Власть и реформы. СПб., 1996. 3 страница

44 Одиннадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 64—66.

лее резко обрушился на проявления этой линии в политике партии и государства, употребляя для ее оценки самые «крепкие» выражения («великорусский шовинизм», развитие традиций «российского аппарата», заимствованного «от царизма и только чуть-чуть подмазанного советским миром» и т. п.). Эти черты старой русской государственности восприняли, по его мнению, и многие «обрусевшие инородцы», которые «всегда пересаливают по части истинно русского настроения». Специально касаясь другого уклона (местный национализм), Ленин считал его постановку на одну доску с великодержавным шовинизмом неправомерной, особенно когда он связывался с обвинениями в пресловутом «социал-национализме», приравненном к «политическому преступлению». Он говорил, что в существующих условиях это явление имеет определенное историческое оправдание, выступает как защитная реакция на угнетение, которое испытывалось в прошлом малой нацией со стороны большой и сохраняется до сих пор в фактическом их неравенстве. Поэтому, полагал Ленин, необходима особая щепетильность, сугубая осторожность, предупредительность и уступчивость по отношению к «обиженным националам».45

На XII съезде выявились три позиции по отношению к идеологии «национал-большевизма». Члены «триумвирата», Сталин и Зиновьев, после острейшей реакции Ленина на проявления «великодержавной» линии среди партийно-государственных лидеров шнуждены были признать, что она действительно получила распространение. Однако Сталин не хотел признать какой-либо склонности руководства партии и тем более своей к восприятию этой традиции, заметив, что она лишь «проникла» и в «некоторые наши партийные учреждения».46 Зиновьев, в основном поддерживая положения доклада Сталина, которые «обрисовывали» опасность того, что великодержавный шовинизм с помощью сменовеховцев «поднимает голову», также не мог не признавать очевидного. Он отметил, что великорусский шовинизм «имеет самое опасное значение..., имеет за собой 300 лет монархии и империалистическую политику», а из лагеря сменовеховцев осыпают нас приятными «комплиментами», полагая, что Кремль «проводит в жизнь идею единой неделимой России».47

Делегаты украинской партийной организации — Г. Ф. Гринько, Н. А. Скрыпник, X. Г. Раковский, от грузинской — Ф. Маха-радзе, К. М. Цинцадзе критиковали партийное руководство за поддержку в многонациональном государстве традиций «глубочайшей централизаторской инерции», проведение политики «великодержавной и колонизаторской», направленной на «обрусение» союзных республик, выступали против сталинской теории «двух национализмов» и подхода к союзным республикам «с карательно-державным аршином», отвергали способы решения межнациональных проблем на основе «ведомственной, аппаратной, бюрократической психологии» и системы управления, формируемой из

45 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 214, 356—362.

46 Сталин И. В. Соч. Т. 5. С. 244.

47 Двенадцатый съезд РКП (6): Стенографический отчет. С. 553.

людей, «одержимых великодержавностью», и т. п.48 Отчетливо интернационалистическую точку зрения, соответствующую взглядам В. И. Ленина, высказывал лишь Н. И. Бухарин. Именно он всесторонне охарактеризовал опасность политики тех партийно-государственных деятелей, «которые выступают сейчас носителями русской государственной идеи в советской форме» и «ущемляют другие национальности». Бухарин также глубоко обосновал позицию Ленина о недопустимости постановки вопроса о «двух национализмах» как равнозначных и равно опасных.49

