированном виде черты, типичные для явления того класса, к которому он относится. Факты - опорные точки сатирической типизации.

Ф. жанр оценочного характера. Главное в ф. не те факты или события, которые послужили толчком для его создания, а их оценка, интерпретация. Оценка фактической основы произведений может быть как субъективной, так и объективной.

В основе повествования лежит комическое противоречие. Положительным героем фельетона всегда остается смех.

2 вида ф.: беллетризованный (конкретно-изобразительный), аналитический (обобщающе-характеризующий)

С 50-х годов XX века меняется предмет фельетона: только отрицательный факт.

60-е гг. (оттепель) обобщающее значение. Безадресный фельетон. Объединение сатиры и проблемной статьи. Факты м. б. выдуманы, образность в ф., вымысел, эзопов язык, подтекст, ирония. Ирония превращает эссе в ф.

22.Соловьев-Андреевич, Иванов Обострение идеологической борьбы в конце XIX — начале XX века, обусловленное, с одной стороны, ростом революционного движения рабочего класса и, с другой стороны, началом упадка и загнивания буржуазного мира, нашло яркое отражение в литературе и в особенности в литературной критике. В этот период формируется революционная марксистская критика, сыгравшая большую роль в развитии революционной литературы. Так, Е. А. Соловьев-Андреевич (1866—1905), воспитанный в традициях народнической критики, развивавший их в своих ранних биографических очерках о русских писателях-классиках, в конце 90-х годов становится постоянным сотрудником журнала легального марксизма «Жизнь».

Соловьев пытается преодолеть народнический субъективизм, отбросить теорию «критически мыслящей личности», на основе которой возникали историко-литературные концепции народнической критики. Прошлое русской литературы он рассматривает в своих основных трудах — «Очерки из истории русской литературы XIX века» (1902) и «Опыт философии русской литературы» (1905).

В работах Соловьева содержатся отдельные правильные оценки. Так, он вскрывает социальную подпочву русского славянофильства («классовое самосознание барства»), указывает на крестьянские волнения 30—40-х годов как на основную причину усиленного внимания к «мужику» в литературе периода подготовки крестьянской реформы, связывает литературное движение 60-х годов с изменениями в социальной структуре русского общества. Необходимо отметить также правильное понимание Соловьевым мещанско-буржуазной сущности декадентства 90-х годов.

Критик сумел почувствовать значение творчества Горького как подлинно революционного и художественно новаторского явления современной литературы. В противовес декадентской и меньшевистской критике Соловьев дает свою характеристику Горького: «В Горьком ... пролетариат впервые заявил о себе, о своем праве на жизнь и счастье, а не только на жалость со стороны привилегированных ... в этом огромное значение Горького, делающее его появление гранью двух исторических эпох».¹

В ряде случаев Соловьев выступает против свойственного академической буржуазной науке «наивного биографизма» и «культа царьков литературного мира».² Но в основном в своей методологии он остался буржуазным социологом-эклектиком. В его работах отдельные материалистические положения и верные наблюдения эклектически сочетаются с многочисленными пережитками народнических воззрений. Народническими являются данное им определение «господствующей идеи» нашей литературы как идеи борьбы во имя освобождения личности³ и характеристика классической русской литературы как проникнутой «общинно-земледельческим миросозерцанием» и т. д.⁴ В духе народнической публицистической критики, следуя за работами Скабичевского и Михайловского, Соловьев-Андреевич совершенно обходит вопросы художественной формы.

Противоречивость и непоследовательность воззрений Соловьева проявляется и в том, что, полемизируя с буржуазным литературоведением, он в то же время оказывается на поводу у компаративистов. Вслед за ними критик подменяет борьбу общественных течений филиацией идей, вслед за ними повторяет порочную мысль об «огромности и постоянстве» западного влияния в нашей литературе.