Завершением и определенным итогом дискуссии о соотношении между ролью российской государственной традиции в политике партии и «уклоне» к местному национализму стало дело М. С. Султан-Галиева, видного татарского политического деятеля, который критиковал Сталина в национальной секции XII съезда РКП (б) и был арестован за «попытку создать организацию, противопоставленную партии и советской власти в области национальной политики». Это инспирированное Сталиным при попустительстве Каменева и Зиновьева «дело» стало прологом Четвертого совещания ЦК РКП (б) с работниками национальных республик и областей, которое состоялось в Москве 4—12 июня 1923 г.50 Оно знаменовало, в сущности, отказ сталинской группировки от тех словесных уступок, которые были сделаны на XII съезде РКП (б) при оценке возросшей опасности великорусского шовинизма в национальной политике партии. Позицию, связанную с переоценкой и ревизией ленинских взглядов по этому поводу, заняли В. В. Куйбышев (докладчик от ЦКК по делу Султан-Галиева), Сталин, Орджоникидзе, Мануильский, Зиновьев и др. Последовательно ленинскую линию отстаивали лишь Троцкий и представители Украины (Скрыпник, Гринько, Раковский). Они и ряд представителей других национальных республик возражали также против явного акцента на борьбе с «национал-уклонизмом» как главной опасностью в партии. Это совещание, по словам А. П. Не-нарокова, «стало поворотным пунктом в утверждении сталинских подходов к осуществлению национальной политики партии». Великодержавный шовинизм как проявление линии центра стараниями Сталина и его группы был отодвинут на второй план, и ему «удалось взять своеобразный реванш за то, что XII съезд «недооценил его указания на опасность уклона к национализму на местах. Именно с этого момента он получил возможность вкладывать в понятие „национал-уклонизм» все более и более зловещее содержание» «

48 Двенадцатый съезд РКП(б): Стенографический отчет. С. 460, 525, 532,

536.

«49 Там же. С. 561—565.

50 См.: Четвертое совещание ЦК РКП (б) с ответственными работниками на

циональных республик и областей в Москве 9—12 июня 1923 г.: Стенографиче

ский отчет. М., 1923; Известия ЦК РКП(б). 1924. № 5. С. 13; Сталин И. В. Соч.

Т. 5. С. 203—341; Ненароков А. П. Крах попыток прогностического анализа меж

национальных отношений // Отечественная история. 1992. № 2. С. 3—23.

51 Ненароков А. П. Крах попыток прогностического анализа... С. 5.

В 1926— 1928 гг. общая проблема проявлений великодержавности в политике партии не рассматривалась вовсе, разве что оппозиция, переменив фронт, стала критиковать сталинское руководство за «колонизаторскую и империалистическую политику» в национальных республиках Востока, а некоторые их представители (Икрамов — Узбекистан) отваживались лишь на отдельные робкие замечания о том, что «есть еще... старые „русские» колонизаторские приемы с ненавистью к националам, но они исчезают с каждым днем все больше и больше».52

В последний раз до «великого перелома» проблема «двух уклонов» неожиданно прозвучала в отчетном докладе И. В. Сталина на XVI съезде ВКП(б) в июле 1930 г., но в весьма своеобразной интерпретации. Оба они были названы «ползучими» и «не столь заметными и напористыми», как внутрипартийные — «левый» или «правый». При этом стимулом для их роста стала, по мнению Сталина, «атмосфера обострения классовой борьбы». В результате «великорусский шовинизм», например, изображался как инструмент борьбы против политики партии в национальном вопросе. В сталинских рассуждениях он хотя и именовался «самым опасным видом русского национализма», но сводился по существу к теоретизированию о невозможности добиться исчезновения наций, их национальных и бытовых различий, перейти к одному общему «великорусскому языку», что социализм не есть ликвидация культур разных народов, а развитие их как национальных по форме и социалистических по содержанию, и т. п. Никакого указания на наличие великодержавных настроений в среде партийного руководства в докладе не было, содержался лишь глухой намек на причастность к нему оппозиции, и открытое заявление, что подобные настроения «отражают стремление отживающих классов господствовавшей ранее великорусской нации вернуть себе утраченные привилегии».53

Рассмотрение вопроса о становлении «русской государственной идеи в советской форме» было бы неполным без хотя бы краткого изложения основных тенденций ее воздействия на последующую политику в области межнациональных отношений применительно к тем регионам, которые оказались постоянными «носителями» так называемого «национал-уклонизма».

Главным в развитии «национал-большевизма» были не проявления русского национализма и шовинизма как таковых, а возрождение и осуществление жесткой по существу имперской, державной, централистской линии в межнациональной политике. Уже на рубеже 1920-х—1930-х годов партийные руководители, так или иначе связанные с развитием РСФСР, стали ощущать определенное «растворение» или даже «ущемление» интересов собственно России и русских в этой союзной, а по существу старой имперской политике. В этом смысле показательно неожиданное появление «русского вопроса» в полемике на XVI съезде РКП (б)

52 См.: XV съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 167, 169.

53 Сталин И. В. Соч. Т. 12. С. 362—371.

между делегатом от Самарской парторганизации М. М. Хатаеви-чем и председателем Совнаркома РСФСР С. И. Сырцовым. Первый, исходя из соображений «рационализации», в сущности предлагал ликвидировать основные хозяйственные ведомства РСФСР, слив их с союзными, чтобы последние практически «ведали всеми делами» этой федеративной республики. Сырцов же осторожно возражал против «ликвидации правительственных органов РСФСР», хотя, видимо, постоянные обвинения в великодержавности побудили его сказать, что работники российских органов «не цепляются за определенные формы государственности».54 Подоплекой этой спонтанной дискуссии, несомненно, было настолько укоренившееся отождествление политики союзного центра с собственно русской государственностью, что само собою возникло и соображение о ненужности Российской Федерации, поскольку считалось, что либо она взяла на себя все прерогативы Союза, либо последний абсорбировал все ее полномочия, не оставив ей ничего существенного из прав многонационального государства. Это лишний раз свидетельствует о том, что, возродившись как «национал-большевизм», русская государственная идея, в сущности, растворилась в политике сколоченного на месте прежней империи союзного социалистического сообщества. Отсюда и все проявления «русской идеи» в развитии СССР оказались в гораздо большей степени отражением державной имперской политики, чем каким-то видом русского национализма, шовинизма и т. п.

С этой точки зрения и следует оценивать те положительные, и в большей степени — до поры не слишком явные отрицательные моменты, которые содержала национальная политика центра в отношении народов союзных, автономных и национальных республик, областей, округов. К первым, позитивным, можно отнести так называемую «коренизацию» процесса социально-экономического развития этих регионов («украинизация», «белорусизация» и т. п.), т. е. известное усиление национальных моментов в партийном и государственном строительстве, воспитание и выдвижение местных национальных кадров на руководящую работу, перевод деятельности аппарата на использование родного языка, подготовка рабочих и специалистов из представителей основной народности республик, областей и т. д. Очень важным фактором советско-партийной национальной политики стало осуществление ликвидации фактического неравенства народов бывших окраин империи, «выравнивания уровня экономического развития» передовых и прежде отсталых районов, подъема их производительных сил, ориентации на развитие науки и научно-технического прогресса, строительство ряда предприятий республиканского и союзного значения, базирующихся на полезных ископаемых, сырье, рабочей силе того или иного национального региона.

Столь же значительным и существенным для многих, особенно находившихся на низкой стадии исторического развития, народов (Крайнего Севера, Казахстана, Средней Азии) было осуществле-