Одной из самых ярких фигур в журнале в 1890-е годы был литературный и театральный критик, историк литературы Иван Иванович Иванов (1862—1929). Именно он в 1892—1899 гг. был в числе ведущих критиков «Мира Божьего», откликаясь почти в каждом номере журнала на самые разные явления русской и зарубежной литератур ной жизни. В его работах отразилось распространенное тогда мнение о том, что конец XIX в. является эпохой вырождения и морального

упадка, отчетливо проявившегося в политике («бонапартизм»), философии («ницшеанство») и в искусстве («натурализм»). Современная литература воспринималась Ивановым чаще всего как «циничная» и «бесцельная», в ней — от К. М. Станюковича до 3. Н. Гиппиус — он находил «натуралистическое» влияние Мопассана, Золя и Л. Толстого. К писателям-натуралистам Иванов относил и Чехова. Вместе с тем критик резко осудил и модернистские течения в русской литературе.В «Мире Божьем» программной для него явилась статья «Новая французская литература у новейших историков» (1895), посвященная анализу книг Г. Брандеса «Литература XIX века в ее главных течениях» и Ж. Пелисье «Литературное движение в XIX веке», переводы которых на русский язык вышли в 1895 г. Иванов в резкой форме высказал мысль о недостаточности старых методов (прежде всего проповедуемых культурно-исторической школой) для анализа литературы XIX столетия. В середине 1890-х годов в «Мире Божьем» были опубликованы и объемные историко-литературные очерки Иванова, напечатанные впоследствии отдельными книгами: «И. С. Тургенев. Жизнь. Личность. Творчество» (1895), «Писемский» (1896), «Поэзия и правда мировой любви (В.Г.Короленко)» (1999). В серии Ф.Ф.Павленкова «Жизнь замечательных людей» в 1900 г. была выпущена книга «А.Н.Островский. Его жизнь и литературная деятельность». С «Миром Божьим» связан и самый известный капитальный труд Иванова «История русской критики» (1897—1900). Здесь «впервые резко обозначилось эклектическое сочетание академизма, социологизма, некоторых расхожих идей славянофильства. Иванов утверждал, что история русской литературы и общественной мысли — это история перехода от навязанных России «школ» (классицизм, сентиментализм, романтизм) к исконно русскому реализму»1. Идея национальной самобытности русской литературы и литературной критики была положена в основу данной работы. Вместе с тем в ней заметно стремление размежевать основные направления и имена в русской критике с точки зрения социальной. Поэтому в работе появляются порицания в адрес «аристократической» критики, представленной именами П. В. Анненкова, А. В. Дружинина и даже Д. И. Писарева. Одновременно негативной оценки со стороны Иванова удостаиваютсяпредставители публицистической критики в лице Н. Г. Чернышевского и Н.А.Добролюбова.

23.Иванов-Разумник. В период подготовки первой русской революции последыши народничества объединяются в партию социалистов-революционеров и окончательно определяют свою политическую ориентацию на кулацкие слои деревни. «Неонародничество» активно выступает против марксизма, против большевистской тактики в революции. Выразителем неонароднических настроений в критике предоктябрьского периода стал историк литературы, публицист и критик Р. В. Иванов-Разумник. Воинствующий идеалист, в философских взглядах которого неокантианство сочетается с махизмом, Иванов-Разумник выдвигает теорию «имманентного субъективизма», полностью отрицая наличие объективных закономерностей в истории. Метод «имманентного субъективизма» лежит в основе его двухтомной «Истории русской общественной мысли» (1906), пользовавшейся в свое время популярностью в кругах буржуазной интеллигенции. Историко-литературный процесс от XVIII века до современности предстает здесь как борьба идей, борьба этического индивидуализма с мещанством. Носителями этих «вечных» идей являются надклассовые, столь же «вечные» группы — интеллигенция и мещанство. Вершиной развития русской культуры становится народничество, в качестве его предтеч изображаются и Белинский, и Герцен, и Добролюбов, и Чернышевский, в качестве художественных выразителей — все величайшие русские писатели. Фальсификация истории Ивановым-Разумником привела к тому, что Лермонтов оказался предшественником символистов, Гоголь и Гончаров — носителями мещанских настроений, классицизм XVIII века — литературным мещанством, и т. д.

В период политического и идейного размежевания русской интеллигенции под влиянием событий 1905 года эсеровский критик доказывал надклассовость интеллигенции, изображал ее как единственную активную силу истории, обливая потоками грязной клеветы марксизм и революционное движение пролетариата.

Многочисленные отклики Иванова-Разумника на литературную современность также определяются его реакционными позициями воинствующего мелкобуржуазного идеолога. Он выдвигает на первый план в литературе 1908—1918 годов носителей наиболее реакционных черт декаданса — Андреева, Ремизова, Сологуба. В период Октябрьской революции, окончательно обнажившей контрреволюционную сущность эсерства, Иванов-Разумник воспевает как «истинных поэтов» революции, вышедших «из глубин духа народного», представителей кулацкой поэзии — Клюева и Клычкова.