ние так называемой «культурно-бытовой» революции, приблизившей их к более высокой цивилизации Европейской России и тем самым поднявшей и общий социально-экономический, культурный и бытовой уровень жизни. Особенно явственными были целенаправленная поддержка самого широкого развития и внедрения местных языков в управление, суды, школу, монопольную региональную государственную и партийную печать, создание письменности у ранее отсталых народов, организация ликвидации неграмотности. Однако забота большевистского руководства о развитии национальной культуры применительно к ее начальной стадии (родного языка, письменности и т. д.) имела два существенных изъяна. Во-первых, она вольно или невольно становилась средством разобщения наций и народов, их рассредоточения по относительно замкнутым миркам внутреннего национального развития, позволявшим тем увереннее и эффективнее проводить общую державную линию политики центра в социально-экономических и политических вопросах. Во-вторых, «культурно-национальная политика» мало затрагивала именно главные проблемы государственности и волеизъявления наций и в общем была сходной с тактикой по отношению к «инородцам» Николая I — «всякий народ пусть молится Богу по-своему, только непременно молится за самодержца всероссийского». Это вполне соответствовало сталинской формуле о необходимости развития культуры — «национальной по форме, социалистической по содержанию».

Сложной и неоднозначной выглядела политика экономического развития союзных и автономных республик. Присущий ей централизм нередко приводил к ущемлению национальных интересов, росту недовольства на местах той ролью, которую занимал тот или иной регион в союзном разделении труда. Особенно остро это ощущалось на Украине.55 Национальная политика Центра в области экономики сопровождалась повышением роли союзных хозяйственных органов и игнорированием местных республиканских. В республиках Средней Азии и Казахстане остро реагировали на линию однобокого сельскохозяйственного развития на основе монокультуры — хлопка, которая рассматривалась национальной интеллигенцией как проявление того, что российский пролетариат «болен колонизаторской болезнью». Обычным явлением стали бюрократические методы рассмотрения и утверждения вопросов о строительстве почти всех значительных хозяйственных объектов в республиках — исключительно в центральных экономических ведомствах Союза. Помимо экономического развития, централизм управления республиками и национальными районами сказывался и на тех элементах политической жизни, которые допускались еще в пределах становящегося все более унифицированным государства. На местах ощущали методы нажима и администрирования при решении вопросов ликвидации культурной отсталости, полное пренебрежение при этом всякими элементами «национального самоопределения», внедрение под видом «корени-

54 XVI съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 165, 221—222.

55 Там же. С. 243.

зации» тех форм общественной жизни, которые не соответствовали национальным обычаям и особенностям.

В целом внешне благополучная картина развития наций и народов в едином Союзе не отражала всех противоречий, неудовлетворенности, той опасной энергии недовольства, которая скапливалась в тех или иных регионах. До поры до времени жесткая централизация и становившаяся все более очевидной державная унитаристская политика загоняли эти процессы вглубь. Однако всякое ослабление центральной власти могло привести к достижению критической массы этой энергии, взрыву в так, казалось бы, прочно сколоченном едином многонациональном унитарном государстве. Пока устойчиво держались обручи, скрепляющие его корпус (единая партия, профсоюзы, армия, другие государственные институты), подтачивавшие его центробежные силы сравнительно легко преодолевались.

Фурман Д. От Российской империи до распада СНГ https://www.polit.ru/article/2005/10/05/furman/

Лекция Дмитрия Фурмана

Мы публикуем полную стенограмму лекции главного научного сотрудника Института Европы РАН, доктора исторических наук, профессора Дмитрия Фурмана, прочитанной 29 сентября 2005 года в клубе “Улица ОГИ” в рамках проекта “Публичные лекции " Полит.ру”.

Дмитрий Ефимович Фурман – один из самых глубоких российских социологов, исследователей СНГ, специалист по становлению и развитию политических режимов, проблемам демократии и воспроизводства власти. Серия его работ об Украине, Белоруссии, Азербайджане и др. с общим подзаголовком “общества и государства” имели огромное, в том числе и практическое значение, давая научный, недоктринерский взгляд на отношения обществ и государств в России и в СНГ.

Данная лекция представляет собой масштабное описание продолжающегося процесса распада Российской империи, которая в отличие от всех других континентальных империй имела второй пик территориального господства в ХХ веке. Потрясающе поучительный парадокс эпохи, по Дмитрию Фурману, состоит в том, что русский национализм, боровшийся за сохранение империи, объективно способствовал ее распаду, а большевики, настроенные антиимперски, интернационалистически и даже русофобски, смогли снова собрать империю.

“Русский национализм попадает в ловушку: его борьба за величие России приводит к разрушению того государства, в рамках которого Россия только и могла бы быть великой…Если бы горбачевский центр столкнулся лишь с сепаратизмом национальных республик, он бы еще мог с этим справиться… С русским сепаратизмом справиться было невозможно. Создание российского президентства и избрание Ельцина президентом России явилось переломным моментом в процессе распада союзного государства”.

В обсуждении участвовали Виталий Лейбин (ведущий), Борис Львин, Андрей Илларионов, Людмила Вахнина и др.

Лекция Дмитрия Фурмана

Во-первых, в этой лекции я хочу попытаться обрисовать логику процессов, происходящих на постсоветском пространстве. На самом деле, это не постсоветское, а постимперское пространство, оно создано Российской империей, и все те элементы сохраняющегося единства, которые есть на этом пространстве, порождены общей историей, порождены принадлежностью всех стран СНГ и стран Балтии к Российской империи и ее преемнику — СССР. Задача — понять логику происходящих там процессов интеграции и дезинтеграции.

Во-вторых, на что я хочу сразу же обратить ваше внимание, процессы, которые шли на этом пространстве, являют собой уникально яркий пример тщеты человеческих усилий. Как я дальше буду говорить и как я постараюсь показать, регулярно по ходу всей истории распада этого пространства все усилия, которые были направлены на его сохранение, вели к его распаду, а те усилия, которые были направлены скорее наоборот, на его разрушение, могли вести к его восстановлению и укреплению. Процесс, который в конечном счете сводится к дезинтеграции пространства, не зависит от человеческих усилий, и его почти невозможно было ни ускорить, ни замедлить.

Это была некоторая общая прелюдия.

Российская империя — это одна из многих империй, существовавших в XIX — начале ХХ века. По своей организации Российская империя резко отличается от колониальных империй западных народов и очевидно ближе по своей структуре к таким континентальным империям, как Австро-Венгерская и, особенно, Турецкая. Хотя общих последовательных работ, которые бы серьезно сравнивали структуры этих империй, насколько я знаю, нет. Здесь еще непочатый край работы.

В чем принципиальное отличие колониальных империй западных стран и континентальных империй? В колониальных империях есть четкая и ясная грань между метрополией и колониями. Ясно, где кончается метрополия и где начинаются колонии. Эта грань прежде всего пространственная. Франция — колонии, Англия — колонии. Но с этой пространственной границей связаны культурные границы и правовые границы. Есть четкое разделение между гражданами метрополии и подданными империи.

При такой организации процессы, происходящие в метрополии, могут лишь в очень отдаленной перспективе затрагивать колонии. Метрополия может демократизироваться, там могут совершаться вообще невесть какие процессы: например, вся французская история XIX века. До колоний это не доходит. Колониями все равно управляют присланные чиновники. То есть в конечном счете это где-то доходит, но доходит лишь очень опосредовано и очень нескоро. Франция могла стать республикой, сохранив свою империю. Была Французская республика для себя и Империя для народов колоний.

Некой аналогией этому может служить другое общество, где есть жесткая грань. Это совсем другое, но есть схожие элементы. Могла быть более или менее демократическая структура в ЮАР по отношению к белым, потому что была четкая грань, которая отделяла белых от черных, точно так же, как и в южных штатах во времена рабства. Была демократия для себя.

В континентальных империях не было такой четкой грани. Это различие не так очевидно. В Турции никогда не было ясно, где кончается собственно Турция, этническая Турция. И в Российской империи никогда не было ясно, где кончается Россия.

Не было ясно территориально: единое государство, единый состав подданных. Не было ясно культурно: границы русского народа определялись очень медленно и очень постепенно, до сих пор не до конца ясно, где проводить границу между русскими и белорусами, русскими и донскими казаками, русскими и украинцами, в свое время — русскими и сибиряками.

В такой ситуации, в таком государстве не может быть демократизации метрополии при сохранении империи. Процессы демократизации в таких государствах сразу же захватывают всю территорию и ведут к дезинтеграции империи.

Процессы демократизации, изначально не столько политической, сколько социальной, шли в Российской империи на протяжении всего XIX века. Они расшатывали Российскую империю так же, как процессы демократизации и модернизации в целом расшатывали все империи в этот период - прежде всего континентальные, но в конечном счете, с некоторым запозданием, и колониальные.

Эти социальные процессы: урбанизация, расширение связей, усиление горизонтальной и вертикальной социальной мобильности, сбивание населения в какие-то большие группы, распространение грамотности и средств массовой информации, ослабление сословного сознания и усиление, соответственно, этнического сознания приводили к процессам, разрушавшим эти империи. Это были процессы нациеобразования, сбивания этих неопределенных этнических групп — наций. В Российской империи этот процесс принимает две формы.

Прежде всего, в XIX веке он принимает форму появления русского национализма, славянофильства. Идея славянофильства — это превращение неопределенного этнического государства — вообще оно считается вроде бы русским, но прежде всего это государство — империя Романовых... Один из министров Николая I, Канкрин, сказал, что, по идее-то, не надо говорить “русские”, лучше изобрести какое-то другое слово и называться, как он предлагал, или “петровскими”, или “романовскими”. В некотором роде идея советского народа. Славянофилы же хотели превращения империи в русское государство.

Чего они требовали: ограничения роли нацменьшинств, которая была колоссальной в XIX веке, особенно роль немцев; русской колонизации окраин; прекращения того ненормального состояния, с точки зрения русского национального сознания, когда центр мог иметь меньшие гражданские и юридические права, чем инородческие периферии; унификации империи, то есть создания единой административной сетки, единой администрации империи в целом. В целом имелось в виду превращение Российской империи в Русскую империю.

Но параллельно с этим идут другие процессы нациеобразования у других народов, населяющих империю. Как русский народ превращается в современную нацию, так превращаются в современные нации и другие народы. Это процессы идут параллельно, и на протяжении всего XIX и в начале ХХ века усиливается национальная борьба.

Царская власть, которая постепенно теряет старую традиционалистскую легитимизацию, поддается русским националистическим идеям и начинает постепенно осуществлять националистическую программу. Программу русификации. Чем больше она ее осуществляет, тем больше противодействие ей со стороны поднимающихся национальных движений других народов. Особенно со времен Александра II нарастает национальная борьба, причем она возникает там, где ее никто не ждал и не предполагал. Возникает украинское самосознание, и появляется украинское национальное движение.

Все внимание русского национализма, славянофильства в Литве было приковано к полякам, а в Лифляндии и Эстляндии — к немцам. Они казались врагами, они казались опасными. В результате вдруг неожиданно появляется национальное движение народов, о которых никто даже думать не думал, — латышей и эстонцев, движение значительно более серьезное и значительно более опасное для России, чем маленькая немецкая верхушечная прослойка. И так далее.

Процессы нациеобразования — как образования русской нации, так и образования других наций, — постепенно подтачивают империю. Так же, как они подтачивали в этот период и Турецкую империю, которая потихоньку разваливалась, и Австрийскую, которая сначала стала из Австрийской Австро-Венгерской, а потом обе эти компоненты - и Австрийская, и Венгерская - начали постепенно расшатываться.

Во время Первой мировой войны, в качестве ее результата происходит распад Российской империи, происходит он практически одновременно с распадом двух других континентальных империй: Турецкой и Австро-Венгерской. И происходит это по схожим причинам: организм империи был расшатан длительным процессом нациеобразования, затем по нему был нанесен удар военным поражением.

До этого момента история Российской империи и истории других континентальных империй идут параллельными путями. Дальше начинается резкое расхождение. Ни Австро-Венгерская, ни Турецкая империя не смогли восстановить единство своих имперских пространств, а пространство Российской империи было восстановлено.

Почему это получилось? Это принципиальное отличие судьбы Российской империи от судеб двух других связано с тем, что в России к власти на волне революции приходят большевики. Истинными восстановителями империи были большевики. Здесь мы впервые встречаемся с очень сильным примером описанного мною выше парадокса: того, как человеческие усилия ведут к совершенно другим результатам, чем люди предполагали и хотели.

Русский национализм, конечно, не хотел разрушения империи. Он хотел превращения ее в Империю русского народа. Но он подтачивал империю. Русские “белые” в качестве одного из основных своих лозунгов приняли лозунг о единой и неделимой России, то есть речь шла о восстановлении имперского пространства. Борясь под лозунгом единой и неделимой России, они создали себе врагов в лице всех национальных движений, которые возникли в этот период на имперском пространстве.

Большевики совершенно искренне не желали восстановления империи. То государство, которое они создавали, которое они видели, в их сознании не было преемником старого государства. Это было началом чего-то принципиально нового, что в конечном счете должно было охватить все человечество. Это была догматическая квазирелигиозная страстная интернационалистическая идеология. Именно это и позволило сохраниться имперскому российскому пространству. Интернационализм большевиков разоружал все национализмы. Большевики искренне были готовы принять и воплощать в жизнь все националистические программы, которые вообще возникли на территории Российской империи.

При одном условии. Это условие для националистов в то время могло казаться не самым важным. Сейчас нам оно кажется самым важным, тогда это могло быть по-другому — господство коммунистической партии большевиков.

Для какого-нибудь азербайджанского националиста, основная идея которого заключалась в том, чтобы сделать каким-то образом нацию из аморфной массы, сделать азербайджанский язык, научить всех говорить на хорошем азербайджанском языке, дать всем национальное самосознание — в конце концов не так важно, если большевики сделают это под своими лозунгами, да и лозунги не такие уж плохие.

Именно этот страстный интернационализм, именно страстное нежелание восстанавливать империю позволили ее восстановить. И искреннее желание восстановить империю не позволило белым сделать это.

В самом названии нашего государства было заложено отсутствие преемственности с Российской империей. Его не назвали Российским союзом, Союзом наций Российской империи — просто Союз советских социалистических республик, который в конце концов должен был стать союзом всех народов мира, которые рано или поздно должны были совершить у себя социалистические революции.

В ситуациях выбора между белыми и большевиками для всех националистов в общем-то выбора не было. Ясно, что большевики неизмеримо лучше, что большевики — союзники. В результате под большевистскими лозунгами было восстановлено единство имперского пространства и были потеряны лишь те части, в которых жили народы с наиболее четко и давно сформировавшимся самосознанием. Ушли финны, республики Прибалтики, которые потом мы вернули, и Польша.

На каких основах могло быть восстановлено старое государство, какие идеи были в нем заложены? Естественно, в их числе была идея полного равноправия. Государство это могло быть, в соответствии с большевистской идеологией, лишь федерацией равных народов, в котором нет никаких признаков национального угнетения. Но федерация равных народов, в которую на единых правах входит такой колоссальный народ, как русские, и такой маленький народ, как, скажем, буряты или даже грузины, — это просто немыслимая ситуация. Это утопия, и такого государства быть не может.

Понятно, почему быть не может. Если государство построено на принципе равноправия, - то есть каждый народ имеет, грубо говоря, один голос - то маленькие, крохотные народы могут иметь право вето и могут распоряжаться невероятными ресурсами всего этого пространства. Если этого нет, то государство все равно превращается в государство основного народа прежде всего. И построение на этом пространстве реальной федерации равных народов было невозможным. Это было утопией